стигаемые во время пиковых
переживаний, -- это  приблизительно  то же самое,  что  ценностные выборы, о
которых  говорилось  выше.  Я  говорю  это  для  того,  чтобы показать,  что
выбранные ценности и есть собственно ценности.
     И  наконец, у меня есть гипотеза, что те  же самые бытийные ценности, в
которых проявляются вкусы и мотивы лучших представителей рода человеческого,
в  какой-то  мере  составляют  те  качества,  которые  определяют  "хорошее"
произведение искусства или природы  в целом, или "хорошее" в мире. То есть я
думаю, что  внутренние бытийные ценности индивида в какой-то мере  изоморфны
соответствующим ценностям  воспринимаемого  мира  и  что между внутренними и
внешними   ценностями    существуют   взаимовыгодные   и   взаимоукрепляющие
динамические отношения (108, 114).
     Из  этих предположений можно  сделать уже хотя бы тот вывод,  что самой
человеческой  природе несомненно присущи высшие ценности,  и их  можно в ней
отыскать.  Это  полностью  противоречит  более  древнему и  более привычному
убеждению,   что   высшие   ценности    есть   порождение   сверхъественного
божественного  начала или  каких-то других начал, находящихся  за  пределами
человеческой природы.
     Что есть человек?
     Мы должны  честно признать, что всякая  попытка дать определение такого
рода  изначально   сопряжена  с  серьезными  теоретическими  и   логическими
сложностями. Каждый элемент такого определения сам требует определе
     Ценности 211
     ния и когда мы начинаем работать над ними, то  обнаруживаем, что бегаем
по кругу.  На какое-то время и  в  определенном смысле мы должны смириться с
этим.
     "Хорошее  человеческое  существо"  можно  определить только  с  помощью
какого-нибудь  критерия  "человечности". Кроме  того,  этот  критерий  почти
наверняка  должен быть относительным, то есть одни  люди  более "человечны",
чем другие, а  "хорошие" человеческие существа, "хорошие  особи"  --  "очень
человечны". Иначе быть не может, потому что  существует  много отличительных
черт "человечности", каждая из которых имеет свое значение, но сама  по себе
не может  быть определяющей.  Более  того, многие из этих отличительных черт
сами  относительны,  и на  их  основании нельзя провести четкую  черту между
человеком и животным.
     В  данном  случае  очень  полезными  оказываются  формулировки  Роберта
Гартмана (59). Хорошее человеческое существо (или тигр, или яблоня) хорошо в
той  степени, в какой оно соответствует понятию  человеческого существа (или
тигра, или яблони).
     С одной  стороны, это  действительно  очень  хорошее решение,  из  тех,
которые мы  бессознательно все  время применяем. Женщина, только что ставшая
матерью, спрашивает врача: "У меня нормальный малыш?", и врач  точно  знает,
что  она  имеет в  виду. Покупающий тигров  владелец зоопарка ищет  "хорошие
экземпляры",  "настоящих"  тигров,  у которых  четко  обозначены и полностью
развиты  все  присущие  тиграм  черты. Когда я покупаю  обезьянок  для своей
лаборатории,  я  тоже  должен  отбирать   хорошие  экземпляры,  не  каких-то
особенных  или странных, а "настоящих обезьянок", то  есть  "хороших".  Если
хвост  обезьянки  не пригоден  для того, чтобы цепляться им за ветки,  такая
обезьянка  уже  не может  считаться хорошей, а вот отсутствие этой функции у
хвоста тигра  не имеет  никакого  значения. То  же самое можно сказать  и  о
хорошей   яблоне   или   хорошей   бабочке.   Таксономист   ищет  "типичного
представителя"  только  что открытого  вида, такого,  чтобы  его можно  было
поместить  в  музей,  такого, который  наилучшим образом представлял бы весь
вид, наиболее
     212 Абрахам Маслоу. Психология Бытия
     зрелого,  с  наименьшим  количеством повреждений,  наиболее типичного в
смысле качеств, которые определяют весь вид. Тот же принцип действует и  при
выборе "хорошего Ренуара" или "хорошего Рубенса" и т.д.
     Руководствуясь точно такими  же критериями мы можем  определять  лучших
представителей   рода  человеческого,  людей,   у  которых  есть   все,  что
свойственно виду, у которых все человеческие способности полностью развиты и
идеально  функционируют, у  которых  нет явных  признаков  никакой  болезни,
особенно  такой,   которая   могла   бы  исказить   главные,   определяющие,
неотъемлемые  характеристики.  Вот  таких  людей  можно  называть  "наиболее
человечными".
     Пока что особых  проблем  не наблюдается. Но подумайте о дополнительных
трудностях, которые  возникают, скажем,  у  членов жюри конкурса красоты,  у
человека,  покупающего  стадо  овец,  выбирающего  себе  щенка.  Здесь   мы,
во-первых, сталкиваемся  с проблемой свойственных данной конкретной культуре
стандартов,   которые   могут   подавить  биопсихологические   детерминанты.
Во-вторых,  перед  нами  встает проблема  одомашнивания,  то  есть  проблема
искусственой и оберегаемой жизни. Причем мы должны помнить, что человеческие
существа  могут  также  считаться  "одомашненными"  в  определенном  смысле,
особенно  наиболее  несамостоятельные из  них,  например, умственно отсталые
люди,  дети и  т.п.  В-третьих, нам  необходимо  отличать  ценности  хозяина
молочной фермы от ценностей коров.
     Поскольку  любые  инстинктивные склонности человека  гораздо слабее сил
цивилизации, то пробуждение в  человеке тяги к психобиологическим  ценностям
всегда будет трудной задачей. Но какой бы она ни была трудной, она все равно
выполнима. Более того, ее нужно, даже  жизненно  необходимо, выполнить  (97,
гл. 7).
     Стало  быть, большой  проблемой нашей исследовательской работы является
"выбор того,  кто способен  делать правильный выбор". Что касается практики,
то  это нам вполне по силам, как врачу по  силам отобрать наиболее физически
здорового индивида. А вот что касается те
     Ценности 213
     ории,  то здесь  мы  сталкиваемся  с большими проблемами определения  и
концептуализации здоровья,
     Ценности развития и регрессивные силы
     Мы  обнаруживаем,  что  когда  более  зрелым  или более здоровым  людям
предоставляется настоящая возможность  свободного выбора, то они выбирают не
только истину, добро и красоту,  но также ряд регрессивных ценностей -- ради
выживания и/или гомеостазиса, то есть мир и покой, сон и отдых, капитуляцию,
зависимость и безопасность,  защиту  от реальности или освобождение от  нее.
переход  от  Шекспира к  детективным романам, погружение  в  фантазии,  даже
стремление к смерти  (покою) и т. п.  Одну группу ценностей мы можем назвать
ценностями   развития,  а  другую  --  ценностями  здорового  регресса  (или
"снижения") и указать,  что более зрелый, сильный  и здоровый человек больше
склоняется к ценностям развития и меньше -- к регрессивным ценностям; но ему
попрежнему   нужны  и  те,  и  другие.  Эти  два  набора   ценностей  всегда
диалектически  связаны  друг  с  другом,  создавая  динамическое равновесие,
которое определяет открытое поведение.
     Следует  помнить, что  основная  мотивация  дает  человеку уже  готовую
иерархию  ценностей,  которые связаны  друг с  другом как высокие  и низкие,
сильные и слабые. жизненно важные и необязательные.
     Эти  потребности  представляют  собой  не  дихотомию,  а  согласованную
иерархию,  то есть они зависят друг от друга. Скажем,  высокая потребность в
реализации какого-то особенного таланта связана с постоянным удовлетворением
потребности в  безопасности, которая  не исчезает даже  переходя в пассивное
состояние. (Под пассивным состоянием  я понимаю, например, состояние чувства
голода после хорошего обеда.)
     Это  значит,  что  возможность  возвращения  к низким  потребностям  не
исчезает никогда, и в этом контексте такой процесс должен рассматриваться не
только как патология или болезнь, но и как абсолютная необходимость
     214 Абрахам Маслоу. Психология Бытия
     для  целостности   всего   организма   и  как  предпосылка  ощущения  и
функционирования  "высоких потребностей"  Безопасность --  это  обязательное
условие  любви, которая,  в  свою  очередь,  является обязательным  условием
самоактуализации.
     Стало быть, эти ценности  здорового регресса должны считаться такими же
"нормальными", естественными, здоровыми,  инстинктивными и  т. п., как и так
называемые  "высшие  ценности".  Ясно   также,  что  они  диалектически  или
динамически связаны друг с другом  (или, как предпочитаю выражаться  я,  они
представляют собой  не дихотомию, а  согласованную иерархию). И  наконец  мы
должны признать тот очевидный факт, что большую часть времени у  большинства
индивидов   низкие   потребности  и   ценности   доминируют   над   высокими
потребностями  и  ценностями,  то есть  сильно  тянут индивида назад. Только
самые здоровые,  самые  зрелые, самые развитые индивиды чаще выбирают высшие
ценности  (и это  только  при благоприятных  или относительно  благоприятных
жизненных обстоятельствах). Но и это,  вероятно, происходит по большей части
благодаря  наличию  солидной основы --  удовлетворенных низших потребностей,
поскольку, будучи  удовлетворены, они  пребывают  в пассивном состоянии и не
тянут   индивида   назад.    (И   совершенно   очевидно,   что   предполагая
удовлетворенность   потребностей,  мы   предполагаем  благоприятное  внешнее
окружение.)
     В  заключение,  если выражаться старомодно, можно сказать,  что  высшая
природа человека опирается на его низшую природу, как на основу, и без  этой
основы  просто  способна  рухнуть.  То  есть  для  большинства  человечества
обретение высшей природы немыслимо без удовлетворения природы низшей. Лучший
способ  развить  высшую  природу -- это  сначала реализовать и удовлетворить
низшую природу, превратив ее в опорное основание. Кроме того, высшая природа
человека  опирается также на  благоприятные  или  относительно благоприятные
условия окружающей среды, актуальные и предшествующие.
     Я имею в виду, что  высшая природа человека, его идеалы,  устремления и
способности опираются не на инстин
     Ценности 215
     ктивное  самоотречение, а на инстинктивное удовлетворение. (Разумеется,
когда я говорю об "основных потребностях", я имею в виду не то же самое, что
понимают под "инстинктами" сторонники классического учения  фрейда.) Но даже
такая  моя  формулировка  указывает на необходимость  пересмотра фрейдовской
теории инстинктов. Давно пора. С  другой  стороны, моя  формулировка отчасти
изоморфна  Фрейдовой метафорической дихотомии инстинкта  жизни  и  инстинкта
смерти. Может  быть,  впрочем, его  основная  метафора, окажется применима в
определенной модификации и конкретизации формулировки. Эту диалектику  между
прогрессом и регрессом,  между высшим и низшим сейчас по-другому формулируют
экзистенциалисты.   Я   не   вижу   разницы    между   двумя   предложенными
формулировками,  за  исключением  той,   что   я  пытаюсь   приблизить  свою
формулировку  к эмпирическому  и клиническому  материалу, который  в большей
степени поддается проверке.
     Экзистенциальная человеческая дилемма
     Даже  наиболее   полноценные  человеческие  существа   не  свободны  от
изначальной  обреченности  человека  быть одновременно  обычным  созданием и
богоподобным существом, сильным и слабым, ограниченным и не ведающим границ,
обычным животным  и существом, поднимающимся над уровнем животного, взрослым
и  ребенком,  трусом  и  храбрецом,  рвущимся  вперед и  озирающимся  назад,
жаждущим совершенства и боящимся его, червем земным и царем небесным. В этом
нас  не  перестают убеждать  экзистенциалисты.  Мне кажется,  что мы  должны
согласиться  с  ними, принимая во  внимание имеющиеся  в нашем  распоряжении
свидетельства  того, что эта дилемма  и  ее диалектика имеют фундаментальный
смысл для любой  завершенной  системы  психодинамики  и психотерапии.  Более
того, я считаю ее основанием для любой натуралистической теории ценностей.
     Однако, чрезвычайно  важное,  даже  решающее, значение  имеет  отказ от
трехтысячелетней привычки дихотоми
     216 Абрахам Маслоу. Психология Бытия
     зировать,  рассекать и  отделять в  духе логики Аристотеля. ("А  и не-А
совершенно  отличны друг от друга и взаимно исключают  друг  друга.  Выбирай
одно или другое. Но и тем, и другим тебе не обладать".) Как  бы  это ни было
трудно,  но  мы должны  научиться мыслить в духе холизма, а не атомизма. Все
эти  "противоположности"  на самом  деле  являются  частями  одной иерархии,
особенно если  речь идет о более здоровых людях,  а одна  из  задач  терапии
заключается  в уводе  пациента  от приверженности  дихотомии  и разделению к
интеграции   внешне  непримиримых   противоположностей.  Наши   божественные
качества нуждаются в наших животных качествах. Взросление означает не только
отказ от детства, но и использование  его  полезных  качеств как  основания.
Высшие ценности составляют с  низшими ценностями одну иерархию. И наконец --
дихотомия  патологизирует,  а  патология  дихотомизирует  (Сравни  с  мощной
концепцией изоляции Голдстайна (55).)
     Подлинные ценности как возможности
     Как  я  уже  говорил,  мы отчасти обнаруживаем наши ценности внутри нас
самих.  Но  они также  отчасти  и создаются или выбираются  самим индивидом.
Обрести  ценности, по  которым мы будем в дальнейшем  жить.  можно не только
путем открытия. Самоизучение редко приводит к открытию чего-то однозначного,
некой  стрелки,  указывающей в  каком-то одном направлении, или потребности,
которую  можно удовлетворить  только так, а не иначе. Почти все  потребности
могут удовлетворяться  разным  образом,,  а  способности  и  талантны  могут
реализовываться по-разному. Хотя выбор и не очень велик, но  он все же есть.
Прирожденный атлет может выбирать тот вид спорта, каким он хочет заниматься.
Потребность в  любви  могут удовлетворить  очень  многие  люди  и  в  разных
отношениях.  Талантливый  музыкант  может  почти с  одинаковым удовольствием
играть на флейте  или на  кларнете.  Крупный мыслитель может  быть одинаково
счастлив в роли биолога, химика или психолога. Любой человек доброй воли
     Ценности 217
     имеет на выбор множество дел  или обязанностей, которым он  может  себя
посвятить  с  одинаковым  удовлетворением.  Можно  сказать,  что  внутренняя
структура  человеческой  природы  -- это,  скорее,  нечто  вроде  хряща, чем
костной ткани; ей можно придавать желаемую форму, словно живой изгороди, или
даже "выращивать на шпалерах", словно фруктовое дерево.
     Проблемы выбора и отказа по-прежнему остаются неразрешенными, даже если
хороший исследователь  или  терапевт будет  в состоянии  дать  общую  оценку
талантов,  способностей  и  потребностей индивида и предложить  ему  дельный
совет, например, насчет выбора профессии
     Кроме того,  как  только  человек  начинает  смутно  представлять  себе
диапазон  жизненных путей,  предлагаемых  ему на выбор  в соответствии с его
возможностями, с  представлениями  данной конкретной  цивилизации о том, что
такое  "хорошо"  и  что  такое  "плохо", и  т.п.;  как только он  становится
(выбирает?  ему  выбирают?)  на стезю,  скажем,  медицины,  следует  ожидать
скорого  появления  проблем, связанных  с  достижением  успеха  в  избранной
области.  Дисциплина, упорный труд, отказ от удовольствий, постоянная учеба,
укрепление  силы воли необходимы  даже "прирожденному врачу".  Как бы он  ни
любил  свою работу,  у  нее все равно имеются неприятные аспекты, которые он
должен принять во имя достижения главной цели
     Иначе  говоря,  самоактуализация  посредством  медицины  означает,  что
человек должен  стать  хорошим врачом,  а  не  плохим.  Этот  идеал  отчасти
создается им  самим, отчасти  навязывается ему его культурой  и  отчасти  он
открывает  его  в себе  самом.  Его представление о  том,  каким должен быть
хороший   врач,  является  такой  же  детерминантой,  как  и  его   таланты,
способности и потребности.
     218 Абрахам Маслоу. Психология Бытия
     "Обнажающая" терапия и ценности
     Гартман   (61,  с.   51,  60,  85)  отрицает  правомерность   выведения
нравственных императивов из открытий, сделанных психоаналитиками (см. также:
с. 92)*. Что в данном случае значит "выводить"? Я утверждаю, что психоанализ
и   любая  "обнажающая"   терапия  именно   "обнажают"   внутреннюю,   более
биологическую,  более  инстинктивную сердцевину  человеческой природы. Часть
этой  сердцевины представляет собой определенные предпочтения и устремления,
которые, несмотря  на  их слабость,  можно  считать  врожденными ценностями,
биологически   обусловленными.  К  этой  категории  относятся  все  основные
потребности,  а также  все  врожденные способности и таланты  индивида. Я не
говорю, что  они  являются "обязанностями" или "нравственными императивами",
по крайней  мере, не являются ими в старом смысле этого  слова --  как нечто
внешнее.  Я говорю только, что они изначально  присущи человеческой природе.
Более   того,  их   отрицание  или   подавление   --  это  прямая  дорога  к
психопатологии и,  стало быть, ко злу, потому  что хотя психопатология и зло
-- не синонимы, они, вне всякого сомнения, переплетаются друг с другом.
     Сравните  со  следующим  выразительным  высказыванием  фойера  (43,  с.
13-14):  "Различие между подлинными  и ложными ценностями заключается в том,
что первые  являются  выражением  первичных устремлений организма, а  вторые
порождены тревогой. Это контраст между  ценностями, которые выражают свободу
личности, и  ценностями, которые ее подавляют посредством страха и запретов.
Это различие  лежит  в  основании этической  теории и  развития  прикладного
обществоведения, которое должно указать человеку дорогу к счастью".
     Я не уверен, что здесь на самом деле существует какое-то расхождение во
мнениях.  Например,   в  одном   месте  (с.92)  Гартман,  как  мне  кажется,
высказывает точно такое же предположение, что и я, особенно, когда говорит о
"подлинных ценностях"
     Ценности 219
     То же самое  говорит  и  Редлих  (109, с. 88): "Если разработка терапии
превращается  в разработку идеологии, то здесь нас, как доказал Вилис,  ждет
разочарование, потому что  психоанализ не  может дать нам идеологию". В этом
нет  никаких сомнений, если,  конечно, мы понимаем слово  "идеология" в  его
буквальном смысле.
     И все же  здесь упущено что-то очень важное. Хотя  "обнажающая" терапия
действительно внеидеологична, она определенно помогает "обнажить" по крайней
мере "зачатки" или рудименты изначальных ценностей.
     То  есть специалист  по  "обнажающей", глубинной терапии  может  помочь
пациенту  понять, какие глубинные,  изначальные ценности  он  (пациент), сам
того не  ведая. ищет, к  каким он стремится, в каких он нуждается. Поэтому я
утверждаю, что  правильная терапия  имеет отношение к поиску ценностей и  не
согласен с обратным утверждением  Вилиса (174). Я  действительно верю в  то,
что  вскоре  мы сможем даже определить терапию как "поиск ценностей", потому
что  поиск индивидом своей  самости,  в сущности, является не чем  иным, как
поиском изначальных, подлинных ценностей индивида.  Это становится  особенно
ясно, когда мы вспоминаем, что более  глубокое познание самого себя (и своих
ценностей) зачастую совпадает с лучшим знанием других людей (и их ценностей)
и реальности вообще.
     И  наконец,  я  считаю,   вполне  возможно,   что  нынешняя  чрезмерная
озабоченность  якобы существующей брешью между  самопознанием и нравственным
действием (и преданностью ценностям)  сама может быть симптомом порождающего
специфический  маниакальный  синдром  расхождения  между мыслью и действием,
который, впрочем, не универсален (см.: 32). Вероятно, здесь уместно говорить
о вековой философской дихотомии между "есть" и "должно быть", между фактом и
нормой.  На основании своих наблюдений за  более здоровыми людьми, за людьми
во  время  их пиковых переживаний, за людьми,  которые  умеют соединить свою
положительную одержимость с положительной возбудимостью, я сд