, чем остальные, уже понял, что этот король Клондайка ло-
мает комедию. Но Леттон и Гугенхаммер все еще верили  детской  наивности
его тона.
   - Это... очень трудно, - начал Леон Гугенхаммер. -  Видите  ли,  курс
акций Уорд Вэлли сейчас неустойчив... так что...
   - ...в настоящее время ничего нельзя подсчитать заранее,  -  закончил
за Гугенхаммера Леттон.
   - Да вы только прикиньте приблизительно, - с живостью  возразил  Хар-
ниш. - Не беда, если потом окажется на  миллиончик  больше  или  меньше.
Подсчитаем после все до точности. Так мне не терпится узнать, прямо  все
тело зудит. Ну как, скажете?
   - Зачем тянуть эту бессмысленную игру словами? - резко и холодно ска-
зал Даусет. - Объяснимся здесь же, на месте. Мистер Харниш явно находит-
ся в заблуждении, и мы должны прямо сказать ему, в чем он ошибается. Мы,
партнеры в этой операции...
   Но Харниш не дал ему договорить. Он слишком много на своем веку играл
в покер, чтобы пренебречь психологическим  фактором;  в  этой  последней
сдаче он хотел сам довести игру до конца и поэтому перебил Даусета.
   - Кстати о партнерах, - сказал он. - Мне вдруг вспомнилась одна  пар-
тия в покер. Дело было в Рено, штат Невада. Ну, не скажу, чтобы игра ве-
лась очень честно. Игроки - все шулера, как на подбор. Но был  там  один
козлик безрогий - в тех краях так называют новичков.  Вот  он  стоит  за
спиной сдающего и видит, что тот снизу колоды сдает  себе  четыре  туза.
Новичок возмущается. Он тихонько обходит стол и  наклоняется  к  игроку,
который сидит - напротив сдающего.
   - Послушайте, - шепчет он, - я видел, как он сдал себе четыре туза.
   - Ну, и что ж из этого? - спрашивает игрок.
   - Я подумал, что надо сказать вам, - отвечает тот. - Вы что, не пони-
маете? Он сдал самому себе четыре туза, я своими глазами видел.
   - Знаешь что, любезный, ступай-ка отсюда. Ничего ты в покере не пони-
маешь. Сдача-то его, верно?
   Смех, которым был встречен анекдот, прозвучал натянуто и невесело, но
Харниш словно и не заметил этого.
   - По-видимому, ваш анекдот имеет особый смысл? - в упор спросил  Дау-
сет.
   Харниш с невинным видом посмотрел на него и, не отвечая, опять  обра-
тился к Натаниэлу Леттону.
   - Валяйте, выкладывайте, - все так же добродушно сказал он. - Назови-
те примерную сумму. Ведь я уже говорил вам,  что  миллионом  больше  или
меньше - это неважно. При таком-то выигрыше!
   Решительное поведение Даусета придало Леттону храбрости,  и  на  этот
раз он ответил без обиняков:
   - Боюсь, мистер Харниш, что вы глубоко заблуждаетесь. Ни о каком  де-
леже барыша и речи быть не может. Я вас очень прошу не  горячиться.  Мне
стоит только нажать эту кнопку...
   Но Харниш не только не горячился - напротив, он казался  окончательно
сраженным. Растерянно озираясь, он достал из кармана спички, зажег  одну
и только тут заметил, что в зубах нет папиросы. Все три партнера следили
за ним, насторожившись, как кошка перед прыжком. Теперь разговор шел на-
чистоту, и они знали, что им предстоит пережить несколько  пренеприятных
минут.
   - Пожалуйста, повторите еще раз, - проговорил Харниш. - Я  что-то  не
пойму. Вы сказали...
   Он с мучительной тревогой впился глазами в лицо Леттона.
   - Я сказал, что вы заблуждаетесь, мистер Харниш, вот и все. Вы играли
на повышение, курс акций упал, и вы понесли большие  убытки.  Однако  ни
компания Уорд Вэлли, ни я, ни мои партнеры не брали на себя никаких обя-
зательств по отношению к вам.
   Харниш показал на груду чековых книжек и расписок, лежащих на столе.
   - За это уплачено десять миллионов двадцать семь тысяч сорок два дол-
лара шестьдесят восемь центов, уплачено наличными. Что же? Здесь это ни-
чего не стоит?
   Леттон улыбнулся и пожал плечами.
   Харниш посмотрел на Даусета и сказал вполголоса:
   - Ваша правда, очевидно, мой анекдот все-таки имел особый смысл. - Он
горько рассмеялся. - Сдача была ваша, и вы ловко передернули. Ну что  ж,
тут и говорить больше не о чем. Тот игрок в покер рассудил правильно: вы
сдавали карты, и вы имели полное право сдать себе четыре туза. Так вы  и
сделали и ободрали меня как липку.
   Он оторопело посмотрел на стол, заваленный расписками.
   - И вся эта куча не стоит бумаги, которую извели на нее? Ах,  дьявол,
и ловко же вы тасуете карты, только попадись вам! Да вы не беспокойтесь,
я не собираюсь спорить. Ваша была сдача, и вы обыграли меня,  и  тот  не
мужчина, кто хнычет при чужой сдаче. А теперь карты на столе, игра  кон-
чена, но... - Он быстро сунул руку в верхний карман и вытащил  кольт.  -
Так вот, ваша сдача кончилась. Теперь сдавать буду я. Думается мне,  что
мои четыре туза...
   - Эй ты, гроб повапленный, прими руку! - вдруг крикнул он.
   Рука Натаниэла Леттона, подползавшая к кнопке звонка на столе,  мгно-
венно остановилась.
   - Ну-ка, пересаживайтесь! - скомандовал Харниш. - Садись на тот стул,
ты, изъеденная проказой вонючка! Живо! Не то я выкачаю из  тебя  столько
жидкости, что все подумают, будто твой отец пожарный шланг, а мать садо-
вая лейка. А вы, Гугенхаммер, поставьте свой стул рядом. Вы, Даусет, ос-
тавайтесь на месте. Теперь слушайте: я вам  расскажу  кое-что  про  этот
пистолетик. Я зарядил его для крупной дичи, и  стреляет  он  восемь  раз
подряд. Как начнет палить - не остановишь.
   Предварительные разговоры я считаю законченными  и  поэтому  перехожу
прямо к делу. Заметьте, я ни слова не сказал о том, как вы со мной  пос-
тупили. Вы что хотели, то и сделали. Ну и ладно. А теперь  мой  черед  -
что захочу, то и сделаю. Вы знаете, кто я? Может, не знаете?  Я  -  Вре-
мя-не-ждет, не боюсь ни бога, ни черта, ни смерти, ни ада. Вот мои четы-
ре туза. Чем вы можете их побить? Посмотрите на этот  живой  скелет,  на
Леттона. Да у него от страха все кости стучат, так он боится умереть.  А
этот жирный еврей? Вот когда он узнал, что такое страх божий.  Весь  по-
желтел, словно подгнивший лимон. Вы, Даусет, не трус. Вас  не  проймешь.
Это оттого, что вы сильны в арифметике. Вам мои карты не страшны. Вы си-
дите тут как ни в чем не бывало и подсчитываете. Вам  ясно,  как  дважды
два, что я вас обыграл. Вы меня знаете, знаете, что я ничего не боюсь. И
вы прикидываете в уме, сколько у вас денег,  и  отлично  понимаете,  что
из-за этого проигрыша умирать не стоит.
   - Рад буду видеть вас на виселице, - ответил Даусет.
   - И не надейтесь! Когда дойдет до дела, вы первым будете на  очереди.
Меня-то повесят, но вы этого не увидите. Вы умрете на месте, а  со  мной
еще суд канителиться будет, понятно? Вы уже сгниете в  земле,  и  могила
ваша травой порастет, и не узнаете вы никогда, повесили меня или нет.  А
я долго буду радоваться, что вы раньше меня отправились на тот свет.
   Харниш умолк, и Леттон спросил каким-то не своим, писклявым голосом:
   - Не убьете же вы нас, в самом деле?
   Харниш покачал головой.
   - Себе дороже. Все вы того не стоите. Я предпочитаю получить  обратно
свои деньги. Да и вы, я думаю, предпочтете вернуть их  мне,  чем  отпра-
виться в мертвецкую.
   Наступило долгое молчание.
   - Ну так, карты сданы. Теперь вам ходить. Можете подумать, но  только
имейте в виду: если дверь откроется и кто-нибудь из вас, подлецов,  даст
знать о том, что здесь происходит, буду стрелять без предупреждения.  Ни
один из вас не выйдет из этой комнаты, разве только ногами вперед.
   За этим последовало заседание, длившееся добрых  три  часа.  Решающим
доводом явился не столько объемистый  кольт,  сколько  уверенность,  что
Харниш не преминет воспользоваться им. Ни капитулировавшие партнеры,  ни
сам Харниш не сомневались в этом. Он твердо решил либо  убить  их,  либо
вернуть свои деньги. Но собрать одиннадцать миллионов  наличными  оказа-
лось не так просто, и было много досадных проволочек. Раз десять в каби-
нет вызывали мистера Ховисона и старшего бухгалтера. Как только они  по-
являлись на пороге, Харниш прикрывал газетой пистолет, лежавший  у  него
на коленях, и с самым непринужденным видом принимался  скручивать  папи-
роску. Наконец все было готово. Конторщик принес чемодан из таксомотора,
который дожидался внизу, и Харниш, уложив в него банкноты, защелкнул за-
мок.
   В дверях он остановился и сказал:
   - На прощание я хочу объяснить вам еще кое-что. Как только я выйду за
дверь, ничто не помешает вам действовать; так вот  слушайте:  во-первых,
не вздумайте заявлять в полицию, понятно? Эти деньги мои, я их у вас  не
украл. Если узнается, как вы меня надули и как я вам за это отплатил, не
меня, а вас подымут на смех, да так, что вам тошно станет. Стыдно  будет
людям на глаза показаться. Кроме того, если теперь, после  того  как  вы
обокрали меня, а я отобрал у вас награбленное, вы захотите еще  раз  от-
нять у меня деньги, - будьте покойны, что  я  подстрелю  вас.  Не  таким
мозглякам, как вы, тягаться со мной, с Время-не-ждет. Выгорит ваше  дело
- вам же хуже будет: трех покойников зараз хоронить придется.  Поглядите
мне в лицо - как, по-вашему, шучу я или нет? А все эти корешки и распис-
ки на столе можете себе оставить. Будьте здоровы.
   Как только дверь захлопнулась, Натаниэл Леттон кинулся к телефону, но
Даусет удержал его.
   - Что вы хотите делать? - спросил Даусет.
   - Звонить в полицию. Это же грабеж. Я этого не потерплю. Ни за что не
потерплю.
   Даусет криво усмехнулся и, подтолкнув своего тощего компаньона к сту-
лу, усадил его на прежнее место.
   - Сначала давайте поговорим, - сказал Даусет, и Леон Гугенхаммер  го-
рячо поддержал его.
   Никто никогда не узнал об этой истории. Все трое свято хранили тайну.
Молчал и Харниш, хотя вечером, в  отдельном  купе  экспресса  "Двадцатый
век", развалившись на мягком сиденье и положив ноги в  одних  носках  на
кресло, он долго и весело смеялся. Весь Нью-Йорк ломал голову  над  этой
загадкой, но так и не нашел разумного объяснения. Кто мог сомневаться  в
том, что Время-не-ждет обанкротился? А между тем стало известно, что  он
уже снова появился в Сан-Франциско и, по всей видимости, ничуть не  бед-
нее, чем уехал. Об этом свидетельствовал размах его финансовых операций,
в частности борьба за Панама-Мэйл, когда Харниш  в  стремительной  атаке
обрушил на Шефтли весь свой капитал и  тот  вынужден  был  уступить  ему
контрольный пакет, а через два месяца Харниш перепродал  его  Гарриману,
сорвав на этом деле огромную прибыль.
 
 
   ГЛАВА ПЯТАЯ
 
   По возвращении в Сан-Франциско Харниш  быстро  приобрел  еще  большую
славу. В известном смысле это была дурная слава. Он  внушал  страх.  Его
называли кровожадным хищником, сущим дьяволом. Он вел свою игру неумоли-
мо, жестоко, и никто не знал, где и когда он обрушит новый удар. Главным
его козырем была внезапность нападения, он  норовил  застать  противника
врасплох; недаром он явился в мир бизнеса с дикого Севера, -  мысль  его
шла непроторенными путями и  легко  открывала  новые  способы  и  приемы
борьбы. А добившись преимущества, он безжалостно приканчивал свою  жерт-
ву. "Беспощаден, как краснокожий", - говорили о нем; и это  была  чистая
правда.
   С другой стороны, он слыл "честным". Слово его было так же верно, как
подпись на векселе, хотя сам он никому на слово не  верил.  Ни  о  каких
"джентльменских соглашениях" он и слышать не хотел, и тот, кто, заключая
с ним сделку, ручался своей честью, неизменно  нарывался  на  неприятный
разговор. Впрочем, и Харниш давал слово только в тех случаях, когда  мог
диктовать свои условия и собеседнику предоставлялся выбор -  принять  их
или уйти ни с чем.
   Солидное помещение денег не входило в игру Элама Харниша, - это  свя-
зало бы его капитал и уменьшило риск. А его в биржевых операциях увлекал
именно азарт, и, чтобы так бесшабашно вести  игру,  как  ему  нравилось,
деньги всегда должны были быть у него под рукой. Поэтому он лишь изредка
и на короткий срок вкладывал их в какое-нибудь предприятие  и  постоянно
снова и снова пускал в оборот, совершая дерзкие набеги на своих соперни-
ков. Поистине это был пират финансовых морей. Верных пять процентов  го-
дового дохода с капитала не удовлетворяли его;  рисковать  миллионами  в
ожесточенной, свирепой схватке, поставить на карту все свое состояние  и
знать, что либо он останется без гроша, либо сорвет пятьдесят  или  даже
сто процентов прибыли, - только в этом он видел радость жизни. Он никог-
да не нарушал правил игры, но и пощады не давал никому. Когда ему удава-
лось зажать в тиски какогонибудь финансиста или объединение финансистов,
никакие вопли терзаемых не останавливали его. Напрасно жертвы взывали  к
нему о жалости. Он был вольный стрелок и ни с кем из биржевиков не водил
дружбы. Если он вступал с кем-нибудь в сговор, то лишь из чисто  деловых
соображений и только на время, пока считал это нужным, ничуть не  сомне-
ваясь, что любой из его временных союзников при  первом  удобном  случае
обманет его или разорит дотла. Однако, невзирая на такое мнение о  своих
союзниках, он оставался им верен, - но только до тех пор, пока они  сами
хранили верность; горе тому, кто пытался изменить Эламу Харнишу!
   Биржевики и финансисты Тихоокеанского побережья на всю жизнь запомни-
ли урок, который получили Чарльз Клинкнер  и  Калифорнийско-Алтамонтский
трест. Клинкнер был председателем правления. Вместе с Харнишем они разг-
ромили Междугородную корпорацию  Сан-Хосе.  Могущественная  компания  по
производству и эксплуатации электрической энергии пришла ей на помощь, и
Клинкнер, воспользовавшись этим, в самый разгар решительной битвы  пере-
метнулся к неприятелю. Харниш потерял на этом деле три миллиона,  но  он
довел трест до полного краха, а Клинкнер покончил с собой в тюремной ка-
мере. Харниш не только выпустил из рук Междугородную - этот прорыв фрон-
та стоил ему больших потерь по всей линии. Люди сведущие говорили,  что,
пойди он на уступки, многое можно было бы спасти. Но он добровольно  от-
казался от борьбы с Междугородной корпорацией и с Электрической компани-
ей; по общему мнению, он потерпел крупное поражение, однако он тут же  с
истинно наполеоновской быстротой и  смелостью  обрушился  на  Клинкнера.
Харниш знал, что для Клинкнера это явится полной неожиданностью. Знал он
также и то, что Калифорнийско-Алтамонтский трест - фирма  весьма  солид-
ная, а в настоящее время очутилась в  затруднительном  положении  только
потому, что Клинкнер спекулировал ее капиталом. Более того, он знал, что
через полгода трест будет крепче прежнего стоять на ногах именно  благо-
даря махинациям Клинкнера, - и если бить по тресту, то бить немедля. Хо-
дили слухи, что Харниш по поводу понесенных им убытков выразился так: "Я
не остался в накладе - напротив, я считаю, что сберег не только эту сум-
му, но гораздо больше. Это просто страховка на будущее. Впредь, я думаю,
никто уж, имея дело со мной, не станет жульничать".
   Жестокость, с какой он действовал, объяснялась прежде всего тем,  что
он презирал своих партнеров по биржевой игре. Он считал, что  едва  один
из сотни может сойти за честного человека и любой честный игрок  в  этой
шулерской игре обречен на проигрыш и  рано  или  поздно  потерпит  крах.
Горький опыт, приобретенный им в Нью-Йорке, открыл ему глаза. Обманчивые
покровы были сорваны с мира бизнеса, и этот мир предстал  перед  ним  во
всей наготе. О жизни общества, о промышленности и коммерции Харниш  рас-
суждал примерно так: "Организованное общество являет собой не что  иное,
как грандиозную шулерскую игру. Существует множество наследственных неу-
дачников, мужчин и женщин; они не столь беспомощны, чтобы держать  их  в
приютах для слабоумных, однако способностей у них хватает только на  то,
чтобы колоть дрова и  таскать  воду.  Затем  имеются  простаки,  которые
всерьез принимают организованную шулерскую игру, почитают ее и  благого-
веют перед ней. Эти люди - легкая добыча для тех, кто не  обольщается  и
трезво смотрит на мир.
   Источник всех богатств - честный труд. Другими словами, все - будь то
мешок картофеля, рояль или семиместный туристский автомобиль, - все  это
плод человеческого труда. Когда труд  окончен,  предстоит  распределение
богатств, созданных трудом; тут-то и  начинается  шулерство.  Что-то  не
видно, чтобы труженики с мозолистыми руками играли на  рояле  или  путе-
шествовали в автомобилях. Причина тому - нечистая игра. Десятки и  сотни
тысяч мошенников просиживают ночи напролет над  планами,  как  бы  втис-
нуться между рабочими и плодами их труда. Эти мошенники и есть так назы-
ваемые бизнесмены. Втиснувшись между рабочим и продуктом его труда,  они
урывают свою долю богатств. Доля эта определяется не справедливостью,  а
степенью могущества и подлости шулеров. В каждом  отдельном  случае  они
выжимают "все, что может выдержать коммерция". Так поступают все  участ-
ники игры".
   Однажды, находясь в хорошем настроении (под влиянием нескольких  кок-
тейлей и обильного обеда), Харниш заговорил с лифтером Джонсом. Это  был
рослый, худощавый парень, взлохмаченный, свирепого вида,  который  всеми
возможными способами выражал своим пассажирам ненависть и презрение. Это
привлекло внимание Харниша, и он не замедлил  удовлетворить  свое  любо-
пытство. Джонс был пролетарий, как он сам заявил не без вызова, и лелеял
мечту стать писателем. Но редакции журналов возвращали все его рукописи,
и в поисках крова и куска хлеба он перебрался в Петачскую долину, в  ста
милях от Лос-Анджелеса. План у него был такой: днем  работать,  а  ночью
учиться и писать. Но оказалось, что железная дорога  выжимает  все,  что
может выдержать коммерция. Петачская долина была довольно глухим местом,
которое поставляло только три вида  товаров:  скот,  дрова  и  древесный
уголь. За перевозку скота до Лос-Анджелеса железная дорога  взимала  во-
семь долларов с вагона. Джонс объяснил и причину столь низкой оплаты:  у
скотины есть ноги, и ее можно просто перегнать в Лос-Анджелес за  те  же
восемь долларов. Дрова же перегнать нельзя, и  перевозка  одного  вагона
дров по железной дороге стоила ровно двадцать четыре доллара.
   При такой системе на долю дровосека, проработавшего не  покладая  рук
двенадцать часов подряд, за вычетом стоимости перевозки из продажной це-
ны на дрова в Лос-Анджелесе приходился дневной заработок в один доллар и
шестьдесят центов. Джонс попытался схитрить: он стал пережигать дрова на
уголь. Расчет оказался верен, но и железнодорожная компания не  дремала.
Она повысила плату за перевозку древесного угля до сорока двух  долларов
с вагона. По истечении трех месяцев Джонс подвел итог и  установил,  что
по-прежнему зарабатывает один доллар шестьдесят центов в день.
   - Тогда я бросил это занятие, - заключил Джонс. - Целый год бродяжил,
а потом рассчитался с железной дорогой. Не стану останавливаться на  ме-
лочах, но, в общем, в летнее время я  перевалил  через  Сьерру-Неваду  и
поднес спичку к деревянным снеговым щитам. Компания отделалась пустяками
- каких-нибудь тридцать тысяч убытку. Но за Петачскую  долину  я  с  ней
сквитался.
   - Послушайте, друг мой, а вы не боитесь сообщать мне про такие  дела?
- очень серьезно спросил Харниш.
   - Ничуть, - ответил Джонс. - А улики где? Вы скажете, что я вам  про-
болтался об этом, а я скажу, что ничего подобного не  говорил.  Ни  один
суд тут ничего сделать не может.
   Харниш, придя в свою контору, задумался. Вот это так и есть: все, что
может выдержать коммерция. Сверху и донизу действует это правило игры; а
продолжается игра потому, что каждую минуту на  свет  появляется  дурак.
Если бы каждую минуту на свет появлялся такой Джонс, игре  скоро  пришел
бы конец. Везет же игрокам, что рабочие не Джонсы!
   Однако есть и другие, более сложные комбинации в  этой  игре.  Мелкие
дельцы, лавочники и прочий торговый люд урывают, что могут, из продуктов
труда; но в сущности - через их  посредство  -  рабочих  грабят  крупные
дельцы. Ведь такие люди, как этот Джонс в своей Петачской долине, в  ко-
нечном счете выколачивают не больше, чем скудно