такое разделение акций требует пересмотра и он намерен  передать  ей
пятнадцать  процентов  своих  акций  с  тем,  чтобы  она  стала   членом
правления.
   Элен прекрасно понимала,  почему  он  сделал  это.  Рождение  Люсьена
потребовало изменений в его завещании, и Эдуард, очень осмотрительный  и
аккуратный в подобных делах, хотел, чтобы Элен, которой предстояло  быть
опекуншей Люсьена и Кэт, случись с ним что-нибудь, хорошо разбиралась  в
деятельности компании.
   Она с радостью согласилась и весной 1969 года впервые приняла участие
в заседании правления: единственная женщина там, как она знала заранее.
   Остальные - все гораздо старше ее - оказались именно  такими,  какими
она себе  их  рисовала:  знающими,  проницательными,  а  с  ней  глубоко
почтительными. Ей был  оказан  чарующий  прием,  а  потом  ее  перестали
замечать. Изредка кто-нибудь решал, что обсуждение  становится  для  нее
чересчур техническим, и  мягко  его  приостанавливал,  чтобы  они  могли
объяснить госпоже баронессе суть вопроса словами попроще.
   Элен принимала эту галантную снисходительность и бровью не поведя. На
первых пяти-шести  заседаниях  она  не  обронила  почти  ни  слова.  Она
выжидала время, наблюдала за мужчинами вокруг стола, слушала их доводы и
возражения, а про себя решала, чей вклад наиболее значителен,  а  чей  -
наименее. Она изучала их, оценивала, с интересом подмечала, кто и в  чем
союзники, а кто - соперники. И - как она с удовольствием убедилась -  ее
молчаливость  принесла  свои  плоды.  После  двух-трех  заседаний   они,
казалось, почти забыли о ее присутствии, и их поведение позволило судить
о них гораздо точнее.
   Эдуард не был склонен недооценивать ее, и порой она ловила  смешливые
искорки в его глазах, когда тот или иной из присутствующих  терпеливо  и
педантично растолковывал ей смысл термина или процедуры, прекрасно,  как
он знал,  ей  известных.  Но  ни  на  заседании,  ни  после,  когда  они
оставались одни, он ничего не говорил. Элен знала, что  он  ждет  и  что
ожидание это его забавляет.
   Таким образом, можно было считать, что принимать участие в его  делах
Элен начала в тот день, когда стала членом правления.  Элен  знала,  что
Эдуард не хочет на нее  влиять  ни  в  каком  смысле.  Выбери  она  роль
безмолвного  украшения  стола  заседаний,  Эдуард,  наверное,   был   бы
разочарован, но принял бы ее  решение  без  протеста.  Однако  сама  она
чувствовала, что участие это началось хотя и в 1968  году,  но  на  деле
позднее, в тот день, когда она в первый  раз  захотела  обсудить  с  ним
членов правления, а также ход последнего заседания.
   - Назвать тебе все фракции? - с улыбкой спросила она в тот  вечер  за
обедом.
   - Непременно.
   Эдуард откинулся  на  стул.  Элен  кратко  и  точно  охарактеризовала
фракции. Когда она умолкла, улыбка Эдуарда стала шире.
   -   Следовательно,   по-твоему,   все   опирающиеся   на   тщательные
исследования  доводы,  которые  Тампль   выдвигал   против   дальнейшего
расширения отдела отелей, были сугубо предвзяты?
   - Я в этом убеждена.
   Эдуард, внутренне посмеиваясь, заметил, как ее притворное безразличие
исчезает: лицо у нее порозовело, она говорила быстро, с воодушевлением.
   - Я уверена, что Тампль не выносит Блока. В данный момент  все  весят
одинаково, но если планы Блока расширить отдел отелей будут приняты, они
отвлекут  средства,  которые   Тампль   предпочел   бы   употребить   на
строительство вилл в Сардинии. В этом  случае  Блок  приобретает  больше
влияния и больше власти, а это Тампля никак не устраивает.  К  тому  же,
по-моему, его аргументы в корне неверны. Отдел отелей последние три года
не прогрессировал - вы консолидировали прошлые приобретения,  а  теперь,
несомненно, пришло время для нового расширения.
   - Ах, так!
   Эдуард сложил пальцы пирамидкой. Он сам пришел к  такому  же  выводу.
Взгляд его стал задумчивым.
   - Интересно! - произнес он  медленно.  -  Я  знал,  что  ты  за  ними
наблюдаешь. Для тебя это спектакль.
   - В некоторых отношениях бесспорно. - Элен наклонилась над столом.  -
Но ведь выдвигаемые ими аргументы нельзя судить  только  под  финансовым
углом. Необходимо понимать людей, которые прибегают к ним,  а  также  их
взаимоотношения, воздействующие на то, что они предлагают. Если  угодно,
меня интересует, так сказать, политическая сторона.
   - И что еще ты думала, пока наблюдала за ними так  пристально  и  так
ненавязчиво? В целом?
   - В целом? - Элен помолчала. - Ну, в  целом  они  произвели  на  меня
большое впечатление. Они специалисты и искренне высказывают свое  мнение
обо всем... за одним исключением, как мне показалось.
   - Каким же?
   - Ювелирный отдел. Ведь у коллекции Выспянского есть еще  противники?
Я это почувствовала. Но они опасаются пойти  наперекор  тебе,  а  потому
уступают. - Она поколебалась. - И ведь  все  они  мужчины,  Эдуард.  Мне
кажется, одна из трудностей сводится просто к этому. В отличие  от  тебя
работа Флориана их не интересует. Они ее не понимают. А ювелирный  отдел
- единственный, продукция которого предназначается главным  образом  для
женщин. По-моему, эти два фактора должны быть связаны между собой.
   Элен помолчала.
   - Я заметила, что они чувствуют себя абсолютно уверенными, когда речь
идет об отелях, недвижимости или вине, но, когда она касается ювелирного
отдела, им становится скучно.
   - И они заблуждаются?
   - Ты знаешь сам! - Она  еще  больше  подалась  вперед.  -  Флориан  -
художник. Его работы - лучшие в мире.  Они  уникальны,  а  это  отвечает
давней традиции компании. Имя де Шавиньи спаяно с  этой  традицией.  Они
неразделимы. Престиж имени опирается на основу существования компании. И
то, что делает для нее Флориан,  нельзя  оценивать  только  через  графы
прибылей и убытков. Если бы они настояли на  своем,  если  бы  ювелирный
отдел был продан, - а, по-моему, этого  и  хотят  некоторые  из  них,  -
компания де Шавиньи превратилась бы в еще  одну  из  множества  безликих
международных корпораций. Вот что им следовало бы понять.
   Эдуард нахмурился. Он вспомнил Филиппа де Бельфора и доводы,  которые
тот приводил когда-то. Его рассердило, что  они  оставили  свой  след  и
влияние де Бельфора продолжало словно призрак тяготеть над компанией  де
Шавиньи и когда он ее покинул. В последний год  Эдуард  иногда  замечал,
что влияние это окрепло. Месяцы и  месяцы  он  выслушивал  аргументы  де
Бельфора из уст других людей, облеченные почти в те же  слова.  Это  его
тревожило, и теперь, когда Элен заняла  прямо  противоположную  позицию,
ему сразу стало легче на душе. Он посмотрел на Элен с невеселой улыбкой.
   - Что-нибудь еще?
   - Только одно. И касается тебя.
   - А! Я мог бы предвидеть, что не останусь  непогрешимым.  Ну,  и  что
же?
   - Тебе следовало бы больше поручать другим. -  Элен  помолчала.  -  Я
понимаю, почему  ты  этого  избегал.  Отчасти  из-за  того,  что  прежде
посвящал делам все свое время с утра и до ночи. А  отчасти  потому,  что
среди людей, с которыми  я  познакомилась,  нет  ни  одного  бесспорного
кандидата в твои заместители. Но тебе нужен кто-то, Эдуард. Кто-то, кому
ты можешь доверять абсолютно. Тот, на кого ты мог  бы  переложить  часть
ответственности. И, пожалуй, кто-то, кто прикрывал бы тебя со спины.
   - Ты так думаешь? - Эдуард бросил на нее быстрый взгляд.
   Элен ответила не сразу.
   - Да, я так думаю, - неохотно сказала она потом. -  Любой  человек  в
твоем положении должен считаться с такой возможностью. А ты даже больше,
чем другие.
   - Но почему? - Эдуард не отводил от нее пристального взгляда.
   Элен вздохнула.
   - Ах, Эдуард! Да потому, полагаю, что тебе завидуют. Вот почему.
   Эдуард отвел глаза. Казалось, мысль, для  нее  столь  очевидная,  для
него явилась совершенно новой, и ему стало не по себе.
   Почти сразу же они поднялись  из-за  стола,  и  разговор  перешел  на
семейные темы.
   Элен продолжала посещать заседания  правления  и  постепенно  (совсем
ошеломив сидящих вокруг стола  мужчин)  принялась  излагать  собственные
мнения - спокойно и исчерпывающе. Теперь Эдуард, принося  работу  домой,
обсуждал ее с Элен. Они вместе штудировали документы, и мало-помалу  она
получила гораздо более полное представление о компании де Шавиньи, о  ее
многочисленных  предприятиях,  о  структуре   различных   отделов.   Она
знакомилась со все новыми и  новыми  старшими  сотрудниками  компании  и
внутренне улыбалась, подмечая, как те  же  самые  люди,  которые  совсем
недавно с такой любезностью ставили ее на место, теперь,  по  мере  того
как на заседаниях правления  ее  ненавязчивое  влияние  становилось  все
более очевидным, всячески старались заручиться ее  поддержкой.  Ловко  и
деликатно они пробовали втянуть ее в свои игры, в свою борьбу за  власть
- вначале, вероятно, считая, что Эдуард к ней прислушивается,  но  затем
еще постепеннее приходя к выводу, что мнение ее если и  брало  верх,  то
лишь как наиболее разумное.
   - У вас мужской склад ума, мадам, - великодушно признал мсье Блок  на
каком-то приеме.
   Он явно считал, что делает ей комплимент, и Элен промолчала.
   Но Эдуард, решила она, пренебрег ее советом обзавестись помощником  -
во всяком случае,  он  к  этой  теме  не  возвращался.  Однако  тут  она
ошиблась.
   Как-то утром в начале 1970 года Элен оторвалась от "Файнэншнл тайме",
которую всегда читала  за  завтраком,  и  протянула  газету  через  стол
Эдуарду.
   Она сидела между Кэт в форме ученицы монастырской школы  -  Кэт,  как
всегда, опаздывала, была в скверном настроении  и  глотала  завтрак,  не
жуя, - и Люсьеном, запертым на сиденье высокого  стульчика,  который  он
терпеть не мог. В этот момент  он  порывался  съесть  яйцо  всмятку  без
посторонней помощи. Элен, любившая завтракать  en  famille  <В  семейном
кругу  (фр.).>,  была  исполнена  безмятежности.  Она  помогла   Люсьену
справиться с яйцом, а потом повернулась к  Кэт  и  уговорила  ее  доесть
завтрак,  а  также  (что  оказалось  значительно   труднее)   пригладить
непокорные волосы, прежде чем отправиться в школу.
   Глядя на Элен, на ее распущенные волосы и простой  бумажный  халатик,
голубой в тон ее глаз, Эдуард испытал непреодолимый соблазн задержаться.
Когда Кэт чмокнула их обоих и умчалась на занятия, а Люсьена  забрала  в
детскую его новая английская няня, он решил, что может, как  исключение,
отправиться в контору по меньшей мере через час.
   Он встал и уронил газету, так  и  не  взглянув  на  столбец,  который
отметила Элен. Потом обошел вокруг стола, ласково положил ладонь  ей  на
шею, приподнял ее волосы и пропустил пряди между пальцами.
   Элен откинула голову и взглянула на него: он увидел  отклик  в  ясных
глазах и нежном лице, нагнулся и поцеловал ее в губы. Ладонь  скользнула
по ее шее под мягкую ткань голубого халатика. Элен вздохнула. Она встала
и прильнула к нему.
   - Ты опоздаешь...
   - Я знаю. Ну и что?
   Не слишком  охотно  она  собралась  возразить  еще  раз,  но  Эдуард,
ощутивший теплоту ее тела, внезапную его истому, помешал ей сказать хоть
что-нибудь.
   Он опоздал на полтора часа, но перед его уходом, когда они спустились
вниз, Элен, улыбнувшись, подняла "Файнэншнл тайме" с пола и сунула ему в
руку.
   - Непременно прочти. - Она скроила строгую мину. - Я не  хочу,  чтобы
ты откладывал. Ты ведь один раз собирался  купить  Ролфсоновские  отели,
так ведь?  Я  помню,  как  ты  про  это  упомянул.  Ну  и  займись  этим
немедленно!
   Эдуард застонал.
   - Так вот что ты за женщина! Вот о чем ты думала, когда...
   Элен поцеловала его. Глаза у нее смеялись.
   - Нет. Не тогда. Ты и сам прекрасно знаешь. Но теперь я думаю  именно
об этом. Как следовало бы и тебе!
 
*** 
 
   Покупка успешно  завершилась  в  1970  году.  Она  имела  два  прямых
следствия. Месяцы сложных переговоров наконец убедили Эдуарда, что  Элен
права и ему необходим заместитель. Он сразу  же  позвонил  единственному
человеку, в ком был абсолютно уверен, - Саймону Шеру.
   Он изложил свое предложение коротко и  ясно.  И  через  Атлантический
океан уловил, как в  Техасе  Саймон  Шер  улыбнулся,  услышав  радостное
возбуждение в его голосе.
   - Ну что же, Эдуард! Я пробыл тут достаточно  долго.  Думаю,  Дрю  не
станет за меня цепляться. А зажаренные целиком быки в конце концов очень
приедаются... - Он помолчал. - Когда я вам понадоблюсь?
   Эдуард  улыбнулся,  в  свою  очередь.  Он  прекрасно   понимал,   что
переговоры  предстоят  не  простые  и  что  Дрю  Джонсон  вполне   может
упереться.
   - Завтра, - отчеканил он.
   Наступило молчание. Потом Шер засмеялся.
   - Просто не верится! - сказал он. - Что  значит  женитьба!  Вы  стали
терпеливым.
   Окончательно в компанию Шер вернулся  на  исходе  1970  года,  в  том
месяце, когда Эдуард  с  Элен  отпраздновали  рождение  третьего  своего
ребенка, снова мальчика, которого нарекли Александром.
   - К его именам, пожалуй, следовало бы  добавить  еще  и  Ролфстон,  -
заметил Эдуард, взяв младенца на руки, и с усмешкой посмотрел на Элен. -
Учитывая время, место и обстоятельства его зачатия.
   - Какой вздор, - ответила Элен. - Учитывая обстоятельства, уверен  ты
никак быть не можешь.
   - О, нет, нет! - Эдуард приподнял Александра и посмотрел  на  него  с
величайшей серьезностью. - Ты  появился  на  свет  благодаря  "Файнэншнл
тайме". Вот так. Ну, что ты на это скажешь?
   Александр услужливо побулькал, и его родители засмеялись.
   Было и третье следствие, но маленькое, и в  эйфории  удачной  сделки,
возвращения Саймона Шера и рождения второго сына Эдуард почти не обратил
на него внимания. Несколько  часов  он  недоумевал,  потом  выбросил  из
головы и забыл.  Имело  оно  форму  телеграммы,  доставленной  на  адрес
конторы   в   день,   когда   Ролфсоновские   отели   официально   стали
собственностью компании. Она гласила: "Поздравляю с приобретением. Лучше
поздно". Отправлена она была из Португалии. И не подписана.
 
*** 
 
   В следующую весну, незадолго до одиннадцатого дня рождения Кэт, в  их
жизни вновь возник Таддеус  Ангелини.  Без  всякого  предупреждения.  Ни
письма, ни телефонного звонка - только приглашение, посланное  не  самим
Тэдом, а рекламным агентством, готовившим премьеру его последнего фильма
"Геттисберг" - эпической ленты об американской Гражданской войне.
   Прочитав приглашение,  Элен  решила  было,  что  им  с  Эдуардом  его
прислали,  поскольку  в   прошлом   они   оба   имели   касательство   к
благотворительному начинанию, в пользу которого  устраивалась  премьера.
Но потом она усомнилась: не приглашают ли их по указанию Тэда?
   Она взглянула на дату премьеры - 19 мая. То  есть  через  двое  суток
после дня рождения Кэт и точно через шесть лет с  тех  пор,  как  она  в
последний раз видела  Тэда.  Неужели  только  шесть?  Ей  казалось,  что
времени прошло гораздо больше - голливудские дни  успели  стать  далеким
прошлым. Однако, пересчитав года, она убедилась, что не ошиблась.  Шесть
лет назад девятнадцатого мая она приехала к Тэду домой, и он показал  ей
комнату с сумасшедшей мозаикой фотографий. Такое совпадение  доказывало,
что инициатором приглашения был Тэд. Она тут же  решила  отказаться,  но
затем заколебалась и в конце концов передумала.
   Отчасти, сознавала она, причиной было простое любопытство:  за  шесть
прошедших лет Тэд ни разу не напомнил о себе. Даже когда умер Льюис,  не
было ни звонка, ни письма. Теперь Элен знала о нем только то, что читала
в газетах, - по сути, очень мало. Он снял десяток фильмов - сначала  для
Джо Стайна и  Эй-ай,  а  затем  для  разных  других  студий.  Два  имели
умеренный успех у критиков, но кассового успеха  не  обрел  ни  один.  В
интервью Тэд винил во всем студии. В  "Сфере"  он  обладал  определенной
независимостью. Теперь же, утверждал он, его работу с начала и до  конца
губит филистерское вмешательство.
   Элен видела, что его репутация как режиссера  все  больше  сходит  на
нет.  Совсем  недавно  его  уничижительно  сравнили   с   рядом   других
режиссеров,  включая  Грегори  Герца  и  целое  поколение  новых   имен,
охарактеризованных  как  многообещающие.  Те  два  фильма,  которые  она
посмотрела, только подтвердили мнение  критиков.  Оба  ей  одинаково  не
понравились, и  ее  удивило,  что  Тэд,  чей  творческий  почерк  всегда
отличался точностью и цельностью, вдруг опустился почти до неряшливости.
   Она с улыбкой заметила, что кое-какие европейские критики из  молодых
начали датировать угасание Тэда с  того  момента,  когда  она  перестала
сниматься у него, а один пылкий  француз  прямо  объявил,  что,  потеряв
Элен, Ангелини расстался  со  своей  музой.  К  этому  она  серьезно  не
отнеслась, однако, читая интервью, заметила, что Тэд, когда ему раза два
задали такой вопрос, пришел в большое раздражение.
   А  в  сущности,  подумала  Элен,   глядя   на   квадратную   картонку
приглашения, она попросту практически забыла Тэда. Семья и  компания  де
Шавиньи настолько  ее  поглощали,  что  воспоминания  о  Тэде  стерлись.
Подобно Голливуду он принадлежал прошлому.
   Все же ей было любопытно, а кроме того,  она  сохраняла  определенную
лояльность к Тэду.  Ей  не  доставило  ни  малейшего  удовольствия,  что
критики, прежде вилявшие перед ним хвостом, теперь набросились на него и
в воинственном азарте нередко перечеркивали и ранние фильмы - те  самые,
которые прежде превозносили.  "Геттисберг",  заметила  она  с  радостью,
очевидно имел огромный успех, и критическая хула сменялась хвалой. Фильм
ставил новые кассовые  рекорды,  Сьюзен  Джером  им  восторгалась.  Элен
пришла к выводу, что у нее есть определенные обязательства по  отношению
к Тэду и приглашение следует принять.
   Когда она заговорила об этом с Эдуардом, он согласился, но  неохотно.
Последнее Элен объяснила его неприязнью к Тэду - и ошиблась.
   Она показала приглашение Эдуарду. Он  прочел  его,  перебросил  назад
через стол и встал.
   - Хорошо, - сказал он коротко. - Возможна, ты права. Поедем.
   Он отвернулся - зол, подумала Элен. Эдуард и правда был зол, но не на
нее. Зол он был на себя. Саймон Шер работал с ним уже более полугода,  и
Эдуард вполне отдавал себе отчет, что  возвращение  Саймона  давало  ему
отличный предлог рассказать Элен о своей связи с "Партексом" и "Сферой".
Он, собственно, решил это сделать, твердо решил и мысленно составил  все
нужные фразы. Но так и не сумел их выговорить.
   Он - и в определенном смысле это ухудшало  ситуацию  -  рассказал  ей
часть правды. Он рассказал, что много лет назад Саймон Шер уже работал с
ним. Он даже упомянул, что у него и у его  матери  есть  акции  "Партекс
петрокемикалс". И вдруг умолк,  не  в  силах  продолжать.  Элен  кормила
Александра и посмотрела на него без малейшего подозрения,  только  очень
довольная, что он пригласил Шера.
   - А я и не знала, что вы знакомы! И ты уверен, что он именно тот, кто
тебе нужен? Ах, Эдуард, я так рада! Эдуард растерялся. Он  полагал,  что
Элен начнет его расспрашивать, даже надеялся на это: ведь  хотя  он  был
способен уклониться от прямого ответа или умолчать, но лгать ей прямо он
не мог. Если бы она только спросила: "Эдуард, неужели ты не знал, что он
был в правлении "Сферы"?" Вот тогда бы он во всем признался. Но  она  не
спросила, не стала ничего выяснять. Такое полное доверие! Именно  оно  в
конечном счете помешало ему признаться. Промолчать на первых порах - это
одно, но молчать шесть лет... Как это  подействует  на  Элен,  если  она
узнает?
   Эдуарду казалось, что тогда их общее молчание  обесценится,  что  она
утратит доверие к нему. Вновь  и  вновь  он  уже  почти  решался,  но  в
последнюю минуту не мог себя заставить. Когда наступил и миновал  момент
первой встречи Элен с Шером в Париже, а  вопрос  так  и  не  был  задан,
Эдуард понял, что попал в западню. Шер считал, что он излишне щепетилен.
   - Эдуард, - сказал он, - это же было так д