страстно желал всем сразу пожать руку, заключить  всех  в  одно  могучее
объятие.
   Он глубоко перевел дыхание и крикнул:
   - Победитель платит, а победитель - я! Валяйте вы, хвостатые,  лопоу-
хие, заказывайте зелье! Получайте свою почту из Дайи, прямехонько с  Со-
леной Воды, без обмана! Беритесь за ремни, развязывайте!
   С десяток пар рук одновременно схватились за ремни; молодой индеец  с
озера Ле-Барж, тоже нагнувшийся над нартами, вдруг выпрямился. Лицо  его
выражало крайнее удивление. Он растерянно озирался, недоумевая, что же с
ним приключилось. Никогда еще не испытывал он ничего подобного и не  по-
дозревал, что такое может произойти с ним. Он весь дрожал, как  в  лихо-
радке, колени подгибались; он стал медленно опускаться, потом сразу рух-
нул и остался лежать поперек нарт, впервые в жизни узнав, что значит по-
терять сознание.
   - Малость устал, вот и все, - сказал Харниш. - Эй, кто-нибудь,  поды-
мите его и уложите в постель. Он молодец, этот индеец.
   - Так и есть, - сказал доктор Уотсон после минутного осмотра. -  Пол-
ное истощение сил.
   О почте позаботились, собак водворили на место  и  накормили.  Беттлз
затянул песню про "целебный напиток", и все столпились у  стойки,  чтобы
выпить, поболтать и рассчитаться за пари.
   Не прошло и пяти минут, как Харниш уже кружился в вальсе с  Мадонной.
Он сменил дорожную парку с капюшоном на меховую шапку и суконную куртку,
сбросил мерзлые мокасины и отплясывал в одних носках. На исходе  дня  он
промочил ноги до колен и так и не переобулся, и  его  длинные  шерстяные
носки покрылись ледяной коркой. Теперь, в теплой комнате, лед, понемногу
оттаивая, начал  осыпаться.  Осколки  льда  гремели  вокруг  его  быстро
мелькающих ног, со стуком падали на пол, о них спотыкались другие танцу-
ющие. Но Харнишу все прощалось. Он принадлежал к числу тех немногих, кто
устанавливал законы в этой девственной стране и вводил  правила  морали;
его поведение служило здесь мерилом добра и зла; сам же он был выше вся-
ких законов. Есть среди смертных такие общепризнанные избранники судьбы,
которые не могут ошибаться. Что бы он ни делал - все хорошо,  независимо
от того, разрешается ли так поступать другим.  Конечно,  эти  избранники
потому и завоевывают общее признание, что они - за редким исключением  -
поступают правильно, и притом лучше, благороднее, чем другие. Так,  Хар-
ниш, один из старейших героев этой молодой страны и в то же  время  чуть
ли не самый молодой из них, слыл  существом  особенным,  единственным  в
своем роде, лучшим из лучших. И неудивительно, что Мадонна, тур за туром
самозабвенно кружась в его объятиях, терзалась мыслью, что  он  явно  не
видит в ней ничего, кроме верного друга  и  превосходной  партнерши  для
танцев. Не утешало ее и то, что он никогда не любил  ни  одной  женщины.
Она истомилась от любви к нему, а он танцевал с ней так же, как танцевал
бы с любой другой женщиной или даже с мужчиной, лишь бы тот умел  танце-
вать и обвязал руку повыше локтя носовым платком, чтобы все  знали,  что
он изображает собой даму.
   В тот вечер Харниш танцевал с одной из таких "дам".
   Как издавна повелось на Диком Западе, и здесь среди прочих  развлече-
ний часто устраивалось своеобразное состязание на выдержку: кто кого пе-
репляшет; и когда Бен Дэвис, банкомет  игры  в  "фараон",  повязав  руку
пестрым платком, обхватил Харниша и закружился с ним под звуки  заборис-
той кадрили, все поняли, что  состязание  началось.  Площадка  мгновенно
опустела, все танцующие столпились вокруг, с напряженным вниманием следя
глазами за Харнишем и Дэвисом, которые в  обнимку  неустанно  кружились,
еще и еще, все в том же направлении. Из соседней комнаты, побросав карты
и оставив недопитые стаканы на стойке, повалила толпа посетителей и тес-
но обступила площадку. Музыканты нажаривали без  устали,  и  без  устали
кружились танцоры. Дэвис был опытный противник, все знали, что на  Юконе
ему случалось побеждать в таком поединке и  признанных  силачей.  Однако
уже через несколько минут стало ясно, что именно он, а не Харниш  потер-
пит поражение.
   Они сделали еще два-три тура, потом Харниш внезапно остановился,  вы-
пустил своего партнера и попятился, шатаясь, беспомощно размахивая рука-
ми, словно ища опоры в воздухе. Дэвис, с застывшей, растерянной улыбкой,
покачнулся, сделал полуоборот, тщетно пытаясь  сохранить  равновесие,  и
растянулся на полу. А Харниш, все еще шатаясь и  хватая  воздух  руками,
уцепился за стоявшую поблизости девушку и закружился  с  ней  в  вальсе.
Опять он совершил подвиг: не отдохнув после двухмесячного путешествия по
льду, покрыв в этот день семьдесят миль, он переплясал ничем не утомлен-
ного противника, и не кого-нибудь, а Бена Дэвиса.
   Харниш любил занимать первое место, и хотя в его тесном  мирке  таких
мест было немного, он, где  только  возможно,  добивался  наипервейшего.
Большой мир никогда не слыхал его имени, но здесь, на безмолвном необоз-
римом Севере, среди белых индейцев и эскимосов, оно гремело от Берингова
моря до перевала Чилкут, от верховьев самых отдаленных рек до мыса  Бар-
роу на краю тундры. Страсть к господству постоянно владела им, с кем  бы
он ни вступал в единоборство - со стихиями ли, с людьми, или со счастьем
в азартной игре. Все казалось ему игрой, сама жизнь, все проявления  ее.
А он был игрок до мозга костей. Без азарта и риска он не  мог  бы  жить.
Правда, он не полностью уповал на слепое счастье, он помогал ему, пуская
в ход и свой ум, и ловкость, и силу; но превыше всего он  все-таки  чтил
всемогущее Счастье - своенравное божество, что так часто обращается про-
тив своих самых горячих поклонников, поражает мудрых и благодетельствует
глупцам, - Счастье, которого от века ищут  люди,  мечтая  подчинить  его
своей воле. Мечтал и он. В глубине его сознания неумолчно звучал искуша-
ющий голое самой жизни, настойчиво твердившей ему о своем могуществе,  о
том, что он может достигнуть большего, нежели другие,  что  ему  суждено
победить там, где они терпят поражение, преуспеть там, где их  ждет  ги-
бель. То была самовлюбленная жизнь, гордая избытком здоровья и сил,  от-
рицающая бренность и тление, опьяненная святой верой в себя,  зачарован-
ная своей дерзновенной мечтой.
   И неотступно, то неясным шепотом, то внятно  и  отчетливо,  как  звук
трубы, этот голос внушал ему, что где-то, когда-то, как-то он  настигнет
Счастье, овладеет им, подчинит своей воле, наложит на него свою  печать.
Когда он играл в покер, голос сулил ему наивысшую карту;  когда  шел  на
разведку - золото под поверхностью или золото в недрах, но золото непре-
менно. В самых страшных злоключениях - на льду, на воде, под угрозой го-
лодной смерти - он чувствовал, что погибнуть могут только другие,  а  он
восторжествует надо всем. Это была все  та  же  извечная  ложь,  которой
Жизнь обольщает самое себя, ибо верит в свое бессмертие и  неуязвимость,
в свое превосходство над другими жизнями, в свое  неоспоримое  право  на
победу.
   Харниш сделал несколько туров вальса, меняя направление, и, когда пе-
рестала кружиться голова, повел зрителей к стойке. Но этому  все  едино-
душно воспротивились. Никто больше не желал  признавать  его  правило  -
"платит победитель!" Это наперекор и обычаям и здравому смыслу,  и  хотя
свидетельствует о дружеских чувствах, но как  раз  во  имя  дружбы  пора
прекратить такое расточительство. По всей справедливости выпивку  должен
ставить Бен Дэвис, так вот пусть и поставит. Мало того, - все, что зака-
зывает Харниш, должно бы оплачивать заведение, потому что, когда он  ку-
тит, салун торгует на славу. Все эти доводы весьма образно и, не стесня-
ясь в выражениях, изложил Беттлз, за что и был награжден  бурными  апло-
дисментами.
   Харниш засмеялся, подошел к рулетке и купил стопку желтых фишек.  Де-
сять минут спустя он уже стоял перед весами, и весовщик  насыпал  в  его
мешок золотого песку на две тысячи долларов, а что не  поместилось  -  в
другой. Пустяк, безделица, счастье только мигнуло ему, - а  все  же  это
счастье. Успех за успехом! Это и есть жизнь, и нынче его день. Он повер-
нулся к приятелям, из любви к нему осудившим его поведение.
   - Ну, уж теперь дудки, - платит победитель! - сказал - он.
   И они сдались. Кто мог устоять перед Эламом Харнишем, когда он, осед-
лав жизнь, натягивал поводья и пришпоривал ее, подымая в галоп?
   В час ночи он заметил, что Элия Дэвис уводит из салуна Генри Финна  и
лесоруба Джо Хайнса. Харниш сдержал их.
   - Куда это вы собрались? - спросил он, пытаясь повернуть их к стойке.
   - На боковую, - ответил Дэвис.
   Это был худой, вечно жующий табак уроженец Новой Англии, единственный
из всей семьи смельчак, который откликнулся на зов Дикого Запада,  услы-
шанный им среди пастбищ и лесов штата Мэн.
   - Нам пора, - виновато сказал Джо Хайнс. - Утром отправляемся.
   Харниш все не отпускал их:
   - Куда? Что за спешка?
   - Никакой спешки, - объяснил Дэвис. - Просто  решили  проверить  твой
нюх и немного пошарить вверх по реке. Хочешь с нами?
   - Хочу, - ответил Харниш.
   Но вопрос был задан в шутку, и  Элия  пропустил  ответ  Харниша  мимо
ушей.
   - Мы думаем разведать устье Стюарта, - продолжал Элия. - Эл Мэйо  го-
ворил, что видел там подходящие наносы, когда в первый раз спускался  по
реке. Надо там покопаться, пока лед не пошел. Знаешь, что я тебе  скажу:
помяни мое слово, скоро зимой-то и будет самая добыча золота. Над  нашим
летним копанием в земле только смеяться будут.
   В те времена никто на Юконе и не  помышлял  о  зимнем  старательстве.
Земля промерзала от растительного покрова до коренной породы, а промерз-
ший гравий, твердый, как гранит, не  брали  ни  кайло,  ни  заступ.  Как
только земля начинала оттаивать под летним солнцем, старатели срывали  с
нее покров. Тогда-то и наступала пора добычи. Зимой же они делали запасы
продовольствия, охотились на лосей, готовились к летней работе, а  самые
унылые темные месяцы бездельничали в больших приисковых  поселках  вроде
Серкла и Сороковой Мили.
   - Непременно будет зимняя добыча, - поддакнул Харниш. - Погодите, вот
откроют золото вверх по течению. Тогда увидите, как будем работать.  Что
нам мешает жечь дрова, пробивать шурфы и разведывать коренную породу?  И
крепления не нужно. Промерзший гравий будет стоять, пока ад не обледене-
ет, а пар от адских котлов не превратится в мороженое. На глубине в  сто
футов будут вестись разработки, и даже очень скоро. Ну, так вот, Элия, я
иду с вами.
   Элия засмеялся, взял своих спутников за плечи и подтолкнул к двери.
   - Постой! - крикнул Харниш. - Я не шучу.
   Все трое круто повернулись к нему; лица их  выражали  удивление,  ра-
дость и недоверие.
   - Да будет тебе, не дури, - сказал  Финн,  тоже  лесоруб,  спокойный,
степенный уроженец Висконсина.
   - Мои нарты и собаки здесь, - ответил Харниш. - На двух упряжках лег-
че будет; поклажу разделим пополам. Но сперва придется ехать потише, со-
бакито умаялись.
   Элия, Финн и Хайнс с нескрываемой радостью слушали Харниша,  хотя  им
все еще не верилось, что он говорит серьезно.
   - Послушай, Время-не-ждет, - сказал Джо Хайнс. - Ты нас не  морочишь?
Говори прямо. Ты вправду хочешь с нами?
   Харниш вместо ответа протянул руку и потряс руку Хайнса.
   - Тогда ступай ложись, - посоветовал  Элия.  -  Мы  выйдем  в  шесть,
спать-то осталось всего каких-нибудь четыре часа.
   - Может, нам задержаться на день? - предложил Финн. - Пусть он отдох-
нет.
   Но гордость не позволила Харнишу согласиться.
   - Ничего подобного, - возмутился он. - Мы все выйдем в  шесть  часов.
Когда вас подымать? В пять? Ладно, я вас разбужу.
   - Лучше поспи, - предостерег его Элия. - Сколько же можно  без  пере-
дышки?
   Харниш и в самом деле устал, смертельно устал. Даже его могучие  силы
иссякли. Каждый мускул требовал сна и покоя,  восставал  против  попытки
опять навязать ему работу, в страхе отшатывался от тропы. Рассудок  Хар-
ниша не мог не внять этому ожесточенному бунту доведенного до  изнеможе-
ния тела. Но где-то в глубинах его существа горел сокровенный огонь Жиз-
ни, и он слышал гневный голос, укоризненно нашептывающий ему, что на не-
го смотрят все его друзья и приятели, что он может  еще  раз  щегольнуть
доблестью, блеснуть силой перед признанными силачами. Это был все тот же
извечный самообман, которым тешит себя Жизнь; повинны были  и  виски,  и
удаль, и суетное тщеславие.
   - Что я - младенец? - засмеялся Харниш. - Два месяца  я  не  пил,  не
плясал, души живой не видел. Ступайте спать. В пять я вас подыму.
   И весь остаток ночи он так и проплясал в одних носках, а в пять  утра
уже колотил изо всей мочи в дверь своих новых спутников и, верный своему
прозвищу, выкрикивал нараспев:
   - Время не ждет! Эй вы, искатели счастья  на  Стюарт-реке!  Время  не
ждет! Время не ждет!
 
 
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ
 
   На этот раз путь оказался много легче.  Дорога  была  лучше  укатана,
нарты шли налегке и не мчались с бешеной скоростью, дневные перегоны бы-
ли короче. За свою поездку в Дайю Харииш загнал трех  индейцев,  но  его
новые спутники знали, что, когда они доберутся до устья Стюарта, им  по-
надобятся силы, и поэтому старались не переутомляться. Для Харниша,  бо-
лее выносливого, чем они, это путешествие явилось просто  отдыхом  после
двухмесячного тяжелого труда. На Сороковой Миле они задержались  на  два
дня, чтобы дать передохнуть собакам, а на Шестидесятой пришлось оставить
упряжку Харниша. В отличие от своего хозяина, собаки не сумели во  время
пути восстановить запас сил, исчерпанный в бешеной скачке от Селкерка до
Серкла. И когда путники вышли из Шестидесятой Мили, нарты Харниша  везла
новая упряжка.
   На следующий день они стали лагерем у группы островов в устье  Стюар-
та. Харниш только и говорил, что о будущих приисковых городах и, не слу-
шая насмешек собеседников; мысленно застолбил  все  окрестные,  поросшие
лесом острова.
   - А что, если как раз на Стюарте и откроется золото? - говорил он.  -
Тогда вам, может, кое-что достанется, а может, и нет. Ну, а я своего  не
упущу. Вы лучше подумайте и войдите со мной в долю.
   Но те заупрямились.
   - Ты такой же чудак, как Харпер и Джо Ледью, - сказал  Хайнс.  -  Они
тоже этим бредят. Знаешь большую террасу между Клондайком и Лосиной  го-
рой? Так вот, инспектор на Сороковой Миле говорил, что месяц  назад  они
застолбили ее: "Поселок Харпера и Ледью". Ха! Ха!
   Элия и Финн тоже захохотали, но Харниш не видел в этом ничего смешно-
го.
   - А что я говорил? - воскликнул он. - Что-то готовится, все это чуют.
Чего ради стали бы они столбить террасу, если бы не чуяли? Эх, жаль, что
не я это сделал.
   Явное огорчение Харниша было встречено новым взрывом хохота.
   - Смейтесь, смейтесь! Вот то-то и беда с вами. Вы  все  думаете,  что
разбогатеть можно, только если найдешь  золото.  И  вот  когда  начнутся
большие дела, вы и приметесь скрести поверху да промывать -  и  наберете
горсть-другую. По-вашему, ртуть - это одна глупость, а золотоносный  пе-
сок создан господом богом нарочно для обмана дураков и  чечако.  Подавай
вам жильное золото, а вы и наполовину не выбираете его из  земли,  да  и
этого еще половина остается в отвалах. А богатство достанется  тем,  кто
будет строить поселки, устраивать коммерческие компании, открывать  бан-
ки...
   Громкий хохот заглушил его слова. Банки на Аляске!
   Слыхали вы что-нибудь подобное?
   - Да, да! И биржу...
   Слушатели его просто помирали со смеху. Джо Хайнс, держась  за  бока,
катался по расстеленному на снегу одеялу.
   - А потом придут большие акулы, золотопромышленники; они скупят цели-
ком русла ручьев, где вы скребли землю, будто какие-нибудь куры несчаст-
ные, и летом будут вести разработки напоров воды, а зимой станут прогре-
вать почву паром...
   Прогревать паром! Эка, куда хватил! Харниш явно уже не  знал,  что  и
придумать, чтобы рассмешить компанию. Паром! Когда еще огнем не пробова-
ли, а только говорили об этом, как о несбыточной мечте!
   - Смейтесь, дурачье, смейтесь! Вы же как слепые.
   Точно писклявые котята. Если только на Клондайке заварится  дело,  да
ведь Харпер и Ледью будут миллионерами! А если на Стюарте - увидите, как
заживет поселок Элама Харниша. Вот тогда придете ко мне с голодухи...  -
Он вздохнул и развел руками. - Ну, что ж делать,  придется  мне  ссудить
вас деньгами или нанять на работу, а то и просто покормить.
   Харниш умел заглядывать в будущее. Кругозор его был неширок,  но  то,
что он видел, он видел в грандиозных масштабах. Ум у него был  уравнове-
шенный, воображение трезвое, беспредметных мечтаний он  не  знал.  Когда
ему рисовался оживленный город среди лесистой снежной пустыни, он  пред-
посылал этому сенсационное открытие золота  и  затем  выискивал  удобные
места для пристаней, лесопилок, торговых помещений и всего, что требует-
ся приисковому центру на далеком Севере. Но и это, в свою очередь,  было
лишь подмостками, где он рассчитывал развернуться вовсю. В северной сто-
лице его грез успех и удача поджидали его на каждой улице, в каждом  до-
ме, во всех личных и деловых связях с людьми. Тот же карточный стол,  но
неизмеримо более обширный; ставки без лимита, подымай хоть до неба; поле
деятельности - от южных перевалов до северного сияния. Игра пойдет круп-
ная - такая, какая и не снилась ни одному юконцу; и он, Элам Харниш,  уж
позаботится, чтобы не обошлось без него.
   А пока что еще не было - ничего, кроме предчувствия. Но счастье  при-
дет, в этом он не сомневался. И так же как, имея на руках сильную карту,
он поставил бы последнюю унцию золота, - так и здесь он готов был поста-
вить на карту все свои силы и самое жизнь ради предчувствия, что в сред-
нем течении Юкона откроется золото. И вот он со своими тремя спутниками,
с лайками, нартами, лыжами поднимался по замерзшему Стюарту, шел  и  шел
по белой пустыне, где бескрайнюю тишину не нарушал ни  человеческий  го-
лос, ни стук топора, ни далекий ружейный выстрел. Они одни  двигались  в
необъятном ледяном безмолвии, крохотные земные  твари,  проползавшие  за
день положенные двадцать миль; питьевой  водой  им  служил  растопленный
лед, ночевали они на снегу, подле собак, похожих на заиндевевшие  клубки
шерсти, воткнув в снег около нарт четыре пары охотничьих лыж.
   Ни единого признака пребывания человека не  встретилось  им  в  пути,
лишь однажды они увидели грубо сколоченную лодку, припрятанную на помос-
те у берега. Кто бы ни оставил ее там, он не вернулся за ней, и путники,
покачав головой, пошли дальше. В другой раз они набрели на индейскую де-
ревню, но людей там не было: очевидно, жители ушли к верховьям реки охо-
титься на лося. В двухстах милях от Юкона они обнаружили наносы, и  Элия
решил, что это то самое место, о котором говорил Эл Мэйо. Тут они раски-
нули лагерь, сложили продовольствие на высокий помост, чтобы не  дотяну-
лись собаки, и принялись за работу,  пробивая  корку  льда,  покрывающую
землю.
   Жизнь они вели простую и суровую. Позавтракав, они с первыми проблес-
ками тусклого рассвета выходили на работу, а  когда  темнело,  стряпали,
прибирали лагерь; потом курили и беседовали у костра, прежде чем улечься
спать, завернувшись в заячий мех, а над ними полыхало северное сияние  и
звезды плясали и кувыркались в ледяном небе. Пища была однообразная: ле-
пешки, сало, бобы, иногда рис, приправленный горстью сушеных слив.  Све-
жего мяса им не удавалось добыть. Кругом - ни намека на дичь,  лишь  из-
редка попадались следы зайцев или горностаев. Казалось, все живое бежало
из этого края. Это было им не в новинку; каждому из  них  уже  случалось
видеть, как местность, где дичь так и кишела, через год или два  превра-
щалась в пустыню.
   Золота в наносах оказалось мало - игра не стоила свеч. Элия,  охотясь
на лося за пятьдесят миль от стоянки, промыл верхний слой гравия на  ши-
роком ручье и получил хороший выход золота. Тогда они