му опустошению, необходимость сохранить по крайней мере
тех зубров,  которые имеются на Кавказе,  особенно настоятельна.  Между тем,
вследствие аграрных движений,  связанных с  революцией,  и  высокой ценности
мяса и  кож,  опасность истребления зубров чрезвычайно повысилась.  Академия
наук  ходатайствует  перед  Временным  правительством о  скорейшем  принятии
необходимых мер для охраны".
     Егеря слушали задумчиво, с ощущением собственной значимости.
     И  тут я  вспомнил разговор о  зубрах с  комиссаром Постниковым,  когда
ездил  за   мандатами  в   Кубано-Черноморский  Совет.   Тот   разговор  был
продолжением только  что  прочитанного.  Временное  правительство ничего  не
успело сделать в  этой  области.  А  Совет  Народных Комиссаров РСФСР,  едва
получив власть, нашел время прислушаться к ученым.
     К сожалению, власть эта пока не распространялась на Кубань.
     Чтобы  помочь  своим  семьям  справиться с  весенними работами,  мы  по
очереди съездили домой -  кто на пять,  кто на семь дней.  Я пробыл в Псебае
восемь дней,  и, когда уезжал в горы, Мишанька прямо изошелся - так просился
со мной. Но Данута сказала решительное "нет".
     Кажется,  в мае мы узнали, что Деникин пошел на север, а его авангард -
дивизии фанатичных Шкуро и  Улагая -  уже  возле Курска и  Воронежа.  Газеты
Кубанской рады  торжествовали вдвойне.  Прежде всего потому,  что  Советскую
власть  теснили.  И  потому,  что  по  мере  приближения Деникина  к  Москве
положение рады  обретало устойчивость.  Не  обходилось ни  одной  статьи без
упоминания о самостийной Кубанской республике.
     Обсуждая все эти крупные события, мы не подозревали о беде, которая уже
вошла в заповедник.
     Первым забил тревогу Борис Артамонович.
     Задоров вообще проявлял исключительную наблюдательность.  Он мог часами
лежать в укрытии,  не спуская глаз с зубров. Вся их скрытная жизнь оказалась
записанной у него в тетради. Как едят, спят, играют. Для удобства он дал имя
многим быкам и  зубрицам,  так и писал о них:  "Задира",  "Руслан",  "Чудо",
"Рыжий",  "Бойкая",  "Мамаша",  "Лабица".  Он  знал все их  солонцы по Кише,
любимые чесальные горки и деревья, мог сказать, кто поранился или приболел и
почему.
     Явившись от  границы зубрового парка  у  истоков реки  Ходзь,  Борис  с
тревогой сказал мне и Кожевникову:
     - В стаде больные.  Руслан всегда первым выходил на луг,  ловчее его ни
один зубр траву не стрижет,  а тут,  смотрю,  плетется позади всех, вышел на
луг,  схватил лопухи раз,  другой,  пена изо рта,  и  все головой туда-сюда,
будто больно ему  жевать.  Так  и  простоял свесив голову,  пока  в  лес  не
вернулись. И почему-то хромает. Мамаша без аппетита. Больные, эт уж точно.
     - Станичные бычки поблизости случались?
     - В  начале сезона раза два домашний скот выходил на зубриные пастбища.
Я разыскал пастухов,  предупредил,  даже границу им обозначил.  Но, в общем,
одну траву они какое-то время щипали.
     Подозрения усиливались. Контакт с домашним скотом! Недоглядели!
     На  другое утро  Кожевников,  Задоров и  я  поехали к  стаду.  Успели к
рассвету.  Легли.  И  сразу  заметили,  что  две  зубрицы ведут себя  как-то
странно, а Мамаши, старой коровы, среди вышедших на луга нет.
     Начали поиск. У солонца, по тропам, на местах отдыха, известных Борису.
Наткнулся на  зубрицу Василий Васильевич.  Мамаша  лежала,  подогнув ноги  и
уткнувшись носом в землю,  словно хотела почесать морду,  да так и осталась.
Еще не остыла.
     Мы не дотронулись до нее, не подпустили коней. Длинными шестами свалили
на бок,  ими же раздвинули рот. Язык, губы - все в язвах. Копыта тоже. Ящур,
очень заразная болезнь...
     Весь  день  рыли  яму,  столкнули туда  зубрицу,  зарыли,  а  на  место
захоронения натаскали хвороста и запалили.
     В  тот  же  вечер,  впервые за  много лет,  рука моя  поднялась,  чтобы
выстрелить в  зубра  Руслана,  когда  он,  шатаясь,  вышел  на  опушку леса.
Смертельно раненный зверь вздрогнул,  шагнул и упал.  Я опустил винтовку.  У
Бориса от  слез заблестели глаза.  Его  любимец.  Красавец зубр!  У  нас был
только один способ побороть заразу.
     Звери  исчезли  в  лесу.  Руслана  мы  зарыли.  Задоров  получил приказ
оставаться на лугу до утра и отогнать стадо на новое место, как можно дальше
отсюда. Гоняться, стрелять в воздух, но угнать!
     Я спешно поехал к Телеусову на Умпырь.
     На кордон мой Кунак пришел,  шатаясь от усталости. Гнал его без отдыха.
И  сам вымотался.  В  доме егерей не  было.  Вышел,  сел на крыльцо.  Может,
подойдут?
     Тихая,  прохладная  заря  мягко  завораживала горы.  Ярко-розовым  сиял
ледник Цахвоа и снежники на других вершинах.  Дубы у кордона,  опушенные еще
молодыми желтоватыми листочками,  не шелохнулись. Пахло ожившим лесом, талой
водой,  весной,  дикостью.  И вот в этой тишине со склонов Алоуса неожиданно
донеслось сразу два выстрела, потом затрещало много винтовок. И пауза. Снова
выстрелы, теперь редкие, явно прицельные. Бой?..
     Набросив на потного Кунака седло,  я  помчался темнеющим лесом вверх по
берегу ручья.
     Наверное,  через полчаса,  уже  потемну,  впереди с  характерным звуком
клацнул затвор.
     - Свои! - крикнул я, сваливаясь с коня.
     Алексей  Власович  и   его   племянник  приблизились,   узнали.   Егерь
возбужденно заговорил:
     - Схватились с  какой-то бандой.  Мы,  значит,  с  одной стороны зубров
смотрим,  а они,  вражины,  - с другой. Я стрелил быка, племяш тоже вдарил в
него,  чтобы наверняка,  вот тогда и они взялись бить по бегущему стаду.  Ну
что делать?  Пули возля нас свистят,  пугают,  гады,  вот я  и  выстрелил по
огонькам. Тут недалеко пастухи черкесские как раз появились.
     - Почему ты стрелял по зубрам?
     Впрочем, я уже догадался.
     - Больной бык,  Андрей.  Уже третий день глаз с  него не спускаем.  Все
хужее делается. Решили убить. Завтра посвету разглядим.
     - Твои зубры паслись с домашним скотом?
     - Да рази усмотришь,  Михайлович! У абхазов шесть кошей* на Алоусе. Все
они за границей заповедника,  но близко. То ихний скот сюда перейдет, то бык
из зубриного стада залетит к телкам. Одну, словом, траву грызут.
     ______________
     * Коши - загоны для скота и постройки для пастухов.

     - Ящур на Сохрае, - сказал я.
     - Ну вот...  Вот оно что...  Этого нам не хватало.  - И сел на землю. -
Что делать станем?
     - Прежде к твоему быку.
     ...На  место  вчерашней перестрелки ехали кружным путем,  проверяли все
подступы к  зубриному пастбищу.  Стадо теперь верст за десять отсюда.  А вот
где пастухи, это надо выяснить. Народ мстительный.
     Забрались на высотку с редкой пихтой.  Осмотрелись. И увидели недалекие
коши. Три стада бычков, телок, овец паслись рядом с загонами. Лениво бродили
собаки. А пастухов нет. Значит, караулят нас в засаде.
     Все-таки  у  нас  было  перед  ними  преимущество:  скрадывали  путь  к
зубриному лугу с неожиданной для противника стороны по их же следу. И первые
заметили их  -  восемь вооруженных людей.  Они пришли в  редкий лес пешком и
теперь стояли, совещались. Винтовки у всех за плечами.
     В  таких делах неожиданность,  натиск -  уже  половина успеха.  Они  не
успели скинуть ружей,  как три ствола пригвоздили их к  месту.  В  следующую
минуту,  повинуясь приказу,  оружие  полетело  с  плеч  на  землю.  Телеусов
спешился,  стоял  наготове.  Я  подошел ближе.  Молодые ребята,  злые  лица,
запрятанный испуг.
     - Кто говорит по-русски?
     Двое шагнули ко мне.
     - Почему стреляли по зубрам?
     - Другой стрелял,  тогда и мы стреляли. Адомей* - зверь, бить можно. Ты
сидел засаде? Ты стрелял? Тебе кровь будет!
     ______________
     * Адомей - черкесское название зубров.

     Лекцию об  исчезающем зубре  читать в  таком  положении бесполезно.  Не
поймут. Оставалось одно: страх возмездия.
     - Вы нарушили закон. Здесь казенная Охота. Зубров в Охоте охраняют, они
все на счету. Кто из вас стрелял, будет наказан.
     - Тебе зубра стрелять можно? Я - не можно? Зачем так?
     - Мы стреляли больного зубра.  Ящур,  понимаешь?  -  и  показал на рот,
губы,  изображая боль и язвы.  - Очень заразныйю. Уводите скорей свое стадо,
все бычки заболеют и падут. В кошах есть больные?
     - Пять бычок сдох. Три больной, резить будем. От твоих адомей?
     - Да,  от зубра,  -  перевирая истину,  ответил я.  -  Уходите в другое
место, дальше отсюда. Трава плохая, больная трава.
     - Ты доктор?
     - Я доктор. Я знаю. Покажу. Идите за мной!
     Они потянулись за винтовками.  Э, нет! Наш хлопец успел сгрести оружие,
связать. И даже забросил на свое седло.
     - Потом, потом отдадим, - успокоил я пастухов.
     Поехали через лес.  Вышли на большую поляну.  Черная туша убитого зубра
лежала на  лугу.  В  небе  кружили грифы.  Молнией уметнулась,  прижавшись к
земле, лисица.
     - Не подходить,  не трогать! - приказал я. И снова, как на Кише, орудуя
палкой,  показал пастухам изъязвленные губы  и  ноги,  потом  снял  с  седла
лопату,  кирку и велел рыть. Меняясь каждые четверть часа, притихшие пастухи
быстро  отрыли яму,  сбросили тушу  и  закопали,  а  место  обожгли костром.
Болезни они боялись как огня.
     Пожалуй,  не мои слова, а то, что убившие зубра не взяли ни куска мяса,
не  сбили  рогов,  больше  всего  подействовало на  пастухов.  Они  серьезно
переговаривались,  жестикулировали.  Телеусов стоял в  стороне с винтовкой в
руке.
     - Когда уйдете? - спросил я.
     - Два-три день.
     - Нет.  Сегодня.  Ящур, как туман, бежит по горам. Он убьет ваши стада.
Сегодня. Сейчас уходите!
     Опять  загомонили,  уже  с  тревогой в  голосе.  Кивнул  один,  второй.
Потребовали вернуть оружие.
     - Отвези винтовки к лесу,  -  крикнул я своему хлопцу.  - Рысью! Завтра
проверю!  -  крикнул я вслед пастухам.  -  Будет скот - расстреляем стадо на
месте. Будут коши - сожжем!
     Когда пастухи подошли к месту,  где свалили их оружие,  мы уже стояли в
тени берез, готовые укрыться в низине. Станут стрелять или нет?
     Обошлось. Но во всей этой истории радости было мало. Проникнув в стадо,
болезнь будет косить зубров одного за другим. И ничего нельзя сделать.
     Ни-че-го!
     Страшная страница в истории кавказских зубров...


        "2"

     Отправив  Шапошникову  письмо   о   случившемся,   мы   с   Телеусовым,
Кожевниковым и Задоровым продолжили разведку по зубровым местам.  От Лабенка
на Кишу,  оттуда -  к Белой. Летом зубры выходили и сюда. Выследив очередное
стадо,  мы  смотрели,  как  ведут  себя  зубры,  и,  определив  заболевшего,
стреляли, чтобы тут же зарыть тушу. От наших рук уже пало восемь обреченных.
Жалость не отпускала сердце. Столько лет охранять, чтобы самим уничтожить...
     Мы  не  могли  держать под  контролем всю  территорию бывшей  княжеской
Охоты.  Слишком нас  мало.  Не  помню,  как  прошли две недели.  Усталость и
душевное опустошение валили с  ног.  Оказавшись снова на Умпыре,  пустили на
пастбище лошадей и сутки отсыпались, а потом, как сговорившись, еще сутки не
упоминали о зубрах, словно на звере лежало строгое табу.
     Примчался Христофор Георгиевич.  И  не  один:  с  ним  было  пятнадцать
всадников - добровольных егерей, а также ветеринарный врач из Майкопа. Целая
экспедиция.  В  тот же  день мы нашли стадо,  и  Шапошников сам убил больную
зубрицу.
     Врач только бегло осмотрел труп. Приговор был кратким:
     - Вы  не  ошиблись.  Ящур.  Больные коровы  есть  в  Сохрае,  Хамышках,
Курджиновской, Баговской, в станицах по Урупу. Широкая эпизоотия.
     Шапошников увел меня к ручью. Мы сели на берегу.
     - Еще одна неважная новость, - начал он. - Восточное стадо ушло. Отсюда
с отрядом я еду на Большую Лабу, на Зеленчуки.
     - Сами ушли?
     Трудно поверить,  зная  привычку зубров к  оседлости,  к  определенному
месту.
     - Браконьеры угнали.  Собралось  до  пятидесяти охотников.  Голодно  по
станицам,  понимаешь?  Война весь хлеб съедает. Рада берет. Деникин требует.
Самим станичникам мясо нужно.  По городам тиф. Люди бегут в глушь. А тут где
возьмешь еду?  Вот и решили скопом пойти на зубров. Стадо прорвалось и ушло.
Видели их у Архыза, в Черкесии. Надо отыскать и пригнать обратно.
     - Зубров с кнутом погоните? - насмешливо спросил я. - Не овцы все-таки.
     - Вся надежда на их привязанность к родным местам.  Только направить, а
дальше сами потянутся, тропы запоминают.
     - Братьев Никотиных берете?
     - Непременно. Следопыты.
     - Мы тоже пойдем!
     - Э,  нет! Вы здесь нужны. Отгородитесь построже от Сохрая и Даховской.
От абхазов со стадами.  От армян с Молчепы.  Нужна полная изоляция зубров на
заповедной территории.
     На  другой  день  Шапошников увел  свою  команду на  восток.  Ветеринар
посоветовал перегнать зубров на новые, незараженные пастбища. Только этим мы
и занимались.
     Время между тем  перевалило за  середину года.  Природа словно отдавала
долги за минувшую морозную зиму. Чуть не каждый день на горы сваливался либо
затяжной дождь,  либо неистовая летняя гроза с  ливнем,  после которого реки
выходили из берегов,  страшно ревели, тащили деревья и камни, а то и ланку с
олененком,  волка,  косулю - кого успевали захватить и утопить. От хлесткого
грома звенело в  ушах.  Никакая одежда не спасала от воды.  Со стоном падали
под напором ветра высокие пихты.  Угрожающе грохотали камнепады.  После гроз
горы становились неузнаваемы. Растрепанные дубы, ветровалы, размытые берега,
натеки глины со склонов. Разбой...
     Но  проходило  три  -   пять  дней,  и  живая  жизнь  залечивала  раны,
возвращалась во всей своей красе.  Быстрее всего тянулись вверх травы.  Если
находился свободный час,  все брались за косы и готовили сено.  На зиму сюда
опять соберутся ускользнувшие от беды звери.
     Когда я думал о тех нетронутых уголках природы, где жизнь била бы живым
ключом,  где не  было бы  разрушающего и  созидающего влияния человека,  как
писал Аксаков,  то прежде всего мне представлялась долина Умпыря. И конечно,
бассейн Киши, куда уехали Василий Васильевич и Задоров.
     Втроем мы  продолжали упорно гонять зубров с  их  старых пастбищ.  Явно
больных зверей в  последние дни не видели.  Но стада поредели.  Должно быть,
немало трупов осталось лежать в темной кавказской глухомани.
     Прошло еще две недели.
     Однажды  утром,   открыв  глаза,  я  услышал  за  окнами  голос  Бориса
Артамоновича.  Он... пел! Это казалось особенно удивительным, если вспомнить
его  устойчивую самоуглубленность в  бедовые  месяцы  лета.  И  что  пел!  Я
прислушался.  Голос  с  хрипотцой выводил  что-то  смешливое,  любовное.  Но
приехал-то он с Киши неспроста!
     Алексей Власович лежал на своем топчане и улыбался.
     Мы выглянули. Борис ворочал вилами сено. Конь стоял рядом, седло лежало
потником вверх. Только-только приехал. И распелся. С чего бы это?
     Хлопнула дверь.  Борис Артамонович умолк. Поздоровались. Загорелое лицо
Задорова,  его смеющиеся глаза излучали ничем не скрываемую радость. Алексей
Власович вместо приветствия строго спросил:
     - Чего распелся, как на свадьбе?
     - Какая свадьба? Просто хорошо на душе, эт-точно. Все в полном порядке.
Ящура нет. Ни одного больного зубра на Кише, сколько ни высматривал.
     - А в Сохрае?
     - В  селе есть.  С  пастбищ мы скотину турнули еще тогда,  как заметили
болезнь.  Ездил проверять,  Василь Васильевич посылал.  А  из Сохрая,  когда
услышал о  происшествии,  сбегал в  Даховскую и  Каменномостскую,  чтобы  из
первых рук... Вот даже газету привез и листовку.
     - Какое происшествие? - Телеусов подался вперед.
     - А вот какое.  Из лесу вышло много красных партизан, они тайно подошли
к  Майкопу и  атакой взяли город.  И  Туапсе чуть не  в  тот же  день.  И  в
Лабинской бой навязали,  забрали склад оружия и  скрылись.  Эт-точно!  А  из
ставропольских степей пришел ихний командир Ковтюх и  с налету взял Армавир.
Такая  дислокация получилась:  новый  сплошной фронт от  Армавира на  правом
фланге до Туапсе на левом. И Лабинская, и мы с вами теперь уже в тылу нового
фронта, на территории Советской власти.
     - А Деникин? - воскликнул я. - Он же у Курска! На Москву идет.
     - Он уже к Туле подошел, - уточнил Задоров.
     - Ты не путаешь?
     - Пожалуйте газетку.  - Задоров протянул истертую по сгибам газету. Все
та же "Кубанская земля".  Сразу бросился в  глаза крупный заголовок:  "Бои у
стен Тулы.  До Москвы,  столицы Совдепии, осталось менее двухсот верст. Идут
тяжелые бои...  Они осложняются постоянным натиском красных со стороны Волги
на слабо прикрытый правый фланг Добровольческой армии..."  А  в уголке листа
очень скупо и  мелко о  событиях в  предгорьях,  где "партизаны из  остатков
Таманской колонны совершили дерзкие налеты на Майкоп,  Лабинскую и Армавир".
И  далее,  крупным  шрифтом,  шел  рассказ о  том,  как  доблестно сражались
защитники Лабинской,  как лихо шли на врага казаки.  И лихо,  и доблестно, а
партизаны все-таки удерживали города в  своих руках несколько дней и  только
потом отошли в горы.
     - А листовка? Ты говорил о листовке?
     - Мне ее в Даховской сунули. Не заметил - кто и как.
     На  четвертушке  желтой  бумаги  под  строкой  "Пролетарии всех  стран,
соединяйтесь!"  и  "Революционный комитет Черноморья" шел  текст обращения к
гражданам предгорных станиц,  хуторов и поселков,  чей высокий долг,  -  как
говорилось  в  обращении,  -  "оказать  Красной  Армии  Черноморья всемерную
поддержку. Час нашей победы близок!".
     Листовка была  подписана командующим красным  Черноморским флотом.  Это
под  его  началом  находился  батальон  Кухаревича,  действующий на  морском
побережье.
     Действительно важные новости.  Мы  поговорили о  них,  но  тут  Алексей
Власович вернул нас всех к зубрам:
     - Так-таки не нашли больных?
     - Ни единого!
     - И пересчитали живых?
     - А как же!  Семьдесят три. Значит, так: девять погибло, но прибавилось
пять сеголеток. Семьдесят три. Эт-точно.
     Мы сели завтракать,  но мне уже не сиделось.  Потянуло в  Псебай.  Если
красные  партизаны  достигли  Лабинской,  значит,  они  проходили через  наш
поселок.  Дома  у  нас  должны  быть  вести  от  Кухаревича.  Но  прежде нам
предстояло проверить еще  раз  умпырских зверей и  посчитать их,  сколь  это
возможно, в условиях пышного лета, когда все скрылось в густой листве.
     Пять дней мы  ездили по  мокрой траве альпики,  по  размягшему от  воды
березовому высокогорью. От бинокля уставали глаза. Одежда наша не просыхала,
дожди шли и шли, усложняя и без того трудную задачу. Может быть, как раз эти
дожди и  помогли природе так скоро управиться с  заразной болезнью?  Отмытые
молодые травы,  отмытая земля,  камни. Вся грязь ушла мутными потоками вниз.
Вселенская природная стирка...  В  четырех умпырских стадах мы не обнаружили
больных зубров!  Подсчету в  такое время я  не  особенно доверял,  но  цифры
настраивали на благодушие:  девяносто два зубра,  из них семь молодых.  Ящур
унес из стада более двух десятков зверей.
     А что на востоке?..
     Шапошников со  своей дружиной все еще не  возвращался.  Впрочем,  егеря
могли миновать Умпырь и пройти назад прямиком на Псебай.
     До Уруштена ехали вместе с Задоровым.
     В  караулке возле  устья  Уруштена кто-то  ночевал.  Теплая зола  кучей
лежала в печи.  Пахло человеческим духом.  Мы оглядели землю.  Следы кованых
копыт  во  множестве усеивали плешины в  траве и  уходили вверх на  затяжную
трону к горе Джур.
     - Я по ней к вам добирался, - сказал Борис. - Ничего такого не заметил.
Поеду еще раз, выясню, кто такие.
     - Нет,  -  твердо сказал я.  -  Не надо нарываться на опасность. Едем в
Псебай, оттуда слетаешь на Хамышки, передашь письмо жене Алексея Власовича -
и на Кишу.
     Еще  недоставало,  чтобы Задоров столкнулся с  бойцами Саши Кухаревича!
Следы-то оставили они, когда отступали. Это