ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
 
   Опять подошло воскресенье, и опять седок, конь и собака  носились  по
Пиедмонтским горам. И опять Харниш и Дид Мэсон ехали рядом. Но  на  этот
раз, увидев своего патрона, Дид не только удивилась, -  вернее  сказать,
она удивилась не так, как в прошлое воскресенье: встреча  показалась  ей
подозрительной; тогда они, безусловно, встретились случайно, но  вторич-
ное появление Харниша в тех местах, где она любила кататься верхом,  на-
водило на мысль, что тут не просто случайность. Она дала понять это Хар-
нишу, и он, очень кстати вспомнив о своей вынужденной покупке кирпичного
завода, поспешил заявить, что намерен приобрести каменный карьер,  кото-
рый видел поблизости от Блэр-Парка. Он остался очень  доволен  осенившей
его идеей, потому что она дала ему повод предложить Дид Мэсон вместе ос-
мотреть карьер.
   Итак, он провел в ее обществе несколько часов, и она по-прежнему дер-
жала себя с ним по-приятельски просто, непринужденно: беспечно смеялась,
шутила и с искренним увлечением говорила о лошадях, приучала к себе  ма-
лообщительного Волка и просила дать ей покататься на Бобе,  уверяя,  что
она просто влюблена в него. Но на это Харниш не соглашался: Боб  слишком
норовист, и только злейшему врагу он разрешил бы сесть на него.
   - По-вашему, если я женщина, то уж ничего не смыслю в лошадях! -  за-
пальчиво возразила она. - Вы думаете, я никогда не вылетала из седла?  И
я очень осторожна; если лошадь бьет задом, я не сяду на нее  -  я  знаю,
что это такое. Никаких других фокусов я не боюсь. А вы сами сказали, что
Боб не бьет задом.
   - Но вы еще не видали, что он вытворяет, - не сдавался Харниш.
   - Зато я видела, что вытворяют другие, и сама ездила на них. Свою Маб
я научила не бояться трамваев, паровозов и машин. Она была необъезженным
жеребенком, прямо с ранчо, когда попала ко мне в руки. Под седлом, прав-
да, уже ходила, но и только. И не беспокойтесь, ничего я вашему Бобу  не
сделаю.
   Наконец Харниш скрепя сердце уступил, и на безлюдной дороге они поме-
нялись конями.
   - Помните, что за ним надо глядеть в оба, - еще раз  предостерег  он,
помогая ей сесть в седло.
   Она кивнула, а Боб навострил уши, почуяв незнакомого седока.  Не  дав
Дид опомниться, он мгновенно повернул вспять и галопом  понесся  обратно
по той же дороге, так что она едва успела ухватиться за его шею.  Харниш
верхом на кобыле поскакал вслед. Он увидел, как  Дид  быстро  остановила
Боба, ударила его поводьями по шее и, крепко вонзив левую шпору, погнала
обратно.
   - Держите хлыст наготове, дайте ему по носу! - крикнул Харниш.
   Но Боб снова опередил ее и опять повернул. На этот раз ей  хоть  и  с
трудом, а удалось избежать унизительной позы - она не ухватилась за  его
шею. Заставив Боба сменить  галоп  на  приплясывающий  шаг  и  энергично
действуя шпорой, она повернула его. Обращалась она с лошадью  по-мужски,
решительно и сурово. И Харниш уже не ждал, как в первую минуту, что  Дид
откажется от своей затеи. Глядя, как она воюет с Бобом, он начал догады-
ваться о некоторых чертах ее характера.  Да  и  достаточно  было  одного
взгляда на ее упрямо сжатые губы и серые глаза, выражавшие едва уловимое
недовольство собой, чтобы понять, какова она. Харниш не помогал  ей,  не
давал советов - он только с восторгом глядел на  нее,  предвкушая  урок,
который получит Боб за свои проказы. И Боб получил  чувствительный  урок
при первом же повороте или, вернее, попытке повернуть вспять, ибо не ус-
пел он сделать и четверти круга, как хлыст стукнул его по носу  -  и  он
сразу же, растерявшись от неожиданности и от боли, опустил чуть  припод-
нятые передние ноги.
   - Здорово! - возликовал Харниш. - Еще разок или два, и он поймет.  Он
умница, понимает, с кем можно ломаться, а с кем нельзя.
   Боб сделал еще одну попытку. Но на этот раз удар  по  носу  сдвоенным
хлыстом остановил его в самом начале и заставил опустить ноги. И не при-
бегая ни к поводьям, ни к шпорам, только грозя  хлыстом,  Дид  выровняла
Боба.
   Она с торжеством посмотрела на Харниша.
   - Можно мне проездить его? - попросила она.
   Харниш кивнул в знак согласия, и она умчалась. Он следил за ней  гла-
зами, пока она не скрылась за изгибом  дороги,  и  потом  с  нетерпением
ждал, когда она снова появится. Как она ездит верхом! Золото, а  не  де-
вушка! Вот это жена для настоящего мужчины! Рядом с ней все другие  жен-
щины кажутся какими-то плюгавыми. И подумать только,  что  день-деньской
она сидит за машинкой. Разве ей место в конторе? Ей надо  быть  замужем,
ничего не делать, ходить в шелку и бархате, осыпанной с  ног  до  головы
бриллиантами (таковы были несколько дикарские понятия Харниша о том, что
приличествует горячо любимой супруге), иметь своих лошадей, собак и  все
такое... "Ну что ж, мистер Времяне-ждет, посмотрим, может, мы с вами тут
что-нибудь обмозгуем", - прошептал он про себя; вслух же он сказал:
   - Вы молодец, мисс Мэсон, просто молодец! Нет той лошади, которая бы-
ла бы слишком хороша для вас. Никогда не думал, что  женщина  может  так
ездить верхом. Нет, нет, не слезайте, мы поедем потихоньку до карьера. -
Он засмеялся. - Боб-то даже чуть-чуть застонал, когда вы  стукнули  его,
вот в самый последний раз. Вы слышали? А как он вдруг  уперся  ногами  в
землю, будто наткнулся на каменную стену. Смекалки у него  хватает,  те-
перь ему известно, что эта стена всегда будет перед ним, как  только  он
начнет дурить.
   Когда вечером они расстались у ворот, где начиналась дорога на  Берк-
ли, он свернул к роще и, притаившись за деревьями, смотрел ей вслед, по-
ка она не скрылась из глаз. Потом он поехал в сторону Окленда и, смущен-
но усмехаясь, пробормотал сквозь зубы:
   - Ну, теперь дело за мной. Придется купить этот чертов карьер.  Иначе
как я объясню ей, зачем я шляюсь по этим горам?
   Но надобность в этой покупке на время отпала, ибо  ближайшее  воскре-
сенье он провел в одиночестве. Дид Мэсон не выехала на дорогу из Беркли;
то же повторилось и через неделю. Харниш был вне себя от тоски и досады,
но в конторе и виду не подавал. Он не замечал никакой перемены в  Дид  и
сам старался держаться с ней по-прежнему. Занятия в  конторе  шли  своим
заведенным порядком, но теперь  Харниша  этот  порядок  доводил  до  бе-
шенства. Все существо его восставало против правила,  которое  запрещает
человеку вести себя со своей стенографисткой  так,  как  любому  мужчине
разрешено вести себя с любой женщиной. "На кой черт тогда  миллионы?"  -
вопросил он однажды, обращаясь к календарю на  письменном  столе,  после
того как Дид, кончив стенографировать, вышла из кабинета.
   К концу третьей недели, предчувствуя, что его ждет еще одно тоскливое
воскресенье, Харниш не выдержал и заговорил с ней. Со  свойственной  ему
прямотой и стремительностью он без обиняков приступил к делу. Когда Дид,
кончив работу, собирала свои блокноты и карандаши, он сказал:
   - Подождите минуточку, мисс Мэсон. Надеюсь, вы не обидитесь,  если  я
честно скажу, что у меня на душе. Я всегда считал вас девушкой умной, и,
думается мне, вы не рассердитесь на мои слова. Вы давно работаете в моей
конторе, уже несколько лет. И вы  знаете,  я  всегда  обращался  с  вами
по-хорошему, по-честному. Я ни разу, как говорится, не позволил себе че-
го-нибудь. Именно оттого, что вы у меня служите, я... я очень остерегал-
ся, больше, чем если бы вы у меня не служили...  ну,  вы  понимаете.  Но
ведь я все-таки живой человек. Я очень одинок...  только  не  подумайте,
что я говорю это, чтобы разжалобить вас. Просто я  хочу  объяснить  вам,
чем для меня были наши две прогулки. А  теперь  позвольте  мне  спросить
вас, почему вы не катались ни в прошлое, ни в позапрошлое воскресенье?
   Он умолк, дожидаясь ее ответа. Ему было очень неловко, его бросило  в
жар, испарина бусинками выступила на лбу. Она не сразу ответила,  и  он,
подойдя к окну, приподнял стекло повыше.
   - Я каталась, - сказала она, - но в другой стороне.
   - Почему не... - Он оборвал на полуслове, не зная, как закончить воп-
рос. - Скажите мне прямо, в чем дело, так же, как сказал я. Почему вы не
поехали в Пиедмонтские горы? Я повсюду искал вас.
   - Вот именно потому. - Она с улыбкой посмотрела ему  прямо  в  глаза,
потом потупилась. - Вы же сами понимаете, мистер Харниш.
   Он уныло покачал головой.
   - И понимаю и нет. Не привык я еще ко всяким городским выкрутасам.  Я
знаю, что есть вещи, которых делать нельзя. Ну и пусть, пока мне не  хо-
чется их делать.
   - А когда хочется? - быстро спросила она.
   - Тогда я их делаю. - На его лице с плотно сжатыми  губами  мелькнуло
жесткое, упрямое выражение, но он тут  же  поспешил  оговориться:  -  Не
всегда, конечно. Но если ничего плохого не делаешь, никому не вредишь  -
вот как наши прогулки, - то это уж просто чепуха.
   Она медлила с ответом, вертя в руках карандаш, видимо, обдумывая, что
ему сказать. Он молча ждал.
   - Наши прогулки, - начала она, - могут вызвать  нарекания.  Подумайте
сами. Вы же знаете, как люди рассуждают. Вы  -  мистер  Харниш,  миллио-
нер...
   - Биржевой игрок, - с горечью добавил он.
   Она кивнула, соглашаясь с этим нелестным определением, и продолжала:
   - Я стенографистка в вашей конторе...
   - Вы в тысячу раз лучше меня, - попытался он прервать ее, но  она  не
дала ему договорить.
   - Я не это хочу сказать. Все очень просто и  ясно,  и  таких  случаев
сколько угодно. Я ваша служащая. И дело не в том, что думаете вы или  я,
а в том, что подумают о нас. И мне незачем объяснять вам. Вы сами отлич-
но это понимаете.
   Она говорила бесстрастным, деловитым тоном, но от  Харниша  не  укры-
лось, что щеки у нее горят лихорадочным румянцем и что она немного зады-
хается от волнения.
   - Очень сожалею, что напугал вас и вы из-за меня бросили любимые мес-
та для прогулок, - невпопад проговорил он.
   - Вовсе вы меня не напугали, - с  живостью  возразила  она.  -  Я  не
школьница. Я давно уже сама о себе забочусь и никакого страха не испыты-
ваю. Мы с вами провели два воскресенья, и могу вас заверить,  что  я  не
боялась ни вас, ни Боба. Не об этом речь. Я отлично могу сама о себе по-
заботиться. Но люди непременно тоже хотят проявить заботу, вот в чем бе-
да! Что скажут люди обо мне, если я каждое воскресенье буду кататься  по
горам с моим патроном? Это нелепо - и все же это так. Никто слова бы  не
сказал, если бы я ездила с кем-нибудь из сослуживцев, а с вами - нельзя.
   - Но никто не знает и знать не должен! - воскликнул он.
   - Тем хуже. Не чувствовать за собой никакой вины и прятаться на  глу-
хих дорогах, будто у тебя совесть нечиста. Тогда уж лучше прямо и откры-
то...
   - Позавтракать со мной в будний день, - докончил он,  угадав  ход  ее
мыслей.
   Она кивнула.
   - Это не совсем то, что я хотела сказать, но более или менее. Я пред-
почла бы действовать в открытую, и пусть все об  этом  знают,  чем  пря-
таться с риском быть уличенной. Вы только не подумайте, что я жду  приг-
лашения на завтрак, - добавила она с улыбкой, - но вы понимаете,  что  я
имею в виду.
   - Тогда почему же вы не хотите ездить со мной в горы, не скрываясь? -
спросил он.
   Она покачала головой, и Харнишу показалось, что на ее лице  мелькнула
едва уловимая тень сожаления. Внезапно его охватил панический страх  по-
терять ее.
   - Послушайте, мисс Мэсон. Я знаю, вы не любите  разговоров  о  личных
делах в конторе. И я не люблю. Это все то же: не полагается говорить  со
своей стенографисткой ми о чем, кроме как о работе. Давайте встретимся в
воскресенье, переговорим как следует и что-нибудь придумаем. В горах  мы
можем разговаривать не только о делах конторы. Вы,  надеюсь,  достаточно
хорошо знаете меня. Я человек прямой. Я всей душой уважаю вас и... и все
такое... я... - Он умолк, и рука,  которой  он  опирался  на  письменный
стол, заметно дрожала. С трудом овладев собой, он продолжал: -  Я  очень
хочу этой встречи, больше всего на свете. Я... я не знаю, как вам объяс-
нить, но это так, вот и все. Согласны? Встретимся в воскресенье? Завтра?
   Харнишу и во сне не снилось, что вполголоса произнесенному "да",  ко-
торым она ответила на его просьбу, он больше всего обязан  каплям  пота,
выступившим у него на лбу, дрожанию руки и мучительной тревоге, написан-
ной на его лице.
 
 
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
 
   Все горе в том, что из слов никогда нельзя узнать точно, для чего они
сказаны. - Харниш задумчиво потер хлыстом правое ухо  Боба  и,  мысленно
повторив свои собственные слова, остался недоволен: совсем не это он хо-
тел сказать. - Послушайте, вы говорите, что не будете больше встречаться
со мной, и объясняете почему. А если у вас другие  причины?  Может,  вам
просто не хочется видеть меня, а вы только так говорите, чтобы я не оби-
делся. Понимаете? Не в моих привычках навязываться. Будь я  уверен,  что
вам наплевать на меня, я тут же исчез бы - только вы меня и видели.
   Дид ничего не сказала, но улыбнулась в ответ, и Харниш  подумал,  что
более изумительной улыбки он еще никогда в жизни не видел. Он уверял се-
бя, что эта улыбка особенная, так она еще ни разу не улыбалась ему.  Она
дала понять, что он ей не чужой, что она немного знает его. Конечно, тут
же поправил он себя, это у нее вышло нечаянно и  ничего  необыкновенного
тут нет. Любой мало-мальски знакомый человек, будь то делец или конторс-
кий служащий - все равно кто, - после нескольких даже мимолетных  встреч
проявляет известное дружелюбие. Это в порядке вещей... Но  все-таки  Дид
не кто-нибудь. И как чудесно она улыбается! Что ни одна женщина из  тех,
которых он видел на своем веку, не умела так улыбаться, в этом Харниш ни
секунды не сомневался.
   Воскресенье прошло весело и беззаботно. Они  съехались  на  дороге  в
Беркли и почти весь день провели вместе. Только теперь,  с  приближением
вечера, когда вдали уже показались ворота, где им предстояло расстаться,
Харниш приступил к серьезному разговору.
   Она быстро перебила его, и он весь обратился в слух.
   - Ну, а если у меня нет других причин, если дело не в том, что  я  не
хочу вас видеть?
   - Тогда я от вас не отстану, - сказал он. - Я уже давно приметил, что
если людям чего-нибудь хочется, то их легко уговорить. А будь у вас дру-
гая причина... ну, скажем, вы меня знать не хотите, а скрываете  это  от
меня, боитесь обидеть, потому что дорожите местом в  моей  конторе...  -
Тут ему пришло в голову, что соображение, которое он привел  в  качестве
примера, быть может, и есть истинная причина  ее  отказа  встречаться  с
ним, и эта мысль так испугала его, что он потерял нить  своих  рассужде-
нии. - В общем, скажите одно только слово, и я исчезну. И никакой  обиды
не будет. Просто мне, значит, не повезло. Ответьте мне прямо,  мисс  Мэ-
сон, так это или нет. Чует мое сердце, что я верно угадал.
   Она взглянула на него, и в ее вдруг увлажнившихся глазах он прочел  и
гнев и боль.
   - Это нечестно! - вскричала она. - Вы предлагаете мне на выбор:  либо
солгать вам и причинить вам боль, чтобы отделаться от вас и оградить се-
бя, либо сказать вам правду и не иметь против вас никакой защиты, потому
что вы сами говорите, что не отстанете от меня.
   Щеки ее покрылись румянцем, губы дрожали, но она смотрела ему прямо в
глаза.
   Харниш удовлетворенно усмехнулся.
   - Меня очень радуют ваши слова, мисс Мэсон.
   - Не радуйтесь, - поспешила она ответить, - мои слова ничего не меня-
ют. Я этого не допущу. Больше воскресных прогулок не будет и... А вот  и
ворота.
   Поставив кобылу боком к изгороди, она наклонилась, подняла щеколду  и
въехала в отворяющиеся ворота.
   - Нет, нет, пожалуйста, - сказала она Харнишу, увидев, что  он  хочет
последовать за ней.
   Он покорно осадил Боба, и ворота  захлопнулись.  Но  она  не  поехала
дальше, и разговор продолжался.
   - Послушайте, мисс Мэсон, - начал он тихим, срывающимся  от  волнения
голосом. - Я хочу, чтобы вы твердо знали одно: я не просто от скуки  во-
лочусь за вами. Вы мне нравитесь, я к вам привязался, и для меня это  не
шутка. Ничего дурного в моих намерениях нет. Я честно хочу...
   Он умолк, увидев выражение ее лица. Дид явно сердилась, но  в  то  же
время едва удерживалась от смеха.
   - Хуже этого вы ничего не могли придумать! -  воскликнула  она.  -  В
точности, как объявление в брачной  газете:  "Самые  честные  намерения;
цель знакомства - брак". Но поделом мне. Очевидно, именно это вы и имели
в виду, когда сказали, что не отстанете от меня.
   С тех пор, как Харниш поселился под городскими крышами,  его  загоре-
лая, обветренная кожа побелела: поэтому лицо  его  стало  ярко-пунцовым,
когда краска залила ему щеки и даже шею. Он был слишком смущен и присты-
жен, чтобы заметить, что Дид смотрит на  его  побагровевшее  лицо  таким
ласковым взглядом, каким ни разу не подарила его за весь день. Ей еще не
приходилось видеть взрослых мужчин, которые краснели бы, как  мальчишки,
и она уже сожалела о невольно вырвавшихся у нее резких словах.
   - Послушайте меня, мисс Мэсон, - заговорил он, сначала медленно и за-
пинаясь, потом быстрее и под конец так заспешил, что речь его стала поч-
ти бессвязной. - Я человек грубый, неотесанный, я сам это знаю, я  знаю,
что мне не хватает воспитания. Никаким этим тонкостям я не обучен. Я еще
никогда не ухаживал за женщинами, никогда не влюблялся, и в таких  делах
я просто дурак дураком. Ну пусть я глупо говорю, вы не обращайте  внима-
ния, ведь дело не в словах, а в том, каков человек. Вот я,  например,  я
хочу только хорошего, хоть и не умею за это взяться.
   Отличительной чертой Дид Мэсон была мгновенная смена настроений; иск-
реннее раскаяние звучало в ее голосе, когда она сказала:
   - Простите меня, я совсем не хотела посмеяться над вами. Вы меня зас-
тали врасплох, и слова ваши показались мне обидными. Видите  ли,  мистер
Харниш, я не привыкла...
   Она умолкла, вдруг испугавшись, что под влиянием минуты  скажет  лиш-
нее.
   - Вы хотите сказать, - подхватил Харниш, - что не  привыкли  к  таким
скоропалительным объяснениям: "Здравствуйте,  очень  приятно,  предлагаю
руку и сердце".
   Она кивнула, и они оба весело рассмеялись. Смех разрядил атмосферу, и
Харниш, приободрившись, продолжал уже спокойнее:
   - Вы сами видите, что я прав. Конечно, у вас есть опыт.  Небось,  вам
уже сто раз предложение делали. Но я-то еще не пробовал и  вот  барахта-
юсь, как рыба, вынутая из воды. Впрочем, это вовсе и не предложение.
   Получается все очень нескладно. Я, можно сказать, попал в  тупик.  На
столько-то у меня хватает ума, чтобы понять, что,  ежели  хочешь  подру-
житься с девушкой, нельзя начинать с того, что, мол, выходи за меня  за-
муж. Вот тут-то и загвоздка. Раз - я не могу разговаривать с вами в кон-
торе. Два - встречаться со мной, кроме как в конторе, вы не желаете. Три
- вы говорите, пойдут сплетни, потому что вы у меня  служите.  Четыре  -
мне необходимо поближе сойтись с вами и необходимо объяснить вам, что  я
хочу только хорошего и ничего такого у меня и в мыслях нет. Пять  -  вот
вы уже за воротами и сейчас ускачете, а я перед воротами, и душа у  меня
болит, и я не знаю, что вам такое сказать, чтобы вы передумали. Шесть  -
я вам сказал все, что мог. А теперь я вас очень прошу еще раз подумать.
   Дид с невольным участием глядела  в  огорченное,  взволнованное  лицо
Харниша и слушала его признания; оттого, что он облекал их в такие прос-
тые, немудреные слова, они звучали особенно  искренне  и  чистосердечно.
Как мало он походил на тех мужчин, с которыми ей доводилось  встречаться
до сих пор! Под конец, углубившись в свои  мысли,  она  почти  перестала
слушать его. Любовь человека сильного, властного всегда  влечет  к  себе
женщину, и никогда еще Дид так полно не отдавалась этому  влечению,  как
сейчас, глядя сквозь решетчатые ворота на Время-не-ждет. Конечно, она  и
не думает о том, чтобы выйти за него замуж - против этого слишком  много
серьезных доводов; но почему бы ей не