- больше ничего. - Взгляд  вожака  метнулся  вбок,  и  Киалл
увидел на пороге хижины Маггрига  с  натянутым  луком.  Настала  тяжелая
тишина. Надрены стояли настороже, держась за оружие.
   Один из них подошел к вожаку и прошептал ему что-то,  чего  Киалл  не
слышал. Вожак кивнул и сказал Киаллу:
   - Ты был там, в поселке. Вместе с тем, высоким, - ледяным воином.
   - Верно, - признал Киалл. - Славный был бой.
   - Он расколошматил нас вдребезги. Сроду ничего подобного не видал.
   - Да, он большой мастер - и загонял меня до седьмого пота.
   - Так он - твой учитель?
   - Да. Лучшего трудно сыскать.
   - Теперь я вижу, почему ты рассекаешь стрелы в воздухе. Но  раз  дело
обстоит так, что либо драться, либо помирать с голоду, то  придется  нам
все же померяться силами.  -  И  надрен  вынул  из  кожаных  ножен  свой
короткий меч.
   - Разумно ли это? - спросил Киалл. - У вас четверо  раненых.  Силы  у
нас неравные, и не пристало воинам драться за такую малость, как  горшок
похлебки.
   Вожак помолчал и улыбнулся Киаллу:
   - Значит, ты пустишь нас в дом?
   - Разумеется. Но в знак добрых своих намерений  оружие  вам  придется
оставить здесь.
   - Ха! А что помешает вам перебить нас?
   - А сейчас мне что мешает? - ответствовал Киалл.
   - Больно ты боек, парень, - проворчал вожак. -  Но  я  видел  тебя  в
деле, и, похоже, у тебя есть на то причина. -  Он  сунул  меч  в  ножны,
расстегнул пояс и сбросил его на снег. Остальные надрены последовали его
примеру. - Ну, где  твоя  похлебка?  -  Киалл  спрятал  саблю  и  жестом
пригласил их в  хижину.  Маггриг  ушел  обратно  в  дом.  Киалл  перевел
дыхание, стараясь успокоиться, и последовал за над-ренами.
   Атмосфера в  хижине  поначалу  была  напряженной.  Маггриг,  сидя  на
кровати, длинными взмахами, с громким скрежетом точил охотничий  нож,  а
Киалл разливал похлебку. Суп не успел свариться,  но  надрены  поглощали
его с жадностью. Один из них, раненный в плечо, казался слабее остальных
- кровь проступала даже сквозь толстую повязку.
   - Дай-ка посмотреть твою рану, - сказал ему Киалл и  размотал  бинты.
Надрен стойко молчал, удерживаясь от  жалоб.  Глубоко  рассеченная  рука
вспухла и воспалилась. Киалл снова завязал ее, достал из котомки  травы,
выбрал нужные и вернулся к раненому.
   - Что это за зелье? - проворчал тот.
   - У этого растения много имен. Чаще всего его называют  "наседкой"  и
добавляют в корм курам.
   - Но я-то не курица!
   - Оно также лечит воспаленные раны. Впрочем, выбор за тобой.
   - Ты что, и лекарь заодно? - спросил вожак.
   - Всякий воин должен знать толк в ранах и их лечении.
   - Пусть его, - сказал вожак.
   Раненый смирился, но его темные раскосые глаза смотрели на  Киалла  с
ненавистью. Юноша приложил лоскут кожи на место, зашил рану и приложил к
ней листья. Маггриг принес  чистый  полотняный  бинт,  и  Киалл  завязал
надрену руку.
   Тот молча отошел к стене и свернулся в клубок на полу.
   - Меня зовут Челлин, - сказал надренский вожак. - Ты сделал нам добро
- спасибо тебе за это.
   - А мое имя Киалл.
   - Мне  бы  такой  воин  здорово  пригодился.  Спроси  обо  мне,  если
окажешься к югу от Среднего хребта.
   - Спрошу.
   В  хижине  стало  спокойнее.  Надрены  приладились  отдохнуть.  Киалл
подбавил дров в огонь, налил супу себе и предложил Маггригу,  но  тот  с
улыбкой отказался.
   Когда солнце начало  медленно  склонятся  к  западным  горам,  Челлин
поднял своих людей и вышел с Киаллом наружу. Как только надрены  собрали
свое оружие, показались Чареос, Финн и Бельцер. Чареос с саблей наголо.
   Киалл помахал им рукой и сказал Челлину:
   - Счастливого пути.
   - Тебе тоже. Хорошо, что ледяного воина не было тут, когда мы пришли.
   - Я  тоже  этому  рад,  -  усмехнулся  Киалл.  Раненый,  которого  он
пользовал, подошел к нему.
   - Боль почти прошла,  -  с  непроницаемым  лицом  произнес  надрен  и
протянул Киалл золотой par.
   - Не нужно, - сказал юноша.
   - Нет, нужно. Не хочу быть у тебя в долгу. В  следующий  раз  я  тебя
убью - как ты убил моего брата во время набега.
   Надрены ушли, и Киалл побрел к хижине. Смех Чареоса встретил  его  на
крыльце.  Маггриг  повествовал  о  Киалле,  Рассекающем  Стрелы.   Киалл
побагровел. Чареос подошел и стиснул его за плечо.
   - Молодец. Ты быстро соображаешь и держишь себя в руках.  Но  как  ты
умудрился разрубить стрелу?
   - Случайно. Я знать не знал, что надрены тут. Я упражнялся с саблей и
как раз повернулся назад - ну, стрела и ударилась о клинок.
   - Тем лучше, - широко улыбнулся Чареос.  -  Удача  необходима  воину,
Киалл, а эти надрены будут рассказывать повсюду о твоем мастерстве.  Это
создаст тебе славу, но сегодня ты висел на  волоске.  Маггриг  рассказал
мне, как ты грозился перебить их всех в одиночку. Пойдем-ка со мной.
   Мастер Меча и юноша вышли на меркнущий солнечный свет.
   - Я доволен тобой, - сказал Чареос, - но, думается мне, пришло  время
научить тебя кое-чему. Авось при следующей встрече с вооруженным  врагом
тебе не придется выкручиваться.
   Около часа Чареос провел с Киаллом, показывая ему, как держать саблю,
как поворачивать запястье, как наносить и отражать удары. Киалл усваивал
науку быстро и поворачивался проворно.  Во  время  передышки  учитель  и
ученик сели на поваленный ствол.
   - Мастерство приобретается тяжким трудом, Киалл, - но для того, чтобы
стать непобедимым, требуется нечто большее. В  клинке  заключена  магия,
которой лишь немногие могут овладеть. Дело не в руках и не в ногах - бой
выигрывается в  голове.  Однажды  я  дрался  с  человеком,  который  был
искуснее меня, проворнее и сильнее. Он потерпел поражение из-за  улыбки.
Я отразил его выпад и, когда наши  клинки  сошлись,  улыбнулся  ему.  Он
вышел из себя - подумал, видно, что я над ним смеюсь.  Ринулся  на  меня
очертя голову, и я убил его. Вот  так-то.  Никогда  не  позволяй  гневу,
бешенству или страху овладеть собой. Советовать легко, а вот на  деле...
противники будут дразнить тебя, издеваться над тобой. Но это все  пустой
звук, Киалл. Даже если они заденут дорогих тебе людей. Все это  делается
для того, чтобы вывести тебя из равновесия. Единственный способ, которым
ты можешь отплатить им,  -  это  победа,  а  чтобы  добиться  ее,  нужно
сохранять хладнокровие. Пошли поедим, если надрены хоть  что-нибудь  нам
оставили.

***

   Чареос сидел под звездами, накинув на плечи  плащ  и  подставив  лицо
легкому ночному ветру. Из хижины не доносилось ни звука,  кроме  мерного
храпа Бельцера. Белая сова метнулась вниз. Чареос не разглядел,  удалось
ли ей схватить свою добычу. Лиса вышла из кустов и побежала по снегу, не
обращая внимания на человека.
   Чареоса осаждали воспоминания: о честолюбивых юношеских  помыслах,  о
славных подвигах, о ночах, полных отчаяния и черной меланхолии. Чего  ты
достиг в своей жизни, спрашивал он себя? Да,  собственно,  чего  он  мог
достичь? Ему вспомнилась разлука с родителями и  долгое  путешествие  по
холодным  краям,  тяжело  сказавшееся  на  ребенке.   Он   отогнал   эти
обрывочные, безрадостные воспоминания. Его отрочество в Новом Гульготире
было одиноким, несмотря на дружбу и руководство Атталиса, его наставника
и опекуна. Чареос неуютно чувствовал себя в обществе сверстников и,  что
еще  хуже,  никак  не  мог  приспособиться  к  образу  жизни  готирского
дворянства. Он стал лучше понимать готиров, когда  совершил  поездку  на
север. Там он увидел деревушку, приютившуюся у склона горы,  -  над  ней
нависла чудовищная груда скал.
   "Какое опасное место", - заметил Чареос Атталису.  "Рано  или  поздно
случится обвал, - согласился тот. - Немногие переживут его".  "Зачем  же
они тогда продолжают жить здесь?" "Они всегда здесь жили, мой мальчик. И
со временем перестали замечать опасность. В страхе нельзя жить  вечно  -
когда к нему привыкают, он теряет свою власть".
   Готиры тоже  жили  так,  под  вечной  угрозой  надирского  вторжения.
Дворянство  проводило  дни  в  пирах,  балах   и   прочих   увеселениях.
Немногочисленной армии хватало лишь на  то,  чтобы  оборонять  Бел-Азар.
Чареос  вырос   во   времена   всеобщего   безразличия   и   бесконечных
удовольствий. Став благодаря  Атталису  отменным  бойцом  на  мечах,  он
завоевал себе доступ в Сабельщики - гвардию, созданную регентом.  Теперь
он с неловкостью вспоминал, как был горд тогда,  получив  белый  плащ  и
серебристую саблю. С двумя сотнями других молодых воинов он стоял  перед
галереей, вытянувшись в струнку, и пожирал глазами регента, сидевшего на
троне черного дерева. Он чувствовал себя мужчиной,  и  судьба  улыбалась
ему.
   Две недели спустя его мир обратился в пепел. Атталис, гордый человек,
ввязался в какой-то пустячный спор с Таргоном,  первым  бойцом  регента.
Спор перешел  в  ссору,  и  Таргон  публично  вызвал  старика.  Поединок
происходил на королевском дворе и длился недолго. Чареос, который был  в
дозоре, услышал о нем только два дня спустя. Атталис,  получив  сквозную
рану в плечо, упал на колени и выронил меч, а Таргон рассек ему горло.
   Чареос попросил разрешения отлучиться на похороны и получил  его.  На
свои скудные сбережения и на деньги,  полученные  под  расписку  в  счет
будущего годового жалованья,  он  купил  на  кладбище  участок  земли  и
поставил над могилой мраморный памятник. Сделав это, он отыскал Таргона.
Тот был на голову выше него, тонок, скор и уверен в себе. Поединок снова
состоялся на королевском дворе.
   Таргон насмешливо улыбнулся молодому офицеру.
   "Надеюсь, с тобой будет повеселее, чем со  стариком",  -  сказал  он.
Чареос не ответил. Не сводя своих темных глаз со смуглого лица  Таргона,
он вынул из ножен взятую взаймы шпагу. "Что, мальчик, страшно? - спросил
Таргон. - И не зря".
   Регент поднял руку. Бой начался, и удары с  обеих  сторон  посыпались
градом. Чареос в первые же мгновения понял, что противник  сильнее  его,
но не утратил спокойствия. Он знал,  что  рано  или  поздно  его  клинок
отыщет брешь и пронзит тело противника. Бойцы метались по  всему  двору,
сверкая оружием на утреннем солнце. Шпага Таргона трижды задела  Чареоса
- два раза руку у плеча и третий щеку. Тонкая струйка крови  стекала  на
подбородок, но Таргон никак  не  мог  улучить  момент  для  смертельного
удара. Он начал терять терпение и атаковал все  яростнее,  но  его  юный
соперник каждый раз отражал его натиск.
   Вспотевшие бойцы  разошлись  после  очередной  атаки.  "Долго  же  ты
собираешься умереть, мальчик",  -  сказал  Таргон.  Чареос  улыбнулся  и
ответил: "Ты дерешься, как надирская тетка". Таргон побагровел  и  снова
кинулся в атаку. Чареос отразил удар, изогнул запястье и пронзил Таргону
правое плечо, повредив мышцы, связки и сухожилия. Таргон выронил  шпагу,
и впервые в его  светлых  глазах  появился  страх.  Несколько  мгновений
Чареос стоял, глядя на него, потом со свистом взмахнул шпагой  и  рассек
противнику горло.
   Боец регента пошатнулся, схватившись рукой  за  рану.  Кровь  хлынула
между пальцев, и он  упал  на  колени.  Чареос  поставил  ногу  к  груди
умирающего и пинком швырнул его  на  спину.  Среди  зрителей  воцарилось
молчание. Затем регент позвал Чареоса к  себе,  а  к  Таргону  поспешили
пажи, силясь остановить кровь.
   "Ты лишил его не только жизни, но и достоинства", - сказал регент.
   "Если бы я мог, ваше высочество, я бы последовал за ним в ад  и  убил
его душу", - ответил Чареос.
   В тот же день он пришел на могилу Атталиса.
   "Ты отомщен, мой друг, - сказал он. - Он умер так же, как  и  ты.  Не
знаю, важно ли это тебе, но я помнил твои уроки и не позволил  ненависти
овладеть мною. Мне кажется, ты гордился бы этим. - Чареос умолк,  и  его
глаза наполнились слезами. - Ты был  мне  отцом,  Атталис.  Я  не  успел
сказать тебе, как много ты для меня значил, и поблагодарить тебя за твою
дружбу и поддержку. Я делаю это теперь. Покойся с миром, друг мой".
   Четверть века спустя, около хижины Финна, Чареос, Мастер Меча, заново
оплакивал старика, а с ним крушение своих надежд и мечтаний.
   Атталис всегда говорил, что когда-нибудь они вернутся домой и  вернут
себе все, что потеряли. Оставшись один, Чареос рассмотрел  эту  мечту  в
холодном свете рассудка - и безжалостно отрекся от нее.
   Чареос, Мастер Меча, отер глаза краем плаща.
   - Что бы ты сказал о том, что мы задумали, Атталис? - прошептал он. -
О поисках дочери свинопаса? Я прямо-таки слышу твой смех.
   Он вернулся в хижину. Огонь в очаге угасал, но было  тепло  и  уютно.
Киалл и Бельцер спали у очага, Маггриг - на кровати у дальней  стены.  В
задней комнате горела лампа. Чареос заглянул туда. Финн сидел  с  ногами
на верстаке, обстругивая перья для новых стрел.
   - Не спится мне что-то, - сказал Чареос, садясь напротив охотника.
   Финн опустил ноги на пол и потер глаза.
   - Мне тоже. К чему бы это?
   Чареос пожал плечами. При свете лампы Финн казался старше - лицо  его
словно вырубили из тикового дерева. Глубокие тени скрывали глаза и  шею,
серебряные нити выделялись в лохматой бороде.
   - Кому как не тебе вкушать покой, дружище? - сказал Чареос. -  Здесь,
в горах, ты вольная птица, и земли у тебя побольше, чем у иного короля.
   - Для мальчика это не жизнь, хотя он не жалуется.
   - Твоему мальчику добрых тридцать шесть годков. Если ему не  по  душе
такая жизнь, он достаточно взрослый и достаточно мужчина, чтобы  сказать
об этом прямо.
   - Возможно, - задумчиво протянул Финн. - А быть может, нам  и  впрямь
пора сдвинуться с места.
   - Такой красоты ты нигде больше не найдешь, Финн.
   - Знаю, - буркнул охотник, - но суть  не  в  этом.  Я  чувствую,  что
старею, Чареос. Кости зимой так и ломит, да  и  глаза  уже  не  те.  Моя
смерть не за горами. Я не хочу, чтобы... Маггриг оставался  здесь  один.
Сам я не слишком жалую людей. Скверное, наглое отродье - только и на уме
у них что воровство, ложь да клевета... Но это я - а Маггриг, он ладит с
ближними, любит общество. Пора ему сызнова научиться жить с людьми.
   - Подумай еще, Финн. Здесь ты счастлив.
   - Был счастлив. Но ничто не длится вечно, Мастер Меча. Ни  жизнь,  ни
любовь, ни мечта. Надо признать, что я получил от всех трех больше,  чем
мне причиталось, и удовольствоваться этим.
   - И как же ты намерен поступить? Финн посмотрел Чареосу в глаза:
   - Я никогда не имел много друзей - да, думаю,  никогда  в  них  и  не
нуждался. Но ты и тот жирный боров мне все равно что родня. Мы пойдем  с
вами... если примете, конечно.
   - Можешь не сомневаться - примем.
   - Вот и хорошо, - сказал Финн и встал. - Как гора с  плеч  свалилась.
Может, мы даже найдем эту девушку, кто знает?

***

   Цудай следил за  торгами  без  особого  интереса.  Ему  не  нравились
бледнокожие готирки  с  холодными  голубыми  глазами  и  раздутыми,  как
коровье  вымя,  грудями.  Отвернувшись  от  окна,  он  обратил  взор  на
темноволосую женщину, сидящую на крытом атласном диване.  Вот  настоящая
надирская красавица.
   Он увидел ее  впервые,  когда  Тенака-хан  привез  ее  в  Ульрикан  -
четырнадцатилетнюю, с золотистой кожей и гордыми глазами. Цудай,  всегда
почитавший гордых  женщин  дьявольским  отродьем,  почувствовал  желание
исхлестать ее кнутом, заставить склониться  к  своим  ногам.  Испытанное
тогда возбуждение снова отозвалось в нем.
   Он сел  рядом  с  ней.  Она  отодвинулась  с  легкой  улыбкой,  и  он
побагровел, но принудил себя успокоиться.
   - Твой брат Джунгир шлет тебе привет. Он надеется, что  ты  в  добром
здравии. Я передам ему, что это так, ибо никогда еще не видел тебя более
прекрасной, Танаки.
   - Почему бы мне не быть в добром здравии? Разве Джунгир сослал меня в
эту пустыню затем, чтобы я могла вдоволь дышать свежим воздухом?
   - Он сделал это для  твоего  же  блага,  принцесса.  Ходили  слухи  о
заговоре, и мы опасались за твою жизнь.
   Она залилась мелодичным смехом, от которого  Цудаю  отнюдь  не  стало
легче. Их  взгляды  встретились,  и  ему  впервые  показалось,  что  она
улыбается ему с искренней теплотой.
   - К чему играть в эти глупые игры, Цудай? Здесь никого больше нет,  а
мы с тобой отлично знаем, почему мой брат отправил меня  сюда.  Он  убил
своих родных братьев, а может быть, и отца. Почему он не убил  заодно  и
сестру? Я скажу тебе почему. Потому что я - единственная надежда надиров
получить  наследника-мужчину.  Джунгир,  при  всем  своем  мастерстве  в
обращении с лошадьми и оружием, бесплоден.
   Цудай побелел.
   - Ты не должна так говорить! Если бы я повторил это хану...
   - Ты не отважишься произнести это вслух, хотя  бы  и  с  чужих  слов.
Зачем ты, собственно, приехал, Цудай?
   Он подавил свой гнев, чувствуя  себя  неловко  в  парадных  доспехах,
подобающих его званию.  Он  хотел  отстегнуть  свой  черный  с  серебром
панцирь, но Танаки остановила его:
   - Нет, не снимай. Это неприлично.
   -  Неприлично?  Что  ты  знаешь  о  приличии?  Ты   сменяешь   одного
любовника-варвара за другим. Особе твоего рода не  подобает  вести  себя
так.
   Танаки встала, закинула  руки  за  голову  и  потянулась  всем  своим
стройным, гибким телом. Короткая шелковая туника  приподнялась,  обнажив
гладкие золотые ляжки.
   - Ты нарочно разжигаешь меня, - вскричал возбужденный Цудай,  вскочив
на ноги.
   - Тебя и вулкан не разожжет. В  последний  раз  спрашиваю:  зачем  ты
здесь?
   Он посмотрел тяжелым взглядом в ее лиловые  глаза,  подавляя  желание
ударить ее, заставить упасть на колени.
   - Твой брат пожелал узнать о твоем здоровье, только и  всего.  Что  в
этом необычного?
   Она снова засмеялась - эти звуки жалили его подобно рою пчел.
   - Мое здоровье? Как мило с его стороны! Я видела, как  твой  помощник
осматривал  новых  рабынь.  Великий  воин  Цудай  опустился  до  покупки
наложниц? Пришлась ли тебе какая-нибудь по вкусу, Цудай?
   - Я не нахожу  их  привлекательными,  хотя  одна  или  две  могли  бы
подойти. Но ты неверно судишь обо мне, Танаки. Я приехал сюда лишь  ради
случая поговорить с тобой. Ты знаешь,  сколь  гибельно  твое  положение.
Знаешь, что смерть  угрожает  тебе  ежечасно.  Четыре  года  назад  тебе
представлялась возможность стать моей женой. Теперь  я  снова  предлагаю
тебе это. Согласись, и ты будешь в безопасности.
   Она подошла поближе, обдав его ароматом своих  духов,  положила  руки
ему на плечи и пристально посмотрела в его темные раскосые глаза.
   - В безопасности? Это с тобой-то? В прошлый раз, когда ты искал  моей
руки, я отнеслась к этому со всей серьезностью и заслала шпионов в  твой
дворец, Цудай. Все твои жены ходят в рубцах от кнута. Я  знаю,  чего  ты
хочешь, - с хрипотцой прошептала она, - да только не видать тебе  этого!
- Снова услышав ее смех, Цудай замахнулся, но она проворно уклонилась  и
опять подступила к нему. Цудай замер, ощутив у шеи острие кинжала.  -  Я
могла бы убить тебя сейчас.
   Он засмеялся в свой черед и отвел ее руку.
   - Однако ты хочешь жить, не так ли? А моя смерть не сошла бы  тебе  с
рук. Я предлагал тебе замужество, Танаки. Теперь я подожду. И когда твое
время придет, не кто иной как Цудай,  возвестит  тебе  об  этом.  Никого
иного, как Цудая, ты будешь молить о пощаде. И скажу  тебе  сразу:  твои
мольбы не будут услышаны. При следующей нашей встрече ты будешь не столь
надменна.
   Воин повернулся и вышел. Танаки  спрятала  свой  маленький  кинжал  и
налила себе вина.
   Глупо было сердить Цудая. Он самый доверенный советник  Джунгир-хана,
и полезнее было бы завоевать его дружбу  Но  Танаки  не  выносила  этого
человека, холодного сердцем и подлого. Ее  отец,  Тенака,  тоже  ему  не
доверял. "Я не имею ничего против мужчины, который держит своих домашних
в строгости, - говорил  Тенака  дочери,  -  но  тому,  кто  не  способен
управиться с женщиной без кнута, нет места у меня на службе".
   Танаки проглотила комок в горле, представив себе отца  -  его  полные
тепла лиловые глаза и улыбку, приветливую  и