жески потрепал Мадонну по плечу и  повер-
нулся к игрокам:
   - Если без лимита, я сяду с вами.
   - Лимит большой, - сказал Джек Керне.
   - Никаких лимитов.
   Игроки переглянулись, потом Керне объявил:
   - Ладно, без лимита.
   Элам Харниш уселся на свободный стул и начал было вытаскивать мешочек
с золотом, но передумал. Мадонна постояла немного, обиженно надув  губы,
потом присоединилась к ужинающим танцорам.
   - Я принесу тебе сандвич! - крикнула она Харнишу через плечо.
   Он кивнул головой. Улыбка ее говорила о том, что она больше  не  сер-
дится. Итак, он избежал опасности  и  вместе  с  тем  не  нанес  слишком
горькой обиды.
   - Давайте на марки, - предложил он. - А то фишки весь стол  занимают.
Согласны?
   - Я согласен, - ответил Хэл Кэмбл. - Мои марки пойдут по пятьсот.
   - И мои, - сказал Харниш.
   Остальные тоже  назвали  стоимость  марок;  самым  скромным  оказался
Луи-француз: он пустил свои по сто долларов.
   В те времена на Аляске не водилось ни мошенников,  ни  шулеров.  Игра
велась честно, и люди доверяли Друг другу. Слово было все равно что  зо-
лото. Плоские продолговатые марки, на которые они  играли,  делались  из
латуни и стоили не дороже цента за штуку. Но когда  игрок  ставил  такую
марку и объявлял, что стоимость ее равна пятистам долларам, это ни в ком
не вызывало сомнений. Выигравший знал, что каждый из  партнеров  оплатит
свои марки тут же на месте, отвесив золотого песку на ту сумму,  которую
сам назначил. Марки изготовлялись разных цветов, и определить  владельца
было нетрудно. Выкладывать же золото на стол - такая мысль и в голову не
приходила первым юконским старателям. Каждый отвечал за свою ставку всем
своим достоянием, где бы оно ни хранилось и в чем бы ни заключалось.
   Харниш срезал колоду - сдавать выпало ему. Это была хорошая  примета,
и, тасуя карты, он крикнул официантам, чтобы всех поили за его счет. По-
том он сдал карты, начав с Дэна Макдональда, своего соседа слева, весело
покрикивая на своих партнеров:
   - А ну, поехали! Эй вы, лохматые,  хвостатые,  лопоухие!  Натягивайте
постромки! Налегайте на упряжь, да так, чтобы шлея лопнула. Но-о,  но-о!
Поехали к нашей красотке! И уж будьте покойны, порастрясет нас  дорогой,
пока мы доберемся к ней! А кое-кто и отобьет себе  одно  место,  да  еще
как!
   Сперва игра шла тихо и мирно, партнеры почти не  разговаривали  между
собой; зато вокруг них стоял содом, - виновником этого был Элам  Харниш.
Все больше и больше старателей, заглянув в салун, застревали на весь ве-
чер. Когда Время-не-ждет устраивал кутеж, никому не хотелось  оставаться
в стороне. Помещение для танцев было переполнено. Женщин не хватало, по-
этому кое-кто из мужчин, обвязав руку повыше локтя  носовым  платком,  -
чтобы не вышло ошибки, - танцевал за даму. Вокруг  всех  игорных  столов
толпились игроки, стучали фишки, то пронзительно, то глухо жужжал  шарик
рулетки, громко переговаривались мужчины, выпивая у  стойки  или  греясь
возле печки. Словом, все было как полагается в разгульную ночь на Юконе.
   Игра в покер тянулась вяло, с переменным счастьем, большой карты  ни-
кому не выпадало. Поэтому ставили много и на мелкую карту,  но  торгова-
лись недолго. Луи-француз взял пять тысяч  на  свой  флеш  против  троек
Кэмбла и Кернса. Одному из партнеров достался котел в  восемьсот  долла-
ров, а было у него всего-то две фоски. Керне, блефуя, поставил две тыся-
чи. Не сморгнув, Харниш ответил. Когда открыли карты, у Кернса  оказался
неполный флеш, а Харниш с торжеством предъявил две десятки.
   Но вот наконец в три часа ночи игрокам пошла карта. Настал  вожделен-
ный миг, которого неделями ждут любители покера. Весть об  этом  молнией
разнеслась по Тиволи. Зрители затаили дыхание. Говор у стойки  и  вокруг
печки умолк. И все стали подвигаться к карточному столу. Игроки за  дру-
гими столами поднялись со своих мест и тоже  подошли.  Соседняя  комната
опустела, и вскоре человек сто с лишним в глубоком молчании тесно обсту-
пили покеристов. Торговаться начали втемную, - ставки росли и росли, а о
прикупе никто еще и не думал. Карты  сдал  Керне.  Луи-француз  поставил
свою марку в сто долларов. Кэмбл только ответил, но следующий партнер  -
Элам Харниш - бросил в котел пятьсот долларов, заметив Макдональду,  что
надо бы больше, да уж ладно, пусть входит в игру по дешевке.
   Макдональд еще раз заглянул в свои карты и выложил тысячу. Керне пос-
ле длительного раздумья ответил. Луи-француз тоже  долго  колебался,  но
все-таки решил не выходить из игры и добавил девятьсот долларов. Столько
же нужно было выложить и Кэмблу, чтобы не выйти из игры, но, к удивлению
партнеров, он этим не ограничился, а поставил еще тысячу.
   - Ну, наконец-то дело в гору пошло, -  сказал  Харниш,  ставя  тысячу
пятьсот долларов и, в свою очередь, добавляя тысячу, - красотка ждет нас
за первым перевалом. Смотрите, не лопнули бы постромки!
   - Уж я-то не отстану, - ответил Макдональд и положил в котел  на  две
тысячи своих марок да сверх того добавил тысячу.
   Теперь партнеры уже не сомневались, что у всех большая карта  на  ру-
ках. Хотя лица их не выдавали волнения, каждый внутренне подобрался. Все
старались держаться естественно,  непринужденно,  но  каждый  делал  это
по-своему: Хэл Кэмбл подчеркивал присущую ему осторожность;  Луи-француз
выказывал живейший интерес к  игре;  Макдональд  по-прежнему  добродушно
улыбался всем, хотя улыбка казалась чуть натянутой; Керне был невозмути-
мо хладнокровен, а Элам Харниш, как всегда, весело смеялся и шутил. Пос-
редине карточного стола беспорядочной грудой лежали марки - в котле  уже
было одиннадцать тысяч.
   - У меня все марки вышли, - пожаловался Керне. - Давайте на запись.
   - Очень рад, что ты не сдаешься, - одобрительно заметил Макдональд.
   - Погоди, я еще не решил. Тысячу я уже проставил. А теперь как?
   - Теперь либо бросай карты, либо ставь три тысячи. А  можешь  и  выше
поднять, пожалуйста!
   - Нет уж, спасибо! Это у тебя, может, четыре туза на руках, а у  меня
слабовато. - Керне еще раз заглянул в свои карты. - Вот что я тебе  ска-
жу. Мак: я все-таки попытаю счастья - выложу три тысячи.
   Он пометил сумму на клочке бумаги, подписался и  положил  бумажку  на
середину стола.
   Слово было за Луи-французом. Все взоры обратились на него.
   С минуту он дрожащими пальцами перебирал свои карты, потом сказал:
   - Чует мое сердце, что ничего не выйдет. Черт с ним! - и  со  вздохом
отбросил карты в сторону.
   Тогда глаза всех присутствующих - свыше сотни пар - впились в Кэмбла.
   - Ну, Джек, жалко мне тебя", я только отвечу, - сказал Кэмбл и  выло-
жил две тысячи, но ставки не перекрыл.
   Теперь все взгляды устремились на Харниша; он нацарапал что-то на бу-
мажке и пододвинул ее к котлу.
   - Имейте в виду, - сказал он. - Здесь не воскресная школа и  не  бла-
готворительное общество. Я отвечаю и добавляю еще тысячу. Слово  за  то-
бой. Мак. Как там твои четыре туза?
   - За мной дело не станет, - ответил Макдональд. - Вот  вам  тысяча  и
ставлю еще одну. Ну, а ты, Джек? Надеешься на свое счастье?
   - Очень даже надеюсь. - Керне долго перебирал и разглядывал свои кар-
ты. - Из игры я не выйду. Но я хочу, чтобы вы знали: у меня имеется  па-
роход "Белла", он стоит полных двадцать тысяч, ни на унцию меньше. В мо-
ей лавке на Шестидесятой Миле лежит товару на пять тысяч. И вам  извест-
но, что скоро доставят мою лесопилку. Она сейчас на озере  Линдерман,  и
для Нее уже вяжут плот. Ну как? В долг поверите?
   - Поверим, - ответил Харниш. - Валяй ставь! Кстати,  уж  и  я  скажу:
двадцать тысяч лежат здесь, у Мака в сейфе, и двадцать тысяч у меня  под
землей на Лосиной реке. Ты, Кэмбл, мой участок знаешь. Есть там на двад-
цать тысяч?
   - Есть.
   - Сколько надо ставить? - спросил Керне.
   - Две тысячи.
   - Смотри, Джек, не зарывайся, этим дело не  кончится,  -  предостерег
его Харниш.
   - Я в свое счастье верю. Так вот и вижу, как  оно  мне  улыбается,  -
сказал Керне и положил новую расписку на две тысячи поверх  кучки  бума-
жек.
   - Счастья я никакого не вижу, зато вижу, что у меня неплохая карта, -
заявил Кэмбл, пододвигая свою расписку, - но перекрывать не хочу.
   - А я хочу, - сказал Харниш, принимаясь писать. -  Отвечаю  тысячу  и
подымаю на тысячу.
   Тут Мадонна, которая стояла за стулом Элама Харниша, сделала  то,  на
что не решился бы даже лучший друг игрока в покер. Протянув  руку  через
его плечо, она подняла со стола лежавшие перед ним пять карт и заглянула
в них, почти вплотную прижимая их к его груди. Она увидела, что  у  него
три дамы и две восьмерки, но  ни  одна  душа  не  могла  бы  догадаться,
большая ли у него карта. Глаза всех партнеров так и сверлили ее,  однако
она ничем себя не выдала. Лицо Мадонны, словно высеченное из льда,  было
невозмутимо и выражало одно лишь равнодушие. Даже бровь  у  нее  не  ше-
вельнулась, не дрогнули ноздри, не блеснули глаза.  Она  опять  положила
карты на стол рубашкой вверх, и взоры игроков нехотя отвернулись  от  ее
лица, не прочтя на нем ничего.
   Макдональд приветливо улыбнулся.
   - Отвечаю тебе, Время-не-ждет, и перекрываю двумя тысячами. Как  твое
счастье, Джек?
   - Все улыбается. Мак. Да так, что просто устоять не могу. Вот три ты-
сячи. Чует мое сердце, что выиграю. И знаешь, что еще мое  сердце  чует?
Время-не-ждет тоже ответит.
   - Можешь не сомневаться, - подтвердил Харниш, после  того  как  Кэмбл
бросил свои карты. - Элам Харниш знает, что и когда  ему  нужно  делать.
Отвечаю две тысячи. А теперь будем прикупать.
   Прикуп состоялся в гробовой тишине, прерываемой только тихими голоса-
ми играющих. В котле набралось уже тридцать четыре тысячи,  а  до  конца
игры еще было далеко. Мадонна чуть не вскрикнула, когда Харниш  отбросил
восьмерки и, оставив себе только трех дам, прикупил две карты. И на этот
раз даже она не посмела заглянуть в его прикуп. Она знала, что и ее  вы-
держке есть предел. Харниш тоже не поднял карты со стола.
   - Тебе? - спросил Керне Макдональда.
   - С меня хватит, - последовал ответ.
   - А ты подумай, может, все-таки дать карточку?
   - Спасибо, не нуждаюсь.
   Сам Керне взял себе две карты, но не стал смотреть их. Карты  Харниша
тоже по-прежнему лежали на столе рубашкой вверх.
   - Никогда не надо лезть вперед, когда у партнера готовая карта на ру-
ках, - медленно проговорил он, глядя на Макдональда. Я - пас.  За  тобой
слово. Мак.
   Макдональд тщательно пересчитал свои карты, чтобы лишний раз  удосто-
вериться, что их пять, записал сумму на клочке бумаги, положил его в ко-
тел и сказал:
   - Пять тысяч.
   Керне под огнем сотни глаз посмотрел свой прикуп, пересчитал три  ос-
тальные карты, убедился, что всех карт у него пять, и взялся  за  каран-
даш.
   - Отвечаю, Мак, - сказал он, - и набавлю только тысчонку, не то  Вре-
мя-не-ждет испугается.
   Все взоры опять обратились на Харниша. Он тоже посмотрел прикуп и пе-
ресчитал карты.
   - Отвечаю шесть тысяч и набавляю пять. Может, теперь ты, Джек,  испу-
гаешься?
   - А я набавлю еще пять тысяч, хочу помочь тебе пугнуть Джека, -  ска-
зал Макдональд.
   Голос его звучал хрипловато и напряженно, а уголок рта слегка дергал-
ся.
   Керне был бледен, и рука, в которой он, сжимал карандаш, заметно дро-
жала. Но голос его не изменился.
   - Набавляю пять тысяч, - сказал он.
   Теперь центром внимания был Харниш. Выступивший у  него  на  лбу  пот
поблескивал в свете керосиновых ламп. Смуглые щеки покрылись темным  ру-
мянцем, черные глаза горели, ноздри раздувались - широкие ноздри,  унас-
ледованные от диких предков, которые выжили благодаря богатырской  груд-
ной клетке и могучим легким. Но голос у него не срывался, как  у  Макдо-
нальда, и рука, взявшаяся за карандаш, не дрожала, как у Кернса.
   - Отвечаю десять тысяч, - сказал он. - Тебя я не боюсь.  Мак.  А  вот
счастье Джека меня беспокоит.
   - Я все-таки наддам пять тысяч, - сказал Макдональд. - До  прикупа  я
был сильнее всех, и сдается мне, и сейчас моя карта не будет бита.
   - Бывает так, что счастье после прикупа вернее, чем до прикупа, - за-
метил Керне. - Так и шепчет мне: "Наддай, Джек, наддай!" Придется поста-
вить еще пять тысяч.
   Харниш откинулся на спинку стула, поднял глаза к потолку и стал подс-
читывать вслух:
   - До прикупа я проставил девять тысяч, потом  отвечал,  потом  набав-
лял... одиннадцать тысяч... потом еще... итого - тридцать тысяч. У  меня
остается еще десять тысяч. - Он выпрямился и посмотрел на Кернса. -  Вот
десять тысяч я и отвечу.
   - Можешь набавить, - ответил Керне. - Твои собаки пяти тысяч стоят.
   - Ну, уж нет! Вы можете забрать весь мой песок и все, что есть в моей
земле, но собак моих вам не видать. Я только отвечу.
   Макдональд долго раздумывал. Никто не шевелился, никто не говорил да-
же шепотом. Ни один мускул не дрогнул на лицах зрителей. Никто  даже  не
переступил с ноги на ногу. Все замерли в благоговейном молчании. Слышал-
ся только рев пламени в огромной печке, да из-за бревенчатой стены доно-
сился приглушенный вой собак. Не каждый вечер на Юконе шла крупная игра,
а такой игры еще не бывало за всю историю этого края. Наконец Макдональд
заговорил:
   - Если я проиграю, я могу только взять закладную под Тиволи.
   Оба партнера кивнули в знак согласия.
   - Тогда я тоже отвечу.
   Макдональд положил на стол расписку на пять тысяч.
   Ни один из игроков не потянулся за котлом, ни один не  объявил  своей
карты. Все трое одновременно молча положили карты на стол; зрители  бес-
шумно обступили их еще теснее, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть. Харниш
открыл четырех дам и туза; Макдональд - четырех валетов и туза; Керне  -
четырех королей и тройку. Он наклонился вперед и, весь дрожа, обеими ру-
ками сгреб котел и потащил его к себе.
   Харниш выхватил своего туза и бросил его через стол  на  туза  Макдо-
нальда.
   - Вот из-за чего я лез. Мак. Я знал, что только короли  могут  побить
мою карту. Так оно и вышло. - Потом он повернулся к Кэмблу. - А  у  тебя
что было? - спросил он с искренним интересом.
   - Неполный флеш, с обеих сторон открытый. Хорошая карта для прикупа.
   - Еще бы! Мог быть флеш или даже ройял-флеш.
   - Вот в том-то и дело, - с грустью сказал Кэмбл. - Потому я и проста-
вил шесть тысяч.
   - Вся беда в том, что только трое прикупали, - засмеялся Харниш. -  А
то я не подхватил бы четвертой крали. Ну теперь мне придется идти в  по-
гонщики к Билли Роулинсу и везти почту в  Дайю.  А  сколько  ты  сорвал,
Джек?
   Керне стал было подсчитывать выигрыш, но от волнения  ничего  не  мог
сообразить. Харниш потянул к себе груду марок и расписок, спокойно  рас-
сортировал их и быстро подсчитал итог.
   - Сто двадцать семь тысяч, - объявил он. - Теперь,  Джек,  ты  можешь
все распродать и ехать домой.
   Счастливый игрок, улыбаясь, кивнул головой, но не мог  выговорить  ни
слова.
   - Я поставил бы выпивку, - сказал Макдональд, - но только я здесь уже
не хозяин.
   - Неправда, - хрипло ответил Керне, предварительно облизнув  губы.  -
Отдашь долг" когда захочешь. Но выпивку поставлю я.
   - Эй, налетайте, заказывайте, кому что, - победитель платит! -  крик-
нул Элам Харниш, расталкивая толпу зрителей, и схватил Мадонну за  руку.
- Пошли танцевать! До утра еще далеко, а завтра мне катить в Дайю.  Слу-
шай, Роулинс, я согласен доставить почту, выезжаю в девять утра к  Соле-
ной Воде, ладно? Ну, идем, идем. Куда же это скрипач девался?
 
 
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
 
   Это была ночь Элама Харниша. Он был душой кутежа,  и  буйное  веселье
било из него ключом и заражало всех. Он превзошел самого себя,  и  никто
не хотел отстать от него. Что бы он ни придумал, все с увлечением  подх-
ватывали его затею, кроме тех, кто уже ничего не понимал и, горланя  ка-
кую-то бессмыслицу, валился под стол. Но драк и пьяных скандалов не  бы-
ло. На, Юконе хорошо знали, что, когда кутит  Времяне-ждет,  допускается
только мирное веселье. Ссоры в  такие  дни  запрещались.  Раньше  бывали
стычки между подгулявшими гостями, но они на своей шкуре убедились,  что
такое истинный гнев, ибо Харниш укрощал скандалистов, как он  один  умел
это делать. Он требовал, чтобы все смеялись и плясали, а кто не хочет  -
пусть отправляется домой.
   Сам он был неутомим. Между двумя  турами  вальса  он  уплатил  Кернсу
двадцать тысяч золотым песком и передал ему свою заявку на Лосиной реке.
Кроме того, он условился с Билли Роулинсом о доставке почты и сделал все
необходимые приготовления. Он послал гонца разыскивать Каму  -  погонщи-
ка-индейца из племени Танана, который покинул далекое кочевье своих  ро-
дичей ради службы белым пришельцам. Кама, высокий, худощавый,  мускулис-
тый, одетый в звериные Шкуры, вошел в Тиволи со  спокойным  достоинством
истого дикаря; не обращая внимания на шумевших  вокруг  него  гуляк,  он
молча выслушал распоряжения Харниша.
   - У-ум, - произнес Кама, когда тот кончил, и стал по пальцам перечис-
лять полученные поручения. - Взять письма у Роулинса. Погрузить на  нар-
ты. Продовольствие до Селкерка. А в Селкерке много корму для собак?
   - Много, Кама.
   - У-ум. Привести сюда нарты к девяти. Захватить лыжи. Палатку не  на-
до. А может, взять полог? Маленький?
   - Не надо, - решительно заявил Харниш.
   - Холодно будет.
   - Мы пойдем налегке, понятно? И так уж будет много писем туда и много
писем обратно. Ты сильный. Ничего, что холодно, что далеко.
   - Ничего так ничего, - со вздохом пробормотал Кама. - Пусть  холодно,
все равно. Приду в девять.
   Он повернулся и вышел, бесшумно ступая обутыми в мокасины ногами, не-
возмутимый, непроницаемый, не глядя по сторонам и ни с кем не  прощаясь,
- так же, как он вошел, не здороваясь и  не  встреченный  приветствиями.
Мадонна увела Харниша в уголок.
   - Послушай, Время-не-ждет, - сказала она вполголоса, - ты продулся?
   - В пух и прах.
   - У меня восемь тысяч в сейфе Макдональда... - начала она.
   Но Харниш не дал ей договорить. Почуяв опасность, он шарахнулся,  как
необъезженный жеребец.
   - Пустяки, - сказал он. - Нищим пришел я в этот мир, нищим и уйду, и,
можно сказать, с самого прихода не вылезал из нищеты. Идем вальс  танце-
вать.
   - Но ты послушай, - настаивала она. - Мои деньги зря лежат. Я  одолжу
их тебе... Ну, ссуду дам и в долю войду, - торопливо добавила она, заме-
тив его настороженный взгляд.
   - Я ни у кого ссуды не беру, - ответил он. - Я сам  себя  ссужаю,  и,
когда повезет, все мое. Спасибо тебе, дорогая. Премного благодарен.  Вот
свезу почту, и опять деньги будут.
   - Элам... - прошептала она с нежным упреком.
   Но он с умело разыгранной беспечностью проворно увлек  ее  в  комнату
для танцев, и они закружились в вальсе, а Мадонна думала о том, что хоть
он и держит ее в объятиях, но сердце у него из железа и не поддается  ни
на какие ее уловки.
   В шесть часов утра, пропьянствовав всю ночь, Харниш как ни в  чем  не
бывало стоял у стойки и состязался в силе со всеми мужчинами подряд. Де-
лалось это так: два противника становились лицом Друг, к  другу  по  обе
стороны угла, упершись правым локтем в стойку и переплетя пальцы  правой
руки; задача заключалась в том, чтобы прижать руку противника к  стойке.
Один за другим выходили мужчины против Харниша, но  ни  разу  никому  не
удалось побить его; осрамились даже такие великаны, как Олаф Гендерсон и
Луи-француз. Когда же они заявили, что Харниш берет не силой, а каким-то
ему одному известным приемом, он вызвал их на новое соревнование.
   - Эй, слушайте! - объявил он. - Вот что я сделаю: во-первых, я сейчас
взвешу мри мешочек, а потом побьюсь об заклад на всю  сумму,  что  после
того, как вы подымете столько мешков с мукой, сколько осилите, я подкину
еще два мешка и подыму всю махину.
   - А ну, давай! - крикнул Луи-француз под одобрительный гул толпы.
   - Стой! - закричал Олаф Гендерсон. - А я что же? Половина ставки моя!
   В мешочке Харниша оказ