гой раз, - крикнул в ответ Друсс. - Смотри не приди последним.
   - Они измотаны, Друсс, - сказал Оррин. - Разумно ли это?
   - Положитесь на меня. Когда начнется штурм, их  то  и  дело  придется
будить среди ночи. Я хочу, чтобы они знали свой предел.
   Прошло еще три дня. Первый проход почти засыпали и начали  заваливать
второй. Никто теперь не кричал "ура" при виде Друсса  -  даже  горожане.
Многие лишились своих домов и работы. К Оррину явилась  депутация,  моля
остановить снос.
   Многие полагали, что  расчистка  пространства  между  стенами  только
лишний  раз  доказывает,  что  Друсс  не  надеется  удержать   крепость.
Возмущение в городе росло, но старый воин прятал гнев и стоял на своем.
   На  девятый  день  случилось  нечто,  давшее  всем  новую  пищу   для
разговоров.
   Когда полусотня "Карнак" приготовилась к ежедневному бегу, ган  Оррин
подошел к ее командиру дуну Мендару.
   - Сегодня я побегу с вами.
   - Ган желает принять командование на себя?
   - Нет - я просто пробегусь с вами. Ган тоже должен быть готов к  бою,
Мендар.
   Недоброе молчание встретило Оррина, когда он встал в строй, выделяясь
среди солдат своими бронзовыми с золотом доспехами.
   Все утро он бегал с ними, лазил по веревкам  и  неизменно  оказывался
последним. Одни смеялись над ним, другие издевались в  открытую.  Мендар
бесился, считая, что командующий выставил себя еще большим дураком,  чем
он есть, - а заодно выставил на посмешище и  всю  полусотню.  Джилад  не
обращал на гана никакого внимания - только один раз втянул его на стену,
когда тот чуть было не упал.
   - Да пусть бы шмякнулся, - крикнул кто-то.
   Оррин скрипел зубами, но держался - он пробыл с полусотней весь  день
и даже работал с ней на сносе.
   Все получалось у него вдвое медленнее, чем у остальных. С  ним  никто
не разговаривал. Ел он отдельно, и не по своей воле -  просто  никто  не
пожелал сесть с ним рядом.
   Вечером он отправился к себе, дрожа  всем  телом,  с  горящими  огнем
мускулами, и лег спать прямо в доспехах.
   Утром  -  умылся,  снова  облачился  в  доспехи  и  присоединился   к
"Карнаку". Он отличился только в сражении на мечах, но и  тогда  не  мог
отделаться от мысли, что люди ему уступают. Да и кто бы их упрекнул?
   За час до темноты пришел Друсс в сопровождении Хогуна и велел четырем
отрядам - "Карнаку", "Мечу", "Эгелю" и "Огню" - собраться у ворот второй
стены. Он обратился к ним сверху:
   - Небольшая пробежка, чтобы размять мускулы, ребята.
   От этих ворот вдоль стены и обратно ровно  одна  миля.  Пробежите  ее
дважды. Полусотня пришедшего последним бежит еще раз. Вперед!
   Когда  все  с  топотом  ринулись  вперед,  Хогун  перегнулся  вниз  и
воскликнул:
   - Вот черт!
   - В чем дело?
   - Оррин. Он  бежит  с  ними.  Я-то  думал,  он  будет  сыт  по  горло
вчерашним. Спятил он, что ли?
   - Ты ведь бегаешь с солдатами - отчего же ему нельзя?
   - Полно тебе, Друсс. Я солдат и всю  жизнь  ежедневно  упражняюсь.  А
посмотри на него - он уже бежит последним.
   Тебе следовало сказать "последний, не считая Оррина".
   - Нельзя, парень. Зачем же его позорить? Он сам пошел на это -  и  не
без причины, я полагаю.
   На первой миле Оррин оказался в тридцати ярдах позади всех.
   Он бежал из последних сил, преодолевая боль в боку, не  отрывая  глаз
от панциря своего предшественника. Пот ел глаза, шлем с белым  лошадиным
хвостом свалился с головы - к большому облегчению Оррина.
   На полутора милях он отстал на пятьдесят ярдов.
   Джилад, бегущий в числе первых, оглянулся и повернул  обратно  к  еле
дышащему гану. Он поравнялся с Оррином и побежал с ним рядом.
   - Слушай меня, - сказал он без одышки. - Разожми кулаки  -  так  тебе
легче будет дышать. Не отставай от меня и ни о чем другом не думай. Нет,
не отвечай мне. Дыши на счет. Сделай глубокий вдох и сразу выдохни.  Вот
так. Делай такой вдох через каждые два шага. Ни о чем не думай -  только
считай. И держись за мной.
   Джилад занял место впереди Оррина и слегка ускорил бег.
   Друсс сидел на стене, наблюдая за концом состязания.
   Оррин бежал вместе со стройным  командиром  десятка.  Почти  все  уже
закончили бег и отдыхали, наблюдая за отстающими.
   Оррин все еще шел последним, но только десять ярдов отделяло  его  от
усталого солдата из полусотни "Огонь". Солдата  подбадривали  криками  -
все, кроме "Карнака", хотели, чтобы победил он.
   Тридцать ярдов до конца. Джилад опять поравнялся с Оррином.
   - Выложись весь. Беги, жирная скотина!
   Джилад прибавил ходу и устремился вперед. Оррин прилип к нему, скрипя
зубами, - гнев придал гану сил, и усталые мускулы словно ожили.
   Десять ярдов до конца. Оррин поравнялся с  солдатом.  Он  уже  слышал
несущиеся из толпы крики. Солдат поднажал, скривив  лицо  в  мучительной
гримасе.
   Тень ворот упала на Оррина, и он рванулся вперед. Он влетел в толпу и
покатился по земле. Он ни за что не поднялся бы сам  -  но  другие  руки
поднимали его, и ставили на ноги, и хлопали по спине.
   - Ты походи, -  сказал  кто-то.  -  Это  помогает.  Давай-ка,  двигай
ногами. - И  Оррин  пошел,  поддерживаемый  с  обеих  сторон.  Со  стены
раздался голос Друсса:
   - Полусотня последнего - еще круг.
   "Огонь" побежал снова, на сей раз трусцой.
   Джилад и Бреган усадили Оррина на выступ стены. Ноги у него тряслись,
но дышать он стал чуть ровнее.
   - Прошу прощения за то, что оскорбил вас, - сказал Джилад. - Я хотел,
чтобы вы разозлились. Мой отец всегда говорил, что злость придает сил.
   - Ты напрасно оправдываешься. Я все равно не  стал  бы  взыскивать  с
тебя.
   - Я не оправдываюсь. Я мог  бы  пробежать  это  расстояние  еще  хоть
десять раз - как и большинство наших. Просто подумал - вдруг поможет.
   - И помогло. Спасибо, что бежал со мной.
   - По-моему, вы бежали просто здорово, - сказал Бреган. -  Я-то  знаю,
каково вам. Мы ведь почти уже две недели бегаем, а  вы  всего-то  второй
день.
   - Завтра опять придете? - спросил Джилад.
   - Нет. Я бы рад, но дел много. - Оррин внезапно улыбнулся. - С другой
стороны, Пинар прекрасно управляется с бумажными делами, а мне чертовски
надоело целый день принимать депутации жалобщиков. Приду, пожалуй.
   - Можно дать вам один совет?
   - Конечно.
   - Наденьте доспехи попроще. Меньше будете выделяться.
   - Мне полагается выделяться, - улыбнулся Оррин. - Я ведь ган.
   Высоко над ними Друсс и Хогун распили бутылку лентрийского красного.
   -  Нужно  немало  мужества,  чтобы  сегодня  вернуться  к  ним  после
вчерашних насмешек, - сказал Друсс.
   - Пожалуй. Нет, черт возьми, я полностью с  тобой  согласен  и  хвалю
его. Просто непривычно как-то. Это благодаря тебе он обрел хребет.
   - Он не мог бы обрести его, если бы не имел - просто раньше он его не
искал. - Друсс ухмыльнулся и  потянул  из  бутылки,  передав  наполовину
пустую Хогуну. - Мне нравится этот толстячок. Он из настоящих!

***

   Оррин лежал  на  своей  узкой  койке,  подперев  спину  подушками,  с
глиняной чашкой в руке. Он твердил себе, что нет никакой доблести в том,
чтобы прийти предпоследним, но чувствовал совсем другое. Он  никогда  не
был хорошим бегуном - даже в детстве, но он происходил из семьи воинов и
вождей и по воле отца прошел всю  солдатскую  науку.  Он  всегда  хорошо
управлялся с мечом - в глазах отца это искупало  другие,  более  крупные
недостатки. Например, неспособность переносить  боль  или  понять  после
самых терпеливых объяснений суть ошибки, допущенной  назредами  в  битве
при Плеттии. Хотел бы Оррин знать, понравилось  бы  отцу,  как  сын  его
покатился по земле, стремясь обогнать простого кула.
   Он улыбнулся: отец, конечно, счел бы его сумасшедшим.
   Стук в дверь вернул Оррина к реальности.
   - Войдите!
   Это был Друсс - но без своего черного с серебром колета.
   "Удивительно, - подумал Оррин, - каким старым он сразу становится без
своих легендарных одежд". Старик расчесал бороду и надел  простую  белую
рубашку с пышными  рукавами,  собранными  у  запястий.  Талию  охватывал
широкий черный пояс с серебряной  пряжкой.  Он  принес  с  собой  бутыль
лентрийского красного.
   - Вот решил выпить с вами, если вы не спите. - Друсс придвинул  стул,
перевернул его и сел верхом - совсем как Хогун.
   - Зачем вы это делаете? - спросил Оррин.
   - Что?
   - Переворачиваете стул.
   - От старой привычки трудно  избавиться  -  даже  среди  друзей.  Это
воинский обычай. Когда так сидишь, легче встать.
   Притом между  твоим  брюхом  и  человеком,  с  которым  ты  говоришь,
оказывается солидная деревяшка.
   - Понятно. Я все хотел спросить об этом Хогуна, да так и не собрался.
И как же приобретаются подобные привычки?
   - Их приобретаешь, поглядев на своего друга с ножом в животе.
   - Опять-таки ясно. Вы обучите меня этим  штукам,  Друсс,  до  прихода
надиров?
   -  Нет.  Вам  придется  постигать  их  самому.   Разве   что   мелочь
какую-нибудь подскажу - авось и поможет.
   - Мелочь? Вы интригуете меня, Друсс.  Назовите  хоть  одну.  -  Друсс
подал Оррину чашу вина - сам он пил прямо из бутылки. Он отпил  половину
и сказал:
   - Ладно. Вот скажите-ка мне - почему наши люди каждое  утро  получают
померанцы?
   - Это подкрепляет их и предотвращает кишечное расстройство.  Освежает
и притом дешево обходится. Так?
   - Не совсем. Это Бронзовый Князь завел в армии померанцы - отчасти по
названным вами  причинам,  но  в  основном  потому,  что,  если  втереть
померанцевый сок в ладонь, меч не будет липнуть к потной  руке.  А  если
натереть соком лоб, пот в глаза не попадает.
   - Я этого не знал. Хотя, наверное, должен  был.  И  до  чего  просто!
Расскажите еще что-нибудь.
   - Нет уж, в другой раз. Скажите  лучше,  зачем  вы  вышли  на  учение
вместе с кулами?
   Оррин сел и вперил темные глаза в лицо Друсса.
   - Вы находите это неудачной затеей?
   - Смотря чего вы хотите этим достичь. Хотите завоевать уважение?
   - О боги, нет. Я давно оставил мысль об этом. Нет -  но  в  ту  ночь,
когда солдат подняли и заставили бежать, я спросил вас, разумно ли  это,
а вы ответили: "Они должны знать свой  предел".  Вот  и  мне  захотелось
узнать свой. Я ни разу не бывал в бою и хочу знать, как себя чувствуешь,
когда тебя поднимают после целого дня битвы и снова зовут в бой. Я и так
уже много навредил здесь - и боюсь навредить еще, когда  надиры  полезут
на стену, хоть и надеюсь, что этого не случится. Мне нужно стать  крепче
и проворнее - и я стану. Разве я плохо придумал?
   Друсс запрокинул бутылку, облизнул губы и улыбнулся.
   - Нет. Хорошо. Но когда вы немного продвинетесь, побывайте и в других
полусотнях - это пойдет на пользу делу.
   - Правда?
   - Вот увидите.
   - Видели вы князя? - внезапно спросил Оррин. - Син говорит, он совсем
плох.
   - Хуже не бывает. Он постоянно бредит - не знаю,  на  чем  он  только
держится.
   Они проговорили еще около часа.  Оррин  расспрашивал  старика  о  его
жизни и о битвах, в которых тот участвовал,  то  и  дело  возвращаясь  к
бессмертной истории Скельна и разгрому короля Горбена.
   Когда  в  замке  раздался  набат,  оба  вскочили.  Друсс   выругался,
отшвырнул бутылку и кинулся к двери. Оррин скатился с койки и последовал
за ним. Они промчались через  плац  по  короткому  подъему,  ведущему  в
замок, влетели в ворота и устремились вверх по длинной винтовой лестнице
в опочивальню князя. Там находился кальвар Син, а еще дун Мендар,  Пинар
и Хогун. Старый слуга навзрыд плакал у окна.
   - Он умер? - спросил Друсс.
   - Нет, но отходит, - ответил кальвар Син.
   Друсс присел на край кровати. Князь открыл глаза и моргнул.
   - Друсс? - позвал он слабо. - Ты тут?
   - Тут.
   - Она идет. Я вижу ее. Вся в черном, с капюшоном на голове.
   - Плюнь ей в глаза за меня, - сказал Друсс, поглаживая огромной рукой
пылающий лоб князя.
   - После Скельна я думал.., что буду жить вечно.
   - Упокойся с  миром,  друг  мой.  Я  точно  знаю  одно:  смерть  лает
страшнее, чем кусает.
   - Я вижу их, Друсс. Бессмертных. Они бросили против нас  Бессмертных!
- Умирающий вцепился в руку Друсса, пытаясь приподняться.  -  Они  идут!
Боги, Друсс, да посмотри же на них!
   - Они всего лишь люди. Мы отобьемся.
   - Сядь у огня, доченька, и я расскажу тебе об этом. Только матери  не
говори - ты же знаешь, как она ненавидит  кровавые  истории.  Ах,  Вирэ,
любимая крошка! Ты никогда не поймешь, что это значило для меня  -  быть
твоим отцом...
   Друсс склонил голову, слушая затихающий  бред  старого  князя.  Хогун
скрипнул зубами и закрыл глаза. Кальвар Син сгорбился в кресле, а  Оррин
стоял у двери, вспоминая, как умирал его отец много лет назад.
   - Мы много дней стояли на перевале, сдерживая всех, кого они посылали
против нас, - кочевников,  колесницы,  пехоту  и  кавалерию.  Но  угроза
Бессмертных все время висела над нами. Их никто еще не побеждал!  Старый
Друсс стоял посередине нашей первой шеренги. Когда Бессмертные двинулись
на нас, мы оцепенели. Паника витала в воздухе.
   Меня тянуло пуститься наутек, и  то  же  чувство  я  читал  на  лицах
окружающих. Тогда старина Друсс вскинул свой топор и  взревел  в  голос.
Это было словно волшебство. Чары рассеялись, и страх прошел. Он  показал
им топор и крикнул - я как сейчас  его  слышу:  "Сюда,  брюхатые  сукины
дети! Я Друсс, а это - ваша смерть!" Вирэ... Вирэ! Я  так  ждал  тебя..,
так хотел тебя увидеть еще раз. Так хотел... - Хрупкое тело  дрогнуло  и
затихло. Друсс закрыл глаза умершему и провел рукой по своим.
   - Не надо было ему отсылать ее, - проговорил кальвар Син. - Он  любил
дочь, только ради нее и жил.
   - Быть может, потому-то он ее и отослал, - сказал Хогун.
   Друсс покрыл шелковой простыней лицо князя и отошел  к  окну.  Теперь
здесь не осталось больше никого, кто был с ним при Скельне. Друсс оперся
о подоконник и втянул в грудь ночной воздух.
   Луна заливала Дрос нездешним серым светом. Друсс  смотрел  на  север.
Оттуда показался голубь  и  закружил  над  хижиной  около  замка.  Друсс
отвернулся от окна.
   - Похороним его завтра же и скромно, - сказал он. - Нельзя  прерывать
учения ради пышных церемоний.
   - Друсс, но это ведь князь Дельнар! - сверкнул глазами Хогун.
   - Это, - Друсс указал на постель, - изъеденный раком труп. У него нет
имени. Сделаем так, как я сказал.
   - Ты бездушный ублюдок! - воскликнул дун Мендар.
   Друсс обратил на него ледяной взгляд.
   - Вспомни об этом, парень, в  тот  день,  когда  вздумаешь  выступить
против меня, - и это относится к любому из вас.

Глава 12

   Рек, опершись о поручни и одной рукой обнимая Вирэ за плечи,  смотрел
на море. Он думал о том, как меняет ночь природу океана. Она  превращает
его в огромное  плотное  зеркало,  отражающее  звезды,  и  двойник  луны
плывет, дробясь, в миле от корабля - всегда в  миле,  не  ближе.  Легкий
бриз наполняет треугольный парус, и "Вастрель" пенит волны, чуть заметно
ныряя то вниз, то вверх. Помощник капитана стоит у  рулевого  колеса,  и
его серебряная наглазная  повязка  сверкает  при  луне.  Молодой  матрос
бросает в волны грузило - измеряет  глубину,  пока  судно  проходит  над
невидимым рифом.
   Все исполнено мира, покоя и гармонии. Плеск  волн  усиливает  чувство
отъединенности от всего света, которое испытывает, глядя на  море,  Рек.
Звезды вверху, звезды внизу - они с  Вирэ  плывут  посредине  Вселенной,
вдали от людских дрязг, караулящих впереди.
   "Это, должно быть, и есть блаженство", - думал Рек.
   - О чем ты думаешь? - спросила Вирэ, обнимая его за пояс.
   - Я люблю тебя, - сказал он. Дельфин выскочил из воды, протрубил свой
мелодичный привет и вновь ушел в глубину.
   Рек смотрел, как вьется среди звезд его гибкое тело.
   - Я знаю, что любишь, - я спрашиваю, о чем ты думаешь.
   - Об этом самом. Я счастлив. Спокоен.
   - Ну еще бы. Мы ведь плывем на корабле, и ночь так хороша.
   - Женщина, у тебя нет души, - сказал он, целуя ее в лоб. Она  подняла
на него глаза и улыбнулась.
   - Что ты такое говоришь, глупый? Просто я не умею так красиво  врать,
как ты.
   - Жестокие слова, госпожа моя. Разве бы я осмелился соврать тебе?  Да
ты бы мне глотку перерезала.
   - И перережу. Сколько женщин слышало от тебя, что ты их любишь?
   - Сотни, - сказал Рек, глядя ей в глаза и видя,  как  уходит  из  них
улыбка.
   - Почему я тогда должна тебе верить?
   - Потому что веришь.
   - Это не ответ.
   - Еще какой ответ.  Ты  ведь  не  какая-нибудь  тупоумная  молочница,
которую можно обмануть сладкой улыбкой. Ты способна отличать  правду  от
лжи. Почему ты вдруг во мне усомнилась?
   - Я не сомневаюсь в тебе, олух! Просто хочу знать, скольких женщин ты
любил.
   - То есть со сколькими я спал?
   - Если угодно.
   - Не знаю, - солгал он. - Я ведь не считал. И если ты теперь спросишь
"кто лучше всех", то останешься в одиночестве, потому что я сбегу вниз.
   Она спросила - но он не сбежал.
   Помощник у руля смотрел на них, слышал их смех и тоже улыбался,  хотя
и не знал, отчего им так весело. Дома его ждали жена и семеро  детей,  и
сердце его радовалось при виде этой молодой пары. Он помахал  им,  когда
они отправились вниз, но они не заметили.
   - Хорошо быть  молодым  и  влюбленным,  -  сказал  капитан,  неслышно
появившись из своей каюты.
   - Старым и влюбленным быть тоже неплохо, - ухмыльнулся помощник.
   - Ночь тихая, но бриз крепчает. Не нравятся  мне  вон  те  облака  на
западе.
   -  Они  пройдут  стороной.  Но  погода  точно  испортится   и   будет
подталкивать нас сзади. Еще пару дней авось урвем.  Известно  тебе,  что
они едут в Дельнох?
   - Да, - кивнул капитан, почесывая рыжую  бороду  и  выверяя  курс  по
звездам.
   - Грустно это, - с искренним чувством  сказал  помощник.  -  Говорят,
Ульрик посулил сровнять крепость с землей.
   Слыхал, что он сделал в Гульготире? Убил каждого второго защитника  и
каждого третьего из женщин и детей. Выстроил всех горожан и велел  своим
воинам рубить их.
   - Слыхал - только не мое это дело. Мы торгуем с  надирами  уже  много
лет. Люди как люди - такие же, как все.
   - Согласен. Я когда-то жил с надиркой. Огонь, а не женщина, - сбежала
от меня с жестянщиком. Я слышал, потом она перерезала ему горло и  увела
его повозку.
   - Это она из-за коня, должно быть. За хорошую лошадь она у себя  дома
может купить себе мужчину. - Оба хмыкнули и умолкли, вдыхая  благодатный
ночной воздух.
   - И чего их несет в Дельнох? - спросил помощник.
   - Девушка - дочь князя. Будь она моей дочкой, я бы уж  позаботился  о
том, чтобы она не  вернулась.  Услал  бы  ее  куда-нибудь  на  самый  юг
империи.
   - Надиры придут и туда, и даже дальше. Это вопрос времени.
   - Но  за  это  время  многое  может  случиться.  Дренаи,  несомненно,
покорятся им. Ну вот - опять этот проклятый альбинос со своим дружком. У
меня от них мурашки бегут по коже.
   Помощник посмотрел туда, где Сербитар и Винтар остановились у правого
борта.
   - Я тебя понимаю. Они все время молчат. Скорее бы уж увидеть, как они
сходят с корабля. - Помощник начертил над сердцем знак Когтя.
   - Их демонов этим не отгонишь, - покачал головой капитан.
   Сербитар улыбнулся, когда Винтар передал ему:
   - Нас тут не очень-то любят, мой мальчик, -  Да,  как  и  везде.  Мне
трудно не презирать этих людей.
   - Ты должен бороться с этим.
   - Я борюсь - это трудно, но возможно.
   - Слова, и только. Сказав, что это  трудно,  ты  уже  признаешь  свое
поражение.
   - Ты никогда не перестаешь наставлять, отец настоятель.
   - И не перестану, покуда на свете будут ученики.
   Сербитар усмехнулся, что редко случалось с ним. Над кораблем  кружила
чайка, и молодой альбинос коснулся ее разума.
   В разуме птицы не было  ни  радости,  ни  горя,  ни  надежды.  Только
стремление утолить голод - и досада от того, что корабль не дает никакой
пищи.
   Чувство безумного восторга  вдруг  нахлынуло  на  Сербитара,  чувство
всеобъемлющей власти,