ой
мере все неудобства, проистекавшие из-за существования отдельных армий
новых казачьих образований, я в то же время учитывал, что раз Дон
пользуется этим правом, и Кубань и Терек имеют право справедливо этого
домогаться. Намеченное Главнокомандующим решение, не устраняя неудобства,
проистекающего от существования отдельных армий казачьих новообразований,
в то же время справедливо уравнивало их права и преимущества, устраняя тем
самым главный повод существовавших между главным командованием и
кавказскими казачьими правительствами недоразумений. В то же время мысль,
что мне придется командовать Кубанской армией, армией отдельного
государственного образования, с политикой, в значительной мере идущей
вразрез с политикой главного командования, справедливо меня пугала.
   Хотя и атаман и Рада выражали мне всяческим образом свое внимание и
Краевая Рада только что известила меня о принятии меня с семьей в коренное
сословие кубанских казаков, хотя большинство кубанских частей были мне
родны и в широких массах казачества имя мое пользовалось большим
уважением, я все же, как командующий Кубанской армией, оказался бы в
некотором подчинении кубанской власти и был бы неизбежно причастен к
политике Кубани, которую я разделять не мог.
   Мои ближайшие помощники, начальник штаба генерал Юзефович и
генерал-квартирмейстер полковник Кусонский соображения мои полностью
разделяли.
   Переговорив с ними, я решил подождать ответом до приезда Кубанского
атамана генерала Филимонова и походного атамана Кубанского войска генерала
Науменко, о приезде которых я был предупрежден. С ними одновременно
приехал возвращающийся в строй после ранения генерал Топорков. За
несколько часов до обеда, устроенного мною в честь приехавших, я получил
телеграмму начальника штаба главнокомандующего, разъясняющую, что
объединение кубанских частей в армию с наименованием "Кубанской" не должно
быть понимаемо, как признание какой-либо зависимости этой армии от
кубанского правительства и расширения прав последнего в отношении
кубанских войск. При этих условиях Кубанский атаман сам отказался от
предложения генерала Деникина именовать новую армию "Кубанской", признав,
что раз по существу вопрос не разрешен, то лучше уж вновь формируемой
армии дать название Кавказской Добровольческой, под каковым большинство
войск Манычского фронта сражались за освобождение родного им Кавказа. Тут
же за обедом составили телеграмму генералу Деникину, каковую подписал
Кубанский атаман и я.
   На другой день я выехал на станцию Харцызск, дабы повидать генерала
Май-Маевского и переговорить с ним по содержанию полученного мною от
генерала Романовского письма. Я впервые увидел генерала Май-Маевского.
Небольшого роста, чрезвычайно тучный, с красным обрюзгшим лицом, отвислыми
щеками и громадным носом-сливой, маленькими мышиными глазками на гладко
выбритом без усов и бороды лице, он, не будь на нем мундира, был бы
несомненно принят каждым за комика какой-либо провинциальной сцены.
Опытный, знающий дело военачальник и несомненно не глупый человек, генерал
Май-Маевский в разговоре производил весьма благоприятное впечатление.
Долгие месяцы ведя тяжелую борьбу в каменноугольном бассейне, он не
потерял бодрости духа. Он, видимо, близко стоял к своим войскам, знал
своих подчиненных. Генерал Май-Маевский был очень польщен доверием
Главнокомандующего, о чем и просил меня довести до сведения генерала
Деникина.
   Вместе с тем он просил о назначении начальником штаба армии взамен
генерала Юзефовича, решившего оставаться при мне, начальника штаба
Добровольческого корпуса генерала Агапьева. Своим заместителем на
должность Добровольческого корпуса генерал Май-Маевский представлял
генерала Кутепова, командовавшего действующим в районе станции Торговая
отрядом из трех родов войск. Осмотрев расположенных в резерве близ станции
Харцызск пластунов и два батальона марковцев, я проехал на позицию. Мы
садились в автомобиль, когда получено было донесение о переходе противника
против 1-ой бригады в наступление. Я выехал к участку, где шел бой.
   Укрытая за грядой небольших холмов, стреляла наша тяжелая батарея. В
полутора-двух верстах впереди растянулась по холмистой степи жидкая цепь
наших стрелков. Со стороны противника гремели артиллерийские выстрелы и
дымки шрапнели то и дело вспыхивали над нашими цепями. Мы вышли из
автомобилей и я пошел вдоль фронта, здороваясь со стрелками. Увидев группу
сопровождавших меня лиц, неприятель открыл ружейный огонь. Пули
посвистывали, щелкали в сухую землю, взбивая пыль. Я шел вдоль цепи,
приветствуя стрелков, изредка останавливаясь и задавая вопросы. Огонь
противника усиливался, один из следовавших за мной ординарцев был убит,
другой ранен. Я приказал сопровождавшим меня вернуться назад, сам же с
генералом Май-Маевским, генералом Юзефовичем и лицами моего штаба
продолжал обходить полки. Наступавшие цепи противника медленно
накапливались против занимавших левый фланг марковцев. С целью помочь
соседям корниловцы перешли в контратаку. Я подходил к занятому
корниловцами участку, когда их цепи, поднявшись, быстро двинулись,
охватывая фланг врага. Несмотря на огонь люди шли, не ложась. Впереди на
гнедом коне ехал молодой командир полка полковник Скоблин. Под угрозой
своему флангу, красные, не приняв удара, начали отход. Поблагодарив
корниловцев, я поехал на вокзал. Давно не испытанная близость к войскам,
близость боя, создавали бодрое, приподнятое настроение.
   Через несколько дней в Ростов вновь приезжал Главнокомандующий. Генерал
Юзефович, долгое время командовавший за моей болезнью армией, был видимо
несколько задет выбором на эту должность генерала Май-Маевского, полагая,
что право на эту должность по справедливости принадлежит ему. При свидании
с генералом Деникиным я просил его найти случай поговорить с генералом
Юзефовичем и постараться смягчить горечь казавшегося ему недоверия
Главнокомандующего.
   - "Ну что же я ему скажу. Ведь по совести я считаю, что он командовать
армией не может", - развел руками Деникин.
   - "Все-таки, Ваше превосходительство, вы быть может нашли бы возможным
его огладить, объяснив, что он необходим, как начальник штаба моей армии.
Я лично никогда в крупных штабах не служил, штабная работа мне мало
известна и действительно мне без Якова Давидовича было бы трудно".
   - "Нет, увольте, я не умею разводить дипломатии. Поговорите уж вы с
ним, Иван Павлович пусть не кобенется..."
   Так чувство незаслуженной обиды и осталось в сердце Юзефовича.
   На следующий день по отъезде Главнокомандующего стали вновь поступать
тревожные сведения с фронта. Красные возобновили атаки; и без того бедные
ряды полков таяли окончательно. Генерал Май-Маевский засыпал меня
телеграммами, донося о невозможности более держаться и ходатайствуя о
разрешении отойти на позиции к северу от станции Иловайская. Я приказал
ему продолжать держаться, одновременно дав указания генералу Шкуро вновь
перейти в наступление, с целью облегчения положения добровольцев. Конница
перешла в наступление, имела ряд тяжелых боев, однако, особенно
продвинуться не могла. Давление на части генерала Май-Маевского не
ослабевало.
   Генерал Май-Маевский, с которым я говорил по аппарату Юза, доложил мне,
что он держаться далее не может, что дальнейшее упорство поведет лишь к
окончательной гибели кадров. Я ответил, что имею категорическое приказание
Главнокомандующего держаться во что бы то ни стало. Вместе с тем,
учитывая, что в ближайшие дни ответственным за армию явится он, генерал
Май-Маевский, я обещал ему немедленно довести до сведения
Главнокомандующего наш разговор и испросить разрешения оттянуть
Добровольческий корпус на намеченные им позиции.
   30-го вечером я выехал в Торговую, где находился поезд
Главнокомандующего, лично руководившего Манычской операцией.
   В Задонских степях Явившись утром к Главнокомандующему, я доложил ему о
положении Добровольческого корпуса. Ознакомившись с лентой разговора моего
с генералом Май-Маевским но аппарату Юза, Главнокомандующий принял
решение, - части Добровольческого корпуса оттянуть на намеченные
генералом Май-Маевским позиции. Я тут же написал и отправил последнему
телеграмму. Затем я сделал генералу Деникину подробный доклад о намеченных
мною формированиях регулярной конницы.
   Еще в декабре 1918 года я представил Главнокомандующему доклад о
желательности создания особой инспекции конницы и настоятельной
необходимости срочно приступить к воссозданию старых кавалерийских полков.
Однако вопрос этот так и не получил разрешения. В армии имелось большое
количество кавалерийских офицеров, были некоторые полки, весь офицерский
состав коих почти полностью находился в армии. Некоторые из кавалерийских
частей сумели сохранить и родные штандарты. Офицеры мечтали, конечно, о
возрождении родных частей, однако штаб главнокомандующего эти стремления
не поощрял. С большим трудом удалось получить разрешение на сформирование
полка 12-ой кавалерийской дивизии; где-то на Кавказе формировались изюмцы;
наконец, при моей помощи удалось развернуться собравшимся у меня на Кубани
ингерманландцам. Некоторые части отдельными взводами или эскадронами
действовали при пехотных дивизиях. Большое число кавалерийских офицеров
находилось в тылу, служило в казачьих частях или в пехоте. По приезде моем
в Ростов я поручил начальнику штаба подробно разработать вопрос об
укомплектовании и развертывании отдельных кавалерийских эскадронов и
сведении кавалерийских полков в высшее соединение. Собрав комиссию из
имеющихся в армии старших представителей старых полков конницы, выяснив
наличное число офицеров старых частей, я наметил сформирование
двух-четырех полковых кавалерийских дивизий. Подробно разработал вопрос о
снабжении их лошадьми, седлами и оружием.
   Составил для представления Главнокомандующему кандидатский список
начальников. В один из приездов Главнокомандующего в Ростов я докладывал
ему о моих предположениях и генерал Деникин дал мне тогда принципиальное
согласие. Теперь, выслушав мой доклад, он полностью его одобрил и тут же
утвердил представленный мною проект приказа, утвердил также и намеченных
мною кандидатов на командные должности, однако в создании "инспекции
конницы" отказал.
   Закончив доклад, я спросил у Главнокомандующего о положении на
Манычском фронте.
   Мы все еще не могли достигнуть здесь решительного успеха; вторичная
переправа нашей кавалерии на северный берег Маныча вновь окончилась
неудачей. Наши части захватили было много пленных и значительно
продвинулись в тыл противника, но вынуждены были вновь отойти на южный
берег реки. 1-ая конная дивизия генерала Шатилова понесла большие потери,
а терский пластунский батальон был почти полностью уничтожен. Генерал
Деникин с горечью говорил о том, что хотя мы "нагнали уйму конницы", но
"сделать пока ничего не удается".
   Для обороны Маныча в районе Великокняжеской противник сосредоточил всю
свою Х-ую армию - около 30 000 штыков и шашек, с нашей стороны против нее
действовали, кроме отряда генерала Кутепова - 6-ой пехотной дивизии
(Сводню Астраханский пехотный полк, Сводно-Саратовский пехотный полк,
Сводно-гренадерский пехотный полк и Саратовский конный дивизион с
артиллерией) и отдельной Астраханской конной бригады под начальством
генерала Зыкова, 1-ый конный корпус генерала Покровского (1-ая Кубанская и
2-ая Терская казачьи дивизии), 1-ая конная дивизия генерала Шатилова,
Горская дивизия полковника Гревса, Сводный Донской корпус генерала
Савельева и Атаманская дивизия, - всего одна дивизия пехоты и семь с
половиной дивизий конницы.
   6-ая пехотная дивизия, малочисленная и сборного состава, была мало
боеспособна.
   Сравнительно слабыми качественно и количественно были астраханцы и
горцы. Зато донские, кубанские и терские полки были вполне достаточной
численности и в большинстве отличных боевых качеств. Главная масса нашей
конницы - кубанцы и терцы генерала Покровского, кубанцы генерала
Шатилова, Атаманская дивизия, астраханцы и горцы были сосредоточены на
правом фланге нашего расположения к востоку от линии железной дороги, в
районе сел Бараниковское-Новоманычское.
   Вдоль линии железной дороги располагались части генерала Кутепова.
   Сводно-Донской корпус генерала Савельева растянулся по южному берегу
реки Маныч, к западу от железной дороги, имея главные силы у переправы
Казенный мост.
   Я спросил Главнокомандующего, кто из начальников объединяет главную
массу нашей конницы, и с удивлением узнал, что конная масса не объединена
в одних руках и что отдельные кавалерийские начальники подчиняются
непосредственно Главнокомандующему. Трудно было при этих условиях ожидать
единства действий. Я высказал это генералу Деникину:
   - "Все это так, но как вы заставите генерала Покровского или генерала
Шатилова подчиниться одного другому".
   Возражение Главнокомандующего поразило меня. Казавшийся твердым и
непреклонным, генерал Деникин в отношении подчиненных ему старших
начальников оказывался необъяснимо мягким. Сам настоящий солдат, строгий к
себе, жизнью своей дававший пример невзыскательности, он как будто не
решался требовать этого от своих подчиненных. Смотрел сквозь пальцы на
происходивший в самом Екатеринодаре безобразный разгул генералов Шкуро,
Покровского и других. Главнокомандующему не могли быть неизвестны
самоуправные действия, бесшабашный разгул и бешеное бросание денег этими
генералами. Однако, на все это генерал Деникин смотрел как будто
безучастно. И в данном случае он не мог решиться, несмотря на то, что
общая польза дела этого явно требовала, подчинить одного генерала другому.
Я высказал генералу Деникину мое мнение, что для успеха дела конница
должна быть объединена в одних руках, что хотя генерал Шатилов как крупный
начальник имеет несравненно больше данных нежели генерал Покровский,
однако, с другой стороны, он еще недавно был подчинен последнему, входя
своей дивизией в состав его корпуса и, что близко зная генерала Шатилова,
я не могу допустить мысли, чтобы он отказался подчиниться тому или другому
начальнику, раз последует приказание Главнокомандующего. Присутствующий
при разговоре генерал Романовский обратился ко мне:
   - "А вы, Петр Николаевич, не согласились бы помочь нам, объединив
конницу - вам все наши полководцы охотно подчинятся".
   Я охотно согласился, ясно сознавая, что это единственная возможность
закончить, наконец, бесконечно затянувшуюся операцию. Радовала меня и
возможность, непосредственно руководя крупной массой конницы, разыграть
интересный и красивый бой.
   Из Ростова я выехал в сопровождении лишь генерал-квартирмейстера
полковника Кусонского и личного моего адъютанта. Я просил генерала
Романовского предоставить на время операции в мое распоряжение нескольких
офицеров штаба главнокомандующего. Генерал Романовский охотно согласился,
предоставив мне выбрать таковых по моему усмотрению. Я поручил сделать это
полковнику Кусонскому, который наметил одного из офицеров оперативного
отделения полковника Подчерткова и одного - разведывательного отделения
полковника Ряснянского. В распоряжение полковника Кусонского был
откомандирован и начальник связи штаба Главнокомандующего полковник
Апрелев. Генерал Романовский предоставил в мое распоряжение несколько
автомобилей. Послав генералу Юзефовичу телеграмму о спешной высылке моих
лошадей и необходимых вещей, я известил старших кавалерийских начальников
телефонограммой о моем приезде, предложив им собраться в станице
Новоманычская для военного совещания. После обеда я выехал туда на
автомобиле. Переговорив с генералами Покровским, Шатиловым, Зыковым,
полковником Гревсом и другими старшими начальниками и пройдя на
наблюдательный пункт (колокольню), откуда отлично было видно расположение
наших и неприятельских войск, я ясно мог отдать себе отчет в общей
обстановке. Главная масса неприятельских сил сосредоточена была в районе
Великокняжеской и Бараниковской переправ и в самой станице Великокняжеской.
   Как северный берег у обеих переправ, так и станица Великокняжеская с
юга были усилены окопами. Противник располагал весьма мощной артиллерией и
об овладении переправами в лоб нечего было и думать. К востоку от
Бараниковской переправы линия Маныча противником только наблюдалась. Здесь
переправа наших, даже сравнительно небольших сил, со стороны противника
препятствий встретить не могла, однако мелководный, едва пол аршина
глубиной, но болотистый и чрезвычайно топкий Маныч совершенно исключал
возможность переправить вброд артиллерию. Без поддержки же артиллерии, как
показал опыт, мы не могли рассчитывать на успех. В то же время
предварительная наводка мостов обнаружила бы противнику заблаговременно
наше намерение и внезапность - непременное условие возможности успеха -
тем самым была бы исключена.
   Я предложил применить переносные щиты, каковые можно было быстро
соорудить из подручного материала, разобрав многочисленные в станицах
дощатые заборы. Эти щиты можно было подвести к переправе непосредственно
за войсками, погрузив в воду, быстро навести настил. Пластуны, войдя в
воду, должны были, придерживая щиты, не давать им всплывать; в дальнейшем
проходящие тяжести вдавили бы в вязкое дно дощатый настил, плотно закрепив
его на месте. Хотя в возможности оборудования переправы предложенным мной
способом большинство присутствовавших сомневалось, я, вызвав командира
саперной роты, приказал ему на другой день с рассветом подготовить опытную
переправу на одном из многочисленных окрестных бачагов, а начальнику
артиллерии 1-го корпуса генералу Фоку сделать опыт переправы легкой и
тяжелой артиллерии. С наступлением темноты приказал генералам Покровскому
и Шатилову выслать от своих частей офицерские разъезды для исследования
течения Маныча на двадцать верст к востоку от Бараниковской переправы;
поздно вечером вернулся я в Торговую.
   2-ого мая Главнокомандующий подписал приказ о подчинении мне армейской
группы в составе: 1-ого Кубанского корпуса, 1-ой конной дивизии, Горской
дивизии и Астраханской отдельной бригады. Группе ставилась задача
форсировать Маныч, овладеть станцией Великокняжеская. В мое распоряжение
поступил и авиационный отряд (восемь аппаратов) под начальством полковника
Ткачева. С фронта вдоль линии железной дороги должна была действовать,
содействуя операции, 6-ая пехотная дивизия. В общем резерве
Главнокомандующего оставались атаманцы.
   В вагоне Главнокомандующего познакомился я с генералом Кутеповым.
Последний уезжал для принятия Добровольческого корпуса. Небольшого роста,
плотный, коренастый, с черной густой бородкой и узкими, несколько
монгольского типа глазами, генерал Кутепов производил впечатление крепкого
и дельного человека.
   В два часа я выехал в Новоманычскую. Опыт использования деревянных
щитов для переправы вполне удался. В станице кипела работа; казаки
разбирали заборы, сколачивали щиты. К моему приезду в станице
Новоманычской, поселке Полтавском и селе Бараниковском были построены
полки. Я объехал части, говорил с казаками.
   Прием был мне оказан самый восторженный.
   После объезда мы заехали в штаб 1-ого конного корпуса, где собрались
начальники разъездов, исследовавших переправы. Ознакомившись с их
докладами, я окончательно наметил пункт переправы в 18-ти верстах
восточнее села Бараниковское. Тут же я отдал директиву.
   Переправа намечалась в ночь на 4-ое мая. Ударная группа состояла из
1-ого конного корпуса, 1-ой конной дивизии и Астраханской отдельной
бригады. Для прикрытия Бараниковской переправы и связи с ударной группой
оставалась Горская дивизия. На генерала Фока было возложено объединение
артиллерийской группы, долженствовавшей в случае необходимости
содействовать переправе. Весь день 3-го мая должен был быть посвящен на
подготовку материалов для переправы. Поздно ночью вернулся я в Торговую,
3-го прибыли из Ростова мои лошади, я выслал их немедленно в штаб 1-ой
конной дивизии.
   Главнокомандующий получил донесение о блестящем