, и мальчик лет двенадцати с черным  клоком волос
"на счастье" совсем похож был на Фархад-гусана...
     Сотник Исфандиар увидел, как смотрит Авраам на мальчика, и  вздохнул. В
обычном  бою не задумываясь положил бы он жизнь за  друга и родственника. Но
именем предержащей власти  уволокли тогда Фархад-гусана, и  не положено было
за него вступаться. Бессильна перед властью арийская казарменная отвага...
     Все же заняли в конце концов местные дехканы пустующую  землю за рекой,
ничего не выделив  односельчанам  из людей-вастриошан. Новый  раб появился в
семье  сотника  помимо Ламбака.  И еще  пара приземистых мидийских  быков  с
громадными желтыми рогами.
     Вдвое  больше  стало поле  Исфандиара.  Черные,  сверкающие под солнцем
комья  выворачивала   двуручная  соха,  за   которой  шел   теперь   раб  из
соседей-земледельцев,  продавшийся на  пять  лет  в семью  сотника.  А перед
глазами Авраама все вспыхивали равномерно поднимавшиеся и опускавшиеся  мечи
азатов, когда  не пускали  они к  переправе красных деристденанов.  С голой,
пугающей ясностью понял вдруг он,  какая страшная сила истории тагтся в этом
увеличенном поле, новом рабе и паре оыков...
     194


     Добрые арийские глаза сотника Исфандиара прямо смотрели на него. Только
теперь Авраам увидел, что тот постарел. К груди Исфандиара прижался  головой
Авраам, и далекое отцовское тепло вспомнилось ему...
     В виду  Ктесифона догнал Авраам  посольский караван,  и Барсук  недобро
скосил глаза в его сторону. Черные птицы с грязными клювами реяли  прямо над
городом...
     В  день   возвращения   поволокли  крючьями  возглавлявшего  посольство
шахрадара,   а  Барсука   сделали   великим   эрандиперпатом.  Возле  самого
эранспахбеда  и  артешта-рансалара Сиявуша  сел он в Царском Совете. И сзади
Сиявуша сидел уже безымянный черный человек...
     Прямо из Царского Совета утащили шахрадара.  Раздвинулась завеса в нише
за спиной, и крючья подхватили его  под горло. В один миг это произошло, как
в арийской притче. Пустая синяя подушка еще хранила вмятину от его тела...
     Не  до  Авраама было  главе  царских  писцов Фаруду. Какого-то  черного
диперана прислали от пайгансалара, и тот не спускал с Фаруда ожидающих глаз.
Уходя, посмотрел в зал  Авраам. Все головы были повернуты  к Та-хамтану.  Не
глядя, делали говорившие  знак в сторону царя царей. Прямо сидел Светлолицый
Кавад, и руки его симметрично лежали на поручнях трона...
     Врач Бурзой не оглядывался. Он повел Авраама далеко в сад, где  журчала
вода, и начал читать...  "Появились люди, не украшенные достоинством таланта
и   дела,  без  наследственного  занятия,  без   заботы   о  благородстве  и
происхождении,  без профессии и искусства, свободные  от  всяких мыслей и не
занятые никакой профессией, готовые к клевете и ложному свидетельствованию и
измышлению  ;  и от этого добывали  средства к жизни, достигали совершенства
положения и находили богатство..."
     Древнюю арийскую хитрость применил врач  Бурзой. От лица некоего мобеда
Тансара  бьшо написано поучительное письмо к владьпсе Табаристана. Три  века
назад  якобы  жил  праведный  мобед,  но слишком  хорошо  был  осведомлен  о
сегодняшних делах в Эраншахре...



     7*
     195


     В  тот же день, выйдя пешком  за городские ворота, направился  Авраам к
дасткарту. На полпути остановил его подросток с козой:
     --  Ты зачем туда идешь, ученый диперан?!  Авраам вспомнил рассказы про
дасткарт Спендиатов. Сам Тахамтан со своими людьми наезжает туда. Все дороги
охраняются  служителями пайгансалара. И убивают сразу  того, кого находят на
полфарсанга  в  окружности.  Без следа пропадают  случайно  оказавшиеся  там
люди...
     --  Железные  когти у них,  и  красный огонь  изо  рта!..  --  объяснял
подросток, прижимая козу к ногам.
     Авраам  поднялся  на холмик, пытаясь разглядеть что-нибудь  за далекими
деревьями. Кусты шевельнулись впереди. А может быть, показалось это ему...
     А ночью, в доме  врача Бурзоя, от тихого шуршания проснулся он, и сразу
стук раздался  во тьме. Всадники ждали  его во дворе.  Оглянувшись  на белое
лицо Бурзоя, влез в седло Авраам...
     Нет,  не  от пангайсалара это  были  люди. Он  впервые перешагнул порог
царского дасткарта.  Долгими  коридорами вели его, потом приподняли завесу и
слегка толкнули в спину.  Светлолицый сидел на высоких подушках, и у ног его
был лишь царевич Хосрой...
     -- Ты вернулся, христианин Авраам...
     Тихо, почти неслышно сказал  это  царь  царей и в задумчивости  опустил
голову.  Таким чеканили  его на драхмах: с серебряными локонами у  висков. И
глаза у него стали медленные, монетные.
     Как  маленькая  птица  Симург  сидел, вцепившись  руками  в  скамеечку,
пятилетний Хосрой. Знали  все, что отец отправляет его в дикий Мазандеран, к
Испахпатам. Царевич Кавус в черной куртке сидел в зале  Царского  Совета при
Тахамтане. Не от царя царей зависел уже выбор наследника...
     Светлолицый сделал знак рукой:
     -- Ты уедешь в Мерв, ровесник Авраам... Навсегда!

        XI
     Он  ехал  в последний  раз  через Ктесифон.  Знакомые  звуки  заставили
дрогнуть сердце. Авраам придержал коня...
     Распаренные усталые слоны жевали кровавую джуга-
     Е96


     ру.  Прямо  в  тазы  уже  лили  вино, и маленькие глазки их слезливо  и
бессмысленно  смотрели  в  землю. Тюремные рабы  деловито  оттирали вениками
каменное  дно  хауза.  Очередные  пять  деристденанов  в  выгоревших красных
одеждах-кабах, связанные одной веревкой, ждали своей очереди.
     -- О Маздак, о-о!..
     Время от времени кто-то  из  них  поднимал к солнцу голову, и призывный
стон исходил  из сухих  потрескавшихся  губ.  Прислужники закончили  очистку
хауза,  а  люди пайгансалара  в  черных  куртках  принялись хлопать  бичами,
поднимая  с земли деристденанов. Дрожащей  красной струйкой потекли они вниз
по  скату... Они  не  смотрели в его сторону, но по длинным рукам, привыкшим
мять чистую  глину, узнал  их Авраам. И тут же вспомнился ему теплый голубой
залив и сытенькие, лысенькие ромейские маздакиты...
     Покорно улеглись на  дно хауза гончар и его братья.  Но когда,  оттирая
друг друга громадными тушами, ринулись слоны в  хауз, одинокий  слабый голос
послышался оттуда. К нему присоединился другой,  потом третий, и вдруг песня
взметнулась в небо над Ктеси-фоном...
     Это  были звуки,  которые  услышал  Авраам  сквозь трубный  рык.  Тупые
животные, сопя и хрюкая, возились  в каменной яме, и "Песня  Красного Слона"
рвалась оттуда в будущий мир...

        XII
     Не мог  оставить он Эраншахра, не  заехав  сюда. Грохотали камни в ночи
ущелья,  и неслышные  скорбные  тени стояли в  проломе скалы.  Там,  где жил
когда-то  старый цыган, поселились женщины-христианки. Раз в неделю приезжал
человек из общины и оставлял им хлеб перед  входом в пещеру. Из диких камней
и деревьев  построили молельню,  и ночью виден был там  желтый  колеблющийся
свет. Персы в округе молча покачивали головами, но сами привозили к большому
камню у пещеры хворост для топлива и крученые хузанские тыквы...
     Авраам  дрогнул, увидев неясное очертание в дверях  часовни. Оно тут же
растворилось  в  желтом свете, но сердце его не  могло успокоиться. И каждый
день начал приходить он сюда. Белые дивы кричали во тьме, и ка-
     19"


     пленная стена поднималась к небу. Там, за  недвижными хлопьями облаков,
висел мостик...
     Долго сидел в тот день он на камне. Из низеньких дверей молельни  вышла
большая старая женщина, посмотрела на него грустным  недобрым взглядом. Взяв
с  камня  железный пестик, она принялась  мерно бить в подвешенный к  дереву
старый  бронзовый  щит. Звуки получались глухие и  слабые, от  них  хотелось
закрыть лицо руками.
     Немые темные фигуры показывались  в дверях,  шли  назад к пещере.  Одна
задержалась, сдвинула покрывало...
     На  горячем солнце  все сидел он,  и кружилась голова,  как  в  соленой
пустыне. Авраам  встал, нетвердым шагом  подошел ко  входу в молельню. Глаза
его  привыкли  постепенно  к  желтому  мерцанию лампады.  Земляной  пол  был
подметен и присыпан травой, выпирали из стен  обмазанные глиной дикие камни.
Но лишь потом разглядел он все это...
     Напротив входа жесткими однотонными красками был  нарисован  человек на
кресте. Тело его не имело мышц и реальных выпуклостей,  из пробитых гвоздями
ладоней  потоками  лилась  грубая охра.  Но  сухой  хруст  вдруг  послышался
Аврааму, слоновье хрюканье и стоны из-под воды...
     Он  понял,  зачем стояли здесь на  коленях  женщины. Нет, не жаловаться
ушли  они  сюда от мира.  Им, распятым  жизнью,  необходимо было плакать над
чьими-то ранами. Выше всех  других сил  оказалась  сила сострадания. Это был
гимн духу человеческому. И нужна была именно грубая охра...
     Этого не могло быть, но день за днем приходил он и садился на камень. И
однажды подошла к нему Белая фарангис...
     Лицо  ее  было открыто,  и  прекрасные  зелено-золотые  глаза  смотрели
спокойно  и  отрешенно.  Холодный  саксаганский  серпик  под подушкой был  в
чьей-то другой жизни. Авраам  уже слышал, что какой-то христианин подобрал в
ущелье застрявшую в ветках женщину...
     Они долго стояли, и солнце  красило камни вокруг. Лилась где-то вода, с
шуршанием перелетали над травой кузнечики...
     Это  было  каждый  день: теплые камни, звук воды  и летящие к ногам
кузнечики. Однажды она тихо сказала :
     -- Я слишком долго падала, Авраам... Он не знал,  что произошло с  ним:
слезы  брызнули  из  глаз,  бурно  сотрясалось  все  тело.  Почему он
плакал?.. И о чем?.. Он никогда еще так не плакал...
     И  тогда  сквозь  теплую  радугу  Авраам  увидел  ее  широко  раскрытые
материнские глаза. И понял, что к тому, на кресте, обращены они...
     И дальше поехал Авраам.

         * ЭПИЛОГ *

        I
     Да, снова он  увидел  пламенеющий Ктесифон...  Белые  башни,  пальмовые
острова  и  брусок  красного железа  на  приподнятой наковальне. Чего-то  не
хватало.  Мар  Авраам  оглянулся:  призрачной  стеной  по  горизонту  стояли
холодные  горы.  Тогда  он  закрыл  глаза.  И  вдруг  горький  забытый запах
почувствовали  его  ноздри.  Факельные  реки  потекли со всех  сторон света,
дымное солнце летело над Ктесифоном...
     Он открыл глаза, и сразу пропал запах дыма и крови. Чистое утро  было в
мире.  Обычная  заря  красила  зелень  деревьев,  многократно  отражаясь   в
зеркальной стене дворца. Это было красиво...
     Сопровождающие  его   молодые   азаты,  почти   мальчики,   почтительно
остановились сзади.  Авраам дышал воздухом юности. Двадцать лет  его не было
здесь...
     Как прошла жизнь?..  Люди воевали, строили,  разрушали, пахали  землю и
ковали железо. А  что сделал он? Собрал книгу  царей  и воителей  Эраншахра,
которая умещается на одного осла...
     Почему через двадцать лет бог и царь царей Кавад прислал в Мерв  конный
отряд за ним, мар Авраамом -- сьшом  Вахромея?.. Какую  главу предстоит  ему
дописать в бесконечной истории Эраншахра?..


        II
     Теми же коридорами  провели мар Авраама На  тех же подушках  сидел царь
царей, и совсем как на монетах стало его лицо
     -- Ты приехал, ровесник Авраам .
     И  он  понял, зачем позвал его Светлолицый.. Да, царь царей и бог Кавад
сам решил дописать главу, которую начал в юности.  И всех оставшихся в живых
звал в свидетельство. .
     Помост  сколачивали на уложенной черным гранитом площади перед дворцом.
В  годовщину "Красной Ночи" великий  диспут произойдет здесь на виду у мира.
Уже ждали за воротами города истинно верящие в правду. Пять лет назад, после
того как потащили крючьями эранспахбеда и  артештарансалара Сиявуша,  уехали
они с наследником Кавусом в Шизу. На месте сгоревшего храма Огня возвели они
там великий "Дворец  Правды". Рассказывали,  что  несколько раз менялся  уже
среди  них Маздак. А  теперь они  возвращались в  Ктесифон, где  возгорелось
когда-то великое пламя...
     Время было у мар Авраама, и дотемна ездил он на своей спокойной кобыле,
подаренной  туранскими внуками. Обычная  жизнь шла в  Ктесифоне. Врач Бурзой
массировал  больного,  как  будто не  было  этих  двадцати лет. На  торговом
подворье еще громоздились  развалины, но главный склад  был уже свободен  от
мусора. Ровный и молчаливый Авель бар-Хенанишо с деревянным крестом на груди
проверял  сбрую, зубы и  копыта  мулов  из  уходящего завтра  каравана. Лишь
волосы его посерели  и еще больше выгорели глаза от  ветра и солнца пустыни.
Большой иудей со знакомой бородой вкруг лица занимался какими-то подсчетами.
Он, новый высокий иудейский экзиларх Вениамин Мар-Зутра, повел мар Авраама в
свой дом...
     В трапезной  экзиларха увидел мар  Авраам старичка  с белой бородой  до
самого  пола. Это был знаменитый  мудрец со Святой горы, навестивший здешнюю
общину. В углу комнаты он  сидел  и держал дрожащими руками большую книгу  с
медными  застежками.  Безмерно  печальны  были  черные остановившиеся  глаза
маленького Аббы..
     И старую расплывшуюся, не могушук. ходить женщи


     ну  слушал   Авраам.  Насекомые  ползали  по  грязным  волосам,  а  она
размазывала слезы  по круглому лицу  и  все  жаловалась  на  неблагодарность
мужчин. В доме у старого раба при дасткарте Спендиатов жила Мушкданэ .
     А  на  базаре  стоял  вечный человеческий  шум: кричали продавцы  воды,
цыгане звякали бубнами, просили подаяние голодные, и тяжелыми молотами  били
железо кузнецы в черных прожженных фартуках.

        III
     В  извечную солдатскую игру играли молодые  азаты.  Один отворачивался,
пригнувшись  и закрыв ладонью лицо.  Его  хлопали  по  другой ладони,  а  он
угадывал --  кто. Если неправильно, все дружно приподнимали его  и ударяли с
размаху задницей о дувал Совсем дети это были..
     Но когда сотник коротко свистнул, они вмиг выровнялись  в линию. Одного
роста и стати подобрали их, и расширяющиеся к  концу  арийские мечи казались
маленькими у  них  в руках.  Ноги  их были длинные  и  крепкие,  а  у локтей
вздувались  четкие  тугие  бугры.  Остроту  оружия  проверял у  них  сотник,
прикасаясь всякий раз большим пальцем к синему железу. .
     И во всех  садах, рощах и переулках вокруг дворцовой площади  проверяли
сотники остроту мечей.  Звон и шевеление слышались в предрассветной холодной
мгле. Мар Авраам пустил рысью лошадь к ведущим из Атурпатка-на воротам...
     Их было  сотни полторы.  Начинало лишь светать,  а  они уже  хлопотали,
готовясь  к  въезду  в  Ктесифон.  Мар Авраам  остановился в  стороне, и они
поглядывали на него, не прекращая суеты...
     Потертого худого слона  накрывали красным ковром, и  он покорно  стоял,
отгоняя хоботом слепней от язвы за ухом.  Потом установили на нем  крашенную
бронзой  площадку  и  подтолкнули  вверх  человека,  закутанного  в  красное
полотно. К нему  еще  лазили несколько  раз, поправляли  факел в  его руке и
одергивали складки покрывала.
     -- Ничего.  Миллионы людей с факелами  спустятся с гор,  когда войдем в
Ктеспфон!.
     Это обочряюще крикнул Фаршедвард, выстраиваю-
     201


     щий их по пятеро в ряд. Бугристое постаревшее лицо младшего Карена было
густо  белено пудрой. Седой карлик Гушбастар -- "Слушающий ночные сны" ни на
шаг  не отходил от него, и вздрагивал  всякий раз огромный безгубый рот. Все
они были здесь: приземистый, загребающий ногами-крючьями Барсук, простоватый
вождь из Истахра, важный и значительный  Лев-Разумник. Наследник  царя царей
Кавус с  теряющимся подбородком все тыкался, как слепой, выбирая себе место,
пока не поставил его Фаршедвард сразу за слоном...
     И  ни на ком, даже на  бывшем пайгансаларе  Гушба-старе, не было черных
курток. Давно  забытые красные  кабы  с  карманами для  зажигательных  стрел
надели  все. Эти  куртки не  налезали на раздавшиеся за двадцать лет тела  и
шеи, и пришлось вшивать  куски  новой кожи. Красные вставки  выделялись  при
ярком солнце на старых выцветших одеждах...
     Все почему-то не двигались они и,  чтобы подбодрить себя, разговаривали
громкими голосами, по-молодому подталкивали друг друга  под локти, смеялись,
перебегали из ряда  в ряд.  А потом громко  запели "Песню Красного Слона", и
невыносимо было слушать их...
     С этой песней Кабруй-хайяма пошли они к воротам Ктесифона.  На  Авраама
продолжали все смотреть, словно приглашая запеть вместе с ними. Но в воротах
сразу  тише стали они.  Фаршедвард  подхватил своим сильным, звучным голосом
припев о юном вожатом-копьеносце,  но совсем умолкли  они  на улицах города.
Лишь  время  от  времени дул  кто-то в  большой  карнай,  который  несли  на
плечах...
     Так и двигались  они  через город неровными рядами.  Потоки  едущих  на
базар людей перегораживали им дорогу, и приходилось задерживаться, поджидать
отставших.  Жители стояли на  перекрестках, глазея  на слона  и  человека  с
факелом наверху. Дети по  бокам  весело взбивали пыль босыми ногами,  собаки
лаяли из-за дувалов...
     Авраам закрыл  глаза  и увидел белые  скалы Мазанде-рана. Там, еще выше
горных  гнезд  Испахпатов, пробиты  в граните  жилища,  и  узкая тропа в мир
завалена чудовищными глыбами. По дороге в  Ктесифон из Мерва рассказали ему,
что туда,  за  вечные  тучи, ушли оставшиеся в  живых красные  деристденаны.
Местные  жители  говорили,  что  землю  из  долин  принесли  они с  собой  и
выращивают на ней хлеб для себя. И еще говорили, что живут
     202


     эти люди по высокой правде и равенство между ними. К ним уже убегают из
долин от притеснений  великих,  а когда пробьет  час,  они  зажгут  факелы и
спустятся из-за туч...
     К самому завалу в горах подъехал там Авраам и долго смотрел вверх, пока
не показалось  ему, что он видит этих людей за  тучами -- с длинными руками,
привыкшими мять тяжелую глину, ковать сошники,  ткать ковры,  сучить шелк. В
солнечных  красных  кабах  были они,  и он  узнал  среди  них  гончара и его
братьев...
     Он  открыл  глаза  и  снова  увидел  Фаршедварда,  карлика  Гушбастара,
плоскостопого Барсука,  Льва-Разумника.  Нет, к этим не спустятся  уже из-за
туч люди с факелами...
     Мар Авраам  поскакал  к  площади.  Там уже ждали их.  Помост был накрыт
коврами, и три человека  стояли на  нем:  в середине  новый мобедан мобед  с
бритым сухощавым лицом, по правую руку от него --  епископ христиан Востока,
а по  левую  руку  -- главный  раввин Ктесифона и Междуречья. Сзади  помоста
толпились люди, и были среди них врач Бурзой и маленький иудейский старец со
Святой горы. В полутьме арки багровела царская завеса, желтые львы сидели по
краям, и недвижные бронзовые тени застыли вдоль ковровой дороги...
     Они медленно вошли на площадь: слон с  человеком под красным покрывалом
и  неровные ряды  истинно  охраняющих  правду. Кони были отобраны у  них  на
подходе, но  шли они  по старшинству, каждый в своем  ряду.  И остановились,
тоже не смешиваясь, пере т. царской завесой.
     Долго стояли  они  так,  пока Фаршедвар'1  не  подсказал  что-то  тому,
который был на слоне Чсл>лек под покрывалом зашевелился, переступил ноглмп и
потянул факел к завесе.
     --  О-о!..--  тихонько запели в рядах --  О-о' И тогда заревели царские
трубы сграшн^ утверждающе. К холмам укатился их беспош шыи р^л, и тысячу раз
усиленный голос спросил:
     - ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ СКАЗАТЬ?
     Поддерживая  одной  р^кой  факел,  ';,-лос""  ;.а слоне  п^лешно  01ЕСЧ
покрывало со сзогго лшц Круглей нос
     г>\мя V :р" 'ками задвшался, заь-^ч^ч юя на плоском "^и^ь.^ л ц; Мардан
это был, бь ы:ли; на-юмогрщик
     ' ХиС', Мг". ь исчкар^е у Спендиагов
     -- "Четыре", -- выкрикнул он, -- "Семь" и "Двенадцать"!..
     -- О-о-о-о-о-о-о!..--тонко выделился, закатился кто-то из задних рядов.
Двое или трое начали бить себя кулаками по голове.
     Светлолицый воитель в куртке и мягких гуннских сапогах вышел под  арку.