ою
мероприятия не будет признано необходимым полностью и безотлагательно
осуществить, то, учитывая грозное положение на фронте, я не считаю
возможным нести на себе ответственность командования Добровольческой
армией.
   Генерал-Лейтенант Врангель.
   Начальник Штаба Генерал-лейтенант Шатилов".
   Зная, что Главнокомандующий все еще не учитывает всей тяжести нашего
положения и упорно не допускает мысли о возможности дальнейших крупных
успехов противника, я боялся, что многие из намеченных мною мер -
эвакуация Ростова и Таганрога, спешное оборудование в тылу укрепленных
узлов сопротивления и прочее, запоздают.
 
   Для воздействия на генерала Деникина со стороны его ближайших
помощников я направил копии своего рапорта одновременно обоим помощникам
Главнокомандующего генералам Романовскому и Лукомскому. Доверительно
ознакомил я с содержанием рапорта и Н. В. Савича, прося его повлиять на
Главнокомандующего, дабы необходимые меры по укреплению тыла были бы
своевременно приняты.
   Будущее как нельзя более подтвердило мои опасения. Предложение,
сделанное председателем особого совещания генералом Лукомским о
необходимости немедленно начать эвакуацию правительственных учреждений,
встретило возражения со стороны членов Особого Совещания. Было указано,
что эвакуация расстроит правительственный механизм, что гражданский долг
членов совещания оставаться с армией до конца и проч. В результате
эвакуацию Ростова и Таганрога начали лишь тогда, когда наши войска подошли
вплотную.
   Огромное число учреждений не успело выехать. Много больных, раненых и
ценнейшее имущество попало в руки противника. Ничего не было сделано и в
отношении узлов сопротивления; намеченная укрепленная позиция к востоку от
Таганрога к подходу армии существовала лишь на бумаге.
   Я взял с собой в Таганрог начальника штаба. Генерал Деникин принял нас
в присутствии генерала Романовского. Войдя, я передал Главнокомандующему и
начальнику его штаба упомянутый выше рапорт и просил генерала Деникина
внимательно прочесть его, прежде чем выслушать мой доклад.
   Главнокомандующий, придвинувшись к лампе, стал читать. Я наблюдал за
ним. Его лицо поразило меня. Оно казалось каким-то потухшим, безнадежно
подавленным.
   Окончив чтение, он безнадежно положил рапорт на стол и тихим, упавшим
голосом сказал: "Что же делать, а все-таки надо продолжать..."
   "Конечно, ваше превосходительство, надо продолжать и надо сделать все
возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде надо принять
определенное решение.
   Противник, действуя вразрез между моей армией и донцами, стремится
отбросить мою армию и прижать ее к морю. Конница генерала Улагая
совершенно небоеспособна.
   Если вы прикажете армии отходить на Дон, на соединение с донцами,
войскам придется совершить труднейший фланговый марш, все время под
ударами врага.
   Другое решение - прикрыть армией Крым и отводить мои войска на
соединение с войсками Новороссии..."
   Генерал Деникин оживился:
   "Этот вопрос я уже решил в своем сердце", - твердо сказал
Главнокомандующий, - "я не могу оставить казаков. Меня обвинят за это в
предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами".
   Задав несколько второстепенных вопросов, Главнокомандующий, видимо
тяготясь разговором, отпустил меня. Мы вышли с генералом Шатиловым.
   "Какое впечатление вынес ты из нашего разговора?" - спросил я.
   Генерал Шатилов развел руками:
   "По моему, они окончательно растеряны..."
   Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать
этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько
времени возводил и в прочность которого несомненно верил. Как одиноко
должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того, как
изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще
недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа
вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог
иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что
и они ему верят.
   Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками
должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима.
   Я написал генералу Деникину письмо:
   "Командующий Добровольческой армией Генерал-лейтенант Барон П. Н.
Врангель.
   Декабря месяца, 10 дня, 1919г.
   Глубокоуважаемый Антон Иванович!
   В настоящую грозную минуту, когда боевое счастье изменило нам и
обрушившаяся на нас волна красной нечисти готовится, быть может, поглотить
тот корабль, который Вы, как кормчий, вели сквозь бури и невзгоды, я, как
один из тех, кто шел за Вами почти сначала, на этом корабле, нравственно
считаю себя обязанным сказать Вам, что сердцем и мыслями чувствую,
насколько сильно должны Вы переживать настоящее испытание судьбы. Если Вам
может быть хоть малым утешением сознание того, что те, кто пошел за Вами,
с Вами вместе переживают и радости, и горести, то прошу Вас верить, что и
сердцем, и мыслями я ныне с Вами и рад всеми силами помочь Вам.
   П. Врангель".
   В течение 10-го декабря противник продолжал переправу через Северный
Донец. На фронте 1-го корпуса особых изменений не было. 5-й кавалерийский
корпус под давлением противника отошел в район: разъезд Булацелевский -
Кантерево - Середовский, оставив часть сил в селе Преображенском для
удара во фланг противнику, наступающему вдоль реки Орел. На Полтавском
направлении мы потеряли Скотоватое. Терская бригада сосредоточилась к селу
Андреевка. Общая линия фронта к этому дню вырисовывалась следующим
образом: правый фланг, примерно до станицы Мигулинской, оставался на
прежних позициях, от Мигулинской линия фронта шла на Чертково, откуда,
повернув круто на юг и проходя параллельно железной дороге Луганск -
Миллерово верстах в 20 севернее, выходила к станции Рубежная и в районе
Лимана, откуда переходила на правый берег Северного Донца и шла в общем
направлении на станцию Краснопавловка и Вольное, южнее Константинограда и
Кобеляк на Кременчуг - Пальмиру, Канев, Фастов, севернее Сквиры к
Казатинскому узлу, левее линия фронта оставалась без изменения.
   11-го декабря конница генерала Улагая вновь отошла под давлением
противника в район станций Шепилово - Липовая. Генерал Улагай доносил,
что он вынужден отступать еще далее. Донцы также продолжали медленно
отходить. Между тем, наша пехота еще продолжала удерживать свои позиции,
протянув свой правый фланг до устья р. Бахмут. Положение становилось все
более грозным. Фронт был разрезан пополам, и в прорыв устремились крупные
массы конницы красных. Отправляя в этот день Главнокомандующему упомянутое
выше письмо, я, вместе с тем вновь доносил:
   "Командующий Декабря месяца, 11 дня, 1919 г.
   Добровольческой Армией Главнокомандующему Вооруженных Сил Юга России.
   Генерал-лейтенант Барон П. Н. Врангель.
   РАПОРТ.
   События развиваются с чрезвычайной быстротой и неблагоприятно
сложившаяся для нас на фронте обстановка становится грозной. Наш фронт
разрезан пополам и армии отходят двумя группами на ЮВ и ЮЗ. Необходимо
принять крупные решения. Со своей стороны полагаю необходимым:
   1. правую группу армий постепенно отводить на линии р. Сал и Дон,
сохранив плацдарм на правом берегу реки по линии устье р. Миуса -
Новочеркасск. Спешно укреплять указанный фронт, объявив рабочую повинность
населению. Одновременно подготовлять узлы сопротивления по линии р. Маныч
и укреплять район Новороссийска; 2. левую группу армий отводить в Крым,
спешно укрепляя подступы к нему; 3. Кавказскую, Донскую и Добровольческую
армию, по отводе на означенную линию, свести в одну армию из 4-х корпусов
(Добровольческий, 1-й Кубанский и два Донских) под Вашим непосредственным
управлением. Все лишние штабы расформировать, направив чинов в строй; 4.
из войск левой группы составить отдельный Крымский корпус; 5. немедленно
объявить сполох на Дону, Кубани и Тереке, возложив руководство сбором
пополнений на популярных генералов соответствующих войск; 6. готовясь
всеми силами к продолжению борьбы, одновременно безотлагательно
подготовлять все, дабы в случае неудачи не быть застигнутыми врасплох,
выполнить лежащее на нас нравственное обязательство и сохранить кадры
армии и часть технических средств, для чего ныне же войти в переговоры с
союзниками о перевозке, в случае необходимости, армии в иностранные
пределы, куда при первой же возможности начать эвакуацию матерей, жен и
детей офицеров, отдающих Родине жизнь. Их спасение - вопрос нашей чести...
   Генерал-Лейтенант Барон Врангель".
   От 5-го кавалерийского корпуса было получено донесение о переходе его в
район Елизаветовка - станция Краснопавловка; восточнее этого района
показались сильные разъезды красных, поддержанные тремя полками пехоты. На
Полтавском направлении наши части отошли за реку Орел. Терцы были
вынуждены оставить Андреевку и, отойдя на восток, вели бой в селе
Дар-Надежды.
   12-го декабря бои на всем фронте армии продолжались. По непроверенным
сведениям город Луганск был занят красными.
   Штаб армии из Юзовки переходил в Харцызк. На станции Ясиноватая я был
предупрежден о подходе поезда генерала Сидорина, выехавшего ко мне на
свидание.
   Он ехал из Таганрога сговориться со мной о дальнейших совместных
действиях.
   В этот день Главнокомандующим была отдана короткая директива, ј016210,
коей указывалось:
   "Генералам Покровскому и Эрдели выполнять прежние задачи. Генералу
Сидорину и Врангелю, выполняя задачи, содержащиеся в директиве ј015296,
сосредоточить возможно большие силы к своим смежным флангам за счет других
участков для удара по прорывающейся конной группе красных.
   Генералу Шиллингу - всемерно ускорить сосредоточение сил к правому
флангу для удара по флангу и тылу противника, теснящего Добровольческую
армию и для прикрытия Крыма".
   Директива эта явно являлась запоздалой. Генерал Деникин, видимо, все
еще не отдавал себе отчета в размерах нашего поражения.
   Я дал генералу Сидорину прочесть оба моих рапорта Главнокомандующему от
9-го и 11-го декабря, рапорты генералов Улагая, Науменко, Чекотовского...
   "В настоящее время об ударе моих частей совместно с вашими не может
быть речи.
   Армии у меня в сущности нет, есть горсть людей... Я имею приказ
Главнокомандующего отходить на соединение с вашей армией, но я не уверен
даже, что без помощи ваших частей смогу это выполнить".
   Сообщенные мною генералу Сидорину сведения были, по-видимому для него в
значительной степени неожиданными. Донская армия, по его словам, была, в
общем, вполне боеспособна, в распоряжении командующего армией имелось
достаточное число пополнений, однако части, скованные на всем фронте
боями, быстро перегруппировать было нельзя. Существенной помощи Донская
армия мне оказать не могла. Генерал Сидорин жестоко сетовал на ставку, не
ориентировавшую командующих армиями, совершенно выпустившую из рук
управление и, видимо, не желавшую отдать себе отчет в сложившемся грозном
положении:
   "Ни я, ни начальник штаба никаких указаний добиться не можем. Вчера
генерал Романовский в разговоре с генералом Келчевским на вопрос
последнего о том, какие меры намечает Главнокомандующий для исправления
нашего положения, ответил: "Вот ваш командующий армией едет к генералу
Врангелю, они там что-нибудь придумают".
   Все яснее становилось, что справиться с грозным положением ставка не
сумеет.
   Я высказал мои опасения генералу Сидорину.
   Последний, весьма раздраженный на ставку, сваливал всю вину на
ближайших помощников Главнокомандующего, генералов Плющевского-Плющик и
Романовского.
   Последнему он, по его словам, неоднократно указывал на ошибочность
нашей стратегии, неминуемо долженствовавшей привести нас к крушению. В
ответ на эти указания генерал Романовский будто бы однажды сказал: "Все
то, что вы говорите, верно, но именно таким образом мы спутываем все карты
противника."
   В заключение генерал Сидорин просит меня передать ему в армию обратно
донцов Мамонтова, на что со стороны командующего, в случае моего согласия,
препятствий не встречалось. Генерал Сидорин рассчитывал, что Донскому
командованию удастся привести части в порядок. Я не возражал. Донцы, по
донесениям генерала Улагая, не только не представляли боевой силы, но
примером своим развращали соседние части.
   В пределах Таганрогского округа действовала уже донская власть. С
отходом туда армии возникал целый ряд мобилизационных и других вопросов,
разрешить которые без местной власти я не мог. Я предполагал в ближайшие
дни из Харцызка проехать в Ростов и предложил генералу Сидорину съехаться
там, дабы совместно разрешить эти вопросы. Разрешение их через ставку и
атамана, как приходилось убеждаться на собственном опыте, затянулось бы
бесконечно.
   В Ростов хотел я просить приехать и генерала Покровского для разрешения
совместно с ним целого ряда вопросов, связанных с передачей из Кавказской
армии в Добровольческую тыловых запасов и учреждений тех войск, которые
были переданы из состава Кавказской армии.
   Мы условились с генералом Сидориным, что о времени моего приезда в
Ростов я извещу его заблаговременно телеграммой.
   13, 14 и 15-го декабря войска Донской и Добровольческой армий
продолжали по всему фронту отход.
   Конница генерала Улагая перешла в район станции Алмазная - станция
Алчевская - Селезневка - Ящиково. Пехота 1-го корпуса без давления
противника и, пользуясь местами железнодорожными перевозками, согласно
приказу командира корпуса отходила: Марковская дивизия - в район
Баронское - станция Чернухино - станция Дебальцево, Корниловская - к
станции Горловка, 2-я дивизия - на фронт Луганское - Курдюмовка. От
Дроздовской дивизии, отошедшей на фронт Райское - Веселое (30 верст
западнее Бахмута) сведений 15-го не поступало. Не закончившая формирование
Особая бригада выдвинута была в район Воздвиженская (северо-западнее
станции Очеретино). Остаткам Алексеевской дивизии, не успевшей
укомплектоваться и, в сущности, небоеспособной, приказано было стягиваться
к станции Никитовка (20 верст севернее Таганрога), где дивизия должна была
принять подходящие пополнения.
   Группа генерала Кальницкого отошла в район Казенно-Торское -
Иваньковка, имея Полтавский отряд в районе Добренькая - Александрополь.
   Добровольческие полки отходили в чрезвычайно тяжелых условиях, по
колено в снегу и грязи. Лошади артиллерии и обозов выбивались из сил и
падали.
   Многочисленные, орудовавшие в тылу шайки восставших крестьян нападали
на отсталых и одиночных людей.
   На фронте войск генерала Шиллинга нами взорваны были мосты у Кременчуга
и Черкасс. На всем фронте от Кременчуга до Триполья противник подошел к
Днепру, переправившись через него у Переяслава.
   15-го декабря Главнокомандующий отдал новую директиву ј016336:
   "Противник продолжает наступление, нанося основной удар в разрез между
Добровольческой и Донской армиями.
   Имея в виду сокращение фронта армии и прикрытие наиболее важных
районов, впредь до сосредоточения сил и перехода в наступление, приказываю:
   1. генералу Покровскому, начав теперь же планомерную эвакуацию
Царицына, отходить за линию реки Сала (Торговое - Цимлянская) для
прикрытия Ставропольского и Тихорецкого направлений.
   Одну кубанскую конную дивизию выделить в мой резерв, направив ее в
район станций Хомутовской, Ольгинской, Манычской; 2. Донской и
Добровольческой армиям прикрыть Ростовское и Новочеркасское направления;
а) генералу Сидорину, поддерживая правым своим крылом связь с Кавказской
армией и задерживаясь на удобных оборонительных рубежах, постепенно отойти
на линию Цимлянская - Усть-Белокалитвенская - Каменская - Ровеньки; б)
генералу Врангелю, продолжая отход на намеченную линию (Ровеньки -
Дьяково - Матвеев Курган - Лиман-Миусский), сосредоточить главные силы к
своему правому крылу.
   Возможно дольше удерживать хотя бы бронепоездами с десантами ж. д. узлы:
   Чистякове, Криничная, Доля; в) начальнику инженерных снабжении принять
все меры к наискорейшему укреплению Ростовско-Новочеркасского плацдарма,
линии реки Тузлов и Донской Чулек.
   На этой позиции в случае надобности будет дан решительный отпор
противнику.
   3. генералу Шиллингу продолжать выполнение прежней задачи, поставив
главной целью прикрытие и оборону Крыма и Северной Таврии; 4. генералам
Тяжельникову и Эрдели выполнять прежние задачи.
   5. Разграничительные линии между Кавказской и Донской армиями - р. Дон
от ст.
   Трехостровитянская до ст. Романовской и далее - слобода Мартыновка -
ст.
   Батлаеввкая - Каменный мост (все пункты для Кавказской армии).
   Остальные разграничительные линии - прежние.
   6. О получении донесите".
   Одновременно прибыл из Таганрога ординарец, возивший генералу Деникину
мое письмо от 10-го и рапорт от 11-го декабря и привез мне письмо генерала
Деникина:
 
   "Главнокомандующий Вооруженными Силами на Юге России.
   13 декабря 1919 г.
   Глубокоуважаемый Петр Николаевич, Вашe письмо меня глубоко тронуло.
   В таком содружестве и чувства, и работы - источник сил и надежд в
тяжкое время перемены боевого счастья.
   Но оно вернется, я в это глубоко верю.
   А Ваш душевный порыв, поверьте, нашел самый искренний отклик.
   От души желаю Вам счастья и успеха.
   А. Деникин. Многие Ваши пожелания частью проведены, частью проводятся в
жизнь.
   А. Д.".
   Казалось, Главнокомандующий в полной мере оценивал мое побуждение.
Однако в тот же день, несколькими часами позже, я получил телеграмму,
адресованную всем командующим армиями, где указывалось, что некоторые
начальники позволяют себе предъявлять требования в недопустимой форме,
грозя уходом, что подобные обращения недопустимы и Главнокомандующий
требует от подчиненных беспрекословного повиновения.
   Это был ответ на поданные мною рапорты.
   Полтора месяца позже в Новороссийске генерал Лукомский говорил мне,
что, получив копию моего рапорта Главнокомандующему от 9-го числа, он во
время очередного доклада генералу Деникину заговорил о необходимости,
ввиду приближения к Таганрогу и Ростову фронта, начать эвакуацию этих
городов.
   Генерал Деникин насторожился:
   "Видно вы также получили от генерала барона Врангеля копию того
рапорта, который он подал мне, стоит только посмотреть на мой экземпляр,
как убедишься, что с него снято несколько копий".
   Генерал Деникин впоследствии не мог простить мне того, что рапорт мой,
указывавший на ошибки главного командования, стал известен хотя бы его
ближайшим помощникам. Он готов был подозревать меня в намеренном
размножении этого рапорта с целью дискредитирования его политики и
стратегии. Об этом впоследствии писал мне сам генерал Деникин...
   По передаче в Донскую армию 4-го Донского корпуса конная группа
генерала Улагая была сведена в бригаду. Во главе последней оставался
полковник Фостиков.
   Генералы Улагай и Науменко выезжали в Екатеринодар. На фронте положение
оставалось очень тревожным. Конница красных настойчиво продолжала
продвигаться вперед. Часть этой конницы численностью до дивизии большого
состава обрушилась на 4-й Донской корпус генерала Мамонтова в районе
Илимия - Юрьевка и жестоко потрепала его. Остатки корпуса сосредоточились
в районе станции Ровеньки.
   Одновременно Буденный с шестью полками обрушился на части полковника
Фостикова у станции Мануйловка и оттеснил их к станции Депрерадовка,
откуда полковник Фостиков перешел 16-го декабря к станции Чернухина.
Оставив шесть копаых полков действовать на фронте Городище - Чернухина,
Буденный 4-мя полками двинулся в район Депрерадовка - Дебальцево,
вытеснил оттуда Марковскую дивизию и продолжал движение с этими 4-мя
полками на Ольховатку. Наши части отходили на юг.
   Одновременно еще одна бригада конницы Буденного была обнаружена в
районе Троицкое - Луганское (в 12 верстах к северу от станции
Хацепетовка).
   Чтобы прикрыть направление на станции Криничная и Ясиновая в район
станции Еникеево (10 верст южнее Хацепетовки) спешно была н