впрягли  собак  в
нарты и налегке отправились к ручью. И здесь, быть может, впервые в  ис-
тории Юкона, была сделана попытка пробить шурф среди зимы. Идея  принад-
лежала Харнишу. Очистив землю от мха и травы, они развели костер из  су-
хой елки. За шесть часов земля оттаяла на восемь дюймов в глубину.  Пус-
тив в ход кайла и заступы, они выбрали землю и опять  разложили  костер.
Окрыленные успехом, они работали с раннего утра до позднего  вечера.  На
глубине шести футов они наткнулись на гравий. Тут дело пошло  медленней.
Но они скоро научились лучше пользоваться огнем, и в один прием им  уда-
валось отогреть слой гравия в пять-шесть дюймов. В  пласте  мощностью  в
два фута оказался мельчайший золотой песок, потом опять пошла земля.  На
глубине в семнадцать футов опять оказался пласт гравия, содержащий золо-
то в крупицах; каждая промывка давала золота на шесть - восемь долларов.
К несчастью, пласт был тонкий, всего-то в дюйм, а ниже опять  обнажилась
земля. Попадались стволы древних деревьев, кости каких-то  вымерших  жи-
вотных. Однако золото они нашли - золото в крупицах! Скорей всего  здесь
должно быть и коренное месторождение. Они доберутся до него, как бы глу-
боко оно ни запряталось. Хоть на глубине в сорок футов! Они  разделились
на две смены и рыли одновременно два шурфа, работая круглые сутки:  день
и ночь дым от костров поднимался к небу.
   Когда у них кончились бобы, они отрядили Элию на стоянку,  чтобы  по-
полнить запасы съестного. Элия был человек опытный, закаленный; он  обе-
щал вернуться на третий день, рассчитывая в первый день налегке проехать
пятьдесят миль до стоянки, а за два дня проделать обратный путь с нагру-
женными нартами. Но Элия вернулся уже на другой день к вечеру.  Спутники
его как раз укладывались спать, когда услышали скрип полозьев.
   - Что случилось? - спросил Генри Финн,  разглядев  при  свете  костра
пустые нарты и заметив, что лицо Элии, и без того длинное и неулыбчивое,
еще больше вытянулось и помрачнело.
   Джо Хайнс подбросил дров в огонь, и все трое, завернувшись в  одеяла,
прикорнули у костра. Элия, закутанный в меха, с заиндевевшими бородой  и
бровями, сильно смахивал на рождественского деда, как его  изображают  в
Новой Англии.
   - Помните большую ель, которая подпирала нашу кладовку со стороны ре-
ки? - начал Элия.
   Долго объяснять не пришлось. Могучее дерево, которое  казалось  столь
прочным, что стоять ему века, подгнило изнутри, -  по  какой-то  причине
иссякла сила в корнях, и они не могли уже так крепко впиваться в  землю.
Тяжесть кладовки и плотной шапки снега довершили беду, - так долго  под-
держиваемое равновесие между мощью дерева и силами окружающей среды было
нарушено: ель рухнула наземь, увлекая в своем падении кладовку, и  этим,
в свою очередь, нарушила равновесие сил между четырьмя людьми с одиннад-
цатью собаками и окружающей средой. Все запасы  продовольствия  погибли.
Росомахи проникли в обвалившуюся кладовку и либо сожрали, либо испортили
все, что там хранилось.
   - Они слопали сало, и чернослив, и сахар, и корм для собак, -  докла-
дывал Элия. - И, черт бы их драл, перегрызли мешки и рассыпали всю муку,
бобы и рис. Поверите ли, за четверть мили  от  стоянки  валяются  пустые
мешки, - вон куда затащили.
   Наступило долгое молчание. Остаться среди зимы без запасов в этом по-
кинутом дичью краю означало верную гибель. Но молчали они не потому, что
страх сковал им языки: трезво оценивая положение, не закрывая  глаза  на
грозившую опасность, они прикидывали в уме,  как  бы  предотвратить  ее.
Первым заговорил Джо Хайнс:
   - Надо просеять снег и собрать бобы и рис...
   Правда, рису-то и оставалось всего фунтов восемь - десять.
   - Кто-нибудь из нас на одной упряжке поедет на Шестидесятую  Милю,  -
сказал Харниш.
   - Я поеду, - вызвался Финн.
   Они еще помолчали.
   - А чем же мы будем кормить вторую упряжку, пока он вернется? - спро-
сил Хайнс. - И сами что будем есть?
   - Остается одно, - высказался, наконец, Элия.  -  Ты,  Джо,  возьмешь
вторую упряжку, поднимешься вверх по Стюарту и разыщешь индейцев. У  них
добудешь мясо. Ты вернешься иного раньше, чем Генри съездит на  Шестиде-
сятую Милю и обратно. Нас здесь останется только двое, и  мы  как-нибудь
прокормимся.
   - Утром мы все пойдем на стоянку и выберем, что можно, из-под  снега,
- сказал Харниш, заворачиваясь в одеяло. - А теперь спать  пора,  завтра
встанем пораньше. Хайнс и Финн пусть берут упряжки. А мы с Дэвисом  пой-
дем в обход, один направо, другой налево, - может, по  пути  и  вспугнем
лося.
 
 
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ
 
   Утром, не мешкая, отправились в путь. Хайнс, Финн и собаки,  ослабев-
шие на голодном пайке, целых два дня добирались до  стоянки.  На  третий
день, в полдень, пришел Элия, но с пустыми  руками.  К  вечеру  появился
Харниш, тоже без дичи. Все четверо тщательно просеяли снег  вокруг  кла-
довки. Это была нелегкая работа - даже в ста ярдах от  кладовки  им  еще
попадались отдельные зерна бобов. Все они проработали целый день. Добыча
оказалась жалкой, и в том, как они поделили  эти  скудные  запасы  пищи,
сказались мужество и трезвый ум всех четверых.
   Как ни мало набралось продовольствия, львиная доля была оставлена Дэ-
вису и Харнишу. Ведь двое других поедут на собаках, один  вверх,  другой
вниз по Стюарту, и скорей раздобудут съестное. А двоим остающимся предс-
тояло ждать, пока те вернутся. Правда, получая по горсточке бобов в сут-
ки, собаки быстро не побегут, но на худой конец они сами могут послужить
пищей для людей. У Харниша и Дэвиса даже собак не останется. Поэтому вы-
ходило, что именно они брали на себя самое тяжкое  испытание.  Это  само
собой разумелось, - иного они и не хотели.
   Зима близилась к концу. Как всегда на Севере, и эта весна, весна 1896
года, подкрадывалась незаметно, чтобы грянуть внезапно, словно гром сре-
ди ясного неба. С Каждым днем  солнце  вставало  все  ближе  к  востоку,
дольше оставалось на небе и заходило дальше  к  западу.  Кончился  март,
наступил апрель. Харниш и Элия, исхудалые, голодные, терялись  в  догад-
ках: что же стряслось с их товарищами? Как ни считай, при всех непредви-
денных задержках в пути они давно должны были вернуться. Несомненно, они
погибли. Все знают, что с любым путником может случиться беда, -  поэто-
муто и было решено, что Хайнс и Финн поедут в разные стороны.  Очевидно,
погибли оба; для Харниша и Элии это был последний сокрушительный удар.
   Но они не сдавались и, понимая безнадежность своего положения, все же
кое-как поддерживали в себе жизнь. Оттепель еще не началась, и они соби-
рали снег вокруг разоренной кладовки и распускали его в котелках, ведер-
ках, тазах для промывки золота. Дав воде отстояться, они сливали  ее,  и
тогда на дне сосуда обнаруживался тонкий слой слизистого осадка. Это бы-
ла мука - микроскопические частицы ее, разбросанные среди тысяч кубичес-
ких ярдов снега. Иногда в осадке попадались разбухшие от воды чаинки или
кофейная гуща вперемешку с землей и мусором. Но чем дальше  от  кладовки
они собирали снег, тем меньше оставалось следов муки, тем тоньше  стано-
вился слизистый осадок.
   Элия был старше Харниша, и поэтому первый потерял силы; он почти  все
время лежал, закутавшись в одеяло. От голодной смерти спасали их  белки,
которых изредка удавалось подстрелить Харнишу. Нелегкое это было дело. У
него оставалось всего тридцать патронов, поэтому бить нужно было  навер-
няка, а так как ружье было крупнокалиберное, он должен был угодить  неп-
ременно в голову. Белок  попадалось  мало,  иногда  проходило  несколько
дней, и ни одна не показывалась. Когда Харниш замечал  белку,  он  долго
выжидал, прежде чем выстрелить. Он часами выслеживал дичь. Десятки  раз,
сжимая ружье в дрожащих от слабости руках, он прицеливался и снова отво-
дил его, не рискуя спустить курок. Воля у него была  железная,  все  его
побуждения подчинялись ей. Стрелял он только в тех случаях, когда твердо
знал, что не промахнется. Как ни мучил его голод, как ни жаждал он этого
теплого, верещащего кусочка жизни, он запрещал себе малейший риск. Игрок
по призванию, он и здесь вел азартнейшую игру. Ставка была - жизнь, кар-
ты - патроны, и он играл так, как может играть только завзятый игрок,  -
осторожно, обдуманно, никогда не теряя хладнокровия. Поэтому он бил  без
промаха. Каждый выстрел приносил добычу, и сколько дней  ни  приходилось
выжидать, Харниш не менял своей системы игры.
   Убитая белка шла в ход вся без остатка. Даже из шкурки делали  отвар,
а косточки мелко дробили, чтобы можно было  жевать  их  и  проглатывать.
Харниш рылся в снегу, отыскивая ягоды клюквы. Спелая клюква и та состоит
из одних семян, воды и плотной  кожицы,  но  питательность  прошлогодних
ягод, сухих и сморщенных, которые находил Харниш, была  равна  нулю.  Не
лучше утоляла голод и кора молодых деревцев, которую они варили в  тече-
ние часа, а потом кое-как глотали, предварительно долго и упорно  проже-
вывая.
   Апрель был на исходе, бурно наступала весна. Дни стали длиннее.  Снег
таял в лучах солнца, из-под него выбивались тонкие струйки воды. Сутками
дул теплый и влажный юго-западный ветер, и за одни сутки снег оседал  на
целый фут. К вечеру подтаявший снег замерзал, и по твердому насту  можно
было идти, не проваливаясь. С юга прилетала стайка белых пуночек и,  по-
быв один день, опять улетала, держа  путь  на  север.  Однажды,  еще  до
вскрытия реки, высоко в небе с громким гоготом пронесся  на  север  клин
диких гусей. На ивовом кусте у реки набухли почки. Харниш и Элия ели  их
вареными, - оказалось, что ими можно питаться.  Элия  даже  приободрился
немного, но, к несчастью, поблизости больше не нашлось ивняка.
   Деревья наливались соками, с каждым днем громче пели незримые ручейки
под снегом - жизнь возвращалась в обледенелую страну. Но  река  все  еще
была в оковах. Зима долгие месяцы ковала их, и не в один день можно было
их сбросить, как ни стремительно наступала весна. Пришел май, и большие,
но безвредные прошлогодние комары повылезали из прогнивших колод и  тре-
щин в камнях. Застрекотали кузнечики, гуси и утки пролетали над головой.
А река все не вскрывалась. Десятого мая лед на Стюарте затрещал, вздулся
и, оторвавшись от берегов, поднялся на три фута. Но он не пошел вниз  по
течению. Сначала должен был взломаться лед на Юконе,  там,  где  в  него
впадает Стюарт. До этого лед на Стюарте мог только вздыматься  все  выше
под напором прибывающей воды. Трудно было предсказать точно, когда  нач-
нется ледоход на Юконе. Через две тысячи миль после слияния со  Стюартом
он впадает в Берингово море, и от таяния морского льда зависели сроки, в
которые Юкон мог освободиться от миллионов тонн льда,  навалившихся  ему
на грудь.
   Двенадцатого мая Харниш и Элия, захватив меховые одеяла, ведро, топор
и драгоценное ружье, спустились на лед. Они решили разыскать  припрятан-
ную на берегу лодку, замеченную ими по дороге, и, как только река  очис-
тится, плыть вниз по течению до Шестидесятой Мили. Голодные, ослабевшие,
они продвигались медленно, с трудом. Элия едва держался на ногах, и ког-
да падал, уже не мог подняться и оставался лежать. Харниш,  собрав  пос-
ледние силы, помогал ему встать, и Элия, спотыкаясь, пошатываясь, плелся
дальше, пока снова не падал.
   В тот день, когда они рассчитывали добраться до  лодки,  Элия  совсем
обессилел. Харниш поднял его, но он снова  повалился.  Харниш  попытался
вести его, поддерживая под руку, но сам был так слаб, что они оба упали.
Тогда Харниш втащил Элию на берег, наскоро устроил стоянку и пошел  охо-
титься на белок. Теперь уже и он то и дело падал.  Вечером  он  выследил
белку, но было слишком темно, он боялся промахнуться.  С  долготерпением
дикаря он дождался рассвета и час спустя подстрелил белку.
   Лучшие куски он отдал Элии, оставив себе одни жилы и кости. Но таково
свойство жизненной энергии, что это крошечное создание, этот комочек мя-
са, который при жизни двигался, передал мышцам людей,  поглотивших  его,
способность и силу двигаться. Белка уже не карабкалась на  высокие  ели,
не прыгала с ветки на ветку, не цеплялась, вереща, за уходившие  в  небо
верхушки. Однако та энергия, которая порождала все эти движения, влилась
в дряблые мышцы и надломленную волю людей и  заставила  их  двигаться  -
нет, сама двигала их, пока они тащились  оставшиеся  несколько  миль  до
припрятанной лодки; добравшись наконец до цели,  оба  рухнули  наземь  и
долго лежали неподвижно, словно мертвые.
   Снять небольшую лодку с помоста было бы делом нетрудным для здорового
мужчины, но Харниш так ослабел, что ему понадобилось на это много часов.
И еще много часов, изо дня в день, потратил он, когда ползал вокруг лод-
ки и, лежа на боку, конопатил мхом разошедшиеся швы. Наконец работа была
окончена, но река все еще не очистилась. Лед поднялся на  несколько  фу-
тов, так и не тронувшись вниз по течению. А впереди Харниша ждало  самое
трудное: спустить лодку на воду, когда вскроется река. Тщетно бродил он,
спотыкаясь, падая, двигаясь ползком - днем по талому снегу,  вечером  по
затвердевшему насту, - в поисках еще одной белки, чтобы жизненная  энер-
гия проворного зверька перешла в силу его мышц и помогла ему  перетащить
лодку через ледяную стену у берега и столкнуть на воды реки.
   Только двадцатого мая Стюарт наконец вскрылся. Ледоход начался в пять
часов утра; день уже сильно прибавился, и Харниш, приподнявшись, мог ви-
деть, как идет лед. Но Элия уже ко всему был безучастен;  сознание  едва
теплилось в нем, и он лежал без движения. А  лед  несся  мимо,  огромные
льдины наскакивали на берег, выворачивая корни деревьев, отваливая сотни
тонн земли. От этих чудовищной силы толчков  все  кругом  содрогалось  и
раскачивалось. Час спустя ледоход приостановился: где-то ниже по течению
образовался затор. Тогда река стала вздуваться, все выше поднимался лед,
пока он не поднялся над берегом. Вода с верховьев все прибывала, неся на
себе все новые и новые тонны льда. Громадные  глыбы  с  ужасающей  силой
сталкивались, лезли друг  на  друга,  стремительно  подскакивали  вверх,
словно арбузное семечко, зажатое ребенком между большим  и  указательным
пальцем; вдоль обоих берегов выросла ледяная стена. Потом затор  прорва-
ло, и грохот сшибающихся и трущихся друг о друга льдин стал еще  оглуши-
тельней. С час продолжался ледоход. Вода в реке быстро убывала. Но ледя-
ная стена по-прежнему высилась над берегом.
   Наконец прошли последние льдины, и впервые за полгода  Харниш  увидел
чистую воду. Он знал, что ледоход не кончился, торосы в верховьях в  лю-
бую минуту могли сорваться с места и двинуться вниз по реке, но  положе-
ние было отчаянное, нужда заставляла действовать немедля. Элия так осла-
бел, что мог умереть с минуты на минуту, И сам он далеко не был  уверен,
хватит ли у него сил спустить лодку на воду. Оставалось одно - пойти  на
риск. Если дожидаться второго ледохода, Элия наверняка умрет,  а  скорее
всего - они умрут оба. Если же он сумеет спустить лодку,  если  опередит
второй ледоход, если их не затрет льдинами с верхнего течения Юкона, ес-
ли ему повезет и в этом и еще во многом другом, тогда они  доберутся  до
Шестидесятой Мили и будут спасены, если - опять-таки если - у него  дос-
танет сил причалить на Шестидесятой Миле.
   Он принялся за дело. Ледяная стена возвышалась на пять футов над  тем
местом, где стояла лодка. Прежде всего он разыскал удобный спуск: пройдя
несколько шагов, он увидел льдину, которая достигала до  верха  стены  и
отлого спускалась к реке. Промучившись целый час, он подтащил туда  лод-
ку. Его тошнило от слабости, и временами ему казалось, что  он  слепнет:
он ничего не видел, в глазах плясали световые пятна и точки,  словно  их
засыпало алмазной пылью; сердце колотилось у самого горла,  дыхание  пе-
рехватывало. Элия не подавал признаков жизни; он лежал  не  шевелясь,  с
закрытыми глазами. Харниш один сражался с судьбой. В конце концов  после
нечеловеческих усилий он прочно установил лодку на верху ледяной  стены;
не удержавшись на ногах, он упал на колени и ползком начал перетаскивать
в лодку одеяло, ружье и ведерко. Топор он бросил. Ради него пришлось  бы
еще раз проползти двадцать футов туда и обратно, а Харниш  хорошо  знал,
что если топор и понадобится, то некому будет действовать им.
   Харниш и не подозревал, как трудно будет  перетащить  Элию  в  лодку.
Дюйм за дюймом, с частыми передышками, он поволок его по земле и по  ос-
колкам льда к борту лодки. Но положить его в лодку ему не удалось.  Будь
это неподвижный груз такого же веса и объема, его  куда  легче  было  бы
поднять, чем обмякшее тело, Элии. Харниш не мог справиться с этим  живым
грузом потому, что он провисал в середине, как полупустой мешок  с  зер-
ном. Харниш, стоя в лодке, тщетно пытался втащить  туда  товарища.  Все,
чего он добился, - это приподнять над бортом голову  и  плечи  Элии.  Но
когда он отпустил его, чтобы перехватить ниже, Элия опять соскользнул на
лед.
   С отчаяния Харниш прибег к крайнему средству. Он ударил Элию по лицу.
   - Господи боже ты мой! Мужчина ты или нет? - закричал он. -  На  вот,
черт тебя дери, на!
   И он наотмашь бил его по щекам, по носу, по губам, надеясь, что  боль
от ударов разбудит дремлющее сознание и  вернет  исчезающую  волю.  Элия
открыл глаза.
   - Слушай! - прохрипел Харниш. - Я приподыму тебе голову,  а  ты  дер-
жись. Слышишь? Зубами вцепись в борт и держись!
   Дрожащие веки Элии опустились, но Харниш знал, что тот понял его.  Он
опять подтащил голову и плечи Элии к лодке.
   - Держись, черт тебя возьми! Зубами хватай! - кричал он, пытаясь под-
нять неподвижное туловище.
   Одна рука Элии соскользнула с борта лодки, пальцы  другой  разжались,
но он послушно впился зубами в борт и удержался. Харниш  приподнял  его,
потянул на себя, и Элия ткнулся лицом в дно лодки, в кровь ободрав  нос,
губы и подбородок о расщепленное дерево; тело его,  согнувшись  пополам,
беспомощно повисло на борту лодки.  Харниш  перекинул  ноги  Элии  через
борт, потом, задыхаясь от усилий, перевернул его на спину и накрыл одея-
лом.
   Оставалось последнее и самое трудное дело - спустить лодку  на  реку.
Харнишу пришлось по необходимости положить Элию ближе к корме, а это оз-
начало, что для спуска потребуется еще большее напряжение. Собравшись  с
духом, он взялся за лодку, но в глазах у  него  потемнело,  и  когда  он
опомнился, оказалось, что он лежит, навалившись животом на  острый  край
кормы. Видимо, впервые в  жизни  он  потерял  сознание.  Мало  того,  он
чувствовал, что силы его иссякли, что он пальцем шевельнуть не может,  а
главное - что ему это безразлично. Перед ним возникали видения, живые  и
отчетливые, мысль рассекала мир, словно стальное лезвие. Он,  который  с
детства привык видеть жизнь во всей ее наготе, никогда еще так остро  не
ощущал этой наготы. Впервые пошатнулась его  вера  в  свое  победоносное
"я". На какое-то время жизнь пришла в замешательство и  не  сумела  сол-
гать. В конечном счете он оказался таким же жалким червяком, как и  все,
ничуть не лучше съеденной им белки или людей, потерпевших поражение, по-
гибших на его глазах, как, несомненно, погибли Джо Хайнс и  Генри  Финн,
ничуть не лучше Элии, который лежал на дне лодки, весь в ссадинах, безу-
частный ко всему. Харнишу с кормы лодки хорошо была видна река до самого
поворота, откуда рано или поздно нагрянут ледяные глыбы. И ему казалось,
что взор его проникает в прошлое и видит те времена, когда в этой стране
еще не было ни белых, ни индейцев, а река Стюарт  год  за  годом,  зимой
прикрывала грудь ледяным панцирем, а весной взламывала его и вольно  ка-
тилась к Юкону. И в туманной дали грядущего он провидел то время,  когда
последние поколения смертных исчезнут с лица Аляски и сам он исчезнет, а
река по-прежнему, неизменно - то в зимнюю стужу, то бурной весной -  бу-
дет течь, как текла от века.
   Жизнь - лгу