е  жалованье.  Они  прос-
то-напросто работают на крупных дельцов. Но над крупными дельцами  стоят
финансовые магнаты. У тех своя тщательно разработанная система,  которую
они в больших масштабах применяют для достижения все той же цели - втис-
нуться между сотнями тысяч рабочих и продуктом их труда. Эти магнаты уже
не столько разбойники, сколько игроки. Им  мало  своей  добычи,  -  ради
азарта они грабят друг друга. А называют они это "высокой финансовой по-
литикой". Все они в первую очередь заняты тем, что  грабят  рабочих,  но
время от времени одна шайка нападает на другую, пытаясь  отнять  награб-
ленное добро. Вот почему Голдсуорти нагрел его на пятьдесят тысяч долла-
ров, а Даусет, Леттон и Гугенхаммер пытались нагреть на  десять  миллио-
нов. А когда он сам прижал компанию Панама-Мэйл, он поступил  точно  так
же. Ну что же, заключил он свои размышления, уж лучше  грабить  грабите-
лей, чем бедных, глупых рабочих.
   Так, не имея ни малейшего понятия о философии, Элам Харниш предвосхи-
тил и присвоил себе право на роль сверхчеловека двадцатого столетия.  Он
убедился, что за редчайшими исключениями в среде дельцов  и  финансистов
не действует правило "положение обязывает". Как выразился один  остроум-
ный оратор на банкете в клубе Алта-Пасифик: "У воров есть  благородство,
и этим они отличаются от честных людей". Вот то-то и  оно.  Именно  так.
Эти новоявленные "сверхчеловеки" -  просто  банда  головорезов,  имеющих
наглость проповедовать своим жертвам кодекс морали, с  которым  сами  не
считаются. Согласно этому кодексу, человеку можно доверять только до тех
пор, пока он вынужден держать свое  слово.  "Не  укради"  -  обязательно
только для честных тружеников. Они же, сверхчеловеки, выше всяких  запо-
ведей: им можно красть, и чем крупнее кража,  тем  большим  почетом  они
пользуются среди своих сообщников.
   По мере того как Харниш глубже вникал в игру, картина становилась все
отчетливее. Несмотря на то, что каждый грабитель норовит ограбить друго-
го, шайка хорошо организована. Она фактически держит в руках весь  поли-
тический механизм общества, начиная от кандидата в  конгресс  какого-ни-
будь захолустного округа и кончая сенатом Соединенных Штатов. Она издает
законы, которые дают ей право на грабеж. Она осуществляет это право  при
помощи шерифов, федеральной полиции, местных войск, регулярной  армии  и
судебных органов. Все идет как по маслу. Сверхчеловеку некого  и  нечего
опасаться, кроме своего собрата - разбойника. Народ не в счет. Это прос-
то быдло; широкие народные массы состоят из существ низшей породы, кото-
рых ничего не стоит обвести вокруг пальца. Грабители дергают за веревоч-
ки, а когда ограбление рабочих почему-либо идет недостаточно бойко,  они
кидаются друг на друга.
   Харниш любил философствовать, но философом не был. За всю свою  жизнь
он не взял в руки ни одной серьезной книги. Это был прежде всего человек
дела, упрямый и настойчивый, книжная премудрость нисколько не привлекала
его. В той суровой, первобытной стране, где он жил до  сих  пор,  он  не
нуждался в книгах для понимания жизни; но и  здесь,  в  новых  условиях,
жизнь представлялась ему такой же простой и понятной. Он не поддался  ее
обольщениям и ясно видел, что под внешним лоском она столь же  первобыт-
на, как на Юконе. Люди и там и здесь - из одного теста. Те  же  страсти,
те же стремления. Финансовые операции - тот же покер, только  в  больших
масштабах. Игру ведут люди, у которых есть золото, а золото добывают для
них рабочие в обмен на продовольствие и снаряжение. Он видел,  что  игра
ведется по извечным правилам, и сам участвовал в ней наряду  с  другими.
Судьбы человечества, безнадежно одурманенного разбойничьей  казуистикой,
не волновали его: таков естественный порядок вещей. Он знал тщету  чело-
веческих усилий. На его глазах товарищи умирали у реки Стюарт. Сотни бы-
валых золотоискателей ничего не нашли на Бонанзе и Эльдорадо, а  пришлые
шведы и другие чечако явились на лосиный выгон и наугад застолбили  мил-
лионные участки. Такова жизнь, а жизнь - жестокая штука.
   Люди в цивилизованном мире разбойничают, потому что такими создала их
природа. Они грабят так же стихийно, как царапаются кошки, мучает голод,
донимает мороз.
   И вот Элам Харниш стал преуспевающим дельцом.
   Но он не участвовал в обмане рабочих. К этому у него не лежала  душа,
а кроме того, такая добыча его не прельщала. Рабочие уж  больно  просто-
душны. Наживаться на них почти то же, что бить в заповедниках откормлен-
ных ручных фазанов, он слышал, что в Англии существует такой вид  охоты.
А вот подстеречь грабителей и отнять у них награбленное - это  Настоящий
спорт. Тут и риск и азарт, и дело  нередко  доходит  до  ожесточеннейших
схваток. Как некогда Робин Гуд, Харниш решил грабить богатых и понемногу
благодетельствовать бедных. Но благодетельствовал он на свой лад.  Стра-
дания миллионов обездоленных не вызывали в нем жалости: что ж, так пове-
лось от века. Благотворительных учреждений и дельцов от  филантропии  он
знать не хотел. Меньше всего он испытывал потребность щедрыми дарами ус-
покоить свою совесть. Ведь он никому не должен. Ни  о  каком  возмещении
нанесенного ущерба и речи быть не может. Если он оказывал помощь, то де-
лал это по своей прихоти, из личных побуждений,  причем  помогал  только
людям, которых знал. Он никогда не жертвовал на пострадавших от  землет-
рясения в Японии или на летние лагеря для бедняков  Нью-Йорка.  Зато  он
обеспечил на год лифтера Джонса, чтобы тот мог  написать  книгу.  Узнав,
что у жены официанта в гостинице св. Франциска чахотка, Харниш  отправил
ее на свой счет в Аризону, а когда оказалось, что спасти ее  нельзя,  он
послал к ней мужа, чтобы тот находился при больной до конца.  Как-то  он
купил набор уздечек из конского волоса у одного арестанта; тот не замед-
лил оповестить об этом всю тюрьму, и вскоре добрая половина ее  обитате-
лей была занята изготовлением уздечек  для  Харниша.  Он  беспрекословно
скупал их по цене от двадцати до пятидесяти долларов за штуку - они нра-
вились ему: это были красивые и честно сработанные уздечки, и он украсил
ими все свободные простенки своей спальни.
   Суровая жизнь на Юконе не ожесточила Элама Харниша. Для этого  потре-
бовалось влияние цивилизации. В беспощадной, свирепой игре,  которую  он
вел теперь, он мало-помалу вместе с медлительным говором Запада  утрачи-
вал свойственное ему добродушие. Не только речь его стала  порывистой  и
резкой - нрав у него сделался таким же. Перипетии азартной игры оставля-
ли ему все меньше досуга для благодушного веселья. Даже лицо его измени-
лось, оно стало замкнутым, угрюмым. Все реже приподнимались  уголки  его
губ, в морщинках вокруг глаз все реже таилась улыбка. В черных и блестя-
щих, как у индейца, глазах  появилось  выражение  жестокости,  кичливого
сознания своей власти. Громадные жизненные  силы  по-прежнему  кипели  в
нем, перехлестывая через край, но теперь эти силы служили ему для другой
цели: он превратился в завоевателя, топчущего своих побежденных  врагов.
Сражаясь со стихиями, он не знал личной ненависти и злобы; теперь же  он
воевал против людей; тяжкие лишения, испытанные  им  на  снежной  тропе,
среди пустынного Юкона, в лютый мороз, несравненно меньше  сказались  на
нем, чем ожесточенная война со своими ближними.
   В нем еще изредка вспыхивала былая беспечность, но вызывал  он  такие
вспышки искусственно, обычно при помощи коктейлей. На Севере он пил мно-
го, но сравнительно редко, иногда с большими промежутками; здесь  же  он
приучился пить регулярно, по расписанию. Это не явилось обдуманным реше-
нием - такой системы требовал его образ жизни. Коктейли нужны  были  ему
для разрядки. Он не задумывался, не рассуждал, он просто  испытывал  бе-
зотчетную потребность ежедневно прерывать  напряжение,  которого  стоили
ему рискованные биржевые комбинации; очень скоро он убедился, что лучшее
средство для этого - коктейли: они воздвигали каменную стену между ним и
его сознанием. Он никогда не пил ни утром, ни в часы, которые проводил в
конторе; но стоило ему выйти оттуда, как он начинал возводить эту стену,
чтобы отгородиться ею от повседневных забот и треволнений. О конторе  он
тут же забывал, ее больше не существовало. После обеда она снова часа на
два предъявляла свои права, а затем он прятался за стеной опьянения. Ра-
зумеется, порялок этот иногда нарушался; Харниш крепко держал себя руках
и никогда не потреблял спиртного, если ему предстояло совещание или бан-
кет в обществе друзей и недругов, где он должен был обсуждать планы  но-
вых финансовых вылазок. Но как только кончался деловой разговор, он  не-
изменно заказывал двойной крепости мартини, - причем, во избежание пере-
судов, коктейль подавали в высоком бокале.
 
 
   ГЛАВА ШЕСТАЯ
 
   В жизнь Элама Харниша вошла Дид Мэсон. Вошла как-то незаметно, словно
невзначай. Он сперва отнесся к ней с полным равнодушием, почти уие отли-
чая ее от мебели своего кабинета, от мальчишкипосыльного,  от  Морисона,
состоявшего в должности бухгалтера и доверенного, а также от прочих при-
надлежностей всякой конторы, где ворочает делами биржевой  сверхчеловек.
Если бы в первые месяцы ее службы у Харниша его спросили, какого цвета у
нее глаза, он не мог бы ответить. Оттого, что ее волосы были не светлые,
а каштановые, у него сложилось смутное представление о ней как о брюнет-
ке. Кроме того, ему казалось, что она не худая, хотя, с другой  стороны,
он был почти уверен, что она не полная. Относительно того, как она  оде-
вается, он не имел ни малейшего понятия. Он не был знатоком женских  на-
рядов и ничуть ими не интересовался. Но поскольку он не  замечал  ничего
необычного, он считал, что как-то она, по-видимому, одевается. Для  него
она была "мисс Мэсон" - и только, хотя он и отдавал себе отчет, что  она
превосходная стенографистка; однако и это мнение о ней не имело прочного
основания, ибо других стенографисток он не знал и ничуть не  сомневался,
что все они работают отлично.
   Однажды, просматривая письмо, прежде чем подписать его, он  наткнулся
на слова "о деле". Быстро пробежав глазами страницу, он нашел  несколько
"про дело". Других "о деле" не было. Это  единственное  "о  деле"  сразу
привлекло его внимание. Он дважды нажал кнопку звонка, и через минуту  в
кабинет вошла Дид Мэсон.
   - Разве я так сказал, мисс Мэсон? - спросил он, протягивая  письмо  и
указывая пальцем на криминальные слова.
   Она досадливо поморщилась: оправдываться бесполезно - улика была  на-
лицо.
   - Виновата, - сказала она, - я ошиблась. Но только это,  в  сущности,
не ошибка, - торопливо прибавила она.
   - Почему такое? - недовольным тоном возразил Харниш. - По-моему,  это
неверно.
   Она уже успела дойти до двери. На его слова она обернулась,  держа  в
руках злополучное письмо.
   - А все-таки так правильно.
   - Но тогда "про дело" неправильно.
   - Конечно, - не сморгнув, ответила она. - Поправить?
   - "В понедельник я сам приеду, и мы поговорим о деле", - вслух повто-
рил Харниш; он произнес эти слова раздельно,  напряженно  вслушиваясь  в
звук своего голоса, потом покачал головой. - Нет, мисс Мэсон, что-то  не
то. Нет и нет. Ведь и ко мне никто так не пишет. Все говорят "про дело",
даже образованные. Разве нет?
   - Да, - согласилась она и пошла  к  своей  машинке,  чтобы  внести  в
письмо исправление.
   Случилось так, что в компании, с которой он  завтракал  в  тот  день,
оказался молодой англичанин - горный инженер. В другое время  Харниш  не
обратил бы внимания на речь англичанина, но теперь, после спора со своей
стенографисткой, он с первых же слов заметил, что тот говорит "о  деле";
ни разу в течение завтрака он не сказал "про дело", за  это  Харниш  мог
поручиться.
   Встав из-за стола, он отвел в уголок своего приятеля Маккинтоша; Хар-
ниш знал, что Маккинтош получил высшее образование, -  недаром  он  ког-
да-то слыл первоклассным футболистом.
   - Послушай, Бэнни, - спросил Харниш, - как надо говорить: "Я сам при-
еду в понедельник, и мы поговорим про дело" или: "Поговорим о деле"?
   Бывший чемпион футбола наморщил лоб и с минуту мучительно думал.
   - Понятия не имею, - сознался он. - А как я говорю?
   - Конечно, "про дело".
   - Ну, тогда "о деле" правильно. У меня грамматика всегда хромала.
   На обратном пути в контору Харниш зашел в книжную  лавку  и  приобрел
учебник по грамматике; он просидел над ним добрый час,  задрав  ноги  на
стол и старательно листая страницы.
   - Провалиться мне на этом месте, девчонка-то права! - заключил он на-
конец.
   И тут он впервые подумал о стенографистке как о  живом  существе.  До
сих пор она была в его глазах только особой женского  пола  и  предметом
конторской обстановки. Но теперь, когда она доказала,  что  лучше  знает
грамматику, нежели дельцы и даже окончившие университет футболисты,  она
стала для него личностью. Она приковала его внимание к себе с  такой  же
силой, как злосчастное "о деле" в аккуратно отпечатанном письме.
   Вечером, когда она уходила из конторы, он пригляделся к ней и в  пер-
вый раз заметил, что она хорошо сложена и одета со вкусом. Он плохо раз-
бирался в дамских туалетах и не мог оценить во всех подробностях  краси-
вую блузку и элегантный английский костюм, но ему понравился общий вид -
все было на месте, ничего лишнего, ничто не портило впечатления.
   "Да она премиленькая", - решил он про себя, когда за ней захлопнулась
входная дверь.
   На другое утро, диктуя стенографистке письма, он заметил, что  у  нее
очень красиво уложены волосы, хотя нипочем не сумел бы описать  ее  при-
ческу. Просто ему приятно было смотреть на ее головку. Она сидела спиной
к окну, и он обратил внимание, что волосы у нее каштановые, с  бронзовым
отливом. Под бледными лучами солнца, проникавшими в окно, бронзовые  ис-
корки поблескивали словно  золотые,  и  это  тоже  было  очень  красиво.
"Странно, - подумал он, - как я этого раньше не приметил".
   В середине письма ему снова понадобился тот  оборот,  из-за  которого
они вчера поспорили. Он вспомнил свое единоборство с учебником и  произ-
нес:
   - "О деле, о котором мы с вами говорили, я..."
   Мисс Мэсон быстро взглянула на него. Она сделала это невольно, не су-
мев скрыть своего удивления. Уже в следующую секунду она опустила ресни-
цы, готовая продолжать запись. Однако Харниш успел рассмотреть, что гла-
за у нее серые.
   Впоследствии он узнал, что в этих серых глазах иногда вспыхивают  зо-
лотистые точечки; но и того, что он сейчас увидел, оказалось достаточно,
чтобы повергнуть его в изумление: почему, собственно, он был так  твердо
уверен, что волосы у нее черные, а глаза карие?
   - А ведь вы были правы, - сказал он, смущенно улыбаясь, что никак  не
вязалось с резкими, как у индейца, чертами его лица.
   За это чистосердечное признание он был вознагражден еще одним взмахом
ресниц и приветливой улыбкой; кстати, он окончательно убедился, что гла-
за у нее серые.
   - Только мне все-таки кажется, что это неправильно, - пожаловался он.
   Она весело засмеялась.
   - Простите, - спохватилась она, однако не удержалась и тут же добави-
ла: - Но вы такой смешной.
   Харнишу стало немного не по себе, тем более что солнце упорно золоти-
ло ее волосы.
   - Я вовсе не шучу, - сказал он.
   - Потому-то и вышло смешно. Но вы  не  сомневайтесь,  это  совершенно
правильно, в точности по грамматике.
   - Ну что ж, ладно, - вздохнул он. - Значит, так: "О деле,  о  котором
мы с вами говорили... я..." Записали?
   И он продиктовал письмо до конца.
   Вскоре он обнаружил, что, когда у нее нет работы,  она  читает  книгу
или журнал, либо занимается рукоделием.
   Как-то, проходя мимо ее стола, он взял в руки томик стихов Киплинга и
с недоумением заглянул в него.
   - Вы любите читать, мисс Мэсон? - спросил он и положил книгу обратно.
   - Люблю, - ответила она. - Очень люблю.
   В другой раз он увидел на ее столе "Колеса счастья" Уэллса.
   - Про что это? - спросил он.
   - Да просто роман, любовная история.
   Она умолкла, но он медлил уходить, и она почувствовала, что  неудобно
не прибавить еще что-нибудь.
   - Один скромный лондонский клерк во время  отпуска  отправился  путе-
шествовать на велосипеде и влюбился в девушку гораздо выше  его  по  об-
щественному положению. Она дочь известной писательницы и все.
   - Это очень увлекательная история и печальная, не трагическая. Хотите
почитать?
   - А он женился на ней? - спросил Харниш.
   - Нет, не женился, в этом все дело. Ведь он...
   - И вы прочли такую толстенную книгу, чтобы узнать, что он на ней  не
женился? - с недоумением бормотал Харниш.
   Мисс Мэсон стало смешно, но в то же время слова Харниша задели ее  за
живое.
   - Но вы же читаете целыми днями биржевые котировки и сообщения о сос-
тоянии рынка, - возразила она.
   - Так ведь тут есть польза. Это нужно для дела. Как можно сравнивать?
Мне мое чтение приносит деньги.
   - А что вы находите в ваших книгах?
   - Новые мысли, убеждения, просто жизнь.
   - Гроша ломаного это не стоит.
   - Не всегда можно переводить жизнь на деньги, - ответила она.
   - Ну что ж, - сказал он с чисто мужской  снисходительностью,  -  если
вам это нравится, то нечего и спорить. О вкусах вообще спорить не прихо-
дится.
   Хоть это и было сказано несколько свысока, тоном  превосходства,  его
кольнула мысль, что мисс Мэсон, по-видимому, очень ученая, и  на  минуту
он почувствовал себя дикарем, лицом к лицу столкнувшимся с явлением  не-
доступной ему, неизмеримо  более  высокой  культуры.  В  глазах  Харниша
культура не имела никакой цены, и в то же время ему  смутно  представля-
лось, что не так уж она бесполезна, как кажется.
   Однажды он опять увидел на ее столе книгу. Но эта книга была ему зна-
кома, он сразу узнал обложку, - и он  прошел  мимо,  не  останавливаясь.
Книгу написал один журналист, побывавший на Клондайке,  и  Харниш  знал,
что там написано про него и есть его портрет, и еще он знал,  что  целая
глава посвящена трагической смерти одной женщины, поторопившейся уйти из
жизни, "потому что время не ждет".
   После этого Харниш больше не говорил с мисс Мэсон о книгах:  нетрудно
вообразить, какое превратное мнение о нем она составит себе, когда проч-
тет эту главу. Обиднее всего,  что  приходится  терпеть  напраслину.  Уж
что-что, но чтобы он, Время-не-ждет, прослыл сердцедом,  из-за  которого
женщины кончают с собой! И надо же случиться такому  несчастью,  что  из
тысяч написанных книг именно эта книга попала в руки стенографистке! Це-
лую неделю Харниш испытывал тягостное сознание вины в  присутствии  мисс
Мэсон; и он готов был поклясться, что однажды перехватил пристально уст-
ремленный на него взгляд, словно она изучала его, пытаясь понять, что он
за человек.
   Он обратился к своему бухгалтеру, в надежде выудить у него  какие-ни-
будь сведения о мисс Мэсон. Но тот сначала дал волю  своим  оскорбленным
чувствам и только после этого сообщил то немногое, что знал о ней.
   Она родом из округа Сискийу. Конечно, работать вместе с  ней  хорошо,
но очень уж важничает, никого до себя не допускает.
   - Почему вы так думаете? - спросил Харниш.
   - Да потому, что она не желает водить знакомство со своими  сослужив-
цами, считая себя выше их. Ни с кем знаться не хочет. Вот  я,  например:
сколько раз я приглашал ее и в театр, и в парк на аттракционы,  или  еще
куда-нибудь. Ни за что. Говорит, что любит поспать вволю, что должна ра-
но ложиться и до дому далеко - она в Беркли живет.
   До сих пор Харниш слушал Моррисона с большим удовлетворением.  Понят-
но, она не такая, как все, о чем тут говорить. Однако от дальнейших  по-
яснений бухгалтера у него защемило сердце.
   - Но все это отговорки. Просто она дружит со студентами. Она,  видите
ли, любит поспать и поэтому не может пойти со мной в театр, но танцевать
с ними у нее находится время. Я слышал, что она не пропускает  ни  одн