л  доволен,
что получил такое назначение: караулить горную тропу куда как менее  опасно,
чем оборонять стену.
   Он еще улыбался, когда стрела вонзилась ему в горло и через небо вошла  в
мозг. Второй солдат, увидев, что его товарищ покачнулся, спросил:
   - Чего это ты, Тарвик?
   Тарвик упал навзничь, ударившись головой о выступ скалы, и Милис  раскрыл
рот, увидев стрелу в его горле.  Охваченный  страхом,  он  бросился  бежать.
Другая стрела вылетела из-за  скалы  справа,  просвистев  мимо  его  головы.
Работая ногами что было сил, Милис мчался к пещере.  Что-то  ударило  его  в
спину, но он не остановился.
   Вход в пещеру приближался. Милиса еще дважды стукнуло в  спину.  Боли  не
было, он влетел под спасительные своды и  только  там  замедлил  бег.  Земля
взмыла ему навстречу, и он рухнул лицом на камень. Он хотел встать - ноги не
слушались его. Он попытался ползти, но чьи-то руки перевернули его на спину.
   - Вагрийцы идут, - прошептал он.
   - Знаю, - ответил вагриец, полоснув его ножом по горлу.

***

   Одинокий, как всегда, он сидел над мутным, заросшим кувшинками  прудом  и
смотрел на свое отражение  в  серебристом  лезвии  ножа.  Он  знал,  что  он
чудовище, - это слово швыряли в него с самых ранних дней наряду  с  камнями,
палками и копьями. За ним  охотились  конные  с  пиками,  коварные  волки  с
острыми клыками и барсы, что спускаются с гор по зимнему льду.
   Но еще никогда никому не удавалось поймать его - он был поразительно скор
на ногу и страшно силен.
   Он прислонился спиной к ивовому стволу и запрокинул большую голову, глядя
на двойную луну над деревьями. Он знал теперь, что в небе  не  две  луны,  а
одна, но его два зрачка видели все не так, как обычные  глаза.  Он  научился
жить с этим, так же как и с прочими жутковатыми  дарами,  которыми  наделила
его природа.
   Память у него была необычайно сильная, хотя он этого и  не  сознавал.  Он
ясно помнил миг своего рождения и лицо старухи, извлекшей  его  на  свет  из
красновато-черного туннеля Пустоты.  Она  закричала  и  уронила  его,  и  он
ушибся, ударившись о край деревянной кровати.
   Потом вошел мужчина и поднял его с пола. У мужчины был  нож,  но  женский
крик удержал его руку.
   Какое-то время молодая грустная женщина с темными  волосами  кормила  его
грудью. Потом у него выросли острые зубы  -  молоко  мешалось  с  кровью,  и
женщина плакала, когда кормила его.
   Однажды ночью его увезли куда-то и бросили одного под звездами. Он  лежал
и слышал, как затихает вдали стук копыт. Все тише, все глуше...
   С тех пор стук копыт по сухой земле всегда нагонял на него печаль.
   У него не было ни имени, ни будущего.
   Но кто-то спустился с гор и унес его во тьму...
   Их было много там. Они толпились вокруг, гомонили, трогали и щипали  его,
и он рос среди них во мраке, очень редко видя дневной свет Как-то раз летним
утром он услышал снаружи мелодичные трели - они проникали сквозь  трещину  в
скале и гулко отражались в темных  переходах.  Влекомый  этими  звуками,  он
вылез из тьмы на свет. Над головой кружили  большие  белые  птицы,  и  в  их
криках точно заключалась вся его жизнь. Он  понял,  что  зовут  его  Кай,  и
каждый день по многу часов лежал на скалах, глядя на белых птиц, звавших его
по имени.
   Потом  начались  долгие  годы  мужания.  У  горы  часто   останавливались
надирские племена, чтобы откочевать потом дальше, к зеленым лугам и глубоким
ручьям. Пока люди жили здесь, он наблюдал за ними, смотрел, как играют  дети
и женщины, смеясь, прогуливаются рука об руку.
   Иногда он  подходил  слишком  близко  -  тогда  смех  сменялся  знакомыми
воплями, и верховые бросались за ним в  погоню.  Кай  убегал,  а  когда  его
догоняли, начинал драться, рвать и терзать, пока снова не оставался один.
   Сколько же лет вел он такую жизнь?
   Лес, в котором он теперь сидел, прежде был молодой порослью. Долго он рос
или нет? Ему не с чем было сравнивать. Одно племя останавливалось здесь чаще
других, и он следил за одной девочкой - сначала она превратилась во взрослую
женщину, потом волосы у нее поседели  и  спина  согнулась.  Короткая  у  них
жизнь, у надиров. Кай поглядел на свои руки - он знал, что они не такие, как
у всех. Он размотал повязку у  себя  на  плече  и  вытащил  нитки,  которыми
Нездешний зашил рану. Из раны потекла кровь.  Кай  приложил  к  ней  руку  и
сосредоточился. Плечо опахнуло жаром - словно вонзились тысячи иголок. Через
несколько минут он отнял руку. Рана затянулась  гладкой  кожей,  не  оставив
никакого следа. То же самое он проделал со швом на ноге.
   Снова сильный и здоровый, он встал и глубоко  вздохнул.  Он  мог  бы  сам
перебить этих волков, но человек помог ему и подарил ему ножи.
   Он не нуждался в ножах. Он был способен загнать антилопу, убить ее голыми
руками и разодрать клыками теплое мясо. Зачем ему эти блестящие железки?
   Но это был первый подарок, который он получил за  всю  жизнь,  и  красиво
выточенные рукоятки радовали глаз. У  него  уже  был  когда-то  нож,  только
лезвие почему-то  очень  скоро  из  блестящего  сделалось  красновато-бурым,
хрупким и бесполезным.
   Кай стал думать о дарителе - маленьком человечке верхом на лошади. Почему
тот не завопил и не бросился на него? Почему убил волков  и  перевязал  ему,
Каю, раны? Почему подарил ножи?
   Тут какая-то тайна.
   "Будь здоров, приятель!" Что это значит?
   С годами Кай выучился людскому языку, разгадал смысл неразборчивых прежде
звуков. Сам он говорить не умел - не с кем  было,  -  но  понимал  все.  Тот
человек сказал, что за ним охотятся, - это Кай понял.
   Люди и звери? В чем человек видит разницу? Он пожал плечами  и  вздохнул.
Почему-то сегодня он сильнее чувствовал свое  одиночество,  чем  вчера.  Ему
недоставало маленького человечка.

***

   Карнак спал в зале на полу, прикрывшись  единственным  одеялом.  Огонь  в
просторном очаге погас, превратившись в мерцающие угли, а генералу, лежащему
на козьей шкуре, снилось детство, то время, когда в нем  впервые  зародились
честолюбивые мечты.
   Его семья, несмотря на  богатство,  придерживалась  строгих  взглядов,  и
детям с ранних лет внушали, что они должны полагаться только на себя.  Юного
Карнака отдали в подпаски на севере, в одном из  родовых  поместий.  Однажды
ночью, высоко в холмах,  к  отаре  подкрался  большой  серый  волк.  Карнак,
которому тогда было семь лет, вооружился крепким посохом и  вышел  навстречу
зверю. Волк помедлил, глядя на  ребенка  своими  желтыми  глазами,  а  потом
повернулся и убежал во тьму.
   Вернувшись домой, Карнак с гордостью рассказал об этом отцу.
   "Я слышал,  -  холодно  ответил  тот,  -  но  ты  умалил  свой  поступок,
похваставшись им".
   Слова  отца  навсегда  запечатлелись  у  него  в   памяти   и   постоянно
преследовали его во сне. Иногда ему снилось, что он поборол дюжину тигров  и
весь в крови, умирающий, приполз к отцу.
   "Ты почему не переоделся к обеду?"  -  с  ледяным  безразличием  вопрошал
отец, глядя  на  израненного  сына.  "Я  дрался  с  тиграми,  отец".  "Опять
хвастаешься, Карнак?"
   Спящий застонал и открыл глаза. В  зале  было  тихо,  но  какой-то  звук,
похожий на тихую барабанную дробь, нарушил  его  сон.  Вот  опять!  Отбросив
козью шкуру, он приник ухом к полу.
   Внизу перемещались люди... много людей.
   Карнак выругался и ринулся наружу, захватив  топор  с  большого  дубового
стола. В коридоре несколько солдат играли в кости. Отдав им приказ следовать
за собой, он побежал к ведущей в подвалы лестнице. По ней как раз поднимался
молодой воин с перевязанной рукой.
   - Найди Геллана и скажи ему: пусть немедленно спустится в подвал с сотней
человек! - велел ему Карнак. - Ты понял? Немедленно!
   И генерал помчался вниз по лестнице. Дважды чуть  не  упав  на  осклизлых
ступенях, он оказался в узком проходе, куда выходили двери темниц.  Дверь  в
торце вела в просторное помещение, оттуда виднелся грубо вырубленный вход  в
горный туннель. Вытерев потные ладони о зеленый камзол, Карнак вскинул топор
и бросился к проему. Там было холодно, неровные стены блестели от влаги.  По
узкому туннелю  могли  передвигаться  в  ряд  только  три  человека.  Карнак
остановился, прислушиваясь. Один из солдат выругался, с размаху наскочив  на
него сзади.
   - Тихо! - прошипел генерал.
   Где-то впереди по камню шаркали ноги, и там, где туннель загибался влево,
плясали на стене отсветы  факелов.  Карнак  поднял  топор  и  облобызал  оба
лезвия.
   Вагрийцев, шедших впереди, встретил  за  поворотом  оглушительный  вопль.
Серебристая сталь обрушилась на ребра первого  воина.  Люди,  роняя  факелы,
хватались за мечи, а топор косил их без пощады. Факелы гасли под сапогами, и
ужас с удвоенной силой бушевал в темноте. Карнаку  было  проще  -  он  рубил
врага, уверенный, что никому из своих не  повредит,  вагрийцы  же  в  панике
кололи своих товарищей и тыкали мечами в  стены.  Замешательство  перешло  в
хаос. Захватчики обратились в бегство.
   И тут чей-то короткий клинок, ткнувшись Карнаку в лицо, отскочил от левой
скулы и вонзился в глаз. Карнак отшатнулся. Брошенный в него нож звякнул  об
пол, а  генерал  схватился  за  лицо.  Из  глаза  текла  кровь.  С  громкими
проклятиями устремился он за вагрийцами - его вопли эхом отдавались от стен.
Казалось, в туннеле свирепствует разгневанный великан.
   Раненый глаз болел, тьма стала почти непроглядной, а он все бежал, высоко
подняв топор. Скоро туннель стал шире, и мрак немного рассеялся.
   На Карнака бросились трое вагрийцев, оставленных  для  прикрытия.  Первый
рухнул с расколотым черепом, второму топор размозжил ребра Третий пригнулся,
но получил удар коленом в лицо и без чувств повалился на пол. Рубанув  врага
по спине, Карнак побежал дальше, шаря по стенам в поисках веревок и  молясь,
чтобы вагрийцы не заметили их.
   В самой широкой части туннеля он нашел веревки, свернутые  и  укрытые  за
выступом черной скалы. Карнак взял одну  из  бухт,  выбрал  слабину  и  стал
пятиться, натягивая веревку. И  тут  вагрийцы,  разглядев  наконец,  что  их
преследует один-единственный человек, всем скопом кинулись на него.
   Карнак понял: это конец. Неистовая ярость охватила его. Бросив топор,  он
вцепился в веревку обеими руками и потянул  изо  всех  сил.  Сверху  донесся
громкий треск: ворота и шестерни пришли в движение.
   Вагрийцы были уже в двадцати шагах от него, от их яростных воплей звенело
в ушах. Карнак уперся правой ногой в стену и дернул еще сильнее.  Кровля  со
стоном разошлась,  и  огромный  камень  обрушился  на  бегущих  солдат.  Еще
мгновение -  и  кровля  обвалилась  целиком.  По  гранитной  стене  побежала
трещина. Многопудовая тяжесть камня  и  земли  погребла  под  собой  вопящих
вагрийцев. Карнак повернулся и бросился бежать.  Камни  градом  сыпались  на
него. Он оступился, упал грудью на что-то острое и  перевернулся  на  спину,
выкашливая набившуюся в горло пыль. Казалось полной бессмыслицей  бежать  во
мрак навстречу смерти, но он заставил себя встать. Сверху  рухнул  очередной
обломок, он зарылся ногами в щебенку, выбрался и поковылял дальше.  А  потом
пол ушел у него из-под ног, и он повалился ничком.
   - Геллан! - завопил он.
   Стены сомкнулись и поглотили его вопль. Камень ударил его  по  голове,  а
сверху сыпались все новые и новые, погребая  его  заживо.  Он  прикрыл  лицо
руками, попытался ползти, ударился лбом и перестал шевелиться.

***

   Больше суток Геллан держал солдат у обвала - они продвигались с  опаской,
дюйм за дюймом, а наверху кипел бой. Многие офицеры  были  убиты.  Сарвая  и
Йоната Геллан поставил во главе отрядов из пятисот  человек.  Число  раненых
достигло устрашающей величины, и теперь едва ли две тысячи воинов сдерживали
натиск вагрийцев. Но Геллан упорно торчал в опасном туннеле, сердито отметая
все возражения.
   - Он умер - к чему все это? - восклицал кто-то.
   - Он нужен нам, - отвечал Геллан.
   - Да ведь кровля рухнула, пойми  ты!  С  каждым  шагом  опасность  нового
обвала возрастает. Это безумие!
   Геллан не слушал никого, боясь, как бы их здравые доводы  не  возобладали
над его решимостью. Он сам знал, что это безумие, - но остановиться не  мог.
И его люди тоже не могли. Они трудились без  устали  во  тьме,  под  глыбами
готового рухнуть камня.
   - Как ты, черт подери, думаешь его найти? Солдаты, бывшие с ним, говорят,
что он побежал вперед. Нужны годы, чтобы прорыть эту толщину насквозь,  -  а
веревки были в ста шагах от первого поворота.
   - Уйди и оставь нас в покое.
   - Ты обезумел, Геллан.
   - Уйди, или я убью  тебя.  К  началу  вторых  суток  даже  самые  стойкие
спасатели оставили надежду, но продолжали копать.
   - Ты нужен на стене, Геллан. Люди близки к отчаянию.
   От этого Геллан отмахнуться не сумел.
   - Еще час, - без всякой надежды сказал он. - Через час мы присоединимся к
вам.

***

   Карнак очнулся от боли в глазу. Он попробовал  шевельнуться  и  с  ужасом
вспомнил,  что  погребен  заживо.  В  панике  он  начал  биться,  но   камни
зашевелились над ним, грозя раздавить. Тогда он затих и стал дышать  глубоко
и ровно, стараясь успокоиться.
   "Почему ты не переоделся к обеду, Карнак?" "На меня упала гора, отец".
   Безумный смех заклокотал в горле, сменившись рыданиями.
   "Прекрати - ты же Карнак!" - сказала ему его сила.
   "Я кусок мяса, погребенный под  грудой  камней",  -  провизжала  в  ответ
слабость.
   Теперь всем его замыслам конец - возможно, оно и к лучшему. Он возомнил в
своей гордыне, что способен победить вагрийцев,  вышибить  их  с  дренайской
земли. Новоявленный герой, он без труда стал бы во главе государства.  Эгель
не выстоял бы против него. Эгель не умеет повелевать  толпой  -  в  нем  нет
этого дара. Да и мало ли  существует  способов  избавиться  от  политических
соперников?
   Такие, как Нездешний, найдутся всегда.
   Но теперь не будет ничего - ни пурпурных одежд, ни народного ликования.
   И угораздило же его выйти на врага в одиночку!
   Нет бы подумать хоть  немного.  Дундас  верно  раскусил  его:  он  герой,
который притворяется, будто он не таков.  "Не  такой  смертью  хотел  бы  ты
умереть, Карнак, - сказала сила, - Где драматизм? Где восхищенная публика?"
   Если в лесу падает дерево, никто этого не слышит.
   Если человек умирает в одиночку, его смерть не войдет в историю.
   - Будь ты проклят, отец, - прошептал Карнак. - Будь ты проклят.
   Новый взрыв смеха и слез всколыхнул его грудь.
   - Будь ты проклят! - взревел он. Глыба над головой дрогнула, и он застыл,
ожидая неминуемой смерти. Свет упал на его лицо, и грянуло нестройное "ура".
Карнак прищурился, глядя на факел, и ухмыльнулся через силу.
   - Не слишком-то ты спешил, Геллан, - прошептал он.  -  Я  уж  думал,  что
придется выбираться самому!

Глава 22

   Даниаль лежала на  корме  барки,  слушая,  как  плещутся  о  борт  волны.
Невдалеке Дурмаст, облокотившись о поручни, вглядывался в  берег.  Некоторое
время она следила за ним, закрывая глаза всякий раз,  когда  он  поворачивал
свою косматую башку в ее сторону. Последние три дня  он  либо  молчал,  либо
грубил ей, и она постоянно ловила на себе его  горящий  взгляд.  Сперва  это
раздражало ее, потом стало пугать - с Дурмастом шутки плохи. От него  так  и
веяло первобытной силой, едва сдерживаемой тонкими нитями  здравого  смысла.
Даниаль догадывалась, что всю свою жизнь он добивался желаемого либо  силой,
либо хитростью, либо расчетливой жестокостью. И он хотел ее.
   Она читала это в его глазах, его движениях, его молчании.
   Она охотно сделала бы себя менее желанной, но  ее  единственное  короткое
платье плохо подходило для этой цели.
   Он подошел к ней, огромный, словно черная глыба.
   - Чего тебе? - спросила она, садясь. Он присел рядом с ней.
   - Я так и знал, что ты не спишь.
   - Поговорить хочешь?
   - Ну... да.
   - Так говори. Деваться мне все равно некуда.
   - Я тебя не неволю. Можешь уйти, если  хочешь.  -  Он  огорченно  почесал
бороду. - Почему ты всегда норовишь сказать что-нибудь обидное?
   - Ты, Дурмаст, заставляешь меня открываться с самой худшей стороны. Долго
ли нам еще плыть?
   - Завтра будем на месте. Купим лошадей и к ночи  уже  разобьем  лагерь  у
Рабоаса.
   - А дальше?
   - Подождем Нездешнего - если он не добрался туда раньше нас.
   - Хотела бы я тебе верить.
   - А почему ты не должна верить мне?
   Она засмеялась, а он схватил ее за руку и притянул к себе.
   - Ах ты сука! - прошипел он, и она увидела в его глазах безумие  -  тупое
безумие одержимого.
   - Не трогай меня, - сказала она, стараясь сохранять спокойствие.
   - Почему это? Твой страх так приятно пахнет. - Он плотно притиснул  ее  к
себе, приник лицом к ее лицу.
   - Кто-то говорил, что он не насильник, - прошептала она.
   Он со стоном оттолкнул ее прочь.
   - Я от тебя голову теряю, женщина. Каждый твой  взгляд,  каждое  движение
говорят "возьми меня" - ты ведь хочешь меня, я знаю.
   - Ошибаешься, Дурмаст. Я не желаю иметь с тобой ничего общего.
   - Брось! Такие, как ты, без мужика долго не могут. Я знаю, что тебе надо.
   - Ничего ты не знаешь, животное!
   - А Нездешний, думаешь, не такой? Мы с ним - две  стороны  одной  монеты.
Оба убийцы. Почему же ты по одному сохнешь, а другого не хочешь?
   - Сохну? - фыркнула она. - Тебе этого вовек не понять. Я  люблю  его  как
человека и хочу быть рядом с ним. Хочу разговаривать с ним, касаться его.
   - А я?
   - Да разве тебя можно полюбить? Для  тебя  не  существует  никого,  кроме
собственной персоны. Думаешь, ты надул  меня  своими  россказнями  о  помощи
Нездешнему? Доспехи нужны тебе самому - ты продашь их тому, кто больше даст.
   - Ты так уверена?
   - Конечно, уверена. Уж я-то тебя знаю - это с виду ты  такой  молодец,  а
душонка у тебя крысиная.
   Он отодвинулся от нее, и она похолодела, поняв, что зашла слишком далеко.
Но он только улыбнулся, и злоба в его глазах сменилась весельем.
   - Ладно, Даниаль, не стану отпираться - я  и  вправду  собираюсь  продать
доспехи тому, кто больше даст.  И  этим  человеком  будет  вагриец  Каэм.  Я
намерен также убить Нездешнего и получить награду за  его  голову.  Ну,  что
теперь скажешь?
   Ее рука с зажатым в ней кинжалом метнулась к его  лицу,  но  он  сжал  ее
запястье, и нож выпал.
   - Тебе не удастся убить меня, Даниаль, - прошептал  он.  -  Этого  и  сам
Нездешний не сумел бы - а ты только его ученица, хоть и способная.  Придется
поискать другой способ.
   - Какой, например? - спросила она, потирая онемевшую руку.
   - Например, предложить мне больше, чем Каэм.
   Внезапное понимание поразило ее, как удар.
   - Ах ты гнусная свинья. Мерзавец!
   - Угу. Дальше что?
   - Неужели ты так сильно меня хочешь?
   - Да, я хочу тебя, женщина. Всегда хотел - с тех самых пор, когда увидел,
как вы с Нездешним любитесь в холмах около Дельноха.
   - А что я получу взамен, Дурмаст?
   - Я оставлю доспехи Нездешнему и не стану его убивать.
   - Согласна, - тихо сказала она.
   - Я знал, что ты согласишься. - Он потянулся к ней.
   - Погоди! - воскликнула она, и на сей раз замер он, увидев торжество в ее
глазах. - Я согласна на твои условия, но расплачусь с  тобой  только  тогда,
когда Нездешний уедет прочь с доспехами. Он уедет, а мы с тобой останемся  у
Рабоаса.
   - Стало быть, я должен полностью довериться тебе?
   - Мне, Дурмаст, доверять можно, в отличие от тебя.
   - Пожалуй, - кивнул он и отошел.
   Только наедине с собой она осознала в полной мере, какое обещание дала.

***

   Пока Эврис врачевал впавшего в беспамятство  Карнака,  Дундас,  Геллан  и
Дардалион ждали в соседней комнате.
   Геллан, весь грязный после работ  в  туннеле,  сгорбился  в  кресле.  Без
доспехов он казался хилым. Дундас расхаживал от окна до двери, прислушиваясь
временами к тому, что происходит за ней. Дардалион  сидел  тихо,  борясь  со
сном, и тревога двух других передавалась ему.