в стоил ему водопровод. Для того чтобы  купить  трубы,  он
решил расстаться с половиной своих уздечек, - на счастье, нашелся  поку-
патель. Прокладывал он трубы сам, хотя не раз приходилось звать  на  по-
мощь Дид, чтобы она придержала гаечный ключ. И когда наконец  вода  была
подведена к ванне и раковинам, Харниш налюбоваться не мог  на  дело  рук
своих. В первый же вечер Дид, хватившись мужа, нашла его с лампой в  ру-
ке, погруженным в созерцание. Он с нежностью проводил ладонью по гладким
деревянным краям ванны и громко смеялся. Уличенный  в  тайной  похвальбе
собственной доблестью, он покраснел, как мальчишка.
   Прокладка водопроводных труб и столярничание навели Харниша на  мысль
завести маленькую мастерскую, и он стал исподволь, со вкусом,  подбирать
себе! инструменты. Привыкнув в бытность свою миллионером безотлагательно
покупать все, чего бы он ни пожелал, он теперь понял, как радостно  при-
обретать желаемое ценой жесткой бережливости и долготерпения. Три месяца
он выжидал, пока наконец решился на такое мотовство, как покупка автома-
тической отвертки. Это маленькое чудо техники приводило Харниша в неопи-
суемый восторг, и, заметив это, Дид тут же приняла великое решение. Пол-
года она копила деньги, которые выручала с продажи яиц, - эти деньги, по
уговору, принадлежали лично ей, - и в день рождения  мужа  подарила  ему
токарный станок необыкновенно простой конструкции, но со множеством раз-
нообразнейших приспособлений. И она так  же  чистосердечно  восторгалась
станком, как он восторгался первым жеребенком Маб,  составлявшим  личную
собственность Дид.
   Прошел целый год, прежде чем Харниш сложил огромный камин,  затмивший
камин в домике Фергюсона по ту сторону долины. Все эти новшества  требо-
вали времени, а Дид и Харнишу спешить было некуда. Не в  пример  наивным
горожанам, которые ищут сельской простоты, не имея о  ней  ни  малейшего
понятия, они не брали на себя слишком много. За деньгами они не гнались:
ранчо было свободно от долгов, а богатство не  прельщало  их.  Жили  они
скромно, довольствуясь самой простой пищей; за аренду не нужно было пла-
тить. Поэтому они не утруждали себя сверх меры  и  все  свободное  время
посвящали друг Другу, извлекая из сельской жизни те преимущества,  кото-
рыми не умеет пользоваться исконный сельский житель. Многому научил их и
пример Фергюсона. Трудно было представить себе человека менее  прихотли-
вого; все, что ему требовалось, он делал сам, своими руками, лишь изред-
ка, когда не хватало денег на книги и журналы, нанимался в работники;  и
весь свой досуг тратил на то, что доставляло ему  удовольствие.  Он  мог
полдня просидеть в холодке с книгой в руках; а другой раз  подымался  на
рассвете и уходил в горы.
   Иногда он вместе с Харнишем и Дид охотился на оленя в глухих  ущельях
и на каменистых кручах горы Худ, но чаще Харниш  и  Дид  ездили  вдвоем.
Прогулки верхом были их любимым развлечением. Они изучили каждую  склад-
ку, каждый выступ окрестных гор, исследовали все скрытые ключи и  укром-
ные лощинки в горных кряжах, замыкающих долину. Не оставалось  ни  одной
неведомой им дорожки или коровьей тропы; но больше всего они любили  за-
бираться в самые дебри, где приходилось чуть ли не ползком  продвигаться
по узким оленьим тропкам, а Боб и Маб следовали за ними, еле  продираясь
сквозь чащу.
   С этих прогулок они привозили семена и луковички диких цветов и сажа-
ли их в излюбленных уголках своего ранчо. Вдоль тропинки, ведущей  вниз,
на дно большого каньона, где начиналась водопроводная труба, они развели
папоротники. Но они не насиловали растения, а позволяли им свободно раз-
виваться и только время от времени подсаживали новые  разновидности,  не
вырывая их из привычного дикого состояния. Так же поступили они и с  ди-
кой сиренью, которую Харниш выписал из округа Мендосино: только в первый
год они ухаживали за ней, а потом предоставили самой себе,  и  она  жила
вольно, как все цветы на ранчо. Собирали они семена калифорнийского мака
и рассыпали их по своим владениям - оранжевые головки сверкали  в  траве
лужаек, огнем горели вдоль изгороди и по краям просек.
   Дид, питавшая пристрастие к рогозу, посеяла его вдоль ручья,  пересе-
кавшего лужок, и предоставила ему самостоятельно бороться с жерухой.  Но
когда Харниш обнаружил, что жерухе грозит полное уничтожение, он  подвел
один из ручейков к своим грядкам жерухи и объявил войну рогозу. У  ключа
под секвойями, где в самый первый день Дид залюбовалась цветком кандыка,
росшим подле извилистой тропинки, она посадила еще  много  этих  цветов.
Открытый косогор над узенькой долиной был отведен под марипозы. Это была
преимущественно заслуга Дид; но и Харниш, со своей стороны, разъезжал  с
топориком на луке седла и  прореживал  мансанитовую  рощу  на  скалистом
склоне, очищая ее от мертвых или отмирающих деревцев.
   Ни Дид, ни Харниш не надрывались на работе. Да и трудно было  назвать
это работой. Они только мимоходом, время от  времени,  оказывали  помощь
природе. Все цветы и травы росли своими силами и не казались пришельцами
из чужой среды. Ни он, ни она не пытались разводить цветы или  растения,
которым бы по праву не принадлежало место на ранчо. Но зато их и не  ог-
раждали от врагов; лошади и жеребята, коровы, телки паслись  среди  них,
топтали копытами; одни растения выживали, другие - нет. Впрочем, большо-
го вреда скотина не причиняла: ее было немного, и на ранчо для нее  хва-
тало места. Харниш мог бы пустить на свое пастбище  с  десяток  лошадей,
что приносило бы ему ежемесячно полтора доллара с головы. Но он этого не
делал именно потому, что не хотел опустошения своих лугов.
   Когда кладка огромного камина была закончена, Харниш и  Дид  справили
новоселье, пригласив на него в качестве единственного  гостя  Фергюсона.
Не раз, оседлав Боба, Харниш ездил к нему за  советом,  и  торжественный
обряд возжигания первого огня совершился в его присутствии.  Они  стояли
перед камином в просторной гостиной: сняв перегородку между двумя комна-
тами, Харниш сделал из двух одну: здесь находились все сокровища  Дид  -
ее книги, картины и фотографии, пианино. Сидящая Венера, жаровня, чайник
и фарфор. К звериным шкурам, привезенным Дид, уже  прибавились  новые  -
шкуры оленей, койотов и даже одной пумы, убитых Харнишем. Дубил он шкуры
собственноручно по способу охотников на Западе, затрачивая на это  много
времени и усилий.
   Харниш вручил Дид спичку, она зажгла ее и поднесла к сложенным в  ка-
мине дровам. Сухие ветки мансаниты вспыхнули, и языки пламени с  веселым
треском забегали по сухой коре поленьев. Дид прижалась  к  мужу,  и  все
трое, затаив дыхание, ждали с надеждой и страхом. Но вот Фергюсон,  сияя
улыбкой, протянул Харнишу руку и громогласно объявил:
   - Тянет! Честное слово, тянет! Он горячо пожал Харнишу руку, тот  от-
ветил тем же, потом наклонился к Дид и поцеловал ее в губы. Сознание ус-
пешно завершенного, хоть и скромного  труда  переполняло  их  сердца  не
меньшей радостью, чем  та,  которую  испытывает  полководец,  одержавший
славную победу. В глазах Фергюсона появился подозрительно влажный блеск,
а Дид еще крепче прижалась к мужу - главному виновнику  торжества.  Вне-
запно Харниш подхватил ее на руки и, покружившись с ней по комнате,  по-
садил перед пианино.
   - Давай, Дид! - закричал он. - Играй Славу! Славу!
   И в то время как пламя все ярче разгоралось в камине, из-под  пальцев
Дид полились ликующие звуки Двенадцатой литургии.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
 
   Харниш не давал обета  воздержания,  хотя  месяцами  не  брал  в  рот
хмельного после того, как решился на крах своего бизнеса. Очень скоро он
приобрел достаточную власть над собой, чтобы безнаказанно выпить  стакан
мартини, не испытывая желания выпить второй. К тому же жизнь среди  при-
роды быстро исцелила его от потребности одурманивать себя.  Его  уже  не
тянуло к спиртному, и он даже забывал о его существовании. С другой сто-
роны, когда ему случалось бывать в городе и хозяин лавки, где Харниш за-
купал припасы, предлагал ему выпить, он, чтобы доказать самому себе, что
не боится соблазна, охотно принимал приглашение: "Ну что  же,  если  это
может доставить вам удовольствие, пожалуйста. Налейте стаканчик виски".
   Но один стакан виски, выпиваемый время от времени, не вызывал желания
напиться и не оказывал никакого действия, - Харниш слишком окреп и  поз-
доровел, чтобы опьянеть от такого пустяка. Как он  и  предсказывал  Дид,
Время-не-ждет - городской житель и миллионер -  скоропостижно  скончался
на ранчо, уступив место своему младшему брату, путешественнику с Аляски.
Жирок уже не грозил затопить его, упругость мышц и вся  былая  индейская
худощавость и проворство вернулись к нему, и под скулами опять появились
небольшие впадины. Для Харниша это было  самое  наглядное  свидетельство
восстановленного здоровья. Он уже прославился на всю округу своей силой,
ловкостью и выдержкой и тягаться с ним не могли даже самые дюжие фермеры
долины Сонома. А раз в год, в день своего рождения, он, по старой  памя-
ти, приглашал к себе всех окрестных жителей, предлагая  любого  положить
на обе лопатки. И многие соседи принимали его вызов, приводили жен и де-
тей и на весь день располагались на ранчо.
   Сначала, когда у Харниша бывала нужда в наличных деньгах, он, по при-
меру Фергюсона, нанимался на поденную работу; но вскоре он  нашел  более
интересное и приятное занятие, которое к тому же отнимало меньше времени
и не мешало ему трудиться на ранчо и ездить с женой в горы.  Как-то  раз
местный кузнец шутки ради предложил Харнишу объездить норовистого  жере-
бенка, слывшего неисправимым, и Харниш с таким блеском выполнил это, что
сразу завоевал славу отличного объездчика. С тех пор он с легкостью  за-
рабатывал таким путем любую нужную ему сумму, да и сама работа нравилась
ему.
   В трех милях от Глен Эллен, в Калиенте, находился конный завод и ска-
ковые конюшни одного сахарного короля; время от времени  он  посылал  за
Харнишем, а меньше чем через год предложил ему заведование конюшнями. Но
Харниш только улыбнулся и отрицательно покачал головой. Объезжать  лоша-
дей он соглашался тоже далеко не всякий раз, когда его об этом  просили.
"Уж кто-кто, а я надрываться не стану", - заверял он Дид и брался за ра-
боту, только когда ему требовались деньги. Позже он отгородил угол паст-
бища и там иногда объезжал нескольких лошадей из самых норовистых.
   - У меня есть наше ранчо и есть ты, - говорил он жене, - и я не  про-
меняю прогулку с тобой к горе Худ на сорок долларов. За  сорок  долларов
не купишь ни захода солнца, ни любящей жены, ни холодной ключевой водицы
- ничего, чем жизнь красна. Что мне сорок миллионов долларов, если  ради
них я должен хоть один-единственный раз не поехать с тобой к горе Худ?
   Жизнь он вел самую здоровую и естественную. Ложился рано,  спал,  как
младенец, вставал на рассвете. Он постоянно что-то делал, тысячи мелочей
занимали его, но не требовали больших усилий, и поэтому  он  никогда  не
чувствовал усталости. Впрочем, когда  ему  с  женой  случалось  проехать
семьдесят или восемьдесят миль, не слезая с седла, они иногда  признава-
лись друг другу, что выбились из сил. Время от времени, если погода сто-
яла ясная и в кармане бывало немного денег,  они  садились  на  лошадей,
приторачивали седельные сумки и отправлялись в дальний путь, за  пределы
своей долины. Когда наступал вечер, они останавливались на первой попав-
шейся ферме или в деревушке, а наутро ехали дальше  -  без  определенной
цели, лишь бы ехать; и так день за днем, пока  не  кончались  деньги,  -
тогда они поворачивали обратно. Поездки эти продолжались неделю,  десять
дней, иногда две недели, а однажды они проездили  целых  три.  Они  даже
мечтали о том, чтобы в будущем, когда  они  разбогатеют  до  неприличия,
проехать верхом в Восточный Орегон и посетить родину Харниша, а по доро-
ге остановиться в округе Сискийу, на родине Дид. Предвкушая радости это-
го заманчивого приключения, они сто раз пережили в мечтах все его  увле-
кательные подробности.
   Однажды, когда они заехали на почту в  Глен  Эллен,  чтобы  отправить
письмо, их окликнул кузнец.
   - Послушайте, Харниш, - сказал он. - Вам кланялся один паренек по фа-
милии Слоссон. Он проехал на машине в Санта-Роса. Спрашивал,  не  живете
ли вы здесь поблизости, но остальные ребята не хотели задерживаться. Так
вот, он велел передать вам поклон и сказать, что  он  послушался  вашего
совета и ставит рекорд за рекордом.
   Харниш уже давно рассказал Дид о своем состязании в баре отеля Парфе-
нон.
   - Слоссон? - повторил он. - Слоссон? Так это, должно  быть,  метатель
молота. Он, мерзавец, дважды прижал мою руку. - Вдруг  он  повернулся  к
Дид. - Знаешь что? До Санта-Роса всего двенадцать миль, и лошади не  ус-
тали.
   Дид тотчас догадалась, что он задумал: об этом достаточно красноречи-
во говорили задорный огонек, блеснувший в  его  глазах,  и  мальчишеская
смущенная усмешка. Она с улыбкой кивнула головой.
   - Поедем прямиком через долину Беннет, - сказал он. - Так будет  бли-
же.
   Найти Слоссона в Санта-Роса оказалось нетрудно.
   Вся компания остановилась в отеле Оберлин, и в конторе  отеля  Харниш
столкнулся лицом к лицу с молодым чемпионом.
   - Ну вот, сынок, - объявил Харниш, как только он познакомил  Слоссона
с Дид, - я приехал, чтобы еще раз потягаться с вами. Тут место  подходя-
щее.
   Слоссон улыбнулся и принял вызов. Они стали друг против друга,  опер-
лись локтями на конторку портье и переплели пальцы. Рука Слоссона  мгно-
венно опустилась.
   - Вы первый, кому это удалось, - сказал он. - Давайте еще раз  попро-
буем.
   - Пожалуйста, - ответил Харниш. - И не забывайте, что вы первый, кому
удалось прижать мою руку. Вот почему я и пустился за вами вдогонку.
   Опять они переплели пальцы, и опять рука Слоссона опустилась. Это был
широкоплечий, крепкий молодой человек, на полголовы выше Харниша; он  не
скрывал своего огорчения и предложил померяться в третий раз. Он  собрал
все свои силы, и на одно мгновение исход борьбы казался гадательным. По-
багровев от натуги, стиснув  зубы,  Слоссон  сопротивлялся  яростно,  до
хруста в костях, но Харниш все же одолел его. Долго задерживаемое  дыха-
ние с шумом вырвалось из груди Слоссона, мышцы ослабли, и рука бессильно
опустилась.
   - Нет, с вами мне не сладить, - сознался он. - Одна надежда,  что  вы
не вздумаете заниматься метанием молота.
   Харниш засмеялся и покачал головой.
   - Мы можем договориться - каждый останется при своем деле: вы  держи-
тесь метания молота, а я буду прижимать руки.
   Но Слоссон не хотел признавать окончательного поражения.
   - Послушайте! - крикнул он, когда Харниш и Дид, уже сидя в седле, го-
товились тронуться в путь. - Вы разрешите мне заехать к вам через год? Я
хотел бы еще раз сразиться с вами.
   - Милости просим, сынок. В любое время я к вашим услугам. Но  предуп-
реждаю, придется вам малость потренироваться. Имейте в виду, что  я  те-
перь и пашу, и дрова колю, и лошадей объезжаю.
   На обратном пути Дид то и дело слышала счастливый смех Харниша, кото-
рый, словно мальчишка, радовался своей победе. Когда же они выбрались из
долины Беннет и осадили лошадей на гребне горы, чтобы полюбоваться зака-
том, он подъехал вплотную к жене и обнял ее за талию.
   - А все ты, маленькая женщина, - сказал он. - Ну скажи сама, разве не
стоит отдать все богатство мира за такую руку, когда она обнимает  такую
жену!
   Сколько бы радости  ни  приносила  Харнишу  его  новая  жизнь,  самой
большой радостью оставалась Дид. Как он неоднократно объяснял ей, он всю
жизнь страшился любви. И что ж? Оказалось, что именно любовь -  величай-
шее благо на земле. Харниш и Дид, казалось, были созданы друг для друга;
поселившись на ранчо, они избрали наилучшую почву, где любовь  их  могла
расцвести пышным цветом. Несмотря на склонность Дид к чтению и к музыке,
она любила все здоровое, естественное и простое, а Харниш самой природой
был предназначен для жизни под открытым небом.
   Ничто в Дид так не пленяло Харниша, как ее руки - умелые руки,  кото-
рые с такой быстротой стенографировали и печатали на машинке; руки,  ко-
торые могли удержать могучего Боба, виртуозно порхать по клавишам,  уве-
ренно справляться с домашней работой; руки, которые становились чудом из
чудес, когда они ласкали его и ерошили ему волосы. Но Харниш  отнюдь  не
был рабом своей жены. Он жил независимой мужской жизнью, так же как  она
жила своей жизнью женщины. Каждый делал свое дело самостоятельно. Взаим-
ное уважение и горячее сочувствие Друг к другу переплетало  и  связывало
воедино все их труды. Он с таким же вниманием относился к ее стряпне и к
ее музыке, с каким она следила за его огородничеством. И Харниш,  твердо
решивший, что он не надорвется на работе, заботился о том, чтобы  и  Дид
избегла этой участи.
   Так, например, он строго-настрого запретил ей обременять себя приемом
гостей. А гости у них бывали довольно часто, особенно  в  жаркую  летнюю
пору; по большей части приезжали ее городские друзья, и жили они  в  па-
латках, сами убирали их и сами готовили для себя  еду.  Вероятно,  такой
порядок был возможен только в Калифорнии, где все  приучены  к  лагерной
жизни. Но Харниш и слышать не хотел о том, чтобы его жена превратилась в
кухарку, горничную и официантку только потому, что у нее нет штата прис-
луги. Впрочем, Харниш не возражал против общих ужинов в просторной  гос-
тиной, во время которых Дид пускала в ход сверкающую медную  жаровню,  а
он каждому из гостей поручал какую-нибудь работу и неуклонно  следил  за
ее выполнением. Для единичных гостей, остающихся только  на  одну  ночь,
правила были другие. Исключение делалось и для брата Дид,  который  вер-
нулся из Германии и уже опять ездил верхом. Во время каникул  он  жил  у
них на правах третьего члена семьи, и в его  обязанности  входила  топка
камина, уборка и мытье посуды.
   Харниш постоянно думал о том, как бы облегчить Дид работу, и ее  брат
посоветовал использовать воду, которая на ранчо имелась в избытке и про-
падала зря. Пришлось Харнишу объездить несколько лишних  лошадей,  чтобы
добыть деньги на необходимый материал, а его  шурину  потратить  трехне-
дельные каникулы - и вдвоем они соорудили водяное колесо. Сначала колесо
только приводило в движение пилу, токарный станок и точило, потом Харниш
присоединил к нему маслобойку; но самое большое  торжество  наступило  в
тот день, когда он, обняв Дид, повел ее к колесу и показал соединенную с
ним стиральную машину, которая в самом деле работала и в самом деле сти-
рала белье.
   Дид и Фергюсон ценой долгой и терпеливой борьбы  мало-помалу  привили
Харнишу вкус к поэзии, и теперь нередко случалось, что, небрежно сидя  в
седле, шагом спускаясь по лесистым тропам, испещренным солнечными блика-
ми, он вслух читал наизусть "Томлинсона" Киплинга или, оттачивая  топор,
под жужжание наждачного колеса распевал "Песню  о  мече"  Хенли.  Однако
обоим наставникам так и не удалось окончательно обратить его в свою  ве-
ру. Поэзия Браунинга, кроме стихов "Фра Филиппе Липпи" и "Калибан и  Се-
тебос", ничего не говорила ему, а Джордж Мередит просто приводил  его  в
отчаяние. Зато он по собственному почину выучился играть  на  скрипке  и
упражнялся с таким усердием, что в короткий срок добился  больших  успе-
хов; много счастливых вечеров провел он с Дид, разыгрывая с ней дуэты.
   Итак, успех во всем сопутствовал этой удачно подобранной  супружеской
чете. Скуки они не знали. Каждое утро  начинался  новый  чудесный  день,
каждый вечер наступали тихие прохладные сумерки; и неизменно тысяча  за-
бот осаждала его, и эти заботы она делила с ним. Яснее прежнего  он  по-
нял, насколько все на свете относительно. В новой  игре,  затеянной  им,
маленькие радости и огорчения волновали и радовали его с не меньшей  си-
лой, чем перипетии чудовищно азартной игры, которую он ве