л  царем, а самого его больше не существует.
И не знает никто, где находится этот замок...
     -- Ты знаешь? -- спросил Авраам.
     Рам остановил коня, испуганно оглянулся во все стороны, кивнул головой.
И подумалось  Аврааму  о человеческом естестве,  которое одинаково  у  всех.
Безродный  цыган не  забыл, как запретил Светлолицый  рубить руку  мальчику,
укравшему курицу.  Крепче ли арийская память? А разве  он, ученый христианин
Авраам-- сын Вах-ромея,  не подивился только что людским чувствам  у другого
человека?..
     Четыре ночи подряд скакали они по цыганским дорогам в объезд Ктесифона,
ибо знал Авраам, где следует искать воителя Сиявуша.
     Дождь не переставал, и мокрые  листья  мягко оседали  под ногами. Голые
ветки стыли во тьме, подрагивая под ветром,  дующим от  реки. Ни единой души
не было в саду дасткарта, куда впустил его охранявший въезд Фар-хад-гусан. И
другой  азат  не спросил по  арийской  сдержанности,  что  понадобилось  там
беглому диперану...
     Авраам обошел намокшую  стену, постоял у калитки, и ноги привели его  к
платану. Была середина ночи, и не знал он, что делать. Так и стоял он, пряча
всякий раз голову в плечи, когда ветки стряхивали с себя темную воду...
     И пришла к платану Белая  Фарангис. На черные, раздираемые  ветром тучи
смотрела  она,  подняв к небу лицо.  Авраам  знал,  что это его она ждет. Он
вышел  из-за  платана,  взял  ее  стынущие  руки.  Она  покачнулась  и вдруг
заплакала громко и несчастно, как и всякая женщина:
     -- О-о, тебя не убили... Ты жив, жив!..
     Покрывало  съехало набок  у нее  с головы. Она  не  отпускала Авраама и
локтем размазывала слезы по лицу.
     147


     Краска  от  сведенных  бровей  расплылась  по щеке  и  у рта,  дергался
подбородок, нос сморщился от плача. И совсем некрасивой стала Фарангис...
     -- Ты жив, Абрам!..
     Он сказал, что должен увидеть Сиявуша, и она сначала не  поняла.  Потом
кивнула  головой и стала обтирать лицо краем покрывала. Не спросив ни о чем,
повела она Авраама к калитке...
     В комнатах ее  прятался Сиявуш.  Она привела  Авраама к  нему и  села в
стороне,  закрывшись  тяжелым  шелком.  Фонтан  неслышно извивался  по синим
каменным  ступеням, и воитель Сиявуш сидел безразличный, в ремнях, с волчьим
кулоном на груди. Про то, что знал от цыгана Рама, сказал ему Авраам...
     Когда вышли  в сад,  в другой одежде  уже была Белая  Фарангис.  Медные
носки шнурованных  дорожных туфель выглядывали  из-под плотного  коричневого
плаща, кожаная накидка закрывала  голову.  И не смотрела она уже на Авраама.
Он видел, как тонкий серпик достала она из-за подушки...
     Вздыхал  от  тихого  дождя  сад  при дасткарте. На  стене  у  водостока
недвижен был черный человек, и только длинные староперсидские усы колыхались
от  ветра.  А может  быть,  показалось Аврааму,  и  была это просто тень  от
мокрого, утерявшего листья дерева...
     С  ними ехала Белая Фарангис, отставая  на полконя.  Сзади  скакали два
азата-горца в башлыках  и с  волчьим знаком  Испахпатов на груди.  Рам  ехал
впереди всех, выбирая дорогу.
     Цыгане-домы, обжигающие в  безлюдных  горах деревья для  варки  железа,
рассказали ему, что провезли мимо  них светлолицего человека с кожаным щитом
на глазах.  И живущий  в Чертовом  Провале старик подтвердил, что это и есть
царь царей. А в замке на скале заточили его за то, что разрешил цыганам жить
на одном месте. Не позволялось им раньше строить стены от ветра и оставаться
на ночь под крышей в селениях Эраншахра...
     В каменной стене между туч выбили узкие бойницы, а те, кто сделал это в
неведомые времена,  превратились в  белых сычей  и  кричат во тьме, чтобы не
уснула стража.
     148


     Заххака,  змея-людоеда,  держали  здесь,  перед  тем  как  приковать  к
Демавенду. Шепотом сказанное слово нескончаемо  гремело  и  билось о  камни,
поднимаясь  со  дна  ущелья. Вечная ночь была внизу, и звезды  не уходили  с
неба. Имени не имело это место...
     Лишь старый цыган  жил  у начала  ущелья,  потому  что  объезжали  люди
нечистую  скалу  и  даже воду не пили из текущей оттуда речки. До земли были
волосы у старика, и страшно  было смотреть в его  черные  уснувшие глаза. От
века  не  стриженные  ногти   на  руках  и  ногах  стучали  о  камни,  когда
передвигался он от своей пещеры вверх, к замку.
     -- Называющий себя Маздаком -- наш цыган!.. Это было первое, что сказал
он Аврааму. Не такой уж безумный  был старик, который убирал в замке и возил
туда воду. Каждое утро  шел  он наверх по  узкой, высеченной в скале дороге,
ведя над пропастью слепого мула с мехами по бокам. А днем, когда слабый свет
появлялся  в небе,  уходила туда цыганка, завернутая в  цветное --  красное,
желтое и синее -- покрывало. Кувшин с козьим молоком несла она на плече...
     В заброшенном становище  среди  леса стали  жить они,  и Рам свел его и
воителя Сиявуша  с этим стариком. Словно падающий град сыпалась речь Рама, а
старик слушал и качал головой. Временами он засыпал...
     -- Старый дом придумает! -- заверял их Рам.
     Так, домами  и луриями, называли себя  цыгане.  Рам  рассказал ему, что
вовсе  не  призывал  их царь  Бахрам  Гур для развлечения  людей в Эраншахр.
Когда-то, много  веков назад,  имели  землю домы. Богатые  города и  селения
стояли на берегу великой реки в их стране. Но пришли арийцы и все разрушили.
Мужчин  убивали они,  а женщин забирали для себя.  В  лес  убежали уцелевшие
домы, и только обжигом деревьев разрешили им заниматься.  А те, кто остался,
просили подаяние, пели и играли,  потому  что нет на земле добрее  и веселее
людей.
     Но раз в сто лет выходили домы из леса. Они шли  в селения и брали себе
все, что хотели,  ибо на их земле это выросло.  Правители  посылали  войско,
которое   избивало  и   топтало  слонами   не  знавших   оружия   домов.   И
луриев-музьпсантов ловили и убивали в селениях.  Куда придется бежали цыгане
тогда от родины своей -- Индии...
     Во времена доброго царя Ездигерда пришли они
     149


     в последний раз в Эраншахр, нагрузив  детьми и женщинами  свои  большие
деревянные  повозки. Но пока ехали они,  Бахрам Гур сделался царем. Он любил
слушать песни  цыган  и  брал у  них  девушек на  ночь. Зато главный царский
вазирг -- вселенский  гонитель Михр-Нарсе --  запретил им  строить жилища. И
живут с тех пор цыгане  в повозках, сплетая  из тростника  стены  и крышу от
непогоды При царе Каваде разрешили  им оставаться на  одном месте, но многие
уже не хотят этого, потому что родились в повозке...
     Старый дом придумал... Железной сетью была отгорожена комната на скале,
где жил человек, не имеющий имени. Зубчатый нож из туранского железа передал
ему старик,  убиравший  объедки. А  потом пошла над  пропастью  женщина  под
цыганским покрывалом...
     В  повозке  без  колес  спал Авраам, зарываясь  в сухую  жесткую траву.
Напротив  был  шатер из веток. Воитель  Сиявуш заползал туда каждую  ночь, и
азаты ложились  рядом в корнях дуба.  А Белая Фарангис ушла к внучке старого
цыгана и не приходила к ним...
     От Сиявуша услышал он, что наутро пойдет она в крепость вместо цыганки.
В пещере сидели все они, и открыто было ее лицо.  Тихо спросил тогда Авраам,
нельзя ли сделать иначе. И снова проступили арийские бугры у маленького рта:
     -- Я из рода царей!..
     Чужим, визгливым голосом сказала она это, и попятился Авраам. Торгующая
рыбой женщина кричала так на нисибинском базаре, ухватив соседку за  волосы.
Вот откуда вставшее между ними молчание, когда захотел он  уехать  с ней.  В
гордыне утверждала она себя...
     Авраам ушел в лес. Он с головой зарылся  в пересохшую траву,  но стояло
перед  ним  ее  лицо.  Углы рта  высокомерно опускались  книзу,  и  не  было
внутреннего света  в  продолговатых, словно нарисованных глазах. Пусто,  как
после пыльной бури, стало у него в сердце...
     От первобытной бедности  духа  эта гордыня. Шкура тигра закономерна для
воителя Ростама.  Великая красота и ясность человеческого  младенчества в ее
ярких, мощных полосах. Но уже рядом с колоннами Персеполи-
     150


     са неестественна  она,  начинает торопиться,  мешать ходьбе,  пластике,
пониманию мира...
     В пример вошло арийское напыщенное величие. Тошнота подступает к горлу,
когда канаранг Гушнапсдад тужится изображать богов  и воителей из  сказаний.
Негде утвердиться  ему, как в младенчестве. В прошлое, к почве и крови тянет
скудоумие.  И  не безобидно его устремление.  По-волчьи кривит губы человек,
желая  остаться  в  звериной  шкуре.   Разве  не  в  этом  смысл  разрушения
Персеполиса, всех других развалин -- бывших и грядущих?..
     Мой трон -- седло,  моя на  поле  слава, Венец мой -- шлем, весь мир --
моя держава'
     Отрывисто, визгливо прозвучали вдруг  в памяти знакомые  строки. И даже
не  женский  был это  голос, а  чей-то  сатанинский,  многоротый,  бесполый.
Воитель Ростам в первозданной пустыне поднимал обе руки к лицу, защищаясь от
него...
     И,  наперекор всему, загремело, запело  на  разные  голоса  сказание  о
человеке, который самой природой сотворен выше зверей. Авраам лежал, слушал,
и все было безразлично ему. Цыгане-домы спасали царя из благодарности. Не из
человеческого долга,  любви или  высокой  женской слабости  -- из  арийского
высокомерия  шла   на  скалу   Белая  Фарангис.  И  что  ей   был   какой-то
диперан-иноверец...
     А она пришла к нему в повозку. И снова некрасиво  морщила нос от плача,
и  краска  текла по  щеке, как в ту ночь, когда Авраам  понял, что любит ее.
Никаких бугров  не  было у Фарангис...  И здесь,  в старой повозке, была она
дочерью царей, а не когда прозябала в первобытной гордыне...
     Опять были едины они в холодном осеннем лесу. Только однажды осторожно,
чтобы не услышала она, убрал он из-под ее локтя свой нательный крест...
     Сиявуш  видел,  как уходила  она,  и не  обозначилось  ничего  в  серых
спокойных глазах. Не  от  равнодушия это  было. Просто  не считал он Авраама
среди  людей.  Молодых  рабов часто держали  для  своих  многочисленных  жен
великие...


     151


     Красно-желто-синее  покрывало набросила она утром поверх  белого шелка,
взяла кувшин на плечо и пошла  не оглядываясь. Они ждали внизу, затаившись в
корнях тысячелетней арчи. Вода глухо шумела в ночи ущелья...
     Уродливые,  не знавшие  солнца ветки тянулись вверх за ней. Безжизненно
зеленела трава,  цепкие кусты выползали  из  расщелин ей под ноги. Потом они
отпусти та ее, и осталась голая каменная стена, уходящая в небо...
     Бесконечно  долго  она  шла. Отчетливей становилась  изломанная  полоса
света над головой Белые  хлопья  недвижно висели у стены, и  терялось всякий
раз среди них радужное пятно. Потом снова, уже чуть выше, появлялось оно...
     Все  было  хорошо видно  им  из  полутьмы.  Медленно, как  завороженные
дивами, двигались в небе люди. Узкий мостик на канатах опустили ей из замка,
и она прошла по нему над бездной в черную пустоту. Оба стражника остались на
скале...
     Почти сразу вышла она.  А может быть, время побежало быстрее. И не  она
уже это была. В обратную сторону  проплыло  многоцветное пятно, поползло все
быстрее  по  стене,  вниз.  Но Авраам  неотрывно смотрел  туда,  где  плавно
поднимался на канатах узкий деревянный мостик...
     Светлолицый Кавад отшвырнул от себя цыганское  покрывало и положил руку
на  плечо Сиявуша. И  в  это время  забегали  на  скале люди. Солнечный  луч
прорвался сквозь каменные нагромождения,  упал в черный проем бойницы. Белая
Фарангис  стояла там,  и прозрачно светился  шелк, сползающий с плеча.  Руки
потянулись  к ней из тьмы,  но  не  достали  ее. Завернутое в покрывало тело
начало долго и медленно падать вниз ..
     Ночь по-прежнему была в ущелье, когда метнулся туда Авраам. Белый поток
перегородил  дорогу.  Воитель Сиявуш подскакал  к нему со свободным  конем в
поводу, схватил за  пояс, потащил кверху из кипящей,  перемешанной с камнями
воды. Люди  бежали по мостику в небе. Черный дым погасил солнце, и невидимые
ветки рвали лицо...
     152


        XVII
     Столбы дыма стояли по всему Эраншахру, предупреждая стражу на перевалах
о  немыслимом побеге из "Замка Забвения". Но цыганскими дорогами  ехали они,
пока   не  встала  перед  ними  стена  Мазандерана.  Владения   бесчисленных
Испахпатов -- кровных родственников Сиявуша  -- начались здесь Лицом вниз на
осенние  листья упал  Рам перед Светлолицым, полежал немного,  вспрыгнул  на
крытого мешком коня и поехал назад, к своим домам.
     Каждую ночь  падала  в  пропасть  Фарангис. А потом приходила к  нему с
заплаканным  лицом  и вязала  на  шею  золотой волос. Он  всякий  раз  хотел
сказать, что любит ее, но радужное покрывало набрасывала она и все шла и шла
от него по каменной стене...
     Впрямь на  гнездо  птицы  Симург похож  был  выбитый  в скалах дасткарт
Испахпатов,  где остановились  они. Холмами  казались горы вокруг,  и вечный
снег  лежал  за  порогом.  Стронутого  с  места  камня  было довольно, чтобы
погубить целое войско внизу...
     Царь царей и бог Кавад полон был  гнева, радости и нетерпения. Он ходил
по каменной галерее даст-карта, и быстрые глаза его смотрели то на Туран, то
в  сторону  Эраншахра. В день приезда привели ему трех  девушек  --  дочерей
хозяина  дома. В одинаковых накидках из синего атласа были они, одна и та же
синяя полоса проходила по бровям. Всех троих он взял себе в жены .
     Уже намерзал новый снег, когда  пришли вести из Турана.  В тот же  день
стали спускаться  они вниз,  к Стране Волков. За вековые обиды и притеснения
не  любили здесь  великих  Каренов -- главных врагов царя,  и не нужно  было
опасаться засады. А на стыке с Хора-саном конная цепь кайсаков показалась на
ближайших  барханах.  Светлолицый  махнул рукой  сопровождавшим его  людям и
поскакал  к туранцам. В мгновение  ока  пропали они  с ним, словно сгинули в
Черных Песках...


         * Часть III. ЛЖЕМАЗДАКИ *
     Появились  люди,  не  украшенные  достоинством   татанта  и  дела,  без
наследственного  занятия,  без заботы  о благородстве и  происхождении,  без
профессии и искусства, свободные  от всяких  мыслей  и  не  занятые  никакой
профессией,  готовые к клевете  и ложному свидетельствованию и измышлению, и
от этого добывали  средства  к  жизни,  достигали  совершенства положения  и
находили богатство
     "Нахи и Тапсар"

        I
     Опять  на  краю  Эраншахра  стоял  Авраам  --  сын  Вах-ромея   Зеленым
Джамшидовым мечом рассекала пески Маргиана,  и была как ножны для него стена
Антиоха. Черные треугольники и трапеции испещряли  мир во все  стороны... Не
один он стоял  так сейчас на вершине "Дворца Дивов". Многие люди поднялись с
ночи на заброшенные стены и смотрели  туда,  где был Туран.  Вчера еще тайно
ускакал  по  гератской  дороге слоноподобный  канаранг Гушнапсдад.  Три года
назад  приблизил  он  крохотный ножик для срезывания ногтей к быстрым глазам
царя царей и бога...
     Пероз первым из царей Эраншахра пришел  когда-то  к туранцам за помощью
против брата  своего  Ормизда, и они  помогли ему сесть под  тяжелую  корону
Сасани-дов.  Сейчас дети Пероза повторяют все  сначала. Один  из них, больше
всех похожий  на  отца, ведет  из  этих  песков  туранских  кайсаков,  чтобы
наказать другого...
     Хронику царя Кавада пишет Авраам, и станет она когда-нибудь завершением
"Книги Владык"  --  истории  арийцев  от  сотворения  мира,  их  преданий  и
помыслов.  Все  тверже  его  убеждение, что  притчи  и  немыслимые  сказания
неотделимы   от   жизни,  как  дух   неотделим  от  плоти.  Реальные  деяния
переплетаются с  мифами и сами становятся похожи на сказки. Как запишет  он,
что случилось в Эраншахре за эти три года?..
     Лишь то, что  было в Мерве, знает он. Сразу от Ис-пахпатов приехал сюда
Авраам  и нанялся  в ученые писцы  к воителю Атургундаду, благо тот вспомнил
его. Вопреки своему дяде Гушнапсдаду, давал воитель
     154


     Атургундад приют всем беглым приверженцам царя Кавада. И ничего не  мог
сделать с  племянником  великий канаранг,  потому что в шатре  у  туранского
владыки Хушнаваза жил бежавший царь, а кайсаки что ни день появлялись в виду
Мерва .
     Все   старые  Авраамовы  записи  привез  с  очередным  караваном  Авель
бар-Хенанишо.  И  сотни верблюдов  не  пришло теперь  с ним  в Мерв Великие,
которых слушался жалкий царь Замасп, снова стали двойными и тройными сборами
облагать  каждый тюк шелка. Они брали из  складов и мастерских что хотели, и
не оставалось ничего для ромеев. О  новых путях через море пошли разговоры в
товариществе И не налаживают эти пути лишь потому. что ждут перемены
     Надо ли писать об этом? А что сейчас в дехе сотника Исфандиара? Бегущие
из Эраншахра  люди  говорят,  что насильно возвращают  великие  свои  земли,
занятые  дехканами   и  пахарями-вастриошан.  Погромы   инородцев  прошли  в
Ктесифоне  и Гундишапуре.  Немало мастеров  -- христиан и  иудеев  пришло  с
семьями в Мерв за это время. И дальше ушли они--в Туран...
     Что  может  написать  он  о  Маздаке?  .  Все  говорят, что  укрылся  в
Атурпаткане великий маг вместе с верными сподвижниками.  От царя Кавада  уже
ездили  к нему люди И  все чаще слухи, что болеет он: слишком много мудрости
было дано ему от бога, и не выдержала голова. О смерти Маздака тихо говорили
в Хорасане...
     Как   притчи  и  сказания  всевозможные  слухи  на  неустойчивой  земле
Эраншахра И  всегда  что-то  истинное в основе. Откуда  узнал  он  о  тайном
бегстве канаранга Гушнапсдада? Что поведала пустыня всем этим людям, которые
пришли сюда и ждут еще с ночи, глядя в Черные Пески9..
     Где-то там, в песках, Роушан... Авель бар-Хенанишо привез ее  весной  к
нему в Мерв вместе с рукописями,  и сразу принялась она чистить и убирать  в
его глиняном  жилище  при дасткарте воителя Атургундада. Другой совсем стала
она за  короткую  зиму.  Розовый  свет  появился  на  лице,  темным  сиянием
наполнились глаза.  Ничуть не  стесняясь, раздевалась и укладывалась при нем
Роушан, и  Авраам  увидел ее  красивые ноги  и  маленькую крепкую  грудь Она
засыпала сразу, а он продолжал писать при светильнике .. Иногда он подходил,
задумчиво смотрел на нее, гладил по голове...
     Подолгу потом сидел Авраам и смотрел в белое мер-
     155


     цающее пламя. Каким чутьем понимала его спящая  девочка?  Не  так много
лет ему,  но  в разных сферах  они  Любимое  заплаканное  лицо  вставало  во
времени, отделяя его от того, совсем другого Авраама,  который водил в кусты
дочку садовника, метался на жесткой койке, ездил к Пуле...
     Ровно горело пламя, тих был мир, падала и падала в ночь Фарангис ..
     Неуемная, закоренелая вражда была у Роушан к кай-саку Шерйездану. Узнав
непонятно  от  кого,  что  в  Мерве Авраам,  стал наезжать к  нему  в  гости
Шерйездан со всеми друзьями.  Пустыня, бешеный Оке и еще три пустыни  лежали
на  пути, но конная  скачка и была их жизнь Словно с прогулки являлись  они:
свежие,  крепкие, белозубые.  С  необычайным  почтением смотрели кайсаки  на
разложенные по деревянному помосту  у стены  свитки,  на столик с  бронзовой
чернильницей. Они обращались к нему, прибавляя туранское слово -- приставку,
означающую достоинство и старость. А почти все были одних лет с Авраамом...
     Роушан  кричала  на них,  что мусорят в  доме  и  на  дворе  со  своими
бесхвостыми  потными конями. Шерйездана не  раз пинала  она, проходя мимо. И
тот боязливо втягивал голову и сгибал плечи, когда слышал ее голос..
     А в один из  дней степенно  слезли с лошадей три белобородых кайсака  в
огромных узорных шубах.
     -- Это к вам, агай! -- шепнул Шерйездан, отступая назад.
     Старики  сидели на  ковре,  пили  кобылье молоко,  подносимое  молодыми
кайсаками, и важно  качали  головами. Потом заговорил старейший  из них.  Он
долго и подробно объяснял, какого рода Шерйезда