и  никакого  вреда  принести  не  могли,  поскольку
оставались необнаруженными. Селестина очень рано поняла, что чем  меньше
знают мужчины, тем лучше.  Они  приходили  к  ней  ради  одного,  и  она
обслуживала их во всю меру своих немалых способностей. Ей очень повезло,
что  война  забросила  в  Лондон  столько  французов:  несколько  часов,
проведенных с французским офицером,  обеспечили  ей  неиссякаемый  поток
довольных клиентов в военной форме.
   Ее картонные карточки хранились теперь  в  бумажниках  многих  членов
штаба  генерала  де  Голля,  и  Селестину  это  радовало   -   небольшой
дополнительный доход, дух патриотизма, да и вообще  после  стольких  лет
было  приятно  снова  болтать  в  будуаре  по-французски.  Проходя  мимо
штаб-квартиры Свободной Франции, Селестина  непременно  посылала  зданию
воздушный поцелуй и молча желала молодым людям в его стенах bonne chance
.
   Она  приняла  как  большую  честь  возможность  услужить   блестящему
молодому наследнику барона де Шавиньи и была  очень  польщена,  когда  в
заключение довольно бурных совокуплений он  объяснил  ей,  как  способен
объяснить только француз, злосчастные терзания  своего  младшего  брата.
Выступать в такой роли ей уже доводилось, и она сразу же дала  согласие.
Ей любопытно было познакомиться с юным Эдуардом, и, улыбаясь  про  себя,
она подумала, что с ее помощью он, возможно, станет куда более  искусным
любовником, чем его энергичный, но прямолинейный брат.
   К встрече с ним она готовилась очень тщательно, по  опыту  зная,  что
костюм во вкусе клиентов постарше - черный кружевной корсет, стягивающий
талию и выпячивающий, не закрывая, ее  полные  груди,  пышные  подвязки,
тончайшие чулки и прозрачный пеньюар - скорее всего перепугает мальчика.
Когда она кончила одеваться для него, то осталась довольна: эротично, но
не вызывающе, вместо черного - белое, милые ленточки, кружева  -  и  все
скрыто халатом из  голубого  крепдешина.  Она  тщательно  причесалась  и
всунула миниатюрные красивые ножки в голубые туфли на  высоком  каблуке,
украшенные перьями марабу.
   Жан-Поль предусмотрительно снабдил ее бутылкой  шампанского,  которую
она уже поставила на лед. Как и чайник на огонь - некоторые молодые люди
в первый раз предпочитали чай.
   Закончив приготовления, она села ждать его.
   Эдуард отправился в незнакомый район Мейда-Вейл на такси. Приехал  он
в четверть третьего и сорок пять минут расхаживал по  улицам  в  нервном
волнении. Несколько раз он уже готов был подозвать проезжающее  такси  и
вернуться домой, но это было бы трусостью.  Как  он  посмотрит  в  глаза
Жан-Полю? И в конце концов ровно в три он подошел к двери и нажал кнопку
звонка.
   Жан-Поль сказал - пять  фунтов.  Эдуарду  это  показалось  не  просто
скаредным, но  плебейским.  Поэтому  он  забрал  из  запасов  Итон-сквер
большую коробку французских шоколадных конфет - в Лондоне теперь  ничего
подобного купить было невозможно, - положил внутрь десятифунтовую купюру
и тщательно вернул на место ленту и обертку.  Кроме  того,  он  купил  у
цветочницы букетик роз и теперь, ожидая у  двери,  перекладывал  розы  и
конфеты из руки в руку.
   Никогда еще он не чувствовал себя таким растерянным, таким  никчемным
и никогда еще не  испытывал  столь  полного  отсутствия  хоть  какого-то
интереса к женщинам. Но все переменилось, едва Селестина открыла  дверь,
вспорхнула впереди него по  лестнице,  стуча  туфельками  с  перьями,  и
пригласила войти в гостиную. Она весело  болтала  по-французски,  и  его
смущение тут же рассеялось. Она налила  ему  шампанского,  и  он  осушил
бокал одним глотком, а потом, к величайшему его облегчению,  она  просто
села и завела разговор, словно они были старыми друзьями.
   Эдуард смотрел на нее и думал, что она, возможно, не так уж  юна,  но
зато обворожительна. Она  напомнила  ему  картины  Ренуара  в  отцовской
коллекции - отливающие  червонным  золотом,  высоко  зачесанные  волосы,
пряди, вьющиеся у глаз, ложащиеся  на  нежную  шею.  Глаза  у  нее  были
прозрачно-голубые, а  крохотные  морщинки  в  уголках  только  придавали
ласковость ее улыбке. Она  не  нуждалась  в  косметике  и  почти  ею  не
пользовалась - ее лицо все еще хранило свежесть и мягкие тона молодости.
   Он зачарованно глядел, как она качнула  стройной  ногой  и  повернула
лодыжку, словно любуясь голубой туфелькой. Когда она наклонилась вперед,
чтобы предложить ему еще бокал шампанского, а он вежливо  отказался,  ее
халат приоткрылся  и  он  увидел  манящий  изгиб  пышных  грудей.  Этого
оказалось достаточно: он с восторгом  почувствовал,  что  его  тело  как
будто отозвалось. И Селестина словно бы  поняла,  потому  что  встала  и
ласково повела его к себе  в  спальню,  где,  к  его  все  возрастающему
восторгу, сначала раздела его, а потом позволила ему снять с себя халат.
С внезапной отчаянной самоуверенностью он опрокинул  ее  на  белоснежные
простыни и принялся страстно целовать. А менее чем через пять  минут,  к
своему мучительному, унизительному стыду, вдруг разрыдался.
   Селестина полулежала на подушках, крепко обнимая мальчика. Он сердито
всхлипывал, уткнувшись ей в грудь, а она  нежно,  по-матерински  гладила
его волосы, пока первый пароксизм злости и горя не миновал и он не затих
в ее объятиях. Она смотрела на темный затылок, и  ее  отзывчивое  сердце
преисполнялось состраданием. Если бы он только знал - этот красивый юный
мальчик, - что первый раз почти всегда бывает  именно  так;  что  он  не
первый и не последний мужчина, оплакивающий злыми слезами  то,  что  ему
представляется непростительным фиаско, которое довелось потерпеть только
ему.  Очень  ласково,  все  время  поглаживая  его  густые  волосы,  она
заговорила:
   - Vas-y, mon petit . Не нужно  плакать.  В  первый  раз  всегда  так,
поверь мне. Ты взволнован, тебе не терпится, но это только  естественно.
Не тревожься. Ну, ты кончил быстро - слишком быстро, как  тебе  кажется.
И, может быть, ты вообразил, будто я обиделась. Да ничего  подобного!  Я
принимаю это как комплимент, mon chиrie , как комплимент. Ты слышишь?  В
моем  возрасте  приятно  убедиться,  что  ты  еще  можешь   так   сильно
понравиться молодому человеку. А кроме того, у нас еще много  времени  -
столько, сколько ты захочешь.  И  ты  убедишься,  chиrie,  что  в  твоем
возрасте подобное - пустяк, который тут же забывается. Следующий раз - а
их предстоит так много! - будет гораздо лучше. А потом  все  лучше,  все
лучше, пока наконец ты не начнешь  учить  меня;  ты  будешь  решать,  ты
будешь... как это говорится?.. Ты будешь заказывать музыку.
   Она улыбнулась, все так же ласково поглаживая его по голове.
   - Неужели ты  думаешь,  chиrie,  что  умение  заниматься  любовью  мы
получаем от рождения? Что мы, мужчины и женщины, в самый первый раз  уже
знаем, что делать, а также самый лучший, самый приятный способ, как  это
chиrie. Мало-помалу. Ну, как  в  школе.  Только  эти  уроки  приятны.  И
доставляют всем наслаждение...
   Она улыбнулась в его  волосы,  почувствовав,  как  расслабляется  его
сильное юное тело. Скоро, подумала она, через минуту и  гораздо  раньше,
чем он отдает себе отчет, у него снова встанет и он будет готов заняться
любовью во второй раз. Но  пока  не  следует  его  торопить.  Он  -  как
олененок, подумала она, маленький, робкий олененок. Что-то  неожиданное,
что-то грубое, и она вспугнет его, внушит  ему  страх.  Нет,  надо  быть
нежной и неторопливой... медлить... медлить... А он красив. Как  красив!
Она уже почти  забыла,  каким  красивым  может  быть  юношеское  тело  -
гладкая, как у девушки, кожа, гибкость мышц, плотные округлости  ягодиц,
плоский  живот,  сильные  бедра.  Она  ощутила  медленно   поднимающуюся
блаженную волну желания. Что за глаза - такая изумительная синева, и эти
черные-черные  волосы...  Она  погладила  широкие   плечи.   Напряжение,
сковавшее его тело, прошло.
   Она осторожно  приподняла  его  и  тоже  села.  А  теперь  что-нибудь
простое, телесное, подумала она. Да, пожалуй, так лучше всего.
   - Chиrie... - Она подняла его руки, придавая своей просьбе вид  самой
обычной услуги. - По-моему, так не совсем  честно.  Ты  выглядишь  таким
красивым, тебе удобно, а я... а на мне все еще эта глупая вещь. А  кроме
того... - она дразняще перехватила его взгляд, - она же теперь чуть-чуть
мокрая, правда? Ты не поможешь мне расстегнуть ее? Да-да, на спине.  Все
эти крючочки и петельки, До них так трудно дотянуться. И чулки!  Ну  для
чего мне чулки...
   Сначала он снял чулки.  Затем  дрожащими  пальцами  расстегнул  белый
кружевной корсет. Селестина осталась нагой. Она улыбалась ему, а  Эдуард
смотрел завороженным  взглядом.  Конечно,  он  видел  такие  картинки  -
Жан-Поль ему показывал... Но живую нагую женщину он  видел  впервые.  Он
даже вообразить не  мог  такое  роскошество  плоти,  такую  прелесть.  У
Селестины были полные тяжелые груди с  розовыми  сосками.  Пышные  бедра
контрастировали с еще тонкой талией, а между ногами  темнел  треугольник
рыжевато-золотистых волос, курчавых, пружинящих на ощупь, таких заметных
на фоне кремовой кожи! Почти машинально он потрогал ее там, слегка нажав
на завитки волос, и, к его  удивлению  и  радости,  Селестина  чуть-чуть
застонала от его прикосновения.
   Он растерянно посмотрел на  нее,  и  ее  губы  сморщились  в  улыбке,
голубые глаза заблестели.
   - Но, да... ты удивлен? Почему? Мне очень приятно, когда ты  трогаешь
меня там. И мне будет приятно, я думаю, если  ты  меня  поцелуешь.  Один
маленький поцелуйчик.
   Эдуард неуклюже обхватил  ее  руками  и,  наклонившись!  к  ее  лицу,
целомудренно поцеловал ее сомкнутые губы  -  очень  нежно,  и  Селестина
испустила глубокой вздох.
   - Ах, как хорошо! Мне нравится, как ты целуешь. Еще, прошу тебя...
   На этот раз, когда он прикоснулся  к  ее  теплым  мягким  губам,  она
приоткрыла их. Эдуард чуть-чуть тронул их языком, а она снова  вздохнула
и прильнула к нему.
   - Comme зa, chиrie. Oh oui, comme зa... Она с  нежной  настойчивостью
забрала его язык в рот, обнимая его так, чтобы он не  прижимался  к  ней
слишком  сильно,  чтобы  совокуплялись  только  их  рты.  Эдуард  ощутил
экстатическую дрожь. Селестина принялась ласкать его шею, плечи,  спину,
и тут же он ощутил, как подпрыгнул и отвердел его член,  губы  Селестины
вздернулись в торжествующей  улыбке.  Она  воркующе  засмеялась  и  чуть
отодвинулась, глядя вниз.
   - А! Вот видишь, что произошло? И так быстро!  Одна  минута  -  и  ты
снова такой большой. Большой, твердый, сильный.  Ты  настоящий  мужчина,
chиrie,  ты  знаешь  это?  Этим  ты  можешь  доставить   женщине   такое
наслаждение, chиrie, такое наслаждение...
   Она тщательно избегала прикосновения к нему,  а  когда  он  попытался
снова опрокинуть ее  на  подушки,  мягко  его  остановила  и  с  упреком
покачала головой. С радостью она увидела в его глазах дразнящий  огонек.
Его позабавило... Отлично! Значит, он становится уверенным в себе.
   - Подождать? - Он улыбнулся. - Не слишком торопиться?
   Селестина взяла его руку.
   - Ради меня, - сказала она нежно. - Ты знаешь, для женщины заниматься
любовью - это чудо. И она хочет, чтобы оно длилось, не обрывалось вдруг.
Она не всегда способна возбуждаться так же быстро,  как  мужчина,  и  он
должен помочь ей.
   Она подняла его ладонь и прижала ее к соску.
   - Коснись меня тут, chиrie. Ах, как я хочу, чтобы ты гладил меня. Вот
здесь, видишь? Вот так. Да, вот так...
   Эдуард подсунул ладони под ее груди и ощутил их вес.  Затем,  сам  не
зная как, он сделал то, что жаждал сделать, о  чем  мечтал.  Он  пригнул
лицо, целуя упругую плоть. Потом уткнулся  лицом  в  ложбинку  между  ее
грудями, приподнимал  их,  гладил,  по  очереди  зажимал  губами  мягкие
розовые соски. Он щекотал их языком и почувствовал, как они твердеют. По
его телу пробежала судорога, и Селестина удержала его.
   - Doucement, doucement, mon chиrie. Pas trop vite... doucement...
   Он сдержался, помедлил,  почувствовал,  что  напряжение  проходит,  и
посмотрел на нее.
   - Coome зa? Comme зa tu aimes?  -  Он  снова  взял  сосок  в  губы  и
принялся сосать. На этот раз судорога пробежала по телу Селестины.
   - Mais oui. Tu sais bien. Comme зa, Edouard, comma зa...
   Селестина чувствовала, что  ее  собственное  тело  отзывается,  кровь
билась в жилах, словно невидимая цепь нервов соединяла ее груди и  лоно,
и  каждый  этот  нерв  пел  от  наслаждения.  Она   почувствовала,   что
увлажняется, и ей уже было трудно сохранять неподвижность.  Ей  хотелось
раздвинуть ноги, позволить ему прикоснуться к ней там. Он учится быстро,
мелькнуло у нее в голове, очень быстро...
   Он оторвался от ее груди и поцеловал в губы.
   - Mais, que tu es belle, si belle... - бормотал  он  ей  в  рот,  его
дыхание учащалось, и  Селестина  боролась  с  собственными  инстинктами,
боролась, чтобы поцелуй был медленным и нежным. Не  чересчур  страстным,
не чересчур глубоким, не чересчур долгим - пока еще... пока  еще...  Его
член упирался ей в живот, и она осторожно, бережно  отодвинулась,  чтобы
высвободить его, опасаясь, что от давления он тут же кончит...
   - Doucement, Edouard. - Она позволила  своим  ладоням  погладить  его
прекрасные плотные ягодицы и слегка  подвинулась,  так  что  теперь  они
лежали рядом. Когда она решила, что он опять  чуть-чуть  успокоился,  то
взяла его руку и поднесла к губам.
   - Ты такой чудесный. Такое чудесное чувство, когда ты прикасаешься ко
мне. Ты это знаешь? По-моему, ты чувствуешь, как мне это  нравится,  да?
Ты видишь, какими твердыми становятся мои соски, когда  ты  прикасаешься
ко мне, когда целуешь меня там. Это первый признак, Эдуард.  Но  есть  и
другие... - Очень медленно она потянула его  руку  вниз  к  треугольнику
золотых волос. Она задержала ее там, потом раздвинула ноги.
   - Чувствуешь? Тайное место женщины, что в ней, то известно только  ее
любовнику. Чувствуешь, chиrie, как мягко, как влажно? Это потому, что ты
сделал так, что я хочу тебя, Эдуард, очень хочу...
   Эдуард позволил,  чтобы  его  руку  увлекли  в  мягкое,  влажное.  Он
раздвинул две мягкие губы и среди складок и складочек  нащупал  тайну  -
нащупал бугорок. Он осторожно прикоснулся к ней указательным  пальцем  и
изумился: Селестина вскрикнула, выгнулась. Он наклонился и поцеловал  ее
долгим, медленным, блаженным поцелуем, а его рука осторожно поглаживала,
осторожно исследовала. Селестина пошевелилась под  ним.  Она  приподняла
колени и раздвинула ноги шире - Эдуарду она казалась невыразимо  мягкой,
невыразимо упругой, невыразимо и волшебно распахнутой. Он отнял руку, но
Селестина взяла ее, поцеловала, и впервые в жизни Эдуард ощутил  медовое
благоухание  женщины,  готовой  для  любовного  действа,  пряное,   чуть
солоноватое, точно запах обитателей морских вод.
   Он снова опустил руку, Селестина сделала движение  навстречу,  и  его
пальцы легко, нежно погрузились в нее. Он застонал, и Селестина  поняла,
что ей надо поторопиться.
   С ловкостью, рожденной опытом, она повернулась так, что  он  оказался
между ее бедер. Ласково  отодвинув  его  руку,  она  направила  набухшую
головку его члена в мягкое влагалище. Ее губы чуть  приподнялись,  и  он
погрузился в нее. И  тут  она  замерла,  хотя  его  красота  и  нежность
действовали на нее возбуждающе и больше всего ей хотелось  приподняться,
втянуть его глубже, глубже. Но она не шевелилась, предоставляя все  ему.
На пятом движении он с судорожным криком кончил внутри ее,  и  Селестина
нежно и бережно обвила его руками.
   Не прошло и часа, как он снова испытал эрекцию, но уже без смущения и
страха, явно гордясь собой. Селестина тоже  испытывала  гордость.  И  он
очень ей нравится, думала она, с нежностью поглядывая, как он  сосет  ее
полные груди.  Ей  нравилось,  что  в  нем  нет  хвастливости  нравилась
инстинктивная ласковость и деликатность его прикосновений. О,  из  него,
из этого юноши, получится великолепный любовник, возможно, даже великий,
редкостный, а таких очень мало. Он не уподобится многим и многим из них:
жадные скоты, такие грубые, такие торопливые, а после  думающие  только,
как бы скорее сбежать. Нет, он будет  щедрым,  даря  наслаждение,  а  не
только его получая, - открытым, отзывчивым...
   - Tu seras... exceptionel, tu sais ,  -  прошептала  она,  и  мальчик
поднял голову. Комплимент его обрадовал, но и немного насмешил, и это ей
тоже понравилось. Ей нравился его быстрый ум, его веселость. В  конце-то
концов, серьезность в постели  совсем  не  обязательна,  все  становится
таким скучным! Страсть - да, женщинам она нужна, но и немножко  любовной
игры тоже.
   - Покажи мне... научи меня...  -  Он  замялся.  -  Я  хочу  доставить
наслаждение тебе в ответ...
   Селестина вздохнула и погладила его по  голове.  многим  женщинам  ее
толка, ей было трудно достичь оргазма с мужчиной. Она давно  примирилась
с этим. Процесс доставлял ей удовольствие, и отсутствие  финала  никогда
ее особенно  не  огорчало.  Она  находила  достаточно  удовлетворения  в
объятиях и ласках, а если их оказывалось мало, то  было  нетрудно  снять
телесное  напряжений  когда  мужчина  уходил.   Ее   наслаждением   было
доставлять наслаждение. В молодости, с первым ее ком, и со  вторым,  все
было иначе. Они легко умели  доводить  ее  до  экстаза.  Но  они  с  ней
расстались, и дальше стало труднее. У нее складывалось убеждение, что ей
мешает  собственное  сознание,  которое  противилось  тому,  чтобы   она
отдавала все мужчинам, чаще и чаще совсем чужим и незнакомым.
   Но ее умилила просьба мальчика, и она улыбнулась ему.
   - Хорошо... Дай я покажу тебе.
   Она осторожно положила руку  себе  между  ног,  всунула  палец  между
губами и подвигала рукой.
   - Видишь? Где ты ко мне уже прикоснулся, chиrie. Если ты тронешь меня
там, только не грубо, а легонько и не торопясь...
   Она вынула заблестевшие пальцы. Эдуард тронул ее так, как она  только
что себя трогала, почувствовал бугорок клитора между мягкими  губами  и,
подчинившись неожиданному порыву, опустился на колени  и  поцеловал  ее.
Вновь  этот  пьянящий,  влажный,   солоноватый   запах!   Он   чуть-чуть
прикоснулся языком к набухшему бугорку - эффект  был  мгновенным.  Вновь
она выгнулась, ее руки опустились на его голову, и он, не отнимая языка,
сжал руками ее груди, и Селестина застонала.
   - Вот так? - Он остановился, и она торопливо пригнула его назад.
   - Да, Эдуард, да. Там. Вот так...
   Селестина вся дрожала. Нет,  он  был  достаточно  неловок,  но  более
опытный мужчина оставил бы ее холодной. А вот он сумел, осознала  она  с
удивлением, пока внутри ее нарастали и нарастали жаркие волны. Что-то  в
нем, какая-то магия, то, что он захотел доставить  ей  наслаждение,  то,
как он смотрел на ее тело - конечно,  со  сладострастием,  но  и  нежно,
застенчиво. Ей вспомнилось прошлое, и стало хорошо, так хорошо... И  да!
Вопреки всему она поняла, что  это  произойдет.  Ее  тело  напряглось  в
ожидании взрыва. И тут мягкие ритмичные движения его языка остановились,
давление его губ исчезло, и она вскрикнула от муки внезапной неутоленной
потребности. Но он снова  прикоснулся  к  ней  влажным  ртом,  его  руки
сжимали ее бедра, притягивали ее к нему, и  она  закричала,  потому  что
горячий вал  подхватил  и  понес  ее.  Эдуард  почувствовал  под  губами
внезапное яростное биение. Он приподнялся,  толчком  вошел  в  нее  и  с
огромной радостью ощутил, как  сжались  ее  мышцы  вокруг  его  плоти  и
разжались.
   Теперь четырьмя-пятью фрикциями дело не ограничилось. Он  победоносно
обнаружил,  как  прекрасно,  как  замечательно,  как  возбуждающе  почти
выскальзывать из ее тела, а потом погружаться глубоко-глубоко,  чувствуя
прикосновение к шейке ее матки; а потом переменить ритм с медленного  на
быстрый, а потом опять на медленный. Он открыл для  себя,  как  меняются
ощущения, когда Селестина тоже начала  двигаться,  с