авно!
   Забудьте, и все!
   Но забыть Эдуард не мог. Ложь принижала его в собственных  глазах,  и
он не верил, что  она  не  принизит  его  в  глазах  Элен.  Ему  еще  не
доводилось испытывать чувство вины, связанное с обманом,  и  оно  язвило
его. Он весь внутренне напрягался всякий раз, когда Саймон  Шер  и  Элен
встречались - а теперь это случалось  постоянно,  -  и  когда  в  газете
мелькала статья о "Пар-тексе", и когда  речь  заходила  о  его  и  Луизы
капиталовложениях в эту компанию, как бывало  не  раз,  стоило  Луизе  в
присутствии Элен начать  разговор  о  своих  финансовых  делах,  ведение
которых в последнее время раздражало ее в нарастающей степени.
   "Партекс" беспокоил его и сам по себе  -  та  агрессивная  экспансия,
которую умно проводил Дрю Джонсон. Сомнения, которые  вызвало  последнее
слияние, проведенное "Партексом", продолжали множиться - особенно  после
возвращения в Париж Саймона Шера.  Прежде  присутствие  Шера  и  влияние
Эдуарда служили тормозом, укрощавшим горячность Джонсона. Через  полгода
стало ясно, что никакие тормоза больше не действуют. Джонсон осуществлял
программу колоссальных займов, и, когда Эдуард  с  Шером  увидели  цифры
этих займов, обоих охватила тревога.
   Поэтому,  когда  незадолго  до  премьеры  "Геттисберга"  Дрю  Джонсон
прозрачно намекнул, что хотел бы увеличить свой пакет акций  "Партекса",
Эдуард испытал некоторое облегчение. При иных обстоятельствах он мог  бы
заколебаться,  но  теперь,  к  явному  восторгу   Джонсона,   сразу   же
согласился.
   - А вашу мать вам удастся убедить, как, по-вашему? - спросил Джонсон.
   Больше он практически ни о чем не спрашивал, и такой конец того,  что
когда-то представлялось ему дружеским  партнерством,  вызвал  у  Эдуарда
смешанное  чувство  брезгливости,  сожаления  и  освобождения.   Продажу
собственных акций он устроил очень быстро, но полагал, что убедить Луизу
окажется непросто. Он договорился заехать к ней 19 мая  перед  премьерой
"Геттисберга".
   Предвидя кислые расспросы и бесплодные споры, он  заранее  вооружился
данными о последних займах "Партекса".
   К его удивлению, Луиза не только не возражала, но и  как  будто  была
рада.
   - Я же говорила тебе, Эдуард, - с легкой улыбкой сказала она,  -  что
уже довольно давно хочу ликвидировать некоторые свои активы.
   - Я это знаю, мама, - терпеливо отозвался Эдуард. - Но такая  продажа
не пустяк. Вы реализуете значительную сумму...
   - Неужели? - Луиза кокетливо наклонила голову набок. - Как мило...
   Эдуард нахмурился. В этот день  его  мать  выглядела  прекрасно.  Она
казалась умиротворенной, счастливой и  против  обыкновения  ни  разу  не
пожаловалась на здоровье. И все-таки что-то в ней  встревожило  Эдуарда.
Луизе было уже семьдесят шесть, хотя  факт  этот  ревниво  сохранялся  в
строжайшей тайне. За последний год она стала еще более  непредсказуемой.
Иногда - как и на этот раз - она одевалась модно и  держалась  весело  и
оживленно; а иногда без видимой причины вновь впадала в мрачное  уныние,
на долгие недели  возвращаясь  к  старым  платьям,  опущенным  шторам  и
священнослужителям. Ее настроения,  всегда  капризные,  теперь  менялись
ежеминутно, и она стала очень обидчивой по пустякам. И не терпела, чтобы
Эдуард, как иногда бывало прежде, приезжал к ней без предупреждения  или
позвонив в последнюю минуту, перед тем, как сесть в машину.
   "Так обременительно, Эдуард! - жаловалась  она.  -  Я  люблю  заранее
планировать свой день. Мне уже не двадцать лет. Я не  люблю  неожиданные
визиты - так эгоистично!"
   И эта их встреча была вежливо и тщательно обговорена за  три  дня  до
назначенного часа. Теперь, сидя напротив матери, Эдуард спрашивал  себя,
не утрачивает ли она прежнюю деловую хватку, отдает  ли  себе  полностью
отчет в серьезности шагов, которые они обсуждают. Он решил поговорить  с
ее врачами, а пока, игнорируя ее непонятную улыбку, попытался втолковать
ей, что продажа этих акций  принесет  ей  не  сотни  тысяч,  а  миллионы
долларов. Луиза перебила его.
   - Я все поняла, Эдуард, - сказала она брюзгливо. -  Ты  уже  объяснил
один раз. Так для чего повторять?
   - Я просто хочу, мама, чтобы вы поняли, что вопрос  не  исчерпывается
продажей акций. Это я могу устроить для вас без всяких затруднений...
   - Вот и будь так добр!
   - Но вам следует решить, хотите ли вы вложить  эту  сумму  во  что-то
другое, и...
   Луиза взглянула на циферблат часиков на неизменной черной бархотке  и
встала.
   - Эдуард, если мне понадобится твой совет, я обращусь к тебе. Но... -
Она снова загадочно улыбнулась. - У меня есть кое-какие идеи - они  и  у
меня бывают, знаешь ли, - а деньги эти мои...
   Эдуард тоже встал. Время шло, а ему еще надо было заехать  в  Сен-Клу
переодеться перед премьерой. Позиция, занятая Луизой, его раздражала.
   Ему хотелось просто уйти, предоставить ее самой себе. Он уже шагнул к
двери, но вдруг передумал: Луиза была стара, и, как бы  она  ни  сердила
его, обязательств перед ней это с него не снимало... Он обернулся.
   - Может быть, мама, вы объясните мне суть ваших идей. Тогда я мог  бы
помочь вам...
   Луиза не дала ему договорить:
   - Я намерена вложить их в недвижимость, Эдуард. Я всегда предпочитала
это. Тут мне все понятно. Здания, а не глупые бумажки. Я  буду  покупать
недвижимость, Эдуард, и в твоих советах я не нуждаюсь. Полагаю, для тебя
это будет  большим  облегчением.  Ты  так  поглощен  своей  семьей,  что
необходимость уделять время моим пустяковым  делам  для  тебя,  конечно,
была обузой...
   - Где вы будете покупать недвижимость, мама? - устало спросил Эдуард.
   Луиза нежно ему улыбнулась.
   - В Португалии, - сказала она.
   Эдуард собрался что-то ответить, но внезапно его терпение лопнуло.
   - Как вам угодно, - сказал он и ушел.
 
*** 
 
   Открывался "Геттисберг" полем  сражения.  Смерть  Тэд  всегда  снимал
великолепно, подумала Элен.  Так  было  и  на  этот  раз.  Камера  долго
панорамировала на равнину, еще подернутую  утренним  туманом,  и  только
когда общий план сменился средним, недавняя бойня обнаружила себя -  то,
что вдали казалось кочками и  кустиками  травы,  оборачивалось  трупами.
Битва кончилась уже давно, и на поле ничто не шевелилось.
   Люди с раскинутыми руками,  со  скрюченными  спинами,  с  раскинутыми
ногами; люди, навалившиеся друг на друга двумя, тремя, четырьмя слоями в
жуткой пародии страстных объятий. Композиция столь же строгая, точная  и
прекрасная, как у полотен Делакруа. Слишком прекрасная... Элен увидела и
отвела глаза от экрана.
   Она уже раскаивалась, что приехала, и жалела,  что  уйти  невозможно.
Эдуард сидел рядом с ней, выпрямившись, повернув лицо к экрану. Оно было
холодным. От Луизы он вернулся сердитым, потому  что  опаздывал,  и  его
настроение  не  улучшилось,  когда  его  встретила  бурная  сцена  между
Люсьеном и Кэт, в которую уже была втянута Элен.
   Это была первая такая их ссора  в  его  присутствии.  Элен  последние
месяцы с недоумением и грустью наблюдала нарастающую враждебность  между
ними, пыталась скрыть от него происходящее,  внушая  себе,  что  это  не
более чем переходная фаза. И Кэт и Люсьен были в трудном  возрасте,  так
что вспышки ревности и зависти представлялись только  естественными.  Но
ссоры вспыхивали все чаще и чаще, и в этот день они  сцепились  внезапно
из-за мелочи.
   На  этот  раз  причиной  стал  рисунок,  над  которым  Кэт  трудилась
несколько дней. Она любила рисовать и писать красками, с большим тщанием
добиваясь выражения того, что хотела выразить. Рисунок, изображавший сад
в Кауэрсе, был закончен накануне. Каким-то образом Люсьен, пока Кэт была
в школе, ускользнул от няни и забрался в комнату сестры. Вернувшись, она
обнаружила,  что  рисунок  весь  исчерчен  красным  карандашом.  К  тому
времени, когда крики и злобные вопли донеслись до Элен  и  она  с  Касси
кинулась в детскую, беда уже стряслась. Люсьен был багровым  от  ярости,
Кэт вся дрожала, клочья рисунка валялись на  полу,  а  на  руке  Люсьена
алело пятно - там, где Кэт его ударила.
   - Он нарочно! Назло мне! Я знаю... - Кэт почти рыдала от обиды.  -  Я
вчера его ему показала. Он знал, что это особый рисунок...
   - Рисунок бяка... - Люсьен пнул ногой в обрывки на полу.
   Кэт бросилась к нему и, наверное, снова ударила бы, если бы  Элен  не
успела ее остановить. В  соседней  комнате  громко  заплакал  Александр,
внося свою лепту в общий гвалт.
   - Кэт, возьми себя в руки. Нельзя так распускаться. Люсьену всего три
года. Конечно, он сделал это не назло тебе...
   - Вот-вот! Заступайся за него! Ты  всегда  на  его  стороне!  Всегда!
Всегда!..
   Голос Кэт стал пронзительным, глаза наполнились слезами. Люсьен стоял
неподвижно,  с  упрямым  видом.  На  взгляд  Элен  он  ответил  холодным
оценивающим взглядом, который ее всегда пугал... Люсьен  же  еще  совсем
крошка!  В  этом  взгляде  ей  чудился  вызов,  словно  Люсьен   выбирал
подходящий случай помериться с ней волей.  У  нее  мелькнула  эта  мысль
вместе с мыслью, что ей мерещатся  всякие  глупости,  когда  в  комнату,
бледный от гнева, вошел Эдуард.
   - Что тут происходит?
   Его голос прорезался сквозь их голоса, и наступила тишина. Потом  все
заговорили одновременно, Кэт и Люсьен перекрикивали друг друга,  обвиняя
и контробвиняя.
   - Он испортил мой рисунок назло мне...
   - Кэт меня побила. Она била меня по руке... Выражение на лице Эдуарда
в конце концов принудило их умолкнуть. Он сказал ледяным голосом:
   - Люсьен, ты больше не будешь входить в  комнату  Кэт.  И  не  будешь
трогать ее вещи. Или тебя накажут. Ты понял? А ты, Кэт, больше не будешь
трогать Люсьена. И научишься  держать  себя  в  руках.  Как  ты  посмела
ударить трехлетнего ребенка?
   Кэт сглотнула. Губы у нее дрожали. Элен видела, что  девочка  вот-вот
заплачет. Кэт посмотрела на отца, потом на растерзанный  рисунок,  потом
снова на отца и сорвалась:
   - Я его только чуть шлепнула по руке. Я  рассердилась,  ну  и...  Над
этим рисунком я работала всю неделю. Я...
   - Иди к себе в комнату.
   Эдуард перебил бушующий поток ее слов, и Кэт умолкла.  Она  несколько
секунд смотрела на него, все еще дрожа  от  бури  чувств,  а  потом,  не
сказав ни слова, повернулась и выбежала вон.
   Люсьен проводил ее взглядом. Маленькое  личико  не  выражало  ничего.
Эдуард посмотрел на него с высоты своего роста.
   - Люсьен, утром ты попросишь у Кэт прощения. И никогда больше  ничего
подобного делать не будешь. Ты понял?
   Люсьен поднял на  отца  голубые  глаза  и  улыбнулся  ему  ангельской
улыбкой.
   - Нет, папа, - сказал он невозмутимо.  Эдуард  еще  несколько  секунд
смотрел на него, потом резко повернулся и вышел из комнаты.
   Теперь в кинозале Элен покосилась на профиль Эдуарда. Она видела, что
он все еще сердит, но не могла решить, то ли он, как и  она,  вспоминает
эту сцену, то ли  поссорился  с  Луизой.  Она  попыталась  сосредоточить
внимание на экране, но продолжала думать о Кэт, внезапно обнаружив связь
между  множеством  мелких  происшествий,  которым  прежде  не  придавала
значения. И они не исчерпывались только ссорами между братом и  сестрой.
Последнее время Кэт и в других случаях  выглядела  несчастной,  молчала,
замыкалась  в  себе.  Она  находила  этому  десятки  объяснений:  начало
переходного  возраста,  Кэт  свыкнется  с  появлением  в   доме   нового
младенца... Или причиной школа, которую Кэт раньше обожала, а теперь, по
ее словам, ненавидит? Внезапно Элен подумала: "Мы уже не так близки, как
раньше. Кэт уже не ищет у меня поддержки и защиты".  Сознание,  что  это
так и есть, а возможно, вообще неизбежно как часть  взросления  девочки,
угнетало ее, вызывало ощущение глубокой вины.
   И зачем они сюда поехали! Ей так нужно было поговорить с Эдуардом, но
в  машине  он  всю  дорогу  молчал.  Совсем  расстроившись,  она   опять
посмотрела на экран и все-таки принудила  себя  сосредоточиться.  Однако
она упустила первые эпизоды и завязку, а потому довольно  долго  следила
за актерами, ничего не понимая. Действие  происходит  где-то  на  Юге...
молоденькая девушка... мужчина много  старше  ее,  майор  армии  южан...
Напрягаясь, Элен смотрела и слушала гораздо внимательнее.  Внезапно  она
поняла, что сделал Тэд, и задохнулась от стыда и бешенства.
   Фильм длился два часа. Когда вспыхнул  свет,  Эдуард  мрачно  смотрел
перед собой. Он наклонился и взял Элен под локоть. Однако,  хотя  пальцы
его сжались крепко, голос был нежным:
   - Мы не останемся на приеме. Пошли. Мы сейчас же уедем.
   - Нет. Я не поеду. - Элен встала. - Я останусь. И поговорю  с  Тэдом.
Мне нужно понять, почему он это сделал.
   - Ты только расстроишься, Элен. Лучше пренебречь.
   - Нет. Я не хочу.
   - В таком случае разреши мне поговорить с ним.
   - Нет, Эдуард. Я сама.
   Она заметила, что он колеблется. Конечно, он предпочел бы  уехать.  И
все-таки он уступил. Они отправились на прием, и сорок  пять  минут  Тэд
умудрялся избегать ее. Элен холодно следила  издали,  как  его  со  всех
сторон осаждали журналисты и доброжелатели. Она ощущала атмосферу зала -
то странное опосредованное  волнение,  которое  помнила  с  голливудских
времен. Оно сказало ей, что и здесь фильм, как в Америке, сразу  получил
признание. Она выжидала. Затем, воспользовавшись тем, что Эдуарда кто-то
повел в сторону, а в толпе, окружавшей Тэда,  образовался  просвет,  она
быстро подошла к нему и смерила взглядом с головы до ног.
   Тэд как будто вовсе не  изменился.  Он  не  выразил  ни  радости,  ни
удивления, ни смущения, а держался так, словно прошедших  шести  лет  не
было вовсе. Темные глазки за темными  стеклами  очков  блеснули  на  нее
снизу вверх. Лицо у него немного вспотело, но в зале было жарко.
   Окружающие его люди растаяли. Тэд кивнул, а затем улыбнулся.
   - Элен! - сказал он.
   - Для чего ты это сделал, Тэд?
   - Что сделал? - Он откинул голову, посмотрел ей в лицо и заморгал.
   - Я думала, это должен быть фильм о Гражданской войне.
   - Но так и есть.
   - Только еще это история моей жизни. Одной ее части. Ты изменил время
действия и имена. Вероятно, мне следует быть благодарной хотя бы за это!
   - Фильм снят по оригинальному сценарию. - Тэд переступил  с  ноги  на
ногу. - Я сам его написал и знаю.
   - Непростительно... И так дешево! Тэд вздохнул:
   - Бесспорно, было бы лучше, если бы в нем снималась ты.  Эта  девочка
неплоха, но ничего особенного в ней нет. Тем  не  менее  фильм  хороший.
Лучший из всего, что я снял после "Эллис".
   Элен уставилась на него. Он  нисколько  не  был  смущен.  Все  та  же
каменная самоуверенность, ни проблеска сомнения.
   - Дочь, Тэд, - сказала она холодно. - Зачем тебе  понадобилось  убить
дочь?
   - О чем ты? - Тэд наклонил откинутую голову набок и уставил  на  Элен
совиный взгляд.
   - Ты прекрасно знаешь сам. Ты избрал меня прототипом своей героини. И
у этой героини есть дочь. В конце фильма ее убивают. Ты ведь не забыл?
   - Ах это! - Тэд пожал плечами. -  Не  знаю,  почему  я  написал  так.
Просто требовалось именно так.
   - Ты хотел сделать больно мне.
   - А тебе больно? - В его взгляде появился легкий интерес.
   - Да. Из-за всего фильма.
   - Я об этом не думал. Нет, правда. Даже ни разу  не  подумал.  -  Тэд
покачал головой, словно был искренне удивлен и даже расстроен. - Прости,
Элен. Но ведь ты знаешь, желания причинить тебе боль  у  меня  никак  не
могло быть. Зачем? Я же хочу снова работать с тобой.  По-прежнему  хочу.
Хочу, чтобы ты вернулась.
   Он обвел взглядом  зал,  поколебался,  а  потом  начал  говорить  все
быстрее и быстрее:
   - Я сажусь за новый сценарий. И хочу, чтобы ты прочла его,  когда  он
будет кончен. Вот почему мне надо было, чтобы  ты  пришла  на  просмотр.
Чтобы предупредить тебя. Мне не хотелось просто прислать его  по  почте.
Это будет хороший сценарий, замечательная роль. Мы можем  снять  его  за
шесть недель. Это история любви... ну, в своем роде. Действие происходит
в Париже, и в Лондоне, и...
   - Я никогда больше не буду работать с тобой, - перебила Элен. -  Если
ты пришлешь сценарий, я его порву... - Она  умолкла.  -  В  Париже  и  в
Лондоне?
   - Да, - ответил Тэд с раздражением. - И ты будешь мне нужна  даже  не
на все шесть недель. Я  составлю  расписание,  сведу  все  твои  эпизоды
вместе и уложу их в один месяц. Ты же можешь освободиться  на  месяц?  И
хочешь снова начать работать. Все это наверняка тебе надоело. - Он обвел
рукой  зал.  -  Знаешь,  чем  ты  занимаешься?  Растрачиваешь  жизнь  по
пустякам. Ты...
   Он не договорил, потому что к ним подошел Эдуард. Негодование и  гнев
не помешали Элен уловить мгновенно возникшее напряжение.
   Мужчины смотрели друг на друга. Тэд слегка покачивался  на  каблуках.
Его очки поблескивали. Он улыбнулся.
   - Вам понравился фильм?
   Он попытался взять любезный тон, но его слова прозвучали вызывающе.
   Эдуард посмотрел ему прямо в глаза, словно серьезно обдумывал ответ.
   - Нет, - сказал он после паузы. - Мне он показался дрянным.
   Тэд, вероятно, не ждал прямой грубости и в  любом  случае  ничего  не
знал об умении Эдуарда нанести оскорбление, соблюдая  смертоубийственную
вежливость. Улыбка еще секунду продержалась на губах Тэда, но тут  он  с
запозданием ощутил ее неуместность, и она исчезла.
   - Элен, пойдем?
   Эдуард взял ее под руку и направился с ней к дверям.  Уход  этот  был
рассчитанно-неторопливым  -  Эдуард   задерживался,   чтобы   обменяться
двумя-тремя словами с друзьями и знакомыми. Ни он, ни Элен  ни  разу  не
оглянулись, но Тэд продолжал стоять в той же позе и  не  спускал  с  них
глаз, пока они наконец не вышли.
 
*** 
 
   Когда дома они остались наедине, Элен спросила:
   - Он правда дрянной, Эдуард? Ты действительно так считаешь?
   Эдуард ответил не сразу. Он стоял,  чуть  отвернув  от  нее  лицо,  и
глядел на окна своего кабинета, за которыми был сад, а за садом - город.
Теперь, когда гнев, кипевший в нем, пока он смотрел фильм,  поостыл,  он
почувствовал себя очень усталым, и усталость эта была связана с тем, что
он так и не рассказал ей про "Сферу".  Странно,  подумал  он,  как  ложь
подкашивает силы, и тут же решил, что признается Элен сегодня же. Но  не
сейчас, а попозже, когда она успокоится. Он повернулся к ней.
   - Нет, - сказал он негромко. - В фильме присутствуют все  недостатки,
свойственные его работам, и нетрудно оценить его объективно.  Но  он  не
дрянь, он по-настоящему хорош.
   - Я рада, что ты это почувствовал, - очень просто сказала Элен.  -  Я
не жалею о том, что ты сказал Тэду. Так ему и надо. Но я  рада,  что  на
самом деле ты так не считаешь.
   - Любовь моя, почему?
   - Потому что он хорош. Зачем притворяться перед  собой,  что  это  не
так? Тэд - художник, я всегда это знала. И  использует  людей  так,  как
использует, потому что он художник.  Их  жизни  для  него  пустой  звук,
просто  материал  для  его  творчества.  Счастье,   страдание,   любовь,
ненависть - для Тэда они не составляют разницы. Они ему интересны. Он их
наблюдает.  Внимательно  высматривает  все   мелочи,   в   которых   они
проявляются,  а  потом  использует  их.  И  мои,  и  кого  угодно   еще.
Причастности он не испытывает, а сострадания и подавно. - Она вздохнула.
- Я уверена, если ему сказать это, он станет в тупик. Не поймет,  о  чем
ты говоришь. А если что-то и ответит, хотя это маловероятно,  то  просто
заявит, что все художники таковы. И должны быть только такими. Абсолютно
непричастными. И аморальными.
   Эдуард  молча  смотрел  на  нее.  Она  слегка  хмурилась  и  говорила
негромко, без эмоций, словно ей было необходимо разобраться в  этом  для
себя. Она отвела глаза, потом снова посмотрела на него. Ее  руки  словно
вспорхнули, речь убыстрилась.
   - Один раз я попыталась объяснить ему это. Что  для  меня  есть  вещи
важнее моей  работы.  Просто  жить.  Самые  простые  повседневные  вещи.
Например, быт