того  океана  живут
разновидности куниц, тоже очень дорогие:  это  -  норки  и  пеканы,  иначе
именуемые "канадскими куницами".
   За сентябрь на склады фактории куниц и норок  поступило  все  же  очень
мало. Это в высшей степени увертливые  и  прыткие  зверьки,  с  длинным  и
настолько  гибким  телом,  что  они  заслужили  название  "червеобразных".
Действительно, они способны растягиваться, как червяк, и вползать в  самые
узкие отверстия.  Понятно,  что  они  легко  ускользают  от  преследования
охотников. Поэтому в зимнее время с помощью  капканов  ловить  их  гораздо
легче. Марбр и Сэбин только и ждали  дня,  когда  можно  будет  расставить
капканы и ловушки, в твердой уверенности, что к весне на складах  компании
наберется множество шкурок и куниц и норок.
   Чтобы закончить перечисление мехов, какими  благодаря  усиленной  охоте
обогатился форт Надежды, надо упомянуть еще голубых песцов  и  серебристых
лисиц, которые на рынках России и Англии считаются самыми драгоценными  из
всех пушных зверей.
   На первом месте стоит голубой песец, известный в  зоологии  под  именем
"isatis". Это хорошенький зверек с черной мордочкой и с вовсе не  голубой,
как можно было бы думать,  а  пепельной  или  песочно-желтой  шубкой;  его
необыкновенно длинная, очень густая и шелковистая  шерсть  обладает  всеми
качествами, обусловливающими красоту меха: мягкостью,  прочностью,  длиною
волоса, плотностью и  цветом.  Голубой  песец  -  безусловно  царь  пушных
зверей. Но зато его шкурка и стоит в шесть раз дороже любых  других  шкур;
так, шуба русского императора, сшитая из одних шеек  голубых  песцов  (эта
часть у них самая красивая), была оценена на Лондонской выставке 1851 года
в три тысячи четыреста фунтов стерлингов.
   В окрестностях мыса Батерст  появилось  несколько  голубых  песцов,  но
охотникам не удалось завладеть ими - эти хитрые  и  проворные  хищники  не
так-то легко даются в руки, - зато была  убита  дюжина  серебристых  лисиц
великолепного черного цвета с белыми искорками  по  всему  меху.  Хотя  их
шкуры и не идут в сравнение с голубым песцом, тем  не  менее  добыча  была
богатой, ибо на рынках  Англии  и  России  эти  меха  также  очень  высоко
ценятся.
   Одна из этих серебристых лисиц - размером немного крупнее  обыкновенной
лисицы  -  была  на  редкость  хороша.  Уши,  шея  и   хвосту   нее   были
дымчато-черные, а самый кончик хвоста и пушистые брови - белые.
   Особые обстоятельства, при которых эта  лиса  была  убита,  заслуживают
подробного описания: они подтвердили  основательность  некоторых  опасений
лейтенанта Гобсона, а также то, что меры, принятые им для  обороны  форта,
были отнюдь не напрасными.
   Утром 24 сентября в  Моржовую  бухту  на  двух  санях  приехали  миссис
Барнет, лейтенант Гобсон, сержант Лонг, Марбр и Сэбин. Накануне кто-то  из
солдат отряда обнаружил лисьи следы между скал, где росло несколько чахлых
деревьев;  неоспоримые  признаки  свидетельствовали  о  том,  что   лисицы
побывали тут совсем недавно. Раззадоренные  охотники,  соскочив  с  саней,
немедленно принялись  выслеживать  драгоценного  зверя,  и  действительно,
поиски их не остались тщетными. Через  два  часа  после  приезда  довольно
красивая серебристая лиса безжизненным трупом лежала на земле.
   В  отдалении  мелькнули  еще  две-три  лисицы.  Тогда  охотники  решили
разделиться: Марбр и Сэбин бросились по следам одного зверя,  а  лейтенант
Гобсон, миссис Барнет и сержант Лонг  расположились  так,  чтобы  отрезать
дорогу другому великолепному  животному,  которое  пыталось  улизнуть  меж
скал.
   Эта  лиса  заставила  порядком  с  собой  повозиться:  она  была  очень
осторожна и, вплотную прижимаясь  к  камням,  умудрялась  увертываться  от
охотников, не давая взять себя на прицел.
   Целых полчаса продолжалось  безрезультатное  преследование,  хотя  лиса
была окружена с трех сторон, а с четвертой путь ей преграждало  море.  Она
скоро  поняла  безнадежность  своего  положения;  спасти   ее   мог   лишь
невероятный прыжок - тогда охотнику придется стрелять в нее на лету.
   И вот она прыгнула, взвившись над скалой. Но Джаспер Гобсон не  спускал
с нее глаз, и в тот миг, когда лиса, как тень,  пролетала  в  воздухе,  он
послал ей вдогонку смертоносную пулю.
   В ту же секунду раздался другой выстрел, и смертельно раненное животное
упало на землю.
   - Ура! Ура! - воскликнул Джаспер Гобсон. - Лиса моя!
   - И моя! - ответил какой-то незнакомец, поставив ногу на тело лисицы  в
ту минуту, как лейтенант уже протягивал к ней руку.
   Пораженный Джаспер Гобсон отступил назад. Он  думал,  что  вторая  пуля
принадлежит сержанту, и вдруг очутился лицом к лицу с каким-то неизвестным
охотником, ружье которого еще дымилось.
   Соперники посмотрели друг на друга.
   Тут подоспели миссис Барнет и ее спутник,  а  вслед  за  ними  Марбр  и
Сэбин; с другой стороны из-за утеса вышли человек двенадцать  охотников  и
обступили чужеземца, который почтительно склонился перед дамой.
   Незнакомец - высокий, статный человек - соединял в себе все характерные
черты "канадских путешественников", чьей конкуренции так опасался  Джаспер
Гобсон. На нем был  старинный  традиционный  костюм,  подробным  описанием
которого мы обязаны американскому романисту  Вашингтону  Ирвингу:  одеяло,
накинутое на манер  солдатского  плаща  с  капюшоном,  полосатая  бумажная
рубаха, широкие суконные штаны, кожаные гетры, мокасины из замши и пестрый
шерстяной пояс, за который, кроме  ножа,  был  заткнут  кисет  с  табаком,
трубка и разные мелкие походные принадлежности,  -  словом,  он  был  одет
наполовину как цивилизованный человек, наполовину как дикарь. Четверо  его
товарищей были снаряжены так же, как он, но  далеко  не  столь  элегантно.
Остальные восемь, служившие эскортом, были индейцы-чиппевеи.
   Джаспер Гобсон не ошибся. Перед ним был француз или  во  всяком  случае
потомок канадских французов, возможно даже агент какой-нибудь американской
компании,  поручившей  ему  следить  за  деятельностью  вновь   основанной
фактории.
   -  Эта  лисица  принадлежит  мне,  сударь,  -  сказал  лейтенант  после
минутного молчания, в течение которого он и его соперник не сводили друг с
друга пристального взгляда.
   - Она принадлежит вам, если  вы  ее  убили,  -  ответил  незнакомец  на
хорошем английском языке, но с легким иностранным акцентом.
   -  Ошибаетесь,  милостивый  государь,  -  запальчиво  возразил  Джаспер
Гобсон, - она моя, даже если ее сразила ваша пуля!
   Презрительная улыбка была ответом на эти слова, исполненные  горделивой
уверенности  в  неотъемлемом  праве  Компании  Гудзонова  залива  на   все
охотничьи угодья от Атлантического до Тихого океана.
   - По-видимому, милостивый государь, - проговорил незнакомец, опираясь с
естественной грацией на свое  ружье,  -  вы  считаете  Компанию  Гудзонова
залива безраздельной властительницей всех земель на севере Америки?
   - Безусловно, - ответил лейтенант  Гобсон,  -  и  если  вы,  милостивый
государь,  принадлежите,  как  я  полагаю,  к  какой-нибудь   американской
компании...
   - К  Сен-Луисской  пушной  компании,  -  оказал,  слегка  поклонившись,
охотник.
   - Вам, я думаю, - перебил лейтенант, - мудрено  будет  предъявить  акт,
утверждающий за вашей компанией привилегию на  охоту  в  какой-либо  части
этой территории.
   - Акты! Привилегии! - пренебрежительно воскликнул канадец.  -  Это  все
старые европейские словечки - в Америке они не звучат!
   - А вы и не в Америке,  вы  на  английской  земле!  -  надменно  заявил
Джаспер Гобсон.
   - Лейтенант, - ответил охотник, тоже мало-помалу разгорячаясь, - сейчас
не время препираться на эту тему. Нам с  давних  пор  известны  притязания
Англии вообще и Компании Гудзонова залива в  частности  на  все  охотничьи
угодья, но, полагаю, рано или поздно события изменят этот странный порядок
вещей, и Америка станет американской, начиная от Магелланова пролива и  до
Северного полюса.
   - Не думаю, - сухо ответил Джаспер Гобсон.
   - Как бы то ни было, милостивый государь, - продолжал канадец, -  но  я
предложил бы вам оставить в покое международные  вопросы:  компания  может
претендовать на что ей угодно, но в этих северных областях континента -  и
особенно на побережье - хозяин территории тот, кто ее сейчас занимает.  Вы
основали факторию на мысе Батерст - хорошо,  мы  не  станем  охотиться  на
вашей земле, но и вам придется  уважать  наши  права,  когда  Сен-Луисская
пушная компания построит форт где-нибудь у северных границ Америки.
   Джаспер Гобсон нахмурился. Он хорошо понимал,  что  в  самом  недалеком
будущем у Компании Гудзонова залива  даже  на  этом  отдаленном  побережье
найдутся опасные соперники, что с ее притязаниями  властвовать  над  всеми
северными областями Америки не посчитается никто и что разрешать эту тяжбу
придется с оружием в руках. Но он сообразил также,  что  сейчас  неуместно
затевать спор о привилегиях, и  ему  было  даже  приятно,  что  охотник  -
кстати, человек весьма вежливый - решительно перенес спор на другую почву.
   - Что  касается  нашего  столкновения,  -  сказал  канадец,  -  то  оно
маловажно! Я думаю, мы с ним покончим, как подобает охотникам. Ружья у нас
разных калибров,  и  пули  легко  будет  отличить.  Пусть  же  эта  лисица
принадлежит тому, кто ее действительно убил!
   Предложение  было  справедливо.  Такой  способ  разрешить  сомнения   о
принадлежности убитого зверя был единственно правильным.
   Труп лисы внимательно осмотрели. Оказалось, что обе пули попали в цель:
одна в  бок,  другая  -  в  сердце.  И  та,  что  пронзила  сердце  зверя,
принадлежала канадцу.
   - Лиса ваша, милостивый государь, - сказал  Джаспер  Гобсон,  с  трудом
скрывая досаду: слишком уж богатая добыча переходила в чужие руки.
   Канадец взял лису, и все подумали, что он  сейчас  перекинет  ее  через
плечо и унесет с собой, но охотник вместо этого подошел к миссис Барнет  и
сказал:
   - Дамы любят прекрасные меха. Если б они знали, ценой какой мучительной
усталости, а подчас и опасности эти меха нам достаются, они,  быть  может,
умерили бы свою расточительную склонность! Но что делать - пока они их еще
очень любят. Позвольте же, сударыня, поднести вам  этот  мех  в  память  о
нашей встрече!
   Миссис Барнет мгновенье колебалась, но канадский охотник так любезно  и
чистосердечно предложил  ей  этот  великолепный  мех,  что  отказ  был  бы
равносилен оскорблению.
   Путешественница приняла подарок и поблагодарила незнакомца.
   Он низко  поклонился  ей  и,  кивнув  англичанам,  быстро  исчез  среди
прибрежных скал, сопровождаемый своими товарищами.
   Лейтенант и его спутники повернули обратно  к  форту  Надежды.  Джаспер
Гобсон шел, глубоко задумавшись.  Итак,  местонахождение  новой  фактории,
основанной его трудами, уже  обнаружено  конкурирующей  компанией,  и  эта
встреча с канадским охотником  могла  сулить  в  будущем  самые  серьезные
осложнения.



17. ПРИБЛИЖЕНИЕ ЗИМЫ

   Наступило 21 сентября. Солнце находилось в точке осеннего равноденствия
- день и ночь были равны во всем мире. Последовательная смена тьмы и света
была с радостью встречена обитателями  форта.  Им  куда  лучше  спалось  в
темноте. В самом деле, глаз отдыхает и  набирается  новых  сил  во  мраке,
особенно когда солнечный свет непрерывно утомлял его в течение  нескольких
месяцев.
   Известно, что во время равноденствия  обычно  бывают  особенно  сильные
приливы, ибо, когда солнце и луна сходятся на одном меридиане, их  двойное
влияние  заметно  увеличивает  силу  прилива.  Итак,  время   было   самое
подходящее для внимательного наблюдения за приливом у побережья возле мыса
Батерст. Джаспер Гобсон уже несколько дней назад расставил в разных местах
вехи - своеобразные мареографы, - чтобы  точно  определить  разницу  между
уровнем моря в часы отлива и  прилива.  И  вот  ему  лишний  раз  довелось
убедиться, что в чем бы ни заключалась причина столь странного явления, но
в этой части Ледовитого океана - вопреки всем утверждениям наблюдателей  -
даже двойное влияние луны и солнца почти не  оказывало  на  море  никакого
действия. Прилив был едва ощутим, хоть это  и  противоречило  соображениям
мореплавателей.
   "В этом таится нечто противоестественное!" - подумал лейтенант Гобсон.
   И действительно, какое  мог  он  найти  объяснение?  Но  другие  заботы
захватили его, и  он  бросил  ломать  себе  голову  над  разрешением  этой
таинственной загадки.
   Двадцать девятого  сентября  состояние  атмосферы  ощутимо  изменилось.
Термометр упал  до  сорока  одного  градуса  по  Фаренгейту  (+5oC).  Небо
заволокло тучами,  которые  не  замедлили  разразиться  дождем.  Наступало
ненастье.
   Миссис Джолиф занималась своими посевами до  тех  пор,  пока  не  выпал
снег. Можно было надеяться, что  устойчивые  семена  щавеля  и  ложечника,
укрытые толстым слоем снега, выдержат самый лютый  мороз  и  дадут  весною
обильные всходы. Позади возвышенной части мыса  под  огород  заранее  было
вскопано и засеяно в последние дни сентября несколько акров земли.
   Джаспер Гобсон не стал дожидаться, пока  грянут  морозы,  и  теперь  же
выдал своим спутникам зимнюю одежду. Так что все  с  удовольствием  надели
шерстяное белье и облачились в куртки из оленьего меха, штаны из  тюленьей
кожи, меховые шапки и непромокаемые сапоги. Комнаты тоже, если  можно  так
выразиться, оделись в зимний наряд. Чтобы резкое понижение температуры  не
вызывало оледенения стен, их сверху донизу обили шкурами. К этому  времени
мастер  Рэй  уже  установил   вбирающие   рассеянную   в   воздуха   влагу
конденсаторы, опорожнять которые следовало два раза в неделю. Что касается
топки, то огонь в печи поддерживали сообразно изменениям погоды,  с  таким
расчетом, чтобы в комнатах всегда  была  температура  не  ниже  пятидесяти
градусов по Фаренгейту (+10oC).  Впрочем,  очень  скоро  толстая  снеговая
шапка должна была укрыть дом и воспрепятствовать убыли внутреннего  тепла.
Все это вместе взятое  вселяло  в  зимовщиков  надежду,  что  они  успешно
отразят обоих своих грозных врагов - холод и сырость.
   Второго октября, температура  вновь  упала,  и  первый  снег  запорошил
окрестности мыса Батерст. Но ветер  был  слабый  и  не  поднял  обычной  в
северных областях метели, называемой англичанами "drifts". И мыс, и форт с
его оградой, и длинная прибрежная полоса - все вскоре покрылось  громадным
ровным белым ковром. Незамерзшие воды озера и моря резко выделялись  рядом
со снегом своим тускло-серым, грязноватым цветом. Между  тем  на  северном
горизонте, отчетливо вырисовываясь  на  фоне  облачного  неба,  показались
первые айсберги. Сплошного ледяного поля пока еще не было, но природа  уже
накапливала  материал,  из  которого  мороз  в  недалеком  будущем   скует
непроходимый ледовой барьер.
   Впрочем, первый ледок не замедлил скрепить жидкую  поверхность  моря  и
озера.  Озеро  замерзло   первым.   Здесь   и   там   появились   огромные
серовато-белые  пятна,  предвещая  скорое  рождение  прочного  льда,  чему
способствовала тихая безветренная погода. И действительно, после того  как
однажды ночью было пятнадцать градусов по Фаренгейту (-9oC), озеро  наутро
представляло собой настолько гладкую поверхность, что она удовлетворила бы
самых взыскательных  конькобежцев  Серпентины.  Затем  небо  на  горизонте
приобрело особый блеск, называемый  китоловами  "мерцанием",  происходящий
вследствие отражения  лучей  ледяными  полями.  Вскоре  море  замерзло  на
огромном  пространстве.   Из   отдельных   скопившихся   льдин   понемногу
образовалось плотно спаявшееся с берегом  гигантское  поле  льда.  Но  это
океанское ледяное поле вовсе не было  похоже  на  гладкое  зеркало  озера.
Бурные волны, скованные  морозом,  взбудоражили  его  ровную  поверхность.
Здесь и там вздымались гряды льда, кое-где соединенные по краям, - то были
остановившиеся плавучие льдины, известные под названием "drift-ices", -  и
все поле  вспучилось  ледяными  глыбами  и  обломками  льда,  вытесненными
страшным давлением на поверхность. Китоловы называют эти глыбы "торосами".
   В несколько дней  вид  мыса  Батерст  и  его  окрестностей  неузнаваемо
изменился.  Миссис  Полина  Барнет,  как  завороженная,  следила  за  этим
волшебным  превращением.  Зрелище  было  для  нее   совершенно   новое   -
путешественница охотно заплатила бы за него  любыми  лишениями  и  муками.
Нельзя вообразить себе  ничего  прекраснее  этого  торжественного  шествия
зимы, этого грозного вступления мороза в  его  северные  владения!  Миссис
Барнет не узнавала ни  привычных  видов,  ни  знакомых  мест.  Все  вокруг
преобразилось.  На  глазах   путешественницы   возникала   новая   страна,
исполненная величественной печали. Мелкие подробности  ландшафта  исчезли,
их скрыл под собою снег, сохранив только  крупные,  затушеванные  морозной
дымкой штрихи. Одна декорация сменялась другой, словно в феерии. Там,  где
недавно был могучий океан, теперь не осталось и признаков моря.  Там,  где
была пестро расцвеченная земля, теперь  лежал  ослепительно  белый  ковер.
Там, где был смешанный, разных оттенков зелени лес,  теперь  остался  лишь
хаос обнаженных, заиндевевших стволов. Исчезло лучистое  солнце  -  вместо
него какой-то бледный диск, едва пробиваясь сквозь туман, лениво  влачился
по небу, описывая в течение нескольких часов укороченную дугу. И, наконец,
там, где прежде  была  четкая  граница  неба  и  моря,  теперь  замкнулась
бесконечная цепь причудливо  зазубренных  айсбергов,  из  которых  природа
воздвигла непроходимую стену между полюсом и отважными путешественниками.
   Сколько разговоров, какой оживленный обмен  впечатлениями  вызвали  все
эти  перемены!  Пожалуй,  один  лишь  Томас  Блэк  остался  равнодушным  к
изумительным красотам арктического  пейзажа.  Да  и  чего  было  ждать  от
погруженного в свои мысли астронома, которого, по правде, никто из  членов
маленькой колонии до сих пор не считал своим! Этот  замкнувшийся  в  своей
науке ученый жил только созерцанием небесных явлений, прогуливался  только
по лазурным дорогам небосвода, покидая какую-нибудь звезду для того  лишь,
чтобы тотчас перенестись на другую! И  вот  его  небо  стало  затмеваться,
созвездия исчезали из  виду,  непроницаемая  завеса  тумана  протягивалась
между ним и зенитом. Томас Блэк  был  вне  себя!  Но  Джаспер  Гобсон  его
утешил,  пообещав  ему  в  будущем   благоприятные   для   астрономических
наблюдений великолепные морозные ночи, и  северные  сияния,  и  светящиеся
кольца вокруг планет, и ложные  луны,  и  другие,  достойные  вызвать  его
восхищение чудеса полярных стран.
   Тем временем температура держалась  сносная.  Ветра  не  было,  а  ведь
именно ветер делает щипки мороза особенно чувствительными. Охота  все  еще
продолжалась. На склады фактории поступали новые меха, в кладовые -  новая
провизия. Устремляясь в теплые края, во  множестве  пролетали  тетерева  и
куропатки, доставлявшие фактории свежее и  питательное  мясо.  В  изобилии
появились полярные зайцы уже в зимних шубках. Добрая сотня этих  грызунов,
следы которых легко было распознать  на  снегу,  вскоре  пополнила  запасы
форта.
   Громадными  стаями  пролетали  в  вышине  лебеди-шипуны  -  красивейшие
представители пернатого царства Северной Америки. Охотники убили несколько
пар лебедей. Это были роскошные птицы от четырех до пяти футов  длиной,  с
белоснежным оперением и медно-красными головкой и горлом. Они переселялись
в более гостеприимные края, где есть необходимые для их пропитания водяные
растения и насекомые; летели они с необыкновенной быстротой, ибо воздух  и
вода - их истинные стихии. Замечены были и другие лебеди,  так  называемые
"лебеди-трубачи",  крик  которых  напоминает  рожок  горниста.  Эти  птицы
величиной почти не уступают шипунам, спина и грудь у  них  белые,  ноги  и
клюв черные. Их стаи также  тянулись  на  юг.  Ни  Марб