, Тэд?
   - Мы ведь крепко связаны, ты и я. Я понял  это,  когда  впервые  тебя
увидел. Мы с тобой единое целое - всегда им были и будем  навечно.  Даже
когда умрем и после нашей смерти пройдет много лет, люди будут  смотреть
наши фильмы - и понимать. Как если б мы  были  женаты,  только  это  еще
лучше.
   В наступившем молчании они смотрели друг на друга. Элен начинала  его
бояться и надеялась лишь на то, что он этого не заметит. Прошла  минута,
он неподвижно стоял, продолжая молчать, и тогда она  глубоко  вздохнула,
чтобы успокоиться.
   - Нет, Тэд, это не так, - сказала она мягко. - Я вижу,  ты  веришь  в
свои слова, но ты должен понять. Я ничего такого не чувствую  и  никогда
не подозревала, что ты к этому так относишься. Я уважаю твое творчество.
Но я не люблю тебя, Тэд. Не ощущаю между нами никакой  особой  связи.  А
тебе... - она  запнулась,  -  тебе  не  следовало  так  поступать,  Тэд,
несмотря ни на что. Даже любовь не дает тебе права  распоряжаться  чужой
жизнью.
   Он молча смотрел на нее. В полутемной комнате очки  мешали  разобрать
выражение его глаз, лицо же его оставалось бесстрастным. Он  кивнул  раз
или два, подошел к письменному столу, выдвинул  ящик  и  извлек  большие
ножницы. Задвинув ящик, щелкнул в воздухе ножницами и спросил:
   - Как тебе мой костюм?
   У Элен стало сухо во рту, горло перехватило. Она пыталась не  глядеть
на ножницы.
   - Ничем не отличается  от  всех  остальных  твоих  костюмов,  Тэд,  -
спокойно ответила она.
   - Верно, не отличается. Модель я  позаимствовал  у  одного  человека,
которого однажды видел. Мне она показалась удачной. - Он шагнул к ней. -
Стой смирно.
   Элен попятилась. За спиной у нее была стена с окном, справа -  койка.
Тэд по-прежнему  загораживал  выход:  она  угодила  в  ловушку.  Сейчас,
повторяла она про себя, вот  сейчас  Тэд  перестанет  улыбаться,  вернет
ножницы на место, они уйдут из этой жуткой безумной комнаты, и все будет
в порядке...
   Теперь он подошел к ней вплотную, поднял ножницы и коснулся кончиками
ее щеки. Элен усилием воли заставила себя не отвернуться.
   - Тэд, - мягко сказала она, - опусти ножницы.
   - Сейчас. Не двигайся.
   Свободной рукой он удивительно бережно провел по ее лицу сверху вниз.
Пальцы у него немного дрожали. Он  поднял  руку  повыше  и  погладил  ее
волосы. Один раз.
   - Ты, боишься, - сказал он. - Не бойся. Ты прекрасна. Прекрасней тебя
я ничего в жизни не видел. У тебя прекрасные глаза, прекрасные волосы...
   Кончики ножниц были наставлены ей прямо в глаза. Лицо  Тэда  выражало
крайнюю сосредоточенность. Элен хотелось кричать, но  она  боялась.  Она
закрыла глаза и отвернулась. Ножницы скользнули  по  коже  металлическим
холодком. Она ощутила руку Тэда на шее, услышала лязг ножниц  и  открыла
глаза.
   Тэд держал в  руке  длинный  локон  ее  светлых  волос,  разглядывал,
намотал на  палец.  Прерывисто  вздохнул,  выпустив  из  легких  воздух,
посмотрел на нее и улыбнулся своей обычной добродушной улыбкой.
   - Это мне на память. Спасибо.
   Торопливо пошел к столу и спрятал локон и ножницы в ящик.
   - Все в порядке.  Прости,  если  я  тебя  напугал.  Но  не  было  сил
удержаться, чтобы не срезать локон  на  память.  Я  все  понял,  что  ты
говорила. Это не страшно. Ты не готова. Просто до тебя еще не дошло, что
мы в одной лодке. Когда-нибудь дойдет... - Он замурлыкал себе  под  нос,
прихватив зубами клок бороды.
   - Теперь я  бы,  пожалуй,  поработал.  Если  тебе  по-прежнему  нужно
идти...
   Элен быстрым шагом направилась к двери. Тэд выдвинул  другой  ящик  и
принялся, как это было ему свойственно, рыться в каких-то бумагах. Когда
она взялась за ручку, он поднял глаза и спросил:
   - Ты не станешь сниматься в "Эллис", не передумаешь?
   - Поэтому ты меня и привел сюда - чтобы я передумала?
   - Подумал, вдруг это поможет. - Нет, Тэд.
   Она ожидала новых доводов, повторных уговоров, но не услышала ни тех,
ни других.
   - Что ж, нет так нет, - сказал он беззаботно. -  Сейчас  ты  на  меня
злишься, так что не время говорить  об  этом.  Можно  и  подождать.  Все
остается в силе...
   - Тэд, я не собираюсь менять решение, тем более теперь.
   - Вот как? -  улыбнулся  он.  -  Господь  бог  тоже  снимает  фильмы,
представь себе. В них полно образов, как и в моих  картинах.  Прекрасный
танец со сложными  фигурами.  Тебе  не  предсказать,  чем  кончатся  мои
фильмы. Не предскажешь ты и будущего. Откуда ты  можешь  знать,  что  не
передумаешь? Через год? Через два? Через десять лет?
   Элен изумленно на него посмотрела.
   - Тэд, ты ведь не веришь в бога. А я не  верю,  что  ты  готов  ждать
десять лет, чтобы снять меня в "Эллис".
   - Отчего же, готов. Терпения у меня достанет. Ну,  может,  не  десять
лет. Там поглядим. - Он сверился с часами. - Пожалуй, не буду  работать.
Может, еще успею досмотреть "Третьего человека". Я поднимусь с тобой.
   - Не успели они войти в студию, как Тэд плюхнулся на скамью и включил
телевизор. Элен направилась к террасе, Тэд даже не проводил ее взглядом.
   На  экране  начинался  финальный  эпизод,  который  Тэд  пересказывал
раньше. У Элен это вызвало подозрения, и она задалась вопросом, уж не  с
умыслом ли он подгадал время: это было вполне вероятно - от  Тэда  можно
всего ожидать. Правду ли говорил он ей и всю ли правду? Тогда она верила
каждому его слову, но теперь начала сомневаться. С тем  же  успехом  Тэд
мог разыграть всю сцену, чтобы уговорить ее сниматься.
   Она повернулась и бросила взгляд  на  экран.  Сейчас  Алида  Валли  в
последний раз пройдет по длинной аллее -  и  навсегда  уйдет  из  кадра,
уйдет  из  чьей-то  жизни.  Элен  почувствовала,  что  ее   захлестывает
совершенно невероятное ликование, ей не терпелось покинуть эти стены, не
терпелось покинуть Тэда.
   - Прощай, Тэд, - сказала она.
   Тэд не обернулся, только махнул розоватой рукой.
   Элен  вышла  на  террасу,  вздохнула  полной  грудью,  посмотрела  на
открывшиеся внизу чашу долины и город и подумала: "Я  свободна.  Мне  не
нужно  здесь  оставаться.  Не  нужно  сниматься  в  фильме.   Не   нужно
возвращаться домой к человеку, за которого я не должна была выходить.  Я
могу отправиться куда угодно и делать все, что  захочется".  Впервые  за
пять лет будущее лежало перед нею - пустынное и  свободное.  Она  быстро
пересекла террасу и у лестницы оглянулась в последний раз.
   Алида Валли  шла  по  аллее  кладбища;  Джозеф  Кот-тон  напрасно  ее
дожидался, а Тэд, сгорбившись над часами, засекал протяженность эпизода.
***
 
   Уйти из кадра. Уйти  из  чьей-то  жизни.  Она  остановилась  у  своей
машины, которую  припарковала  в  конце  длинной  извилистой  подъездной
дорожки к дому Тэда. Автомобиль, черный "Маллинер Бентли Континентал"  с
сиденьями, обитыми светло-бежевой кожей, был уникальный, единственный  в
Голливуде. На нем, как и на многих других  вещах,  она  остановила  свой
выбор, потому что он напоминал ей об Эдуарде. Не просто из-за того,  что
машина и сама по себе была прекрасна или что Элен любила  ее  водить,  а
потому, что за рулем она как бы ощущала рядом его присутствие.
   Она села в автомобиль, ругая себя  за  неуместные  мысли,  и  поехала
вниз, набирая скорость. У выезда на узкую дорогу, что, петляя, вилась по
дну каньона между скалами, она притормозила.  На  обочине  дороги  стоял
"Форд", а перед ним, подняв к глазам фотоаппарат, - худой, нездоровый на
вид мужчина с узким лицом, похожий на хорька. Тот самый, что заснял ее в
Форест-Лоун; тот самый, что неотвязно преследовал ее  последние  месяцы.
Она услышала щелчок камеры, нажала на ручной тормоз и вышла  из  машины.
Тощий фотограф начал отступать к "Форду"; Элен двинулась на него,  и  он
остановился. Она была на голову выше мужчины,  и  тот  опасливо  на  нее
поглядывал. Элен протянула руку:
   - Дайте фотоаппарат.
   Он попятился и вжался спиной в багажник "Форда".
   - Не затевайте скандала. Я ничего плохого не делал. Это  моя  работа.
Я...
   - Я сказала - дайте фотоаппарат.
   Он прижат аппарат к груди и заговорил с подвыванием:
   - Послушайте. Только не нужно скандалить. Вы  не  имеете  права.  Нет
такого закона...
   Элен внезапно вцепилась  в  фотоаппарат  и  вырвала,  застав  мужчину
врасплох. Затем  отскочила  на  обочину,  оказавшись  на  краю  пропасти
глубиной в несколько сотен футов. Тощий репортер кинулся было следом, но
благоразумно  остановился.  Элен  открыла   крышку,   извлекла   пленку,
засветила  и  бросила  вниз,  в   кусты.   Потом   отдала   фотоаппарат,
повернулась, молча села в "Бентли" и выжала  скорость.  Мужчина  остался
стоять, провожая ее взглядом; он дрожал, его прошиб пот.
   Она неслась как угорелая, срезала  повороты  на  полной  скорости.  В
полумиле  от  дома  она  резко   затормозила,   машина   подпрыгнула   и
остановилась.
   Элен сидела за рулем,  переводя  дыхание,  одна  на  пустынной  узкой
дороге под не правдоподобно синим, как на  пленке  "Техниколор",  небом.
Потом подняла руку и поглядела на знаменитый бриллиант - она  продолжала
носить подаренное к помолвке кольцо.  Сняла  кольцо.  Сняла  обручальное
колечко.  Подержала  в  пальцах  -  они  блеснули   на   солнце   -   и,
размахнувшись, изо всех сил швырнула прочь. Кольца взлетели, сверкнули и
исчезли в кустах на склоне холма.
   Не повернув головы, Элен тронулась с места; остаток пути она проехала
медленнее.
   В доме стояла тишина. Она  торопливо  вошла,  начала  звать  Кэт,  но
замолкла, вспомнив, что их с Касси нет дома и придут они еще  не  скоро.
Элен замерла посреди холла, ощутив, что  обуревающие  ее  противоречивые
чувства вдруг вылились в непереносимое одиночество. Оно накатывало волна
за волной, заполняя все ее существо, но она не желала ему поддаваться, а
потому поступила как в детстве - не двигаясь,  попыталась  его  одолеть,
прогнать холодным усилием воли.
   Убедившись, что самообладание к ней  вернулось,  Элен  направилась  к
гостиной. Дробь ее каблучков эхом отдавалась от старых  каменных  плиток
пола. Она повернула ручку и толкнула дверь,  одновременно  подумав,  что
они с Кэт переедут из этого дома в другой:  слишком  много  призраков  в
этих стенах, и не только Ингрид Нильсон, но и ее собственных.
   Прямо напротив двери у противоположной стены в кресле сидел  мужчина.
Он, должно быть, услышал ее шаги -  весь  его  вид  выражал  напряженное
внимание. Он подался вперед, вцепившись в ручки кресла, обратив  лицо  к
двери. Элен остановилась. Эдуард молча поднялся из кресла.
   Они застыли, глядя друг на друга. Встреча так потрясла Элен, что  она
не в силах была ни пошевелиться, ни заговорить. Она смотрела на  него  в
упор, и тишина, казалось ей,  гремит  у  нее  в  ушах,  готовая  вот-вот
разрядиться взрывом. Эдуард поднял и уронил руку.
   Высокий брюнет в черном костюме; рука, когда он ее поднял, дрожала. В
проясненности потрясения она на  миг  увидела  его  как  в  перевернутом
бинокле - далеко-далеко и отчетливо до последней мелочи: родной до боли,
совсем чужой. Она разглядывала его черты, словно видела их впервые.  Это
волосы; это крылья носа, овал щеки; это линия губ.
   Слова,  предложения,  фразы  клубились  у  нее  в  голове  и  куда-то
проваливались, оставляя после себя пустоту.  Комната  расплылась,  затем
внезапно и  резко  обрела  четкость,  и  в  эту  секунду  Элен  испытала
безграничную радость, какую нельзя было выразить  никакими  словами,  от
которой замерло сердце и все кругом погрузилось в  оцепенение.  И  тогда
Элен ощутила, как эта  радость  высоковольтной  дугой  неимоверной  силы
перекинулась через разделяющее их пространство и замкнулась на  Эдуарде.
Радость настолько могучая, неодолимая, безумная и  совершенно  дурацкая,
что Элен начала улыбаться - не в силах не улыбнуться, -  и,  видимо,  он
почувствовал то же самое, потому что в этот миг глаза у него загорелись,
и он улыбнулся в ответ.
   Он  шагнул  к  ней,  остановился,  согнав  улыбку  с  лица.  Прямота,
сдержанность, привычка скрывать сильные чувства и небрежная легкость,  с
какой он это делал, - она  мгновенно  распознала  все  эти  достоинства,
которые так в нем любила.
   Лицо Эдуарда было отнюдь не бесстрастным,  но,  когда  он  заговорил,
голос прозвучат спокойно и ровно:
   - Я убеждал себя, что в один прекрасный день ты мне напишешь.  Или  я
подниму трубку и услышу твой голос. Или войду в комнату  и  увижу  тебя.
Все пять лет я повторял себе это каждый день...
   - Но я написала, Эдуард, я и в самом деле написала тебе...
   Она шагнула к нему и тоже остановилась.
   - Знаю. Я прилетел, как только получил твое письмо.  Ты  ведь  знала,
что так и произойдет. Ты не могла сомневаться -  ни  на  секунду.  -  Он
сделал паузу. - Скажи мне, что знала. Скажи мне...
   - Конечно, знала. И знала всегда. - Она посмотрела ему в глаза,  хотя
едва его видела: перед ее взором внезапно опустилась завеса  тьмы.  -  Я
знала, но потом подумала...
   - Эти мысли мне знакомы, - произнес он с ноткой самоиронии в  голосе,
совершенно не отвечавшей выражению его глаз. - Они не  в  счет.  Они  не
имеют значения. - Он помолчал. - Может быть, подойдешь поближе?
   Элен подошла.
   - Еще ближе.
   Она сделала еще один шаг. Теперь  они  стояли  вплотную,  глядя  друг
другу в лицо. Замерло время; замерла комната; замер весь мир. И тогда он
ее обнял и так сильно прижал к груди, что она ощутила биение его сердца.
   - Ты знала, что я тебя разыскивал? Знала?
   Вопрос прозвучал позже, много позже. На протяжении долгого полета  из
Парижа  Эдуард  хорошо  обдумал,  что   он   ей   скажет   и   в   какой
последовательности,  но,  как  выяснилось,  все  начисто  забыл.   Фразы
всплывали в памяти с какой-то лихорадочной быстротой и тут же камнем шли
на дно. Он понимал: все его слова и то, что он пытался ей  высказать,  -
все звучит совсем не так, словно  задом  наперед,  и,  вероятно,  только
сбивает ее с толку, но его это нимало не тревожило. От прошлой недели он
вне всякой связи перескакивал в прошлый год. Он поведал ей про Мадлен  и
Энн Нил - да, верно, - но еще не успел рассказать  о  снимках  Кэт  и  о
подарках, что откладывал к тому дню, когда Элен вернется к нему вместе с
его дочерью; не рассказал о том, как снова и снова приходил в  маленькую
церковь Святого Юлиана; или о том, как стоял на  берегу  в  Сен-Тропезе,
смотрел на море и чувствовал,  что  к  нему  возвращается  безвозвратно,
казалось бы, утраченная надежда. Они сидели рядом, но он вдруг вскочил и
принялся расхаживать по комнате, а  слова  лились  беспорядочным  бурным
потоком. Потом он почувствовал, что не может, не стерпит не быть  с  нею
рядом, вернулся на место, сел и взял ее руки в свои.
   Элен смотрела  на  него  блестящими  от  счастья  глазами.  Она  тоже
пыталась  о  чем-то  ему  поведать,  что-то  объяснить,  но  у  нее  это
получалось не лучше, чем у него. Они начинали говорить разом, замолкали,
начинали опять и, сообразив в тот же миг, улыбались друг другу.  Наконец
Элен зажала уши.
   - Ох, Эдуард, ты так торопишься. Я не успеваю следить. Прошло столько
лет, а теперь кажется, будто мы и не расставались. Будто ты  всегда  был
со мной...
   - Я и был с тобой, в известном смысле...
   - Кажется, будто я только вчера уехала  из  замка  на  Луаре.  -  Она
вздохнула и взяла его за руку. - Эдуард, я удрала из твоего дома тайком,
это было  так  гнусно.  Мне  хотелось  остановиться.  Хотелось  оставить
записку. Хотелось все объяснить, но объяснять было страшно...
   - Милая. Напрасно ты это сделала. Да будь это даже не мой  ребенок  -
как бы, по-твоему, я себя повел, если б ты мне сказала?
   - Не представляю. - Она покачала головой. - Не  представляю,  Эдуард.
Я, вероятно, боялась, что ты меня разлюбишь.
   - Никогда больше так не думай. - Он ее обнял. - Этого не  могло  быть
тогда, это вообще невозможно. - Он помолчал  и  ласково  притянул  ее  к
себе. - Ты не знала тогда, что я тебя разыскивал?
   Она широко раскрыла глаза:
   - Разыскивал? Меня? Когда я исчезла из замка? Но...
   Эдуард объяснил, взяв ее руки в ладони. Рассказал, как в конце концов
напал на ее след, как приезжал в Рим.  Рассказал  о  своем  разговоре  с
Тэдом.
   Она молча слушала и все больше  хмурилась.  Когда  он  закончил,  она
залилась румянцем и вскочила на ноги.
   - Ненавижу Тэда! - выйдя из себя, внезапно крикнула она. -  Ненавижу.
Он злой. Мне он так ничего и не сказал. Он хочет  распоряжаться  людьми,
строить за них их жизнь, словно они персонажи из его фильма.
   Она замолчала, поглядела на Эдуарда, и лицо у нее  разгладилось.  Она
вернулась на место, села, взяла его за руку и сказала просто:
   - Тэд - дурак. Все, что он тебе там наплел, - все неверно. Понимаешь,
Тэд бывает прав в разных житейских мелочах,  но  ошибается,  когда  речь
заходит о большом и значительном. В конце концов до меня это дошло.  Это
можно заметить по его работам; его картины говорят об этом.
   Эдуард посмотрел на нее долгим взглядом.
   - Так он ошибался - в отношении тебя?
   - Ошибался. Клянусь тебе. - Она замялась. - Помнишь нашу первую  ночь
в Сен-Клу?
   - Еще бы не помнить, - улыбнулся Эдуард.
   - Я была с тобой очень честной, я это знаю. Но помнишь -  я  сказала,
что хотела бы остаться с тобой, в ту минуту, как мы познакомились?
   - Помню.
   - Ну так  вот,  от  этих  слов  я  никогда  не  отказывалась.  -  Она
наклонилась к нему. - Если  бы  ты  разыскал  меня  в  Риме  и  попросил
вернуться - я бы вернулась. Я бы не смогла отказать,  узнав,  что  нужна
тебе. Вот так-то. - Она помолчала. - Эдуард, я старалась тебя не любить.
Очень сильно старалась. Я пыталась быть  Льюису  хорошей  женой,  всякая
мысль о тебе казалась мне злой изменой. - Она печально покачала головой,
- Я ставила себе идиотские задачи. Говорила, например: не буду думать об
Эдуарде весь день. Два дня...
   - И удавалось? - нежно спросил Эдуард.
   - Нет. Не удавалось. Мне казалось, я делаю это  потому,  что  вижу  -
Льюис знает о моих мыслях и из-за этого несчастен. Но истина заключалась
в другом: как бы я ни открещивалась от них, словно от нечистой силы, они
меня не оставляли.  Потому  что  на  самом  деле  я  не  хотела  от  них
избавляться. Я хотела сберечь их. Сердце подсказывало: убив эту  любовь,
я тем самым убью и себя...
   Она замолчала и, тихо вскрикнув, еще крепче сжала ему руку.
   - Ох, Эдуард, ну почему ты не пришел ко мне? Почему  не  написал,  не
позвонил, не...
   - Этого, Элен, мне хотелось больше всего на свете, честное слово.  Но
я считал... что не должен. Понимаешь, порой я ни секунды не  сомневался,
что ты не сможешь забыть, и думал: если предоставить тебе свободу,  если
ты добьешься всего, чего, видимо, хотела добиться, тогда -  когда-нибудь
- ты по своей доброй воле вернешься ко мне или напишешь... - Он помолчал
и добавил:
   - То были лучшие минуты. Когда я в это верил.
   - А другие минуты - что в них?
   - Ну, другие. О них я предпочёл бы  не  вспоминать.  Ведь  все  могло
оказаться самообманом - и тому было много причин. Я это понимал. Ты была
замужем за другим и вполне могла быть счастлива в браке.  Один  человек,
встречавшийся с вами, мне даже говорил, что так оно и есть. Вот про  Кэт
- этого я не понимал: как ты могла с нею так поступить? Разве что хотела
полностью исключить меня из своей жизни, разве что наша встреча была для
тебя в порядке вещей, эпизодом, о котором можно забыть. - Он помолчал. -
Разве что ты - это не ты, а какая-то совсем другая  женщина.  Но  всякий
раз, когда я был готов убедить себя в  этом  -  тысячью  доводов,  очень
разумных,  очень  веских,  -  я  останавливался.  Потому  что   не   мог
поверить... Я знал, что не ошибся в тебе.
   Он умолк. Элен увидела в его глазах боль и потупилась, но он заставил
ее поднять голову и ласково спросил:
   - Ты ведь звонила мне? Я понял, что это ты.  Три  гудка  -  и  отбой.
Только однажды ты не повесила трубки. Ты слышала, как я назвал  тебя  по
имени?
   - Да