мпании
де Шавиньи - она увидела мсье Блока и Тампля,  его  соперника.  Лица  из
недавнего прошлого. И более далекого - Уильям, брат  Изобел,  с  которым
Элен знакома не была; группа студенческих друзей Эдуарда;  представители
министерств;  парламентские  депутаты;   видные   представители   других
компаний, коллеги с Парижской биржи; знакомые из Лондона, из Парижа,  из
Нью-Йорка. Она видела и не видела их, она Слышала  и  не  слышала  слова
священника.
   Под конец службы  пошел  дождь,  сперва  чуть-чуть,  потом  припустил
сильнее. Двое-трое озабоченно взглянули на небо. Луиза застонала. Кто-то
вложил в руку Элен нелепую  лопаточку  с  кучкой  земли.  Тяжелые  капли
падали на  ее  голову,  на  полированный  гроб  Эдуарда,  на  серебряную
табличку с выгравированным на ней  его  именем.  Элен  ссыпала  землю  с
лопатки себе в руку, на мгновение ощутила ее прохладу и тяжесть, а потом
рассыпала ее ровным движением, ради Эдуарда сдержав дрожь в руке.
   Церемония завершилась,  люди  начали  расходиться,  и  она  физически
ощущала их смущение. Смерть вызывает в людях неловкость,  подумала  она.
Кристиан взял ее под руку. Он и Саймон Шер повели ее прочь. Один раз она
остановилась и поглядела через  плечо.  Сознательным  усилием,  напрягая
волю, душу и тело, она послала Эдуарду свою любовь, как посылала  прежде
при других обстоятельствах и  через  другие  расстояния.  Узкие  колонны
кипарисов согнулись под ветром и распрямились; туча, застилавшая солнце,
уплыла, и на миг небо заполнилось влажным сиянием. Элен отвернулась.
   Спокойствие было здесь, оно не покинуло ее.  И  служило  ей  защитой,
пока  она  пожимала  множество  рук,   выслушивала   множество   кратких
соболезнований,     пока     те,     кто     уезжал,     группировались,
перегруппировывались и уходили.
   Последним был высокий массивный мужчина с бледным лицом и глазами под
тяжелыми веками. На нем был корректнейший траур. У могилы он  стоял  без
шляпы, то ли пренебрегая дождем, то ли не замечая его, держась  сзади  и
несколько в стороне. Потом она видела,  как  он  говорил  с  Луизой.  Но
Луиза, плача, сразу же ушла в дом.
   Теперь  этот  мужчина  двинулся  к  ней,  остановился   и   корректно
наклонился над ее рукой.
   Она его не узнала и глядела на него сквозь свое спокойствие, почти не
видя.
   - Примите мои искреннейшие соболезнования, мадам. - Он выпрямился.  -
Ваш покойный супруг и я когда-то работали вместе. Много лет назад.
   Заметив, что ее лицо ничего не выразило, он наклонил голову.
   -  Филипп  де  Бельфор,  -  сказал  он,  почтительно   попятился   и,
повернувшись, зашагал прочь по узкой дорожке.
   Элен смотрела, как он  идет  к  воротам,  где  стоял  большой  черный
"Мерседес". Отойдя подальше и, возможно, решив, что  на  него  никто  не
смотрит (он предварительно оглянулся через  плечо),  Филипп  де  Бельфор
приподнял зажатый в руке  зонт,  старательно  раза  два  встряхнул  его,
раскрыл и поднял над головой. Под защитой  зонта  он  прошел  оставшееся
расстояние до своей машины и сел в нее, больше не посмотрев назад.
 
*** 
 
   После этого она жила -  не  жила.  Стеклянное  спокойствие  редко  ее
покидало; она функционировала, глядя на  мир  с  отрешенностью,  которая
оставляла ее, только когда она была дома или совсем одна.
   Время ползло и ползло, один долгий день переходил  в  другой.  Вчера,
сегодня, завтра. Осень сменилась зимой, зима - весной.  Она  следила  за
сменой   времен   года,   смутно   досадуя    на    предсказуемость    и
последовательность этих переходов. Как-то рано утром, когда они приехали
на Рождество в Куэрс, она ушла далеко за пределы парка  по  дорожке  для
верховой езды к холмам, протянувшимся к западу. Ночью выпал снег, и  она
первая шла там, оставляя цепочку следов в белом похрустывающем  покрове.
Было  очень  холодно.  Когда  она  наконец  остановилась   на   вершине,
расстилавшийся  перед  ней  пейзаж  показался  ей   под   снегом   почти
незнакомым. Земля была белой; деревья рощи стояли черные и обнаженные на
фоне тускло-серого неба, грозящего новым снегопадом. И она вспомнила  то
утро,  когда  стояла  в  холодной  лондонской  комнатушке,  смотрела  на
заснеженную улицу и впервые в ней шевельнулся ее ребенок.
   Она повернулась и печально пошла назад, вновь ощущая, как ощущала все
эти месяцы, что в  ней  что-то  сломалось,  погибло  и  никогда  уже  не
пробудится вновь. Она постояла и снова пошла,  выбрав  дорожку,  которая
вела через парк. Среди тисов она снова остановилась, думая об Эдуарде, а
затем ее мысли обратились в прошлое через года и  года;  Эдуард,  Льюис,
Билли. Три смерти. Три гибели. Она  обломила  сосульку  с  ветки,  сняла
перчатку  и  положила  на  ладонь  ледяной  цилиндрик,  сверкающий,  как
брильянт, который она носила на пальце. Вскоре тепло ее  кожи  растопило
ледышку, она  повернулась  и  пошла  к  дому,  к  другим  воспоминаниям,
ожидавшим ее там.
   Другие люди приспосабливались - она знала, что  это  называется  так.
Она видела, как они следят за ней,  всматриваются,  ждут  минуты,  когда
уловят сигнал, что теперь опять  можно  вести  себя  как  прежде.  Жизнь
продолжалась, люди  забывали,  и  это  ее  не  оскорбляло.  Она  и  сама
старалась вести себя как всегда. Возможно, ей  что-то  и  удавалось:  во
всяком случае, те, кто не знал ее очень близко, видимо, принимали все за
чистую монету. Но Элен ощущала себя полумертвой.
   ...Она видела, как ее дети приняли свою потерю, что  было  неизбежно.
Люсьен, жизнелюб, оправился первым.  Понять  состояние  Александра  было
труднее: он был еще слишком мал. Вначале он все спрашивал,  где  папа  и
когда он приедет. Но с течением  времени  почти  перестал  задавать  эти
вопросы, а весной в Париже, когда Элен как-то вечером поднялась  к  нему
пожелать спокойной ночи, он взял ее за руку и сказал:
   - Папа больше не приедет, правда?
   - Да, Александр.
   В тоне его была грусть, но не  протест.  Он  улегся  поудобнее.  Элен
наклонилась и поцеловала его. Она любила Александра до боли,  испытывала
огромную  потребность  оберегать   его.   Любила   за   ласковость,   за
медлительность, за то, что он поздно начал ходить и говорить, за то, что
он  был  вылитый  Эдуард.  Выпрямившись,  когда  он  закрыл  глаза,  она
подумала: "Наш последний ребенок". У нее навернулись слезы:  она  знала,
что детей у нее больше не будет.
   Кэт горевала непримиримее и  яростнее  младших  братьев  -  она  была
достаточно  взрослой,  чтобы  понять  свою  потерю.  Это  общее  чувство
невозвратимой утраты вновь их сблизило. Но у Кэт тоже была  своя  жизнь.
Она настояла на том, что будет учиться в английском пансионе, потому что
его выбрал для нее отец. Она освоилась там, начала  заводить  подруг,  и
Элен  боялась  обременить  ее  прошлым,  с  которым  слилась,  и  потому
сознательно старалась отвлекать Кэт от подобных мыслей  и  воспоминаний,
поощряла сосредоточиваться на будущем.
   Сама она продолжала жить. Продолжала заниматься своей работой, но без
Эдуарда все это утратило смысл и вызывало в  ней  отвращение.  Некоторое
время в первый  год  после  смерти  Эдуарда  она  продолжала  заниматься
коллекцией  Выспянского  и  посещать  заседания  правления  компании  де
Шавиньи. Теперь она сидела в кресле Эдуарда во главе стола.
   Прежде эти заседания интересовали ее, глубоко занимали. Но  теперь  в
своей отчужденности  она  испытывала  к  ним  нарастающую  брезгливость.
Политика, маневрирование - какими мелочными выглядели они  теперь!  Даже
принятые  решения  казались  бессмысленными:  какая  была  бы   разница,
приходило ей в голову, если  бы  они  выбрали  не  этот  курс,  а  прямо
противоположный?
   Осенью 1974 года она перестала бывать на заседаниях. Когда Саймон Шер
приезжал к ней для решения вопросов, настолько важных, что они требовали
ее утверждения, она апатично выслушивала его, пропуская его доводы  мимо
ушей, но чаше всего просто спрашивала, какое решение получило  поддержку
большинства, и утверждала его.
   Даже когда  он  сказал  ей,  что  по  ряду  причин,  вполне  весомых,
следующую  коллекцию  Выспянского  правление   пока   рассматривать   не
намерено, она согласилась. Саймон Шер, который был против, посмотрел  на
нее очень внимательно.
   - Вы знаете, Элен, тут последнее слово за вами, - сказал он негромко.
- Я не ожидал, что вы уступите. То есть в этом.
   Она раздраженно отвернулась, потому что услышала в его голосе упрек.
   -  Элен,  кроме  ваших   собственных   акций,   вы,   как   опекунша,
распоряжаетесь и акциями своих детей. По  сути,  до  их  совершеннолетия
компания находится в ваших руках, как прежде в  руках  Эдуарда.  Я  могу
лишь убеждать правление. Ваши возможности гораздо шире.
   - Но ведь это только отсрочка.
   - В данный момент так.
   - Значит, я согласилась на отсрочку. Вот и все.
   - Вы не придете на следующее заседание, Элен?
   - Предпочту остаться дома.
   Он простился с ней, больше не настаивая. Три дня спустя к ней  явился
Выспянский попросить, чтобы  она  вступилась  за  коллекцию.  Когда  она
ответила отказом, он уставился на нее  как  оглушенный.  На  секунду  ей
почудилось, что он разразится гневными упреками, но он промолчал. Лицо у
него было печальным, и он покачал головой.
   - Эдуард верил в мою работу. Он боролся за нее. Он боролся за меня. И
я всегда думал, что вы... - Он  оборвал  себя  на  полуслове  и,  увидев
выражение на ее лице, извинился.
   - Простите, - сказал он неуклюже.  -  Я  понимаю.  Мне  не  следовало
надоедать вам этим.
   Но на этом упреки не кончились. Касси внезапно  набросилась  на  нее,
когда Элен равнодушно согласилась с ее мнением  о  том,  что  в  ведении
хозяйства следует кое-что изменить.
   - Когда ты наконец очнешься? - Касси совсем побагровела. - Живешь как
во сне. Ты думаешь, он бы этого хотел? Да никогда, можешь мне поверить!
   Это ее ранило. Оставшись одна, она заплакала  сердитыми  безнадежными
слезами. Но на следующий день ее вновь окутало спокойствие, и она начала
избегать Касси. опасаясь новой вспышки.
   Но самые яростные упреки она выслушала от Кэт, когда та  приехала  во
Францию на летние каникулы и узнала, что вопрос о коллекции  Выспянского
снова отложен. Она, как делала часто, навестила Флориана  в  мастерской,
чтобы выпить у него чаю, а вернувшись домой, гневно ворвалась в  комнату
Элен.
   - Флориан говорит, что его коллекции опять не дали хода. Я  знаю,  он
думает, что она так и останется в эскизах. Он этого  не  говорил,  но  я
знаю, он так думает! Что ты делаешь, мама? Почему ты это допускаешь?
   - Так решило правление. Они считают, что разумнее...
   - Ну и пусть считают! Будь папа жив, этого не случилось бы.  Папа  не
допустил бы. Работа Флориана была ему дорога! Я думала, и тебе  тоже!  А
ты просто сидишь тут и ничего не делаешь. Это ужасно! Трусливо... -  Она
почти кричала. - Мама, пожалуйста...
   - Кэт, ты не понимаешь...
   - Нет! Я все понимаю! - Кэт раскраснелась, глаза блестели от гнева  и
слез. - Все! Папа умер. А ты сдалась...
   Она выбежала из комнаты, хлопнув дверью.  Элен  продолжала  стоять  в
задумчивости. На следующий день она  послала  за  Саймоном  Шером  и  за
Кристианом.
   - Существует ряд факторов...  -  Саймон  Шер  сидел  напротив  нее  в
гостиной дома в Сен-Клу. Кристиан удобно  расположился  справа  от  нее,
внимательно слушал и одну за другой курил русские сигареты. - Во-первых,
несколько человек внутри компании ведут борьбу  за  власть.  В  основном
Тампль  и  Блок,  но  есть  и  другие.  Я  этого  ожидал,  и  все  можно
сбалансировать, как делал Эдуард.  И  Тампль,  и  Блок  нужны  компании.
Просто  обоим  следует  внушить  без  оговорок,  как  далеко  они  могут
заходить. Как только они поймут и смирятся, полагаю, больше они не будут
причинять хлопот.
   Он умолк и взвешивающе посмотрел на Элен.
   - Однако есть еще одна проблема, и более серьезная. Ваша свекровь  не
говорила с вами о своих акциях?
   - Луиза? Нет.
   - Ей принадлежат десять процентов акций де Шавиньи, что дает ей право
на место в правлении...
   - Держу пари, она им ни разу не воспользовалась, - вставил  Кристиан,
и Шер улыбнулся сжатыми губами.
   - Да. Ни разу. Но речь не об этом. Она хочет передать  свои  акции  и
место в правлении другому  лицу.  Своему  другу,  который,  по-видимому,
очень удачно спекулировал недвижимостью  в  Испании  и  Португалии.  Его
зовут Филипп де Бельфор.  -  Он  посмотрел  на  Элен.  -  Кажется,  ваша
свекровь вкладывала крупные суммы  в  его  португальские  предприятия  с
большой для себя выгодой. Он связан с неким Нервалем. Густавом Нервалем.
   - Не верю! - Кристиан выпрямился в кресле. - Муж скорпионши.
   - Нерваль? - Элен сдвинула брови. -  Я  с  ним  встречалась.  Но  мне
казалось... был какой-то скандал. Он - акула. Солидной такая фирма  быть
никак не может...
   - Бесспорно, но в настоящий момент они преуспевают,  -  сухо  ответил
Шер.
   - Но Луиза не вправе это сделать! - Элен гневно встала. -  Юридически
не вправе. Она не может передать свои  акции  этому  человеку  и  вообще
никому. Они у нее в пожизненном владении и теперь, после смерти Эдуарда,
должны от нее перейти прямо к детям.
   - А! Не сомневаюсь, она отлично это знает. Просто уловка. Она  хочет,
чтобы де Бельфор стал членом  правления  де  Шавиньи,  и  твердо  решила
протащить его  туда.  Это  ее  первый  ход.  За  ним  последуют  другие.
Последнее время она устраивала небольшие званые обеды, вы не слышали,  я
полагаю? Для Тампля. Для Блока. Чтобы они возобновили  знакомство  с  де
Бельфором...
   - Возобновили? Но кто он?
   Шер уловил властную ноту в голосе  Элен  и  улыбнулся  про  себя.  Он
ответил на ее вопрос четко и  осмотрительно,  а  кончив,  удовлетворенно
откинулся в кресле.
   - Это  случилось,  когда  Эдуард  в  первый  раз  намеревался  купить
Ролфсоновские отели. Я тогда был в Америке, но, разумеется, в  Париже  и
Лондоне это было широко известно. Я просмотрел все  документы  -  Эдуард
ничего не пропустил. На некоторое время де Бельфор уехал в Южную Америку
и вернулся в Европу  лет  десять  назад.  С  тех  пор  он  ограничивался
Испанией и Португалией. И, насколько  мне  удалось  выяснить,  все  годы
поддерживал связь с Луизой, хотя, полагаю, об этом Эдуард не знал.
   -  Де  Бельфор!  Кассий  компании!  Теперь  я  вспомнил.  -  Кристиан
возбужденно наклонился вперед. - Ну да же! Эдуард всегда говорил...
   - Он был на похоронах, - перебила Элен. - Вы не помните? Был дождь, и
он подошел ко мне последним.
   - Он вернулся  во  Францию,  более  или  менее  насовсем.  Обхаживает
сотрудников компании вроде Там-пля, которые не знают, какой сделать ход.
Коллекции Выспянского всегда встречали определенное  сопротивление,  но,
полагаю, вы убедитесь, что нынешний антагонизм во многом разжигается им.
Он  всегда  был  против  этого  отдела,  он  умен  и  умеет  быть  очень
убедительным. Разумеется... - Он скромно опустил взгляд на свои  руки  и
растопырил пальцы. - Разумеется, будет не  так  уж  трудно  сделать  его
положение тут не слишком  приятным.  И  даже  весьма  неприятным.  Среди
сведений, собранных о нем Эдуардом,  есть  много  таких,  которые  очень
заинтересуют   налоговое   управление.   И,   разумеется,   если    Элен
недвусмысленно объяснит всем  членам  правления,  что  де  Бельфор  даже
порога  компании  не  переступит...  Если  бы  мы  пересмотрели  решение
отложить вопрос о коллекции Выспянского и назначили новый срок. Если  бы
мы заняли твердую позицию и в этом, и во многих других делах...
   Он дал своему голосу замереть, но  еще  некоторое  время  внимательно
разглядывал свои руки, а потом посмотрел прямо в лицо Элен.  Он  вежливо
улыбнулся, и Элен, внутренне  посмеиваясь,  испытывая  нежданный  прилив
энергии, узнала эту улыбку и вспомнила ее.
   - Открытый разгром! - Кристиан вскочил  на  ноги.  -  Разгром!  Я  их
просто обожаю. И Эдуард любил их. Если этот  субъект  как-то  связан  со
скорпионшей или с Луизой, он должен быть омерзительным.  Нам  необходимо
атаковать. Элен, ты обязана атаковать...
   Он замолчал. Элен его не слушала. Ее лицо внезапно ожило.
   - Я столько времени потратила зря, - сказала она медленно. - Теперь я
это вижу. Эдуарда мое поведение возмутило бы. - Она  встала.  -  Саймон.
Кристиан. Я очень сожалею.
   Она замолчала, и Кристиан, не спускавший  с  нее  глаз,  увидел,  как
изменилось выражение ее лица. Сжатые губы, поворот  головы,  решительный
взгляд - в эту секунду он увидел в ней Эдуарда, словно она  родилась  де
Шавиньи, а не получила эту фамилию в браке. Она  повернулась  к  Саймону
Шеру.
   - Саймон, когда следующее заседание правления?
   - Через три недели. Но,  конечно,  вы  можете  назначить  его,  когда
сочтете нужным.
   - А сколько потребуется времени, чтобы отделаться от де Бельфора?
   - Ну, если  бы  мы  встретились  с  ним,  упомянули  бы  кое  о  чем,
разъяснили бы, что ему нет доступа даже в вестибюль, не говоря уж о зале
заседаний, то немного.
   - Неделя?
   - Более чем достаточно, на мой  взгляд.  У  этого  субъекта  инстинкт
самосохранения превосходно развит.
   - Встретимся с ним через неделю. Заседание правления -  через  десять
дней. И я хочу, чтобы был намечен  новый  график  утверждения  коллекции
Выспянского.
   - Отлично! Ах, отлично! - воскликнул  Кристиан.  -  Мне  не  терпится
узнать, что произойдет. Элен, как только вы с Саймоном поговорите с ним,
я приглашаю себя к обеду. Из Лондона прилечу, если понадобится.  Я  хочу
знать все до последней жуткой подробности.
   Кристиан, конечно, любил все  драматичное.  Возможно,  он  предвкушал
великолепное бурное столкновение. В таком случае его ждало разочарование
- Элен поняла это, едва увидела де Бельфора.
   Разговор происходил в кабинете Эдуарда в управлении де  Шавиньи.  Там
все сохранялось так, как было до его смерти, и, когда де  Бельфор  вошел
обычной своей тяжелой походкой, Элен  увидела,  что  он  заметил  это  с
первого взгляда. Он посмотрел на бронзу, на черный письменный  стол,  на
полотно Джексона Поллока. Потом придвинул стул к столу  и  сел  напротив
Элен и Саймона Шера, который выбрал место чуть в стороне от нее.
   Он смотрел на них светлыми глазами из-под тяжелых век,  пока  говорил
Шер, а потом Элен. На его лице не отражалось ничего, и вид  у  него  был
почти скучающий.
   Когда они кончили, он слегка улыбнулся, положил крупные бледные  руки
на стол и царапнул по нему на-маникюренным ногтем.
   - Ну, что же. В таком случае я вернусь в Португалию и Испанию. Там вы
вряд ли можете помешать моей деятельности. И все это действительно у вас
есть?  Знаете,  Эдуард  великолепно  преуспел  бы,   подвизайся   он   в
полицейском государстве...
   Он заметил краску гнева на щеках Элен и, видимо, был доволен: бледное
тяжелое лицо чуть-чуть оживилось, в глазах вспыхнул  блеск,  но  тут  же
погас. Де Бельфор слегка пожал плечами.
   - Я не особенно разочарован. Луиза слишком оптимистично оценивала мои
шансы здесь, но ведь Луиза очень глупая женщина.  Был  момент,  когда  я
думал, что она, пожалуй, права, когда я думал, что смогу,  так  сказать,
заполнить вакуум. Ну а  теперь...  -  Он  помолчал.  -  В  любом  случае
изюминка куда-то исчезла. Было много забавнее действовать  за  кулисами,
тайком приезжать во Францию, давать советы Луизе, пока был жив Эдуард. К
тому же дела у нас идут прекрасно - у нас  с  Нервалем.  Вернуться  сюда
сейчас... боюсь, это могло бы стеснить мой стиль...
   Элен наклонилась над столом.
   - Прежде чем вы уйдете, - сказала она, - мне хотелось бы  задать  вам
один вопрос. Почему вы всегда возражали  против  коллекций  Выспянского?
Почему вы всегда возражали против этого отдела компании? Вы не глупы.  И
я не могу поверить, что вы не понимаете всю его важность.
   Де Бельфор снова слегка улыбнулся и посмотрел на нее с  чуть  большим
интересом, чем раньше.
   - Почему? Полагаю, вы знаете ответ. Да