привлекала  обшир-
ная терраса: вдоль всего ее края река была достаточно глубока для прича-
ла судов.
   - Подходящее местечко, ничего не скажешь, - пробормотал он.  -  Здесь
можно построить город на сорок тысяч жителей. Дело за малым - найти  зо-
лото. - С минуту он раздумывал. - Ежели выйдет десять долларов с  каждой
промывки, и то хорошо. Такая будет золотая горячка, какой Аляска еще  не
видала! А если здесь не найдется, то где-нибудь поблизости. Надо всю до-
рогу приглядываться к местности, выбирать - где можно заложить город.
   Он еще постоял, глядя на пустынную террасу,  и  воображение  рисовало
ему заманчивые картины близкого будущего - если его надежды оправдаются.
Он мысленно расставлял лесопильни, торговые помещения,  салуны,  кабаки,
длинные ряды жилищ золотоискателей. По улицам взад и вперед снуют тысячи
прохожих, а у дверей лавок стоят тяжелые сани с товаром и длинные упряж-
ки собак. И еще он видел, как эти сани мчатся по главной улице и дальше,
по замерзшему Клондайку, к воображаемому золотому прииску.
   Харниш засмеялся, тряхнул головой, отгоняя видения, спустился под го-
ру и вернулся к своей стоянке. Через пять минут после того, как он улег-
ся, он открыл глаза и от удивления даже сел на постели: почему это он не
спит? Он глянул на индейца, лежавшего рядом, на подернутые золой  гасну-
щие угли, на пятерых собак, свернувшихся поодаль, прикрыв морду  волчьим
хвостом, и на четыре охотничьи лыжи, торчком стоявшие в снегу.
   - Черт знает что! - проворчал он. - Покоя мне нет от  моего  нюха.  -
Ему вспомнился покер в Тиволи. - Четыре короля! - Он прищелкнул языком и
усмехнулся. - Уж и нюх, ничего не скажешь!
   Он опять улегся, натянул одеяло на голову  поверх  ушанки,  подоткнул
его вокруг шеи, закрыл глаза и тут же уснул.
 
 
   ГЛАВА ПЯТАЯ
 
   На Шестидесятой Миле они пополнили запас  продовольствия,  прихватили
несколько фунтов почты и опять тронулись в путь. Начиная с Сороковой Ми-
ли они шли по неутоптанному снегу, и такая же дорога  предстояла  им  до
самой Дайи. Харниш чувствовал себя превосходно, но Кама явно терял силы.
Гордость не позволяла ему жаловаться, однако он  не  мог  скрыть  своего
состояния. Правда, у него омертвели только самые верхушки легких,  прих-
ваченные морозом, но Каму уже мучил сухой, лающий кашель. Каждое  лишнее
усилие вызывало приступ, доводивший его почти  до  обморока.  Выпученные
глаза наливались кровью, слезы текли по щекам. Достаточно было ему вдох-
нуть чад от жареного сала, чтобы на полчаса забиться в судорожном кашле,
и он старался не становиться против ветра, когда Харниш стряпал.
   Так они шли день за днем, без передышки,  по  рыхлому,  неутоптанному
снегу. Это был изнурительный, однообразный труд,  -  не  то  что  весело
мчаться по укатанной тропе. Сменяя друг друга, они по очереди  расчищали
собакам путь шириной в ярд, уминая снег короткими плетеными лыжами. Лыжи
уходили в сухой сыпучий снег на добрых двенадцать дюймов.  Тут  требова-
лась совсем иная работа мышц, нежели при обыкновенной ходьбе: нельзя бы-
ло, подымая ногу, в то же время переставлять ее вперед; приходилось  вы-
таскивать лыжу вертикально. Когда лыжа вдавливалась в  снег,  перед  ней
вырастала отвесная стена высотой в двенадцать  дюймов.  Стоило,  подымая
ногу, задеть эту преграду передком лыжи, и он погружался в снег, а узкий
задний конец лыжи ударял лыжника по икре. Весь долгий  день  пути  перед
каждым шагом нога подымалась под прямым углом на  двенадцать  дюймов,  и
только после этого можно было разогнуть колено и переставить ее вперед.
   По этой более или менее протоптанной дорожке следовали собаки, Харниш
(или Кама), держась за поворотный шест и нарты. Несмотря на всю свою ис-
полинскую силу и выносливость, они, как ни бились, в лучшем случае  про-
ходили три мили в час. Чтобы наверстать время и опасаясь  непредвиденных
препятствий, Харниш решил удлинить суточный переход - теперь они шли  по
двенадцать часов в день. Три часа требовалось на  устройство  ночлега  и
приготовление ужина, на утренний завтрак и сборы, на оттаивание бобов во
время привала в полдень; девять часов оставалось для сна и  восстановле-
ния сил. И ни люди, ни собаки не склонны были тратить впустую эти драго-
ценные часы отдыха.
   Когда они добрались до фактории Селкерк близ реки Пелли, Харниш пред-
ложил Каме остаться там и подождать, пока он вернется из Дайи. Один  ин-
деец с озера Ле-Барж, случайно оказавшийся в фактории, соглашался  заме-
нить Каму. Но Кама был упрям. В ответ на предложение Харниша  он  только
обиженно проворчал что-то. Зато упряжку Харниш сменил, оставив загнанных
лаек до своего возвращения, и отправился дальше на шести свежих собаках.
   Накануне они добрались до Селкерка только к десяти  часам  вечера,  а
уже в шесть утра тронулись в путь; почти пятьсот миль безлюдной  пустыни
отделяли Селкерк от Дайи. Мороз опять усилился, но это дела не меняло  -
тепло ли, холодно ли, идти предстояло по  нехоженой  тропе.  При  низкой
температуре стало даже труднее, потому что кристаллики инея, словно кру-
пинки песку, тормозили движения полозьев. При одной  и  той  же  глубине
снега собакам тяжелее везти нарты в  пятидесятиградусный  мороз,  чем  в
двадцати-тридцатиградусный. Харниш продлил дневные переходы до тринадца-
ти часов. Он ревниво берег накопленный запас времени, ибо знал, что впе-
реди еще много миль трудного пути.
   Опасения его оправдались, когда они вышли к бурной речке  Пятидесятой
Мили: зима еще не устоялась, и во многих местах реку не затянуло  льдом,
а припай вдоль обоих берегов был ненадежен. Попадались  и  такие  места,
где ледяная кромка не могла образоваться из-за бурного течения у  крутых
берегов. Путники сворачивали и петляли, перебираясь то на  одну,  то  на
другую сторону; иногда им приходилось раз десять примеряться,  пока  они
находили способ преодолеть особенно опасный кусок пути. Дело подвигалось
медленно. Ледяные мосты надо было испытать, прежде чем пускаться по ним;
либо Харниш, либо Кама выходил вперед, держа на весу длинный шест.  Если
лыжи проваливались, шест ложился на края полыньи, образовавшейся под тя-
жестью тела, и можно было удержаться на поверхности, цепляясь  за  него.
На долю каждого пришлось по нескольку таких купаний. При пятидесяти гра-
дусах ниже нуля промокший до пояса человек не может продолжать путь  без
риска замерзнуть; поэтому каждое купание означало  задержку.  Выбравшись
из воды, нужно было бегать взад и вперед, чтобы поддержать  кровообраще-
ние, пока непромокший спутник раскладывал костер; потом, переодевшись во
все сухое, мокрую одежду высушить перед огнем - на случай  нового  купа-
ния.
   В довершение всех бед по этой беспокойной реке  слишком  опасно  было
идти в потемках и пришлось ограничиться шестью часами дневного  сумрака.
Дорога была каждая минута, и путники пуще всего берегли  время.  Задолго
до тусклого рассвета они подымались, завтракали, нагружали нарты и впря-
гали собак, а потом дожидались первых проблесков дня, сидя на  корточках
перед гаснущим костром. Теперь они уже  не  останавливались  в  полдень,
чтобы поесть. Они сильно отстали от своего расписания,  и  каждый  новый
день пути поглощал сбереженный ими запас времени. Бывали дни, когда  они
покрывали всего пятнадцать миль, а то и вовсе двенадцать. А однажды слу-
чилось так, что они за два дня едва сделали девять миль, потому  что  им
пришлось три раза сворачивать с русла реки и перетаскивать нарты и  пок-
лажу через горы.
   Наконец они покинули грозную реку Пятидесятой Мили и  вышли  к  озеру
Ле-Барж. Здесь не было ни открытой воды, ни торосов. На тридцать с  лиш-
ним миль ровно, словно скатерть, лежал снег вышиной в три фута, мягкий и
сыпучий, как мука. Больше трех миль в час им  не  удавалось  пройти,  но
Харниш на радостях, что Пятидесятая Миля осталась позади, шел в тот день
до позднего вечера. Озера они достигли в одиннадцать утра;  в  три  часа
пополудни, когда начал сгущаться мрак полярной ночи, они завидели проти-
воположный берег; зажглись первые звезды, и Харниш определил по ним нап-
равление; к восьми часам вечера, миновав озеро, они вошли в  устье  реки
Льюис. Здесь они остановились на полчаса - ровно на столько, сколько по-
надобилось, чтобы разогреть мерзлые бобы и  бросить  собакам  добавочную
порцию рыбы. Потом они пошли дальше по реке и только в час ночи  сделали
привал и улеглись спать.
   Шестнадцать часов подряд шли они по тропе в  тот  день;  обессиленные
собаки не грызлись между собой и даже не  рычали,  Кама  заметно  хромал
последние мили пути, но Харниш в шесть утра уже снова был  на  тропе.  К
одиннадцати они достигли порогов Белой Лошади, а  вечером  расположились
на ночлег уже за Ящичным ущельем; теперь все трудные речные переходы бы-
ли позади, - впереди их ждала цепочка озер.
   Харниш и не думал сбавлять скорость. Двенадцать часов - шесть  в  су-
мерках, шесть в потемках - надрывались они на тропе. Три часа уходило на
стряпню, починку упряжи, на то, чтобы стать лагерем и сняться с  лагеря;
оставшиеся девять часов собаки и люди спали мертвым сном.  Могучие  силы
Камы не выдержали. Изо дня в день нечеловеческое напряжение  подтачивало
их.
   Изо дня в день истощался их запас. Мышцы его потеряли  упругость,  он
двигался медленней, сильно прихрамывая. Но  он  не  сдавался,  стоически
продолжал путь, не увиливая от дела, без единой жалобы. Усталость сказы-
валась и на Харнише; он похудел и  осунулся,  но  по-прежнему  в  совер-
шенстве владел своим безотказно, словно машина, действующим организмом и
шел вперед, все вперед, не щадя ни себя, ни других. В эти последние  дни
их похода на юг измученный индеец уже не сомневался, что Харниш полубог:
разве обыкновенный человек может обладать столь несокрушимым упорством?
   Настал день, когда Кама уже не в состоянии  был  идти  впереди  нарт,
прокладывая тропу; видимо, силы его истощились, если он позволил Харнишу
одному нести этот тяжелый труд в течение всего дневного перехода.  Озеро
за озером прошли они всю цепь от Марша до Линдермана и начали подыматься
на Чилкут. По всем правилам Харнишу следовало к концу дня сделать привал
перед последним подъемом; но он, к счастью, не остановился и успел спус-
титься к Овечьему Лагерю, прежде чем на  перевале  разбушевалась  пурга,
которая задержала бы его на целые сутки.
   Этот последний непосильный переход доконал Каму.
   Наутро он уже не мог двигаться. Когда Харниш в  пять  часов  разбудил
его, он с трудом приподнялся и, застонав, опять повалился на еловые вет-
ки. Харниш один сделал всю работу по лагерю,  запряг  лаек  и,  закончив
сборы, завернул обессиленного индейца во все три одеяла, положил его по-
верх поклажи на нарты - и привязал ремнями.  Дорога  была  легкая,  цель
близка, - Харниш быстро гнал собак по каньону Дайя и по наезженной  тро-
пе, ведущей к поселку. Кама стонал, лежа на  нартах;  Харниш  бежал  изо
всех сил, держась за шест, делая огромные скачки, чтобы не  попасть  под
полозья, собаки мчались во всю прыть - так они въехали в Дайю у  Соленой
Воды.
   Верный данному слову, Харниш не остановился в Дайе. За  один  час  он
погрузил почту и продовольствие, запряг новых лаек и нашел нового  спут-
ника. Кама не произнес ни слова до той самой минуты, когда Харниш, гото-
вый к отъезду, подошел к нему проститься. Они пожали друг другу руки.
   - Ты убьешь этого несчастного индейца, - сказал Кама. - Ты  это  зна-
ешь, Время-не-ждет? Убьешь его.
   - Ничего, до Нелли продержится, - усмехнулся Харниш.
   Кама с сомнением покачал головой и в знак прощания повернулся  спиной
к Харнишу.
   Несмотря на темноту и густо поваливший снег, Харниш в тот же день пе-
ревалил через Чилкут и, спустившись на пятьсот футов к озеру Кратер, ос-
тановился на ночлег. Пришлось обойтись без костра, - лес еще был  далеко
внизу, а Харниш не пожелал нагружать нарты топливом. В эту  ночь  их  на
три фута засыпало снегом, и после того, как они в утреннем мраке  выбра-
лись из-под него, индеец попытался бежать. Он был сыт по горло, - кто же
станет путешествовать с сумасшедшим? Но Харниш уговорил, вернее - заста-
вил его остаться на посту, и они отправились дальше, через Голубое  озе-
ро, через Длинное озеро, к озеру Линдермай.
   Обратный путь Харниш проделал с той же убийственной скоростью, с  ка-
кой добирался до цели, а его новый спутник не обладал выносливостью  Ка-
мы. Но и он не жаловался и больше не делал попыток  бежать.  Он  усердно
трудился, стараясь изо всех сил, но про себя решил  никогда"  больше  не
связываться с Харнишем. Дни шли за днями, мрак сменялся сумерками, лютый
мороз чередовался со снегопадом, а они неуклонно двигались вперед долги-
ми переходами, оставляя позади мили и мили.
   Но на Пятидесятой Миле приключилась беда.  На  ледяном  мосту  собаки
провалились, и их унесло под лед. Постромки лопнули, и вся  упряжка  по-
гибла, остался только коренник. Тогда Харниш вместе с индейцем впрягся в
нарты. Но человек не может заменить собаку в упряжке, тем более двое лю-
дей - пятерых собак. Уже через час Харниш начал освобождаться от лишнего
груза. Корм для собак, запасное  снаряжение,  второй  топор  полетели  в
снег. На другой день выбившаяся из сил собака растянула сухожилие.  Хар-
ниш пристрелил ее и бросил нарты. Он взвалил себе на спину сто  шестьде-
сят фунтов - почту и продовольствие, а индейца  нагрузил  ста  двадцатью
пятью. Все прочее было безжалостно оставлено на произвол судьбы.  Индеец
с ужасом смотрел на то, как Харниш бережно  укладывал  пачки  никому  не
нужных писем и выбрасывал бобы, кружки, ведра, миски,  белье  и  одежду.
Оставлено было только каждому по одеялу, один топор, жестяное ведерко  и
скудный запас сала и муки. Сало в крайнем случае можно есть и  сырым,  а
болтушка из муки и горячей воды тоже поддерживает силы. Даже с ружьем  и
патронами пришлось расстаться.
   Так они покрыли расстояние в двести миль до Селкерка. Они шли с  ран-
него утра до позднего вечера, - ведь теперь незачем  было  располагаться
лагерем для стряпни и кормления собак. Перед сном, завернувшись в заячьи
одеяла, они садились у маленького костра, хлебали болтушку и разогревали
куски сала, нацепив их на палочки; а утром молча подымались  в  темноте,
взваливали на спину поклажу, прилаживали головные ремни  и  трогались  в
путь. Последние мили до Селкерка Харниш шел  позади  своего  спутника  и
подгонял его; от индейца одна тень осталась - щеки втянуло, глаза ввали-
лись, и если бы не понукание Харниша, он лег бы  на  снег  и  уснул  или
сбросил свою ношу.
   В Селкерке Харниша ждала его первая  упряжка  собак,  отдохнувшая,  в
превосходной форме, и в тот же день он уже утаптывал снег и правил  шес-
том, а сменял его тот самый индеец с озера  Ле-Барж,  который  предлагал
свои услуги, когда Харниш был на пути в Дайю.  Харниш  опаздывал  против
расписания на два дня, и до Сороковой Мили он не  наверстал  их,  потому
что валил снег и дорога была не укатана. Но дальше ему повезло. Наступа-
ла пора сильных морозов, и Харниш пошел на риск: уменьшил  запас  продо-
вольствия и корма для собак. Люди на Сороковой Миле неодобрительно кача-
ли головой и спрашивали, что он станет делать, если снегопад не  прекра-
тится.
   - Будьте покойны, я чую мороз, - засмеялся Харниш и погнал  собак  по
тропе.
   За эту зиму уже много нарт прошло туда и обратно между Сороковой  Ми-
лей и Серклом - тропа была хорошо наезжена. Надежды  на  мороз  оправда-
лись, а до Серкла оставалось всего двести миль. Индеец с  озера  Ле-Барж
был молод, он еще не знал предела своих сил, и поэтому  его  переполняла
гордая уверенность в себе. Он с радостью  принял  предложенный  Харнишем
темп и поначалу даже мечтал загнать своего белого спутника.  Первые  сто
миль он зорко приглядывался к нему, ища признаков усталости, и с удивле-
нием убедился, что их нет. Потом он стал замечать эти признаки в себе и,
растиснув зубы, решил не сдаваться. А Харниш мчался и мчался вперед,  то
правя шестом, то отдыхая, растянувшись на нартах. Последний день выдался
на редкость морозный и ясный, идти было легко, и они  покрыли  семьдесят
миль. В десять часов вечера собаки вынесли нарты на берег и стрелой  по-
летели по главной улице Серкла; а молодой индеец, хотя был его черед от-
дыхать, спрыгнул с нарт и побежал следом. Это было бахвальство, но  бах-
вальство достойное, и хоть он уже знал, что есть предел его силам и  они
вот-вот изменят ему, бежал он бодро и весело.
 
 
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
 
   Салун Тиволи был переполнен; там собрались все те, кто провожал  Хар-
ниша два месяца назад; настал вечер шестидесятого дня, и шли жаркие спо-
ры о том, выполнит он свое обещание или нет. В десять часов все еще зак-
лючались пари, хотя число желающих ставить на успех Харниша с каждой ми-
нутой уменьшалось. Мадонна, в глубине души уверенная, что игра  проигра-
на, тем не менее поспорила с Чарли Бэйтсом - двадцать унций против соро-
ка, - что Харниш явится еще до полуночи.
   Она первая услышала тявканье собак.
   - Слышите? - крикнула она. - Вот он!
   Все бросились к выходу. Но когда широкая двухстворчатая дверь распах-
нулась, толпа отпрянула. Послышалось щелканье бича,  окрики  Харниша,  и
усталые собаки, собрав последние силы,  радостно  повизгивая,  протащили
нарты по деревянному полу. Упряжка ворвалась в комнату с хода, и  вместе
с ней ворвался клубящийся поток морозного воздуха, так плотно  окутавший
белым паром головы и спины собак, что казалось, они плывут по реке.  По-
зади собак, держась за шест, вбежал в комнату Харниш в облаке крутящего-
ся пара, закрывавшего его ноги до колен.
   Харниш был такой же, как всегда, только похудевший и  осунувшийся,  а
его черные глаза сверкали еще ярче обычного. Парка с капюшоном, падавшая
прямыми складками ниже колен, придавала ему сходство  с  монахом  вся  в
грязи, прокопченная и обгорелая у  лагерного  костра,  она  красноречиво
свидетельствовала о трудности проделанного пути. За два  месяца  у  него
выросла густая борода, и сейчас ее покрывала ледяная корка, образовавша-
яся от его дыхания за время последнего семидесятимильного перегона.
   Появление Харниша произвело потрясающий эффект, и он отлично  понимал
это. Вот это жизнь! Такой  он  любил  ее,  такой  она  должна  быть.  Он
чувствовал свое превосходство над товарищами, знал, что для них он  под-
линный герой Арктики. Он гордился этим, и  ликующая  радость  охватывала
его при мысли, что вот он, проделав две тысячи миль,  прямо  со  снежной
тропы въехал в салун с лайками, нартами, почтой,  индейцем,  поклажей  и
прочим. Он совершил еще один подвиг. Он  -  Время-не-ждет,  король  всех
путников и погонщиков собак, и имя его еще раз прогремит на весь Юкон.
   Он с радостным изумлением слушал приветственные крики толпы и пригля-
дывался к привычной картине, какую являл в этот  вечер  Тиволи:  длинная
стойка с рядами бутылок, игорные столы, пузатая печка, весовщик  и  весы
для золотого песка, музыканты, посетители и среди них три женщины -  Ма-
донна, Селия и Нелли; вот Макдональд, Беттлз, Билли Роулинс,  Олаф  Ген-
дерсон, доктор Уотсон и остальные. Все было в точности так,  как  в  тот
вечер, когда он покинул их, словно он и  не  уезжал  никуда.  Шестьдесят
дней непрерывного пути по белой пустыне вдруг выпали  из  его  сознания,
они сжались в одно-единственное краткое мгновение. Отсюда он  ринулся  в
путь, пробив стену безмолвия, - и сквозь стену безмолвия, уже в  следую-
щий миг, опять ворвался в шумный, многолюдный салун.
   Если бы не мешки с почтой, лежавшие на нартах, он, пожалуй, решил бы,
что только во сне прошел две тысячи миль по льду в шестьдесят дней.  Как
в чаду, пожимал он протянутые к нему со всех сторон руки. Он был на вер-
ху блаженства. Жизнь прекрасна. Она всем хороша. Горячая любовь к  людям
переполняла его. Все здесь добрые друзья, братья по духу. Как это чудес-
но! Горло сжималось у него от волнения,  сердце  таяло  в  груди,  и  он