ве мы прижались к стенке. Неужели еще одна банда?..
     От сарая слышались громкие голоса,  крик, там засветился огонь, похоже,
самодельные факелы, раздалась команда: "По одному!" и "Руки назад!". Возглас
Саши:  "Отдай винтовку,  черт!"  Василий приоткрыл было  дверь,  и  сразу же
стукнул револьверный выстрел. От доски над дверью полетели щепки.
     - А,  была не  была!  -  шепнул Василий.  -  Сиганем в  темноту к  тому
дольмену, что левей дороги, авось промажут! - И он, крепче нахлобучив шапку,
отошел, чтобы с разбегу высадить дверь и выбежать.
     Но дверь распахнулась сама. Из темноты приказали:
     - Выходи! Оружие на порог. Быстро!
     За дверью двигалось множество неясных теней. Вот попались!
     Я оттиснул Василия и вышел первым. Крепкие руки обхватили меня, ощупали
и повели в сторону. Точно так же поступили с Василием. Нас усадили на землю.
Между караулкой и сараем ходило десятка три фигур.
     В  караулку вошли двое,  потом еще трое,  засветили фонарь.  От  порога
сказали:
     - Вводи, кто там первый?
     Меня подняли под мышки и потянули в помещение.
     Свет  от  фонаря  не  больно хорошо разводил темень,  но  все  же  лица
сидевших за столом прояснились.  И  первый,  кого я  увидел,  -  в  кубанке,
длинноносый,  худой и какой-то черный с лица -  был так знаком, так радостен
мне!
     - Здравствуй, Саша, - спокойно сказал я, расплываясь в улыбке.
     Все тревоги мгновенно исчезли. За столом сидел Кухаревич.
     Он  плохо видел меня,  но  голос,  тон,  дружеские слова подняли его  с
лавки.  Загремел стол,  фонарь качнулся и  чуть не упал.  Длинный,  в долгой
шинели, Саша шагнул ближе, схватил за плечи, всмотрелся.
     - Ты?! Ну, знаешь!..
     Мы крепко обнялись и целую минуту тискали друг друга.  Бойцы набились в
караулку, все разом говорили, улыбались. А он, не отпуская меня, заорал.
     - Отставить арест! Свои хлопцы, свои!
     - Осторожней, Саша. В сарае четверо бандитов. Не упустить бы...
     - Ты привел?  А ну, хлопцы, быстренько сюда тех, из сарая! И освободите
караулку, дышать же нечем.
     - Как ты  ко времени,  Саша!  Мы пришли сюда с  надеждой найти тебя или
топать к перевалу.
     - Моя разведка тут уже несколько дней.
     - И никаких следов... Или я разучился наблюдать?
     - Военная предосторожность.  Мы за мостом устроились. Я подъехал вчера,
и вчера же ребята увидели вас.  До ночи не выходили, потом окружили, пулемет
на позицию и вот...
     В дверь втолкнули Александра Никотина -  злого,  решительного, готового
кусаться, судя но его лицу.
     - Это мой. Он караулил тех самых.
     - Отпустить. Садись, как тебя там...
     Удивленный,  сразу  остывший,  егерь сел  поближе ко  мне,  уставившись
вопрошающим взглядом на Кухаревича.
     Ввели четверых, понурых, потерявших надежду.
     Минута  молчания.   Перегляды.   Кухаревич  оглядел  одного,   второго,
третьего.  Повернул за  плечи  седоголового так,  чтобы  лучше  рассмотреть.
Спросил, растягивая слова:
     - Тимощенко? Попался, контра!
     - Зубра промышлять надумал, - сказал Василий.
     - Он  специалист не  только по  зубрам.  Он  и  но  нашим  людям  ловко
стреляет. Ну, теперь-то не стрельнет... - И, обратившись ко мне, объяснил: -
Бывший  заместитель  командира  седьмой  колонны  у  Ковтюха.  Поднял  бунт,
собственноручно  застрелил   Сергея   Ефимова,   командира,   объявил   себя
сторонником Скоропадского и  ушел  из  Хадыженской в  сторону  Сочи.  Оттуда
надеялся отбыть в  Киев...  Где же твои остальные люди?  Ведь ты увел сотню,
если не больше.  Растерял?  Ладно,  мы их подберем.  А тебя утром отправим в
штаб.  Там ты все расскажешь,  там и  военно-полевой суд.  В  сарай всех!  И
строгую охрану!
     Кухаревич разволновался,  заходил по караулке -  пять шагов туда,  пять
обратно. Такая встреча! И необходимость быть жестоким. Без этого подлости не
победить.
     - Значит, ты здесь обосновался? - мягко спросил я.
     - Ну и словили вы людишек!  - Он никак не мог говорить о чем-то другом.
- На их руках кровь прекрасных людей...
     Наконец успокоился, приказал одному из командиров:
     - Павел,  поедешь  начальником конвоя  с  этими  предателями.  Прямо  к
Казанскому,  он сейчас со штабом на верхнем течении Афипса. Через Солох-аул,
Туапсе, ты знаешь как. Отвечаешь головой!
     - Есть! - Командир подтянулся, щелкнул каблуками сбитых сапог.
     - Ты спросил, где обосновался? - Саша сел возле меня. - Нет, Андрей, мы
сюда только наезжаем,  чтобы проверить тылы. А стоим по ту сторону хребта, у
моря.  По берегу везде наша власть,  хотя Туапсе и поселки у деникинцев.  Но
они  носа  не  высовывают из  своих укреплений.  Даже  в  окрестностях Сочи.
Посмотри,  какое у  наших ребят вооружение!  Новенькое,  английское.  Это мы
взяли в  Архипке при налете.  И пулеметы.  Ну,  в общем,  живем,  воюем.  Ты
расскажи, как здесь очутился?
     Я  рассказал.  И  о  зубрах тоже,  не скрывая своей тревоги из-за новой
армии,  что появилась в лесу.  Люди с винтовками - всегда угроза зверю. Саша
задумался.
     - Ты прав,  конечно.  Война есть война.  Ужасно неприятно, что остается
все меньше зубров.  В общем,  так.  Я помогу,  долг бывшего егеря.  Проведем
работу  среди  населения  в  горных  поселках,  отрядим  постоянные караулы.
Считай,  что южная и западная границы заповедника для зверей неопасны. Разве
что банды,  вроде нынешней...  Слушай,  ты  ничего не рассказал о  домашних.
Данута, сын, родители?..
     Мы еще поговорили, и тогда я спросил о Кате.
     Саша вскочил и порывисто обнял меня.
     - Я  так  благодарен тебе!  Этот  поступок на  Дону...  Эти  быстрота и
натиск! У смерти отнял!
     - Счастливый случай, Саша. Ведь мы могли пойти на юг и другой дорогой.
     - Все случайности подчинены строжайшей необходимости,  - с ученым видом
парировал он.  -  Как и наша сегодняшняя встреча. Но за Катю... Она сейчас в
Солох-ауле.  Там штаб батальона,  которым я командую.  Поедем?  Или нет... У
тебя своих дел хватает. Деникинцы не тревожат? Я имею в виду заповедник.
     Пришлось  рассказать ему  о  мандатах Советской власти  и  о  том,  что
Шапошников сейчас в Екатеринодаре.
     - Пустая  затея.   Деникину  нет  резону  беспокоиться  о  Кавказе,  он
переводит свой штаб в Ростов, идет на Москву. Кубанская рада очень довольна,
что армия чужаков, как называют они Добровольческую, покидает Кубань. Дело в
том,  что  этот  состав  рады  -  Рябовол,  Быч,  Калабухов и  другие-прочие
заигрывают  с  англичанами и  французами,  мечтают  о  самостийной Кубанской
республике от Дона до Сухума,  понимаешь?  Но я не уверен,  что у рады будет
желание помочь вам с заповедником. Скорее, они призовут тебя и всех егерей в
армию, которую спешно сколачивают.
     - Выходит, что на Кубани уже три власти?
     - Если бы три!  Деникинцы,  казачья рада,  наши в Пятигорске,  мы здесь
воюем,  вольные  формирования по  станицам  -  сиречь  банды,  -  анархисты,
меньшевики...  Смута,  Андрей! И ко всему прочему еще голод, тиф. Тебе будет
очень трудно уберечь а таких условиях зверя.
     - Мне  не  дает покоя одна мысль:  я  в  стороне от  борьбы.  Никому не
признался бы, только тебе.
     - Все пройдет, дружище. Россия выйдет на войны обновленной, поверь мне.
И  эта  новая  Россия оценит по  заслугам людей,  которые сохранили красу  и
разнообразие природы.  -  Он вдруг засмеялся:  -  Думаешь,  мы с Катей так и
останемся навсегда в  шинелях?  Моя  мечта  знаешь какая?  Жить  и  работать
где-нибудь здесь,  в  лесу,  в  тишине и  покое,  с  прочным сознанием своей
причастности к  вечному и  святому -  к  природе.  Учились-то  мы для этого,
правда? Мечтали об этом, не так ли?
     Вокруг нас - на лавках, на полу - спали, похрапывали на все лады бойцы,
обнявшись  со  своими  маузерами  и  винчестерами.  Спали  братья  Никотины,
избежавшие смерти.  Фонарь  чадил,  воздух  в  караулке  сделался  густым  и
тяжелым,  время шло к  рассвету,  а  мы  все сидели и  говорили -  не  могли
наговориться.
     Саша  выглядел намного старше своих  лет.  И  еще  какая-то  нездоровая
серость лежала на  его лице,  а  во  взгляде все время проскальзывала то  ли
чрезмерная усталость,  то ли страдание.  И смех его звучал невесело. Словом,
вызывал беспокойство; даже совестно делалось при моем-то крепком здоровье.
     Мы  уснули,  положив головы на  стол,  и  проспали разве  что  час  или
полтора.
     На дворе едва посветлело,  а  уже послышались голоса,  зазвенела сбруя,
кто-то громко скомандовал:  "Собирайсь!" Видимо, уводили по черкесской тропе
группу Тимощенко.
     Саша приподнял голову, мутным взглядом обвел караулку и опять повалился
щекой на помятую кубанку.
     Я  встал,  чтобы размять затекшую руку,  посмотрел в  сильно запотевшее
окно,  протер его:  по ту сторону стен все побелело -  деревья, земля, лужок
перед  караулкой.  Падал  тяжелый  мокрый  снег.  Низкое  небо  цеплялось за
верхушки пихт. Ранняя зима. Самое опасное время в горах.


        "5"

     Мы с егерями отправились в Хамышки.
     Снегу навалило более чем на аршин. Уж на что Кунак старательно поднимал
свои высокие ноги,  а  все равно скользил,  спотыкался,  едва не падал.  Под
снегом  скрылись мокрые  камни,  хрупкие ветки,  сама  тропа.  Не  дорога  -
мучение.  А  сверху все  сыпало,  вдогонку нам тянуло холодным ветром.  Зима
подгоняла.
     Но она принесла и успокоение. Теперь куда меньше любителей пострелять в
горах.  Киша отрезана.  Умпырь тем  более.  Хорошо,  что Данута с  Мишанькой
вовремя уехали.
     Мои друзья егеря ехали молча,  все еще переживая случившееся.  Не могли
простить себе, что угодили в плен.
     - Ладно, что было, то прошло, - сказал я. - В другой раз не попадетесь.
Что с зубрами? Вам удалось пересчитать их? И вообще, стадо видели?
     - Шесть  голов осталось,  -  неохотно произнес Василий Никотин.  -  Две
семьи,  по три зверя в каждой.  Бык, корова, одногодок. Я раза три встречал,
когда в засидку ходил.  И Сашка тоже. Обе семьи ходят от верховьев Молчепы к
Холодной,  потом через луга и  к  истокам Киши.  Туда-обратно.  Как маятник.
Больно пуганые,  чтобы новые тропы торить.  Все к  лесу жмутся.  Я вот еду и
думаю:  где они в такой-то снег? Кормиться осиной, ольхой - так им надо ниже
уходить,  ближе к людям.  Наверху смертушка от голода,  внизу от людей. Тоже
житуха...
     Напрасно не  сделали мы попытки перегнать этих немногих зверей на Кишу,
к  Сулиминой поляне хотя  бы.  Там  и  стожки сена  мы  успели поставить,  и
подлесок гуще.  Не так голодно зимой.  Сейчас их уже не перегнать по мокрому
снегу.
     Телеусова в  Хамышках не  застали.  Передохнули в  его  доме и  кружным
путем, через Даховскую, заторопились в Псебай. Здесь снегу было поменьше, но
шел он с  дождем,  река Белая прямо взбесилась,  вобрав в  свое русло мутную
шальную воду с окрестных гор.
     Дануту я  увидел на  горке,  при въезде в  Псебай.  Стояла закутанная в
теплую  шаль  поверх  шубки  и  вглядывалась в  дорогу.  Увидела  и  села  в
изнеможении на скамейку. Измучилась, ожидаючи.
     Как можно веселей я сказал.
     - Вот и мы. Здравствуй!
     Кончиками пальцев она сняла слезы со щек, поцеловала.
     Я рассказал о встрече с Кухаревичем.
     - А Катя? А он каков? Где живут? Детей нет ли? Как дальше думают?
     И  сердилась,  когда я  отвечал коротким "не  знаю".  Обо всем прочем я
умолчал.  Встретились -  и все.  Нашел,  где и думал найти.  Отдыхает Саша в
Гузерипле. Какая там война? Глушь лесная.
     - Христофор Георгиевич не появлялся? - спросил я.
     - Ну как же!  Ежедневно приходит. Мрачный, сердитый. Сидят с папой, как
сычи.  Десять минут -  одно слово. Неудача у него вышла в Екатеринодаре. Сам
тебе расскажет.
     Вечером пришел Шапошников.  На энергичном,  твердом лице его можно было
заранее прочесть, какими мыслями полнилась душа.
     - Будь  прокляты  эти  самостийники,  эти  тупоголовые  ироды,  которые
ухватились управлять Кубанью! - с сердцем выпалил он.
     - Вы у кого были?
     - Принял меня Макаренко,  потом пришел Быч, один из руководителей рады.
Выслушали.  Я  упирал  на  ценность зубров,  на  сохранность леса  в  горах,
говорил,    что   все   может   погибнуть   от   неумелого   хозяйствования.
Переглядывались,  похоже,  поняли.  И  тут Быч сказал,  как ушат воды вылил:
"Пихта сейчас в  цене.  Англичане готовы начать разработку и платить хорошие
деньги.  А  французы просят каштан.  Оказывается,  у  них самое хорошее вино
созревает в бочках из каштановой клепки".  Я на это ни слова.  Вот что у них
на уме!  Не заповедник,  а торговля!  Высокая политика,  дипломатия, а тут о
каких-то зубрах и оленях...  Спросили,  что мне надо. Сказал напрямую: денег
на охрану Кавказа,  боеприпасы. "Если организуете отряды, чтобы бить в горах
красных партизан,  -  пожалуйста.  Пришлем офицеров-инструкторов, жалованье,
оружие. Концессию с союзниками подпишем". Видишь, куда повернули? От прямого
ответа  я   уклонился,   высказал  предложение  о  частной  охоте  на  паях.
"Пожалуйста,  если будут желающие казаки.  Но  денег от нас не ждите.  Казна
пуста,  драгоценности Войска Кубанского,  как вам известно,  исчезли, зарыты
где-то в горах,  а мы сейчас создаем свою армию,  расходы большие". Ну и все
такое. Вот дали бумагу.
     Бланк был солидный, бумага не нашенская, плотная. Подпись Быча, печать,
все чин чином. "Кубанское войсковое правительство не имеет возражений против
организации частного общества со  своим  капиталом для  аренды угодий бывшей
великокняжеской  Охоты.   Войсковое   правительство  обязывает  общество   к
сохранению богатств Кавказа и  к  уплате в  казну  ежегодной суммы,  каковую
выплачивал до 1910 года великий князь С.М.Романов".
     - А вы знаете, сколько он выплачивал?
     - Как не  знать!  По  тысяче золотых рублей в  год аренды и  пятнадцать
тысяч на охрану. У тебя найдутся такие деньги?
     - Если отыщем клад с драгоценностями Войска Кубанского...
     - Вот именно.  Шутка шуткой,  а ты понятия не имеешь, где сегодня Семен
Чебурнов живет-пропадает.
     - Где же?
     - Семен набрал шайку таких,  как он сам,  и  все лето шарил по горам за
Горячим Ключом.  Этот самый клад ранил его в сердце.  Такое богатство -  и в
камнях!  Зима,  а  он все не показывается...  Впрочем,  не о  кладоискателях
разговор.  Давай  все  же  объявим об  аренде,  а?  Насчет  оплаты  в  казну
запамятуем,  не вечная эта рада,  без России она не продержится.  А  мы хоть
охрану наладим.
     Прошла неделя,  вторая;  третья...  Шапошников успел побывать в четырех
станицах,  список арендаторов вырос у  него  до  сотни,  но  собрать удалось
жалких четыреста рублей.  Однако и они пригодились:  выплатили своим егерям,
которые уже годами не получали никакого жалованья.
     Дни  летели чередой,  зима стояла,  и  мне все более хотелось поехать к
Телеусову,  Кожевникову, Задорову, посидеть у печки на кордонах, походить по
звериным тропам,  попугать врагов.  Беспокоили зубры.  Снегу много.  Это для
зверя тяжело. Время бескормицы.
     Данута учила псебайских детей. Ей платили натурой - мукой, яйцами. Тоже
подспорье. Иной раз в школу, которую устроили в бывшем княжеском доме, ходил
и  Мишанька,  хотя ему  по  возрасту и  рановато было.  Он  уже  знал буквы,
хвастался перед  дедушкой,  складывал простые слова,  считал на  палочках до
десяти.  Но  когда в  январе девятнадцатого я  стал  собираться в  горы,  он
ударился в такой рев, что поразил нас всех. Хочу с папой - и все! Так запало
в  его  детскую душу  минувшее лето,  проведенное на  Кише!  Дедушка покачал
головой, изрек:
     - Ну, быть в нашем роду еще одному лесничему. Что мать, что отец...
     Я уехал надолго,  до весны.  Была в том и другая необходимость:  дважды
приходили повестки,  чтобы явился в Лабинскую.  Но служить в армии рады я не
хотел.  Перебыть это время в горах. Все внимание Кише и Умпырю, где зимовали
самые большие стада зубров, несчетные пока олени, серны, туры.
     Мы много ходили на самодельных лыжах с  Борисом Артамоновичем,  который
обрел жизнерадостность, свойственную его возрасту, и всей душой привязался к
делу.  Он  любил природу и  почти так же поклонялся красоте ее,  как Алексей
Власович.  Нам удалось пробиться с Кожевниковым по опасным тропам на Умпырь,
и  там,  в  просторном и  теплом доме,  мы  сидели по  вечерам в  компании с
Телеусовым и его племянником,  готовили капканы на волков,  расплодившихся в
горах до опасного предела, и пели песни старых егерей. В погожие дни уходили
на охоту,  стреляли волков,  иной раз и  кабана,  чтобы не сидеть голодными.
Зубров не выпускали из поля зрения,  тем более что все они сбились на зиму в
долину,  довольно близко от кордона.  Они не особенно боялись нас, признали,
хоть не подпускали к себе.
     Человеческих следов мы нигде не встретили. К счастью для зверя.
     Беда нагрянула позже...


                                Запись пятая

                 Девятнадцатый год. Тревожное время. Ящур.
                   Помощь Шапошникова. Спасение раненых.
                Свирепый двадцатый год. Дневник обрывается.
                      Страшные для Зарецкого события.
             Двойная игра Семена Чебурнова. Приезд Постникова.


        "1"

     Сперва о зубрах.
     К  весне 1919  года нам  удалось сохранить почти полностью всех зубров,
попавших под  перепись полтора  года  назад.  Это  вовсе  не  означает,  что
браконьерство пошло на  убыль.  Мы  считали,  что  за  прошедший год убито и
пропало не менее сорока голов. Но приплод покрыл даже такую большую убыль. В
умпырском  и  кишинском  стадах  молодняка стало  заметно  больше.  Телеусов
насчитал там  четырнадцать зубрят в  трех стадах.  Кое-что сохранилось и  на
Загдане.  Правда,  настораживало одно  обстоятельство:  в  стадах  оказалось
девять бычков.  Что-то многовато при четырех зубрицах и  всего одной молодой
телке. Ждать серьезного прибавления на Загдане не приходилось.
     В  Гузерипль за  зиму  мы  не  пробрались.  Слову  Кухаревича я  верил.
Контроль над Армянским и другими перевалами в его руках.
     Я  просил  Дануту  сохранять  все  газеты  и  журналы,   какие  удастся
заполучить в  Лабинской,  в  Майкопе и по станицам.  Дважды за зиму Телеусов
посылал своего хлопца в Хамышки,  тот наведывался и в Псебай.  И вот в марте
1919 года он привез от Дануты увесистую сумку с журналами и газетами.
     Чего   только   не   писали  тогда!   Газета  "Кубанская  земля"  вовсю
славословила  войсковое  правительство  рады   и   ее   деятелей,   пестрела
объявлениями об английских и  французских союзниках и  концессионерах.  Все,
что  относилось к  Добровольческой армии Деникина,  подавалось в  сдержанных
тонах.  Из станиц в  Екатеринодар шли верноподданнические реляции и короткие
сообщения о  казацких воинских формированиях рады,  которые не  торопились к
Деникину.  Армии Советской власти крепко держали Царицын,  активно воевали в
районе Пятигорска,  в горах Кабарды и Осетии. Изредка появлялись сообщения о
стычках с красными партизанами возле Туапсе, Сочи и Адлера.
     Крайне интересными для  меня  были старые журналы "Природа",  "Известия
Кавказского отдела  Географического общества".  Ученые России не  забывали о
зубрах!
     В  "Природе" за  1916 год  сообщалось,  что с  речью об  охране природы
выступили профессор Шокальский и академик Бородин.  Они требовали назначения
в области Российской империи правительственных комиссаров по охране природы.
Московское общество охраны природы в  конце 1917  года  опубликовало доклады
нашего знакомого зоолога Филатова о  Кавказском заповеднике и Фальц-Фейна об
Аскании-Нова. Судьба зубров занимала в докладах этих ученых много места.
     Там  же  я  прочитал хронику 1917 года:  "Уже несколько лет  тому назад
начаты переговоры об устройстве заповедника на Кавказе, в Кубанской области,
где еще сохранились зубры.  В настоящее время,  когда заповедник Беловежской
пущи подвергся военно