лена в него. Но он, схватив любовную горячку, полюбил не ее, а жену пол-
ковника Уолстона, горного инженера на руднике Гугенхаммера. И чем же это
кончилось? Тремя случаями тяжелого умопомешательства:  Дартуорти  продал
свою разработку за одну десятую цены;  несчастная  женщина  пожертвовала
своим добрым именем и положением в обществе и пустилась с  ним  в  лодке
вниз по Юкону; а полковник Уолстон в  исступлении,  горя  жаждой  мести,
погнался за ними в другой лодке. И так они промчались  по  мутным  водам
Юкона, мимо Сороковой Мили и Серкла, навстречу  своей  гибели  -  где-то
там, в безлюдной пустыне. Такова любовь. Она разрушает  жизнь  мужчин  и
женщин, обрекает их на бедствия и смерть, опрокидывает все, что  разумно
и человечно, толкает порядочных женщин на измену или самоубийство, а  из
мужчин, известных своим благородством и честностью, делает убийц и него-
дяев.
   Впервые в своей жизни Харниш потерял самообладание.  Он  был  охвачен
страхом и не скрывал этого. Женщины - страшные создания, опасные носите-
ли болезнетворных микробов. А сами они отважны до дерзости, они не знают
страха. Их отнюдь не испугала судьба Мадонны. Они по-прежнему раскрывают
ему объятия.
   Молодой, красивый, атлетического сложения и ровного, веселого  нрава,
Харниш и без своего богатства пленял женские сердца. Но  когда  ко  всем
этим качествам прибавились огромное состояние и слава романтического ге-
роя, все незамужние женщины, с которыми он встречался - да и многие  за-
мужние, - стали заглядываться на него. Другого  мужчину  такое  внимание
могло бы избаловать, вскружить ему голову; но на Харниша  это  оказывало
только одно действие: страх его все возрастал. В конце концов  он  почти
перестал бывать в домах, где мог застать  женское  общество,  и  посещал
преимущественно пансионы для холостяков и салун Лосиный Рог, не  имевший
помещения для танцев.
 
 
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
 
   Шесть тысяч золотоискателей собралось в Доусоне зимой 1897 года, раз-
работка окрестных ручьев шла полным ходом; было известно, что за перева-
лами еще сто тысяч человек дожидаются весны, чтобы  двинуться  на  Клон-
дайк. Как-то в ненастный зимний день Харниш обозревал местность с  высо-
кой террасы между Французской горой и горой Скукум. Под ним лежал  самый
богатый прииск ручья Эльдорадо; ручей Бонанза был ясно  виден  на  много
миль вверх и вниз по течению. Куда ни глянь - повсюду картина безжалост-
ного разрушения. В горах, до самых вершин, лес был начисто вырублен,  на
обнаженных склонах зияли трещины и выемки, их не  скрывал  даже  плотный
снеговой покров. Вокруг чернели хижины старателей, но людей не было вид-
но. Над долинами рек висела завеса дыма, превращая и без того  серенький
день в тоскливые сумерки. Столбы дыма поднимались над тысячью ям в  сне-
гу; а на дне этих ям люди ползали среди промерзшего песка и гравия,  ко-
пали, скребли, разводили огонь, прогревая почву. То  там,  то  сям,  где
только еще пробивали новый шурф, вырывалось багровое пламя. Люди вылеза-
ли из ям или исчезали в них, либо, стоя на грубо  сколоченных  помостах,
при помощи ворота выбрасывали оттаявший гравий на  поверхность,  где  он
немедленно опять замерзал. Повсюду виднелись следы весенних  промывок  -
груды желобов, шлюзов, огромных водяных колес, брошенное снаряжение  це-
лой армии, охваченной золотой горячкой.
   - Роют где попало и как попало. Куда ж это годится? - вслух  прогово-
рил Харниш.
   Он посмотрел на оголенные склоны и понял, какой ущерб нанесен  лесным
богатствам. Окинул взором местность и увидел чудовищную неразбериху слу-
чайных лихорадочных  разработок.  Подивился  несоразмерности  вложенного
труда с плодами его... Каждый работал для себя, и вот следствие - полный
хаос. На этих богатейших приисках добыча золота на  два  доллара  стоила
один доллар, и на каждый доллар, добытый в судорожной спешке,  неизбежно
приходился один доллар, оставленный в  земле.  Еще  год,  и  большинство
участков будет выработано, а добыча в лучшем случае окажется  равной  по
ценности недобытому золоту.
   Нужна организация, решил он; и его воображение тотчас нарисовало  ему
заманчивую картину. Он уже видел весь бассейн Эльдорадо, от  истоков  до
устья, от одного горного кряжа до другого, под управлением единой  твер-
дой руки. Прогревание породы при помощи пара еще не применяли здесь, но,
конечно, будут применять; однако ведь и это только полумера. Понастояще-
му надо бы обработать берега и края русла гидравлическим способом, а по-
том по дну ручья пустить драги, как это, судя по рассказам,  делается  в
Калифорнии.
   Вот где заложены новые невиданные шансы на успех! Он  часто  думал  о
том, для какой именно цели Гугенхаммеры и  крупные  английские  концерны
посылают сюда своих высокооплачиваемых специалистов.  Теперь  он  понял,
каковы их намерения. Поэтому-то они и предлагали ему купить его  вырабо-
танные участки и отвалы. Им не страшно, что старатели  выгребут  немного
золота с своих мелких участков, - в отходах  его  остается  на  миллионы
долларов.
   И, глядя с высоты на эту мрачную картину тяжелого, почти  бесплодного
труда, Харниш обдумывал план новой игры, такой игры, в которой и  Гуген-
хаммерам и остальным золотопромышленникам нельзя будет  не  считаться  с
ним. Но как ни радовала его эта новая затея, он чувствовал себя усталым.
Долгие годы, проведенные в Арктике, утомили его, и  ему  хотелось  новых
впечатлений, хотелось своими глазами увидеть большой мир, о  котором  он
столько слышал, но не знал ровно ничего.  Там  можно  развернуться,  там
есть простор для азарта. Почему же ему, миллионеру, не сесть за  карточ-
ный стол и не принять участия в игре? Так случилось, что в  тот  день  у
горы Скукум Харниш решил разыграть свою последнюю, самую счастливую кар-
ту на Клондайке и отправиться в большой мир по ту сторону перевалов.
   Однако на это потребовалось время. О пустил доверенных лиц по  следам
горных инженеров, и на тех ручьях, где они скупали участки, он тоже  по-
купал. Где бы они ни облюбовали выработанное русло, они повсюду  натыка-
лись на Харниша, владельца нескольких  смежных  или  умело  разбросанных
участков, которые сводили на нет все их планы.
   - Я, кажется, веду игру в открытую, кто вам мешает выиграть? - сказал
он однажды своим соперникам во время ожесточенного спора.
   За этим последовали войны, перемирия, взаимные уступки, победы и  по-
ражения. В 1898 году на Клондайке уже жили шестьдесят тысяч  золотоиска-
телей, и состояния их, так же как все их денежные дела, колебались в за-
висимости от военных действий Харниша. Все больше и больше входил он  во
вкус этой грандиозной игры. Уже сейчас в битвах с могущественными Гуген-
хаммерам и он бил их своими картами  как  хотел.  Особенно  ожесточенная
схватка произошла из-за Офира, самого  обыкновенного  пастбища  лосей  с
незначительным содержанием золота в почве.  Ценность  Офира  заключалась
только в его обширности. Харнишу принадлежали здесь семь смежных  участ-
ков в самом центре, и стороны никак не могли договориться. Представители
Гугенхаммеров решили, что эксплуатация столь крупного прииска будет Хар-
нишу не по зубам, и предъявили ему ультиматум: либо все, либо ничего; но
Харниш тут же согласился и выплатил им отступные.
   Планы свои он разработал сам, но для осуществления их выписал инжене-
ров из Соединенных Штатов. В верховьях реки Ринкабилли,  в  восьмидесяти
милях от Офира, он построил водохранилище, откуда вода по огромным дере-
вянным трубам перегонялась на Офир. Водохранилище и  трубопровод  должны
были, по смете, обойтись в три миллиона, а  стоили  Харнишу  четыре.  Но
этим он не ограничился. Он оборудовал электрическую станцию, и его  руд-
ники освещались электричеством и работали на электрическом токе.  Другие
золотоискатели, разбогатевшие так, как им и не  снилось,  мрачно  качали
головой, пророчили Харнишу полное разорение  и  решительно  отказывались
вкладывать деньги в столь безрассудную затею. Но Харниш только усмехался
в ответ и распродавал остатки своих владений в поселке. Он продал  их  в
самое время, в момент наивысшей добычи золота.  Когда  он  предостерегал
своих старых друзей, сидя с ними в салуне Лосиный Рог,  что  через  пять
лет в Доусоне не найдется покупателей на земельные участки, а хижины бу-
дут разобраны на дрова, все смеялись над ним: никто не  сомневался,  что
за это время откроется жильное золото. Но Харниш не давал сбить  себя  с
толку, и когда он перестал нуждаться в лесе, продал  и  свои  лесопилки.
Отделался он и от всех участков, разбросанных по ручьям, и своими  сила-
ми, ни у кого не одолжаясь, достроил трубопровод, установил драги, выпи-
сал машины и приступил к разработкам на Офире. Пять лет  тому  назад  он
пришел сюда через водораздел из долины Индейской реки по безмолвной пус-
тыне, навьючив свою поклажу на собак, как это  делают  индейцы,  и,  как
они, питаясь одной лосятиной; теперь хриплые гудки возвещали начало  ра-
боты на его рудниках, и сотни рабочих трудились в ярко-белом свете дуго-
вых ламп.
   Но свершив задуманное, он стал готовиться к отъезду. Как только весть
об этом распространилась, Гугенхаммеры, английский концерн и недавно уч-
режденная французская компания наперебой стали предлагать Харнишу купить
у него Офир и все оборудование. Гугенхаммеры давали  больше,  нежели  их
конкуренты, и Харниш продал им Офир, нажив на этой  сделке  миллион.  По
общему мнению, его капитал достиг теперь двадцати, а то и тридцати  мил-
лионов. Но истинные размеры его богатства были известны только ему само-
му, и, продав свою последнюю заявку, он подсчитал, что  золотая  горячка
на Клондайке, которую он предчувствовал задолго до того, как она  разра-
зилась, принесла ему чуть больше одиннадцати миллионов.
   Прощальный пир Харниша вошел в историю Юкона  наряду  с  другими  его
подвигами. Пиршество состоялось в Доусоне, но приглашены были все  юкон-
цы. В этот последний вечер ничье золото, кроме золота хозяина, не  имело
хождения. Все салуны были открыты ночь напролет, ряды официантов  попол-
нены, но вино не продавалось, им угощали даром. Если кто-нибудь  отказы-
вался и настаивал на своем желании заплатить,  десять  человек  вызывали
обидчика на бой. Самые зеленые чечако  бесстрашно  вступались  за  честь
своего героя. И среди  пьяного  разгула,  в  неизменных  мокасинах,  как
вихрь, носился Время-не-ждет, отчаянный, бесшабашный, пленяя все  сердца
приветливостью и дружелюбием; он испускал вой таежного  волка,  заявлял,
что это его ночь и ничья другая, прижимал руки противников к стойке, по-
казывал чудеса силы и ловкости; его смуглое лицо  разгорелось  от  вина,
черные глаза сверкали; попрежнему на  нем  были  комбинезон  и  суконная
куртка, незавязанные наушники торчали, а меховые рукавицы  болтались  на
ремешке, накинутом на шею. Однако этот последний кутеж  уже  не  был  ни
риском втемную, ни крупной ставкой, а всего только мелкой фишкой,  сущей
безделицей для него - обладателя стольких фишек.
   Но Доусон такого кутежа еще не видел. Харниш хотел,  чтобы  эта  ночь
осталась у всех в памяти; и его желание исполнилось. Добрая половина жи-
телей перепилась. Стояла глубокая осень, и хотя реки  еще  не  замерзли,
градусник показывал двадцать пять ниже нуля, и  мороз  крепчал.  Поэтому
пришлось отрядить спасательные команды, которые подбирали на улицах сва-
лившихся с ног пьяных, ибо достаточно было бы им  уснуть  на  один  час,
чтобы уже не проснуться. Эти  спасательные  команды  придумал,  конечно,
Харниш. Он хотел задать всему Доусону пир - и исполнил свою прихоть, на-
поив допьяна сотни и тысячи людей; но, не будучи в глубине души ни  бес-
печным, ни легкомысленным, он позаботился о том, чтобы  разгульная  ночь
не омрачилась каким-нибудь несчастным случаем. И, как всегда, был  отдан
строгий приказ: никаких драк; с нарушителями запрета он  будет  расправ-
ляться самолично. Но надобности в такой расправе не представилось: сотни
преданных поклонников Харниша ревностно следили за  тем,  чтобы  драчуны
были выкатаны в снегу  для  протрезвления  и  отправлены  в  постель.  В
большом мире, когда умирает магнат  промышленности,  колеса  подвластной
ему индустриальной машины останавливаются на одну минуту. Но на Клондай-
ке отъезд юконского магната вызвал такую неистовую скорбь, что колеса не
вертелись целых двадцать четыре часа. Даже огромный прииск Офир, на  ко-
тором была занята тысяча рабочих и служащих, закрылся на  сутки.  Наутро
после кутежа почти никто не явился на работу, а те, что пришли, не  дер-
жались на ногах.
   Еще через день на рассвете Доусон прощался с Харнишем. Тысячи  людей,
собравшихся на пристани, натянули рукавицы, завязали наушники под подбо-
родком. Было тридцать градусов ниже нуля, ледяная кромка стала  плотнее,
а по Юкону плавала каша изо льда. На палубе  "Сиэтла"  стоял  Харниш  и,
прощаясь с друзьями, окликал их и махал им рукой. Когда отдали  концы  и
пароход двинулся к середине реки, те, что стояли поближе, заметили слезы
на глазах Харниша. Он покидал страну, которая стала его родиной; ведь он
почти не знал другой страны, кроме этого дикого, сурового края у  самого
Полярного круга. Он сорвал с себя шапку и помахал ею.
   - Прощайте! - крикнул он. - Прощайте все!
 
 
   Часть вторая
 
 
   ГЛАВА ПЕРВАЯ
 
   Не в ореоле славы явился Время-не-ждет в Сан-Франциско. В большом ми-
ре успели позабыть не только о нем, - забыт был и Клондайк. Другие собы-
тия заслонили их, и вся аляскинская эпопея, так же как война с Испанией,
давно изгладилась из памяти. С тех пор много воды утекло. И каждый  день
приносил новые сенсации, а место в газетах, отведенное сенсационным  из-
вестиям, было ограничено. Впрочем, такое невнимание к его особе даже ра-
довало Харниша. Если он, король Арктики, обладатель одиннадцати  миллио-
нов с легендарным прошлым, мог  приехать  никем  не  замеченный,  -  это
только доказывало, насколько крупная игра ему здесь предстоит.
   Он остановился в гостинице св. Франциска, дал интервью начинающим ре-
портерам, которые рыскают по гостиницам, после чего в  утренних  газетах
появились краткие заметки о нем. Весело усмехаясь  про  себя,  он  начал
приглядываться к окружающему, к новому для него порядку вещей, к  незна-
комым людям.
   Все кругом было ему чуждо, но это нимало не смущало  его.  Не  только
потому, что одиннадцать миллионов придавали ему вес в  собственных  гла-
зах: он всегда чувствовал беспредельную уверенность в свои силах;  ничто
не могло поколебать ее. Не испытывал он  также  робости  перед  утончен-
ностью, роскошью, богатством большого цивилизованного города.  Он  опять
очутился в пустыне, в новой пустыне, непохожей на прежнюю, - вот и  все;
он должен исследовать ее, изучить все приметы, все тропы и водоемы;  уз-
нать, где много дичи, а где тяжелая дорога и трудная переправа,  которые
лучше обходить стороной. Как всегда, он избегал женщин. Страх перед ними
все еще безраздельно владел им, и он и близко не подходил  к  блистающим
красотой и нарядами созданиям, которые не устояли бы перед его миллиона-
ми. Они бросали на него нежные взоры, а он так искусно скрывал свое  за-
мешательство, что им казалось, будто смелей его нет мужчины на свете. Не
одно только богатство пленяло их в нем, нет, - очень уж он  был  мужест-
венный и очень уж не похож на других мужчин. Многие заглядывались на не-
го: еще не старый - всего тридцать  шесть  лет,  красивый,  мускулистый,
статный, преисполненный кипучей жизненной энергии;  размашистая  походка
путника, приученного к снежной тропе, а не к  тротуарам;  черные  глаза,
привыкшие к необозримым просторам, не притупленные, тесным городским го-
ризонтом. Он знал, что нравится женщинам, и, лукаво усмехаясь про  себя,
хладнокровно взирал на них, как на некую опасность, с которой нужно  бо-
роться; но перед лицом этой опасности ему куда  труднее  было  сохранять
самообладание, чем если бы то был голод, мороз или половодье.
   Он приехал в Соединенные Штаты для того, чтобы участвовать в  мужской
игре, а не в женской; но и Мужчин он еще не успел узнать.  Они  казались
ему изнеженными, физически слабыми; однако под этой видимой слабостью он
угадывал хватку крутых  дельцов,  прикрытую  внешним  лоском  и  обходи-
тельностью; чтото кошачье было в них. Втречаясь  с  ними  в  клубах,  он
спрашивал себя: можно ли принимать за чистую монету дружелюбное  отноше-
ние их к нему и скоро ли они, выпустив  когти,  начнут  царапать  его  и
рвать на куски? "Все дело в том, - думал он, - чего от них ждать,  когда
игра пойдет всерьез". Он питал к ним безотчетное  недоверие:  "Скользкие
какие-то, не ухватишь". Случайно  услышанные  сплетни  подтверждали  его
суждение. С другой стороны, в них чувствовалась известная мужская прямо-
та, это обязывает вести игру честно. В драке они, конечно, выпустят ког-
ти, это вполне естественно, но все же царапаться и  кусаться  они  будут
согласно правилам. Таково было общее впечатление, которое  произвели  на
него будущие партнеры, хотя он, разумеется, отлично понимал,  что  среди
них неизбежно найдется и несколько отъявленных негодяев.
   Харниш посвятил первые месяцы своего пребывания в Сан-Франциско  изу-
чению особенностей и правил игры, в которой  ему  -  предстояло  принять
участие. Он даже брал уроки английского языка и отвык  от  самых  грубых
своих ошибок, но в минуты волнения он мог, забывшись,  по-прежнему  ска-
зать "малость", "ничего не скажешь" или что-нибудь в этом роде. Он  нау-
чился прилично есть, одеваться и вообще держать себя, как надлежит циви-
лизованному человеку; но при все том он оставался самим собой,  излишней
почтительности не проявлял и весьма бесцеремонно пренебрегал приличиями,
если они становились ему поперек дороги. К тому же, не в пример  другим,
менее независимым новичкам из захолустных или далеких мест, он не благо-
говел перед божками, которым поклоняются различные племена  цивилизован-
ного общества. Он и прежде видел тотемы и хорошо знал, какая им цена.
   Когда ему наскучило быть только зрителем, он поехал в Неваду, где уже
началась золотая горячка, чтобы, как он выразился, немного побаловаться.
Баловство, затеянное им на фондовой бирже в Тонопа,  продолжалось  ровно
десять дней; Харниш, бешено играя на повышение, втянул в игру более  ос-
торожных биржевиков и так прижал их, что они рады были, когда он  уехал,
увозя полмиллиона чистого выигрыша. Вернулся он в Сан-Франциско  в  свою
гостиницу очень довольный. "Баловство" пришлось ему по вкусу, и  желание
поиграть в эту новую игру все сильнее обуревало его.
   Снова он стал сенсацией. "Время-не-ждет" - опять запестрело в  огром-
ных газетных заголовках. Репортеры осаждали его.  В  редакциях  газет  и
журналов раскапывали архивы, и легендарный Элам Харниш, победитель моро-
зов, король Клондайка и Отец старожилов,  стал  неотъемлемой  принадлеж-
ностью утреннего завтрака в миллионах семейств наряду с поджаренным хле-
бом и прочей снедью. Волей-неволей, даже раньше  назначенного  им  самим
срока, он оказался втянутым в игру. Финансисты, биржевые маклеры  и  все
выброшенные за борт, все обломки крушений в  мутном  море  спекулятивной
игры хлынули к берегам его одиннадцати миллионов. Чтобы хоть отчасти ог-
радить себя, он вынужден был открыть контору. Он сумел привлечь  партне-
ров, и теперь, уже не спрашивая его согласия,  они  сдавали  ему  карты,
требовали, чтобы он вступил в игру.
   Ну что ж, он не прочь, он им покажет, невзирая  на  злорадные  проро-
чества, что он очень скоро продуется, - пророчества, сопровождаемые  до-
гадками о том, как эта деревенщина будет вести игру,  и  описаниями  его
дикарской наружности.
   Сначала он занимался пустяками  -  "чтобы  выиграть  время",  как  он
объяснил Голдсуорти, с которым подружился в клубе Алта-Пасифик и по  ре-
комендации которого прошел в члены клуба. И благо ему, что он поостерег-
ся: он был искренне потрясен обилием мелких акул