ру,  ни  Сэбину  не
посчастливилось убить ни одного из этих трубачей, но вслед им  они  весьма
многозначительно крикнули: "До  свиданья!"  Дело  в  том,  что  эти  птицы
неизменно возвращаются с первым дуновением весны, и именно в это время  их
легче всего подстрелить. Охотники факторий и индейцы особенно ценят в  них
кожу, перья и  пух,  и  в  иные  счастливые  годы  десятки  тысяч  лебедей
сбываются на рывках Старого Света, где они идут по полгинеи за штуку.
   Теперь экспедиции никогда не длились больше нескольких часов и  нередко
прерывались из-за дурной погоды.  Охотники  не  раз  видели  большие  стаи
волков; чтобы встретить их,  уже  не  было  надобности  уходить  далеко  -
подстрекаемые голодом,  волки  осмелели  и  подходили  к  самой  фактории,
раздражавшей их острый нюх вкусными кухонными  запахами.  По  ночам  часто
доносился их зловещий вой. Не страшные в одиночку,  в  большом  количестве
эти хищники становятся  опасны,  и  охотники  выходили  теперь  за  ограду
фактории только хорошо вооруженными.
   Гораздо более дерзкими стали и медведи. Не проходило дня, чтобы они  не
показывались вблизи форта, а ночью подбирались к самой ограде.  Нескольких
удалось ранить выстрелами, и они ушли, пятная снег кровью. Но приближалась
уже середина октября, а ни один медведь не оставил еще в  руках  охотников
своей теплой прекрасной шубы. Впрочем, Джаспер Гобсон запрещал своим людям
нападать первыми на этих грозных  зверей.  С  ними  лучше  было  держаться
оборонительной  тактики,  тем  более  что  рано  или  поздно  должно  было
наступить время, когда голод заставят их  предпринять  атаку  на  форт,  и
тогда, защищаясь, можно будет одновременно захватить добычу.
   Несколько дней стояла сухая, холодная погода. На  земле  лежал  крепкий
снежный  наст,  сильно  облегчавший   передвижение.   Охотники   совершили
несколько экскурсии по  побережью  и  к  югу  от  форта.  Лейтенант  желал
удостовериться,  покинули  ли  территорию   агенты   Сен-Луисской   пушной
компании: если - да, то где-нибудь в окрестностях должны были обнаружиться
их следы; однако все поиски оказались тщетными.  Оставалось  предположить,
что раньше чем выпал снег они вернулись в более  умеренные  широты,  чтобы
перезимовать в каком-нибудь южном форте.
   Но хорошие дни держались недолго: в первую же неделю ноября подул южный
ветер; хотя мороз  стал  мягче,  зато  повалил  густой-снег  и  вскоре  на
несколько футов покрыл землю. Приходилось ежедневно отгребать его от  дома
и расчищать дорожки к воротам, сараю, оленьим стойлам и псарне.  Охотничьи
экскурсии совершались реже, и, отправляясь в поход,  приходилось  надевать
лыжи.
   Во время сильных морозов снег так твердеет, что не оседает под тяжестью
человека.  Ступать  по  нему  можно  смело,  не  боясь  в   любой   момент
провалиться. Когда же снег рыхлый, нога сразу же  погружается  в  него  по
колено, и в это время индейцы всегда пользуются лыжами.
   Лейтенант Гобсон и его спутники  давно  привыкли  к  этим  "snow-shoes"
[лыжи для глубокого снега, буквально - "снеговые  башмаки"  (англ.)]  и  с
легкостью конькобежцев носились на них по  мягкому  снегу;  Полина  Барнет
тоже приспособилась к лыжам и скоро в быстроте бега могла  соперничать  со
своими товарищами. Лыжные прогулки совершались и по замерзшему озеру и  по
побережью. Спускались даже и на прочную поверхность  океана:  толщина  его
льда измерялась уже многими  футами.  Но  эти  прогулки  были  чрезвычайно
утомительны: лед был неровный, повсюду друг на друга громоздились  льдины,
то и дело приходилось огибать торосы,  а  дальше  неодолимым  препятствием
вставала цепь айсбергов - их гребни  возвышались  на  пятьсот  футов!  Эти
причудливо нагроможденные ледяные глыбы  представляли  собой  изумительное
зрелище. Тут, казалось, лежит в руинах какой-то белый город - обвалившиеся
крепостные  стены,  монументы,  колонны;   там   -   простирается   словно
потрясенная геологической катастрофой  страна:  груды  гигантских  ледяных
обломков образовывали горную  цепь  с  четко  выступавшими  на  фоне  неба
вершинами, с отрогами  и  долинами  -  словом,  целая  ледяная  Швейцария!
Запоздавшие птицы - глупыши; чистики, топорки  -  еще  оживляли  окрестное
безмолвие, наполняя его пронзительными криками. Среди торосов, сливаясь  с
ними своей белизной,  бродили  большие  полярные  медведи.  Действительно,
путешественнице было на что посмотреть и  чем  восхищаться.  Верная  Мэдж,
сопровождавшая ее всюду, разделяла ее восторги. Как далеко  очутились  они
обе от тропических областей Индии или Австралии!
   Несколько экскурсий было сделано по этому  замерзшему  океану,  ледяная
кора которого, не треснув, выдержала бы тяжесть  артиллерийских  парков  и
даже зданий. Но скоро эти прогулки сделались настолько утомительны, что их
по необходимости пришлось  прекратить.  Температура  резко  понизилась,  и
самая легкая работа, самое ничтожное усилие вызывали парализовавшую всякое
движение одышку. Глаза болели от яркой белизны снега, и долго  выдерживать
это сверканье было невозможно - даже  привычные  эскимосы  часто  от  него
слепнут.  Наконец,  благодаря  удивительному  явлению,  происходившему   в
результате  преломления  световых  лучей,  расстояния,   глубины,   объемы
представлялись взору не такими, какими они были в  действительности.  Так,
между двумя льдинами на  деле  было  пять  или  шесть  футов,  а  человеку
казалось,  что  это  расстояние  не  больше  двух  футов;   из-за   такого
оптического обмана люди часто падали и нередко сильно ушибались.
   Четырнадцатого ноября  термометр  показал  три  градуса  ниже  нуля  по
Фаренгейту (-19oC) и к холоду прибавился еще резкий ветер. Воздух весь как
бы наполнился иголками. Всякий, кто выходил во  двор,  рисковал  мгновенно
обморозить себе лицо, если не удавалось при помощи энергичного  растирания
снегом  восстановить  кровообращение  в  пораженной  части.  Некоторые  из
обитателей форта подверглись такому мгновенному обморожению, и между  ними
Гарри, Бельчер и Хоуп, но своевременное растирание спасло их от беды.
   Понятно, что в таких условиях физический труд на воздухе стал немыслим.
Кроме того, день сильно  укоротился.  Солнце  только  на  несколько  часов
показывалось над горизонтом. На смену ему приходили  бесконечные  сумерки.
Близилась настоящая зимовка, иными словами - непрерывное сиденье взаперти.
Уже последние северные птицы покинули окутанное мраком побережье. Осталось
лишь  несколько  пар   пятнистых   соколов,   которых   индейцы   называют
"зимовщиками", ибо они вплоть до наступления полярной ночи задерживаются в
этом царстве льда, но и эти птицы должны были вскоре скрыться.
   Лейтенант Гобсон торопился покончить с работами, то есть с  устройством
капканов и ловушек, которые на зиму надо было  расставить  в  окрестностях
мыса Батерст.
   Капканы эти состояли из тяжелых досок, укрепленных на трех  сколоченных
в виде цифры  "4"  неустойчивых  брусьях,  от  малейшего  прикосновения  к
которым доски падали и придавливали зверя. Это были точь-в-точь  такие  же
ловушки, какие в  полях  расставляют  птицеловы,  только  гораздо  больших
размеров.  На  конец  горизонтального  бруса  клали  какие-нибудь   мясные
отбросы, и  всякое  небольшое  животное  вроде  лисицы  или  куницы,  едва
протянув к ним лапу, неизбежно оказывалось пойманным. Такие именно ловушки
- иногда на пространстве в  несколько  миль  -  ставили  зимой  знаменитые
охотники, жизнь  которых,  полную  приключений,  столь  поэтически  описал
Купер. Штук тридцать таких капканов было расставлено вокруг форта Надежды,
и наведываться к ним приходилось довольно часто.
   Двенадцатого ноября в  маленькой  колонии  прибавился  новый  зимовщик.
Миссис Мак-Нап родила толстого здорового мальчишку, которым мастер-плотник
чрезвычайно  гордился.  Миссис  Барнет  была  крестной  матерью  младенца,
которого назвали Майкл - Надежда.  Обряд  крещения  совершился  с  большой
торжественностью - этот  день  в  фактории  объявили  праздником  в  честь
маленького  существа,  только  что  появившегося  на  свет  за   пределами
семидесятого градуса северной широты.
   Через несколько  дней,  20  ноября,  солнце  окончательно  скрылось  за
горизонтом, с тем чтобы уже не появляться целых два месяца. Полярная  ночь
вступила в свои права!



18. ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ

   Эта долгая ночь началась страшной бурей. Мороз, быть может,  и  не  был
особенно лютый, зато воздух был насыщен сыростью. Несмотря на все принятые
меры, эта  сырость  проникала  в  дом,  и  каждое  утро  из  конденсаторов
выбрасывали по нескольку фунтов льда.
   На дворе метель крутилась, как смерч.  Снег  падал  не  вертикально,  а
почти горизонтально. Джаспер Гобсон запретил отворять дверь,  ибо  сени  в
одну минуту завалило бы снегом. Зимовщики оказались бы в плену.
   Ставни закрыли наглухо. В течение томительных  часов  этой  бесконечной
ночи, которую, однако, не посвящали сну, непрерывно горели лампы.
   Снаружи царил полярный мрак, обычное безмолвие здешних  мест  сменилось
теперь ревом бури. Врываясь в пространство между домом  и  выступом  мыса,
протяжно выл ветер. Дом, по которому он бил  наискось,  дрожал  до  самого
основания. Если бы не прочность постройки, он, наверное,  не  выдержал  бы
натиска бури. К счастью, груды лежавшего у стен снега  несколько  смягчали
ее удары. Мак-Нап боялся только  за  наружные  части  труб,  сложенных  из
известковых кирпичей, - они могли развалиться под напором ветра. Но  трубы
устояли, только отверстия их часто приходилось прочищать от  забивавшегося
внутрь снега.
   Посреди свиста и воя  временами  раздавался  страшный  грохот,  причины
которого миссис Барнет разгадать не могла. То рушились вдали айсберги. Эхо
многократно повторяло  этот  грохот,  подобный  раскатам  грома.  Слышался
непрерывный треск ледяных полей, смещавшихся и  разбивавшихся  от  падения
ледяных гор. Чтобы не испытывать гнетущего чувства страха, надо было иметь
особо закаленную суровой северной природой душу. Для  Джаспера  Гобсона  и
его товарищей эти грозные явления были делом обычным, но и  миссис  Полина
Барнет и Мэдж понемногу научились относиться к ним равнодушно. К тому же в
прошлых путешествиях им обеим не раз случалось испытывать на себе страшную
силу ураганов, проносящихся со скоростью сорока лье в час и опрокидывающих
тяжелые артиллерийские орудия.  Но  здесь,  на  мысе  Батерст,  к  урагану
присоединился еще мрак и снег. Можно было опасаться,  что  если  ветер  не
ослабеет, то к утру и дом, и псарня, и сарай, и  ограда  будут  погребены,
засыпаны, исчезнут под громадными сугробами.
   Пока длилось это невольное заточение, жизнь в форте шла своим  чередом.
Отважных обитателей фактории  соединяла  между  собой  прочная  дружба,  и
совместное существование в  тесном  помещении  не  повлекло  за  собой  ни
недоразумений, ни ссор. Кроме того,  разве  они  не  привыкли  к  подобным
условиям еще в форте Энтерпрайз и в форте Релайанс? И миссис Полина Барнет
ничуть не удивилась, что у ее товарищей оказался такой легкий характер.
   С одной стороны работа, с другой - чтение и игры заполняли  весь  день.
Работа - это было шитье и  починка  одежды,  чистка  оружия,  изготовление
обуви, внесение записей в ежедневный журнал, который вел лейтенант Гобсон,
отмечая малейшие события зимовки: погоду, температуру, направление  ветра,
появление метеоров, столь частых в полярных широтах;  работа  -  это  было
также наведение порядка в доме,  подметание  комнат,  каждодневный  осмотр
мехов, которые могли испортиться от сырости; наконец, работа  -  это  было
поддержание огня в печах, наблюдение  за  тягой  и  непрерывная  борьба  с
мельчайшими частицами накапливавшейся в углах влаги.  Каждый  вносил  свою
лепту в общий труд - согласно вывешенному в большой зале расписанию. Никто
не был перегружен сверх меры, но и без дела жители  форта  не  оставались.
Томас  Блэк  свинчивал   и   развинчивал   свои   приборы   или   проверял
астрономические вычисления; он почти не выходил из своей комнатки, негодуя
на бурю, мешавшую  ему  наблюдать  за  ночным  небом.  Что  касается  трех
замужних женщин, то миссис Мак-Нап возилась со  своим  малышом,  а  миссис
Джолиф, за которой по пятам ходил ее дотошный супруг, с помощью миссис Рэй
ведала кулинарной частью.
   Совместному отдыху посвящали ежедневно несколько часов, а воскресенье -
целиком. Заключался он главным образом в чтении вслух. Библия и  несколько
книг о путешествиях составляли всю библиотеку форта, но эти  славные  люди
умели довольствоваться малым. Большею частью читала миссис Полина  Барнет,
и слушать ее было  одно  наслаждение.  Рассказы  о  путешествиях  и  главы
священной истории, переданные ее проникновенным, прочувствованным голосом,
приобретали особое очарование. Вымышленные лица и легендарные герои  вдруг
оживали,  и  их  удивительная  жизнь  приобретала  в  ее   чтении   полную
убедительность. И когда в назначенный час эта  милая  женщина  бралась  за
книгу, радость была всеобщей. Полина Барнет была душой  маленького  мирка:
она училась сама и учила людей, давала советы и выслушивала мнения других;
она всегда и во всем готова была услужить. Она соединяла в себе прелесть и
доброту женщины с духовной энергией мужчины, что было  двойной  ценностью,
двойной заслугой в глазах этих суровых солдат, которые преклонялись  перед
нею и, не задумываясь, отдали бы за нее свою жизнь.  Добавим,  что  миссис
Полина Барнет жила так же, как жили остальные, - она не запиралась в своей
комнатке,  трудилась  наравне  со  всеми,  а  своей  любознательностью   и
расспросами умела каждого вовлечь в разговор. Итак,  ничто  не  оставалось
праздным в форте Надежды - ни руки, ни языки. Работали, беседовали и, надо
сказать,  чувствовали  себя  прекрасно.  Хорошее  настроение  поддерживало
хорошее самочувствие и побеждало скуку долгого затворничества.
   Между тем буря не унималась. Зимовщики  уже  три  дня  не  выходили  на
воздух, а метель бушевала  все  с  той  же  силой.  Джаспер  Гобсон  терял
терпение. В комнатах необходимо было освежить перенасыщенный  углекислотой
воздух; он уже настолько был испорчен, что даже лампы стали тускло гореть.
Сначала  хотели  было  пустить  в  ход  воздушные   насосы,   но   трубки,
естественно,  оказались  забитыми  льдом  и  не  действовали,  -  насосами
невозможно было пользоваться, когда дом  был  погребен  под  такой  толщей
снега. Надо было что-то предпринять. Лейтенант посоветовался  с  сержантом
Лонгом, и 23 ноября было решено открыть одно  из  окон  заднего  фасада  в
конце сеней: с этой стороны ветер дул слабее.
   Дело  оказалось  нелегким.  Рамы  отворились  свободно,   но   ставень,
притиснутый оледенелым снегом, не  поддавался  никаким  усилиям.  Пришлось
снять его с петель. Затем ломами  и  лопатами  принялись  пробивать  снег,
которого навалило футов на десять. Прорыли нечто вроде туннеля,  и  свежий
воздух тотчас же ворвался в помещение.
   Джаспер Гобсон, сержант, несколько солдат и даже миссис Барнет рискнули
выбраться по туннелю наружу, что потребовало от них  немалых  усилий,  ибо
ветер неистово дул навстречу.
   Какое грустное зрелище представляли  собою  мыс  Батерст  и  окружающая
равнина! Был полдень, но только на юге  узкая  полоска  сумеречного  света
чуть оттеняла линию горизонта. Холод был не такой резкий, как  можно  было
ожидать, - всего пятнадцать  градусов  выше  нуля  по  Фаренгейту  (-9oC).
Однако вьюга по-прежнему свирепствовала с неистовой силой,  и  лейтенанта,
его товарищей и путешественницу неминуемо свалило бы с ног, если бы они не
стояли по пояс  в  снегу,  который  их  поддерживал  и  давал  возможность
сопротивляться порывам ветра. Они не могли говорить  и  ничего  не  видели
сквозь ослеплявшие их хлопья густого снега.  За  каких-нибудь  полчаса  их
замело бы с головой. Все было бело вокруг; ограду завалило доверху,  крыша
и стены дома представляли собою ровный  холм,  и  если  бы  не  две  струи
голубоватого дыма,  метавшиеся  по  ветру,  никто  и  не  догадался  бы  о
существовании здесь человеческого жилья.
   Понятно, что при таких обстоятельствах "прогулка" была весьма  краткой.
Но путешественница успела окинуть быстрым  взглядом  этот  унылый  пейзаж.
Перед ней промелькнул исхлестанный метелью горизонт и  полная  предельного
ужаса картина полярной  бури.  И  она  вернулась  в  дом,  унося  с  собой
незабываемое впечатление.
   Атмосфера в доме освежилась в несколько  секунд,  и  вредные  испарения
рассеялись от притока свежего и живительного воздуха. Лейтенант  Гобсон  и
его спутники в свою очередь поспешили под надежный кров. Окно закрыли,  но
проход,  необходимый  уже  хотя  бы  для   одной   вентиляции,   ежедневно
старательно расчищали.
   Так прошла целая неделя.  К  счастью,  у  оленей  и  собак  корма  было
вдоволь, и наведываться к ним не было нужды. Восемь дней  зимовщики  жили,
как настоящие затворники. Для  людей,  привыкших  к  вольному  воздуху,  -
солдат и охотников, - это был долгий срок. И, надо сознаться, даже  чтение
утратило для них половину своей прелести, а  игра  в  "криббэдж"  в  конце
концов показалась просто скучной. Ложились спать, надеясь при  пробуждении
услышать последние,  слабеющие  завывания  бури,  но  надежда  всякий  раз
оказывалась тщетной. Снег по-прежнему заносил окна, по-прежнему  крутилась
метель, ледяные горы рушились с громовыми раскатами, дым гнало в  комнаты,
и от этого люди, не переставая,  кашляли,  а  буря  все  не  унималась,  и
казалось, она вообще никогда не утихнет.
   Наконец, 28 ноября барометр-анероид, висевший в большой  зале,  показал
близкую перемену погоды. Он  сильно  поднялся.  В  то  же  время  ртуть  в
наружном термометре упала до четырех  градусов  ниже  нуля  по  Фаренгейту
(-20oC). В значении этих признаков трудно было ошибиться. И действительно,
29 ноября по внезапно наступившей тишине жители форта Надежды поняли,  что
буря прекратилась.
   Все поспешили выйти на воздух - заключение длилось слишком долго. Дверь
невозможно было отворить - пришлось вылезать в окно и  отгребать  сугробы.
Но теперь это уже не был прежний рыхлый  снег  -  мороз  превратил  его  в
твердую, оледенелую массу, и ее пришлось разбивать ломом.
   На это ушло полчаса,  и  скоро  все  зимовщики  за  исключением  миссис
Мак-Нап, которая еще не поднималась с постели, разгуливали по двору.
   Мороз  был  крепкий,  но  давал  себя  меньше  чувствовать,  ибо  ветер
совершенно утих. Однако разница между температурой нагретого  помещения  и
наружной была около пятидесяти четырех  градусов  (30oC),  и  все  оделись
потеплее, чтобы без ущерба для здоровья выдержать этот резкий переход.
   Было восемь часов утра. По  небу,  от  зенита,  где  сверкала  Полярная
звезда, и до самого горизонта горели яркие созвездия.  С  первого  взгляда
казалось,  будто  их  миллионы,  хотя  на  самом   деле   звезд,   видимых
невооруженным глазом, на всем небесном своде насчитывается не больше  пяти
тысяч. У Томаса Блэка то и дело вырывались  восторженные  восклицания.  Он
готов был рукоплескать этому звездному небосклону, не подернутому нигде ни
облачком, ни туманом. Еще ни перед одним астрономом не открывалось  такого
великолепного неба!
   Пока Томас Блэк, равнодушный к делам земли, предавался своим восторгам,
его товарищи уже добрались до укрепленной ограды. Тут  снег  был  твердый,
как камень, и притом очень скользкий,  так  что  люди  все  время  падали,
однако без неприятных последствий.
   Нечего и говорить, что весь двор был завален снегом. Только крыша  дома
едва заметным холмом возвышалась над абсолютно ровной, сглаженной  могучим
нивелиром ветра поверхностью. Виднелись только верхушки столбов частокола,
и в таком виде он не  был  препятствием  даже  для  самого  ничтожного  из
грызунов! Но что было делать? О том, чтобы на таком громадном пространстве
разгрести сугробы затвердевшего снега в десять футов