хал  верхом;
он остановился взглянуть на ребенка - на вид лет восьми или девяти,  тот
был невероятно  красив.  Мальчик  тоже  уставился  на  Эдуарда.  Тут  из
коттеджа выскочила девушка - слишком юная, чтобы  быть  его  матерью,  -
схватила ребенка за руку и увела, несмотря на сопротивление, в дом.
   Эдуард принялся расспрашивать. Слуги в ответ только мялись. Он  нажал
и выяснил, что мальчика зовут Грегуар. Его  мать  замужем  за  одним  из
работающих в поместье плотников, отцом  же  является  Жан-Поль,  который
зачал ребенка под пьяную руку,  когда  впервые  приехал  в  замок  после
войны.  Жан-Поль  небрежно  подтвердил  это.  Да,  верно,   он   признал
отцовство. С тех пор он видел мальчика раз или  два  -  судя  по  всему,
довольно милый парнишка, может, чуть-чуть отстает в  развитии,  но  мать
стыдится его и отказалась отдать  в  школу,  вероятно,  из  страха,  что
другие дети станут его дразнить. Жан-Поль пожал плечами. С ребенком  все
будет в порядке. Когда подрастет, в поместье для  него  всегда  найдется
работа.
   Разговор происходил в Париже. Жан-Поль ненадолго заехал к Луизе перед
возвращением в Алжир. Эдуард сидел, глядел  на  брата  и  слушал  его  с
выражением всевозрастающей жесткой невозмутимости. Жан-Поль развалился в
кресле; цвет лица у него имел красноватый оттенок, он пил  бренди,  хотя
время было только за  полдень.  Расспросы  Эдуарда,  похоже,  раздражали
Жан-Поля, но в остальном он сохранял надменное равнодушие.
   - Стало быть, ты не чувствуешь за  него  никакой  ответственности?  -
спросил Эдуард, подавшись вперед.
   - Ответственности? Эдуард, если возлагать на мужчину  ответственность
за  каждого  внебрачного  младенца,  представляешь,  чем  это  кончится?
Мальчонка вполне  счастлив.  На  здоровье,  по-моему,  не  жалуется.  Не
понимаю, с чего мне впредь о нем беспокоиться.
   - Ясно. Теперь о его матери - ты выделил ей содержание?
   - Господи, разумеется, нет. - Жан-Поль сердито встал. -  У  нее  ведь
есть муж, верно? Я даю ему работу. Это же крестьяне, Эдуард, чем  они  и
гордятся.  Они  принимают  такие  веши   как   должное.   У   них   свои
представления, у нас - свои, и к тому же стоит мне дать ей  деньги,  как
пойдут  разговоры.  Половина  беременных  баб  на  наших  землях  начнут
утверждать, что это я заделал им ребенка. Не лез бы ты,  Эдуард,  в  то,
что тебя не касается, ладно? Ей-богу, не твое это дело.
   Эдуард поглядел на его налившееся краской негодования  лицо,  увидел,
как он потянулся за  бутылкой  бренди,  смущенно  поглядывая  на  брата,
словно сам понимал, что ему  следует  привести  больше  доводов  в  свое
оправдание. В этот миг Эдуард распрощался с последними иллюзиями  насчет
Жан-Поля. Он перестал подыскивать  ему  оправдания,  лишил  брата  своей
преданности и своего доверия; он увидел Жан-Поля в истинном свете.  Быть
может, Жан-Поль прочитал у него  на  лице  отвращение  и  гнев.  Эдуарду
показалось, что прочитал,  ибо  снова  упрямо  забубнил,  приводя  новые
доводы. Он все еще говорил, когда Эдуард встал, повернулся и вышел.
   Эдуард отправился в Шато  де  Шавиньи,  побывал  в  домике,  где  жил
Грегуар, и попробовал поговорить с его матерью.  Попытка  не  увенчалась
успехом. В  его  присутствии  женщина  отказалась  присесть,  все  время
оглядывалась через плечо, словно боялась, что войдет муж. Эдуард заметил
у нее синяки на запястьях и отек  на  щеке  -  она  все  время  от  него
отворачивалась, чтобы он не увидел. Он с ужасом оглядел комнату: скудная
нищенская мебель; все говорило о безнадежных усилиях поддерживать в доме
чистоту и порядок. В браке  женщина  прижила  еще  четверых  детей;  они
прокрались в комнату, поглазели на Эдуарда и так же тихо исчезли.
   - Я справляюсь, - тупо повторяла она в ответ на его  расспросы.  -  Я
справляюсь. Получается.
   - Но пять детей... - Он не закончил фразы.  В  коттедже  не  было  ни
центрального отопления, ни автономного, только плита.  Водопровода  тоже
не было.
   - Сестра помогает, - сказала она и поджала губы. - Я же вам говорила.
Мы справляемся.
   С тем Эдуард в конце концов и ушел. Он вернулся в особняк,  проклиная
себя за то, что недоглядел и его  работникам  приходится  влачить  такую
жизнь. Тут же вызвал управляющего, устроил ему  разнос  и  распорядился,
чтобы во всех жилых домах на  территории  поместья  сделали  капитальный
ремонт.  Жилища  надлежало  перестроить  и   модернизировать,   провести
водопровод  и  канализацию  и   оборудовать   отопительными   системами.
Управляющий выслушал и помрачнел:
   -  Дорого  будет  стоить.  Этот  вопрос  уже  возникал,  как   только
закончилась война. Я тогда обсуждал его с новым бароном. Он сказал...
   - Плевать мне, что он сказал, - заорал Эдуард, дав волю  гневу.  -  Я
требую, понятно? И немедленно прикупайте!
   Позже в тот же день он вышел из парка прогуляться в одиночестве вдоль
реки. От кустов у тропинки отделилась маленькая фигурка и  пошла  рядом.
Эдуард  узнал  девочку,  которая  тогда  увела  Грегуара   в   дом.   Он
остановился. Девочка подняла на него глаза.  У  нее  были  очень  черные
волосы, на  широкоскулой  мордашке  читалась  сосредоточенность.  Сестра
матери, подумал Эдуард, и не ошибся. Ее звали Мадлен.
   - Я все утром слышала. Я подслушивала.
   Она смотрела на него снизу вверх. Весь ее вид говорил о том,  что  ей
страшно к нему обращаться и тем не менее она решилась не отступать.
   - Не хотела она вам говорить, сестра то есть. Очень она  его  боится.
Он пьет. Он ее колотит. А Грегуара он ненавидит. Терпеть его не может  -
и никогда не терпел. Вообще-то он мужик  неплохой,  только  больно  крут
нравом. Грегуара он всю жизнь виноватит. Лупцует  его  ремнем.  Я  порой
стараюсь мальчонку спрятать, так этот его всегда находит. Ну  неужели...
неужели никто не может помочь...
   Она с трудом выдавливала слова, а теперь и вовсе замолчала,  прикусив
губу. Эдуард был тронут; он поднял руку, чтобы погладить девочку, но,  к
его ужасу, она отпрянула, словно ожидая удара.
   - Не бойся, - сказал Эдуард, тоже испугавшись, - я тебя не  обижу.  Я
не злюсь, я рад, что ты решилась со мной поговорить.  Мне  хочется  всем
вам помочь. Поэтому я и приходил утром к твоей сестре. Послушай, - и  он
протянул ей руку, - давай пойдем в дом. Там мы сможем спокойно  сесть  и
поговорить, и я тебя выслушаю.
   Мадлен сперва упиралась, но потом согласилась. Она не хотела  входить
в особняк, пришлось ее  уговаривать.  Войдя,  она  боязливо  присела  на
краешек кресла (в стиле Людовика XIV),  опасливо  поджав  босые  ноги  и
положив руки на колени. Эдуард распорядился принести ей citron presse  и
выслушал все, что она ему рассказала - поначалу запинаясь, но потом  все
более твердым голосом. Эдуард  примерно  знал,  что  услышит,  и  только
сжимал зубы, слушая Мадлен. Когда она закончила, он  осторожно  заметил,
что хотел бы поговорить с Грегуаром.
   Она подняла голову, покраснела и произнесла, стиснув руки:
   - Вам и вправду хочется? Помолчала.
   - Но не здесь. Сюда он побоится прийти. Я приведу его... на  конюшню.
Можно? Там он не будет стесняться. Он любит лошадок...
   Эдуард улыбнулся - и согласился.  Мадлен  поднялась,  обвела  комнату
взглядом, посмотрела на Эдуарда и удивленно сказала:
   - Тут столько вещей. Зачем вам столько?
   - Ну, я на них, вероятно, любуюсь, - ответил Эдуард,  пожав  плечами.
На самом-то деле он знал, что большей частью их просто не замечает.
   Мадлен озабоченно нахмурилась:
   - Это ж сколько они пыли разводят.
   Она ушла. Ее слова затронули тайную  струну  в  душе  Эдуарда,  и  он
свежим взглядом окинул гостиную. И верно -  вещи;  безумно  дорогие,  но
пылятся точно так же, как самые дешевые. Внезапно комната показалась ему
забитой - и совершенно пустой.
   На другой день, как было  условлено,  он  пошел  на  конюшни,  где  и
встретился с Грегуаром. Мадлен оставила  их  одних,  и  сначала  Грегуар
робел, не мог связать и двух слов.
   Эдуард повел его осмотреть конюшни. Показал ему комнату, где хранится
упряжь; познакомил с  конями,  дав  малышу  кусочки  сахара,  чтобы  тот
угостил лошадей. Грегуар понемногу оттаял; он рассказал, что иногда  ему
позволяют помогать младшим конюхам, но ездить верхом, конечно, не  дают,
хотя ему очень хочется.
   - Я разрешаю. Садись. - Эдуард поднял мальчика  и  усадил  на  старую
спокойную лошадь. Ребенок почти ничего не весил, косточки  у  него  были
тонкие, как у птицы. Мальчик глянул на него сверху, Эдуард посмотрел  на
него снизу. Мать его была родом из  департамента  Ланды,  Грегуар  пошел
больше в нее, чем в отца, - страшно  худенький,  загорелый,  смуглый,  с
узким неулыбчивым личиком и копной черных волос Он  снова  посмотрел  на
Эдуарда и улыбнулся.
   И в Эдуарде что-то оборвалось. Словно прорвалась плотина, которую  он
давно и упорно возводил вокруг  сердца.  Он  повел  мальчика  покататься
верхом. Отменил все встречи на ближайшую неделю и остался в доме,  чтобы
каждый день проводить с Грегуаром. К концу недели он  позволил  мальчику
пустить лошадь легким галопом. Тот все сделал правильно, не  допустил  и
малейшей накладки. У Эдуарда замирало сердце, пока он следил за ездой. И
когда Грегуар, радостный, подъехал к  нему  после  пробежки,  он  ощутил
такую гордость, такое чувство победы, каких не знал за все  четыре  года
успешнейших деловых операций.
   Он поговорил с  Грегуаром.  Поговорил  с  его  матерью.  Поговорил  с
Мадлен. Было решено - и с этим все охотно согласились: Грегуар поедет  в
Париж с Эдуардом и будет  жить  в  Сен-Клу.  Эдуард  позаботится  о  его
воспитании и будет лично его опекать. Мадлен поедет с Грегуаром в Париж,
побудет с ним ровно столько, сколько понадобится, чтобы мальчик привык к
новой жизни, а потом - когда и она и Грегуар  будут  готовы  к  этому  -
Эдуард устроит ее на  курсы  и  найдет  работу.  Он  изложил  этот  план
довольно сухо, ожидая, что тот  будет  гордо  отвергнут.  Но,  когда  он
умолк, мать Грегуара, забыв обо всем, бросилась  перед  ним  на  колени,
поцеловала руку и расплакалась. Эдуард кинулся ее  поднимать.  Ему  было
мучительно горько от этого проявления благодарности. Как же он был слеп,
подумал он, к чужой беде - и устыдился. Впредь такой слепоте не бывать.
   Эдуард опасался, что Грегуару будет трудно освоиться в Сен-Клу  и  он
станет тосковать по дому. Опасения не подтвердились. Дом мальчику  очень
понравился. Он стал баловнем у Джорджа, камердинера Эдуарда,  и  повара.
Если прочие слуги его не  жаловали,  то  эти  двое  заботливо  ограждали
Эдуард каждый день уделял мальчику определенное время.
   Зимой он взял Грегуара с собой кататься  на  лыжах.  Весной  повез  в
Нормандию.  Они  вдвоем   часами   болтались   на   пляже   -   плавали,
разговаривали, играли. Когда, отдохнув, они возвратились в Париж, Мадлен
однажды заявила:
   - Я вам больше не нужна. И Грегуару я не нужна. Я  впервые  вижу  его
таким счастливым.
   Ей исполнилось восемнадцать лет. Это была серьезная,  впечатлительная
и очень целеустремленная девушка.  Она  сказала,  что  любит  детей.  Ей
хотелось бы стать нянечкой в детском саду.  Да,  она  будет  учиться  на
няньку. Эдуард навел справки и договорился, что ее примут туда, куда она
стремилась, - в английский колледж Норленд, выпустивший из своих стен не
одно поколение нянек.
   - Ты убеждена? Ты уверена, Мадлен? Тебе вовсе не нужно уезжать, здесь
тебе всегда рады.
   - Уверена Мне хочется учиться, потом работать. - Она замолчала -  Мне
хочется вас поблагодарить, но я не знаю как. Вы изменили всю мою жизнь.
   - Верно, но и ты изменила мою, - сказал Эдуард.
   После отъезда Мадлен Эдуард проводил с мальчиком все больше и  больше
времени - каждую свободную минуту. Как он просил,  Грегуар  называл  его
"дядя", что породило в Париже много толков, но Эдуарду не  было  до  них
дела. К ребенку он питал отеческие чувства; любил Грегуара и заботился о
нем, словно тот был его  родным  сыном.  Про  себя  же  прикидывал:  раз
Жан-Поль до сих пор не женился и едва ли когда-нибудь женится, а сам  он
так и не встретил женщины, которую захотел  бы  взять  в  жены,  Грегуар
может стать его наследником. "Все,  что  я  делаю,  -  думал  он,  -  я,
возможно, делаю для него. Быть может, он продолжит  после  меня,  как  я
после отца".
   Он проконсультировался со  своими  юристами  и  переписал  завещание.
После этого, поначалу  очень  медленно,  он  стал  готовить  мальчика  к
будущему, которое  тому  скорее  всего  предстояло.  О  наследовании  он
помалкивал, но осторожно пытался приобщить Грегуара к некоторым сторонам
деятельности своей империи. Как отец показывал ему драгоценности, так  и
он демонстрировал их Грегуару. Он  водил  его  по  различным  мастерским
компании в разных районах Парижа, знакомил с тем, как  работают  опытные
мастера-металлисты,  инкрустаторы,  художники  по   эмалям,   огранщики,
оправщики, изготовители часовых механизмов.
   Последнее  особенно  привлекло  Грегуара.  У  него,  заметил  Эдуард,
проявилась  техническая  жилка,  мальчику   нравилось   наблюдать,   как
взаимодействуют рабочие части  механизма.  Он  был  готов  часами  молча
сидеть и следить, как собирают  крохотные  спиральки  и  пружинки;  сама
скрупулезность подгонки, видимо, вызывала у него восхищение.
   Эдуард быстро обнаружил,  что  мальчик  любит  автомобили;  поскольку
Эдуард их тоже любил, у них появилось общее увлечение. Но  если  Эдуарда
автомобили  привлекали  своей  формой  и  красотой  -  именно  этим   он
руководствовался в подборе коллекции, - то Грегуар любил моторы, скрытые
под блестящими капотами.
   Одни из самых счастливых часов  вдвоем  они  проводили  катаясь,  или
любуясь на автомобили, или просто в огромных гаражах в Сен-Клу, где  оба
себя ублажали: Грегуар  -  снимая  колеса  и  ставя  обратно,  Эдуард  -
наблюдая за ним. Автомеханики начали обучать Грегуара своему ремеслу,  и
мальчик быстро усваивал  уроки.  Через  несколько  месяцев  он  уже  мог
разобрать, почистить и собрать несложный двигатель.  Завершив  операцию,
он поднимал мордашку в разводах от бензина  и  смазки  и  расплывался  в
мечтательной улыбке.
   - Я умею, - говорил он тогда Эдуарду. - Смотрите. Все на своем месте.
   Эдуард награждал его нежной улыбкой. В такие минуты собственная жизнь
казалась ему такой же простой: все собрано и все на своем месте.
   Счастливые недели бежали одна за другой. Они съездили  в  департамент
Луара и вдвоем осмотрели виноградники. Потом  вернулись  в  Нормандию  и
как-то раз провели ночь с субботы на воскресенье под  открытым  небом  -
ради спортивного интереса. Разложили  костер  прямо  на  берегу  и  сами
приготовили ужин, который, правда, у них подгорел. Впрочем, привкус гари
ни в малейшей степени им не мешал; они сидели  на  песке  бок  о  бок  -
высокий темноволосый мужчина и маленький темноволосый мальчик,  -  и  им
было хорошо вместе.
   - Я бы хотел навсегда тут остаться, как сейчас, - произнес Грегуар.
   - Я тоже, - отозвался Эдуард.
   Позже, когда они залезли в спальные  мешки  и  Грегуар  заснул,  тихо
дыша, Эдуард лежал на спине и глядел  на  звезды.  Он  впервые  в  жизни
засыпал под открытым небом; в детстве они с Жан-Полем часто  просили  об
этом, но неизменно встречали отказ.
   Сейчас, вдыхая прохладный ночной воздух,  слушая,  как  море  ласково
лижет песок, Эдуард испытывал пронзительное  счастье.  Он  посмотрел  на
Грегуара; он знал, что счастье это -  от  мальчика:  он  принес  Эдуарду
любовь и вернул утраченный было смысл жизни.
   На другой день они поехали кататься верхом. Костюм для верховой  езды
- уменьшенную зеркальную копию того, что было  на  Эдуарде,  -  мальчику
пошил английский портной Эдуарда. На обратном пути Грегуар притих и ушел
в свои мысли.
   - О чем задумался, Грегуар?
   - О вас. И о себе. - Мальчик замялся. - Я зову вас "дядей", но иногда
хочется...
   - Чего тебе хочется? Скажи.
   - Хочется звать вас "папой". - Грегуар поднял на Эдуарда свои  черные
глаза. - Когда мы вдвоем. Я ведь понимаю.
   Эдуард остановил лошадь, спешился, снял Грегуара и поставил на землю.
Обнял мальчика.
   - Я хотел бы, чтоб ты был моим сыном, - сказал он с тихой  нежностью.
- Я бы этого очень хотел. Ты для меня как  сын.  И  это  самое  главное,
правда, Грегуар? А как там кого называть  -  не  имеет  значения.  Между
нами.
   - Je vous aime , - произнес Грегуар, обнял Эдуарда за  шею  худенькой
рукой и громко поцеловал в лоб.
   - Et je t'aime aussi, tu sais .
   - Beaucoup?
   - Bien sur. Beaucoup.
   Они впервые заговорили о чувствах, какие  испытывали  друг  к  другу.
Эдуард ощутил безмерное счастье.
   Когда они возвратились в Париж, Эдуард обнаружил, что его отношения с
Грегуаром, такие простые для него, кое-кому  представлялись  куда  более
сложной проблемой. Мать попросила его приехать, дав понять,  что  желает
поговорить без свидетелей.
   Она угостила его чаем; поболтала о том и о сем. Эдуард  ждал.  Ему  с
самого начала было ясно, что мать не жалует Грегуара и не одобряет того,
что Эдуард неофициально усыновил мальчика. До сих пор она ограничивалась
намеками и мимолетными  замечаниями;  теперь  же,  видимо,  решила,  что
пришло время высказаться в открытую.  Впрочем,  она  была  осторожна,  и
Эдуард, наблюдая за ней, понял,  что  их  отношения  претерпевают  новое
изменение и процесс, возможно, идет уже не первый день.
   Луиза по-прежнему не соглашалась вложить кое-что из своих капиталов в
компании де Шавиньи, и Эдуард не давил на  нее,  выжидая  благоприятного
случая. Но она уже не отмахивалась от него с раздражением,  как  раньше;
она  знала,  каким  авторитетом  он  пользуется  в  деловых  кругах,  и,
разумеется, до нее доходили восторженные отзывы о его способностях,  ибо
теперь она начала недоверчиво  к  нему  приглядываться,  словно  пытаясь
решить, уж не ошибалась ли она и  не  может  ли  младший  сын,  в  конце
концов, быть ей полезен. Когда она на него  смотрела,  в  глазах  у  нее
появлялось задумчивое выражение; теперь она выслушивала его советы,  как
лучше распорядиться капиталом, и все чаще и чаще им следовала.  На  этот
раз она тоже повела разговор  о  вложениях,  в  частности,  в  некоторые
техасские  земельные  участки,  от  которых  ее  американские  советники
рекомендовали поскорее избавиться.
   Тема  интересовала  Эдуарда,  но  он  видел,  что  это   всего   лишь
вступление. Матери была нужна его помощь; но в  нем  росла  уверенность,
что, помимо этого, она намерена дать ему бой в связи с Грегуаром. Раньше
она бы не стала ходить вокруг да около. Раньше, но не теперь. Теперь она
проявляла осмотрительность,  и  Эдуарда  осенило  -  она  опасается  его
оскорбить. Это открытие его удивило.
   - Мой милый Эдуард, - наконец перешла она к главному, - я  бы  хотела
поговорить об этом мальчике..
   - Грегуаре?
   - Да, Грегуаре. - Она слегка поджала губы. - Знаешь, Эдуард, об  этом
идут разговоры. Говорят очень злые и обидные вещи.
   - Мне это безразлично. Пусть болтают, что вздумается.
   - Конечно. Конечно, - миролюбиво произнесла Луиза. - Я понимаю, ты  в
щекотливом  положении.  Разумеется,  Жан-Поль   был   обязан   об   этом
позаботиться. Но тут вмешался ты...
   - Кто-то же должен был вмешаться.
   - Не могу понять зачем.  Да  еще  утратив  чувство  меры...  -  Луиза
вскинула голову. - Поселить мальчика в своем  доме.  Относиться  к  нему
так, словно это твой родной сын, законный сын. Эдуард, ты оказываешь ему
дурную услугу, когда таким образом вырываешь ребенка из  его  окружения.
Общество никогда не будет считать его до конца своим, тебе это известно.
А вернуться в свой прежний дом он уже не сможет. Ему не найдется места -
от ворон он отстанет, а к павам...
   Эдуард отвернулся. Он разозлился, его так и подмывало  ответить,  что
Луизе-то удалось заставить  французский  свет  признать  и  принять  ее,
несмотря на ее происхождение и предков, но он сдержался.
   - Мес