ненна  их  связь  с
некоторыми членами Конвента. Бывший аббат Грегуар, голосовавший за  смерть
короля Людовика, часто упоминается у них, но связь с ним не установлена.
   Вы приказали сделать так, чтобы паутина была готова к сентябрю, уверен,
что это так и будет, но самое трудное - это "мудрость" генерала  Леклерка.
Он боится высылать негров. Две армии,  армия  Клерво  и  армия  Дессалина,
представляют  собой  истинные   революционные   клоаки,   перед   которыми
Якобинский клуб ничто. Это  настоящие  республиканцы,  дерзкие,  прекрасно
владеющие оружием, опасные негры-террористы. Они прекрасно  знают  военное
дело. Они готовы умереть друг за друга, эти негодяи, и так  как  у  нас  в
войсках желтая лихорадка косит людей и дня не проходит, чтобы побледневший
человек не выскочил из строя с диким воплем, в бреду и, покрываясь  потом,
не набросился на командира, - то  среди  наших  солдат  появляется  ропот.
Желтая лихорадка не  берет  негров,  пули  не  берут  Туссена,  разведчики
показывают, что в горах скопляются многотысячные  отряды  негров.  Кристоф
сидит в штабе Леклерка, к нему ежедневно приезжают адъютанты.  Эти  черные
офицеры с гордостью проходят мимо наших постов, не отдавая  чести  старшим
по команде, они прямо проходят в кабинет Кристофа и прямо сносятся с  ним.
Генерал-капитану, конечно, виднее, он имеет, по-видимому, непосредственные
инструкции Первого консула, но он играет с огнем, а мы  все  время  ссорим
между собой вождей черных отрядов.
   Знаете ли вы, что произошло? 5 мая внезапно в штаб-квартире у  Капа,  в
том самом  месте,  где  граф  Ноэ  отмечал  впервые  таланты  Туссена,  на
плантации, купленной у сеньора.  Бреда,  появился  черный  генерал  Туссен
Лувертюр. Он был верхом, без оружия, спокойный, с  девятью  офицерами.  Он
въехал во двор штаба с таким видом, как  будто  он  входит  в  собственный
дворец в Сан-Доминго. Генерал Леклерк и офицеры французского штаба  вместе
со  мною  вышли   ему   навстречу.   Он   спешился   и   пошел   навстречу
генерал-капитану. В это время Поль Лувертюр, его брат, кинулся ему на шею.
Туссен нахмурил брови, поднял левую руку и отступил шаг назад со  словами:
"Остановитесь, воздержитесь от всяких свидетельств вашей пошлой дружбы,  я
не могу принять от вас ни знаков братского, ни знаков воинского подчинения
до тех пор, пока не  услышу  заверения  гражданина  генерал-капитана".  Он
правой рукой дерзко указал на Леклерка, в то время как наш старый генерал,
заслуженный генерал, никогда не забывающий, что он женат на родной  сестре
Первого консула - гражданке Полине Бонапарт, стоял на ступеньках веранды и
держал руку под галуном треуголки, словно на параде перед Первым  консулом
Франции.
   Сверкая белками, этот Черный консул дерзко сказал, обращаясь  к  брату:
"Вы обязаны все ваши шаги сообразовывать с нашим решением, особенно  в  те
часы, когда перед заходом солнца остается высчитывать минуты".
   Ясно,  конечно,  что  главный  адъютант  Леклерка,  лейтенант-полковник
Рошамбо, и сам генерал-капитан, все мы почувствовали неприятный озноб  при
проявлении такого высокомерия в присутствии высшего командования  Франции.
Я не был свидетелем беседы генерал-капитана с  Туссеном  Лувертюром.  Знаю
только, что никто из негрских командиров  не  виделся  с  Туссеном.  Когда
генерал Анри Кристоф подошел приветствовать Туссена,  на  лице  последнего
отразилась горечь. Он поднял  правую  руку,  Кристоф  сделал  то  же,  они
приложили ладонь к ладони на высоте лица друг друга и разошлись молча.  Из
этого самого заключаю, что они враги навеки. Буду усиливать эту вражду.
   В кантоне Гонаив есть местечко Деннери. По распоряжению главного  штаба
от имени Первого консула, это место переименовывается в город Лувертюр,  в
честь Черного консула. Там определено его местопребывание. Генерал Леклерк
поручил мне обеспечить почетный ночлег  Черному  консулу.  Мы  шли  с  ним
пешком полтора километра до моей квартиры. Негры и  французы  выбегали  из
палаток, негры становились на одно колено и поднимали правую руку к  небу,
у некоторых на глазах стояли слезы. Было такое впечатление,  что  какой-то
новый апостол идет с проповедью новых откровений, и в глазах наших  солдат
я не прочел  вражды  к  этому  человеку.  Он  очень  опасен,  этот  Туссен
Лувертюр.
   Утром на заре я услыхал шорох в его комнате. Сержант Мишле прибежал  ко
мне и сказал, что Туссен и его  девять  офицеров  спали  крепчайшим  сном;
никто не выходил, никто не подползал; кордон и эскадрон орлеанских  драгун
не спали всю ночь. Итак, прежде чем проститься с  Туссеном,  я  выслал  по
всей дороге в Деннери два эскадрона, по три справа и слева от дороги;  они
должны будут следить все время за путешествием  Туссена  в  его  заштатную
резиденцию.
   Рош-Маркандье послал в Деннери двух корсиканских  сержантов  под  видом
торговцев. Оба свяжутся со старостой тамошнего почтового пути, раз в  двое
суток отправляющегося с кожаной сумкой на муле из  города  "Лувертюра"  до
морской почты в Кале.
   Со знаками всяческого почтения я провопил Черного консула и девять  его
адъютантов, молчаливых, молодых, весьма неприятно загадочных негров.
   Для чего приезжали эти девять человек? Они  ни  с  кем  не  сказали  ни
слова, они сопровождали Туссена с таким видом, как будто охраняли какую-то
святыню. Они почти не прикоснулись к еде, но каждый осторожно и  незаметно
пробовал кушанья, предложенные Черному генералу. Они прекрасные наездники;
не держась за луки, без стремян, они с разбегу вскакивают на коня, из  них
самому старшему, мне кажется, девятнадцать. Что они за люди?  Что  это  за
порода людей? Я пытался, в порядке дисциплины штаба, спросить их  фамилии.
Все они делали вид, что не говорят по-французски. Переводчик  сообщил  мне
такой вздор, в котором не было никакого смысла. А между тем сержант  Мишле
видел, с какой жадностью они набросились в штабе на французские  газеты  в
тот час, когда они больше всего были уверены,  что  ни  один  человеческий
глаз  их  не  видит.  У  меня  такое  впечатление,  что  Туссен   является
начальником огромной секретной организации острова и что он самый  опасный
человек из всех врагов Франции. Я исполнил приказание господина министра и
пишу подробно не только факты, но  и  свои  соображения.  Корабль  "Мезон"
готов. Первую отправку мы предлагаем сделать в шестьсот человек.
   Начальник секретной полиции, адъютант
   генерал-капитан Ромуальд Брюнэ".


   Ночью при факелах проходили мимо широких каменных труб,  несших  из-под
земли сладкий пар глубоких подземных  сахароварен.  В  заброшенной  лачуге
съехались Дессалин, Кристоф, Клерво, Морпа и Туссен  Лувертюр.  Обменялись
пакетами почти молча, назначили сроком  сентябрь,  так  как,  по-видимому,
Франция, предполагая, - говорил  Дессалин,  -  в  сентябре  уже  применить
подробно разработанную инструкцию репрессий и рабства, до того  выработала
негласную тактику.
   Туссен должен был оставаться в  стороне;  его  принадлежность  к  штабу
Леклерка помешала бы выступлению на  стороне  людей  своего  племени,  его
открытые  выступления  против  Леклерка  или  призывы   против   французов
компрометировали бы тех негрских генералов, которые были в силу соглашения
привлечены Леклерком для помощи по управлению колониями. Итак,  выхода  не
было, нужно было демонстративно объявить  о  разрыве  перед  французами  и
прекратить свидания до августа месяца. На этом расстались.


   ПИСЬМО ГЕНЕРАЛ-КАПИТАНА ЛЕКЛЕРКА ВОЕННОМУ МИНИСТРУ ДЕКРЕ

   "18 флореаля 10 года (8 мая 1802).
   Гражданин министр, болезнь производит разрушительные действия в  армии,
находящейся под моим  командованием.  Вы  убедитесь  в  этом  из  рапорта,
прилагаемого мною к письму о состоянии французского оружия в колониях.  Вы
увидите, что армия, в которой еще недавно мы числили под  ружьем  двадцать
шесть тысяч солдат, завтра едва может насчитать двенадцать  тысяч  штыков.
Сверх того, из них полегло в госпитали  и  больницы  три  тысячи  шестьсот
человек. Я ежедневно теряю от тридцати до пятидесяти человек в колониях, и
не проходит дня, чтобы в госпиталь не  поступило  от  двухсот  до  двухсот
пятидесяти  человек  больными.  Спасутся  из  них  не  больше  пятидесяти.
Госпитали переполнены. Я отдаю  на  лечение  солдат  все  мои  заботы,  но
обратите внимание на то, что  я  явился  сюда  и  наше  появление  вызвало
пожары. Главные здания сожжены в городах,  сожжены  госпитальные  корабли,
все мое госпитальное оборудование относится к прошлому, гарнизоны, стоящие
в городах, сильно страдают  от  отсутствия  казарм,  солдатам  не  хватает
гамаков, так как они все перешли к  флоту.  Гибель  человеческого  состава
армии поистине ужасна, и врачи уверяют меня, что это  еще  только  начало.
Что может быть страшнее этой болезни -  желтой  лихорадки?  А  между  тем,
чтобы _стать подлинным хозяином Сан-Доминго, мне необходимо самое  меньшее
двадцать тысяч человек солдат, обязательно вывезенных из Европы_.
   Больше нельзя терять ни  секунды,  посылайте  подкрепление  немедленно,
чтобы не  ухудшилось  мое  теперешнее  и  без  того  плохое  положение.  Я
приготовил корабль "Мезон", он пойдет на Корсику, для того  чтобы  отвезти
сто двадцать вожаков, самых опасных негров, которые  будут  арестованы  на
днях.  Это  очень  опасные  люди,  распорядитесь  заключить  их  в   самых
уединенных замках Корсики".

   Но дни проходили за днями, - европейская помощь не  приходила.  Леклерк
чувствовал надвигающуюся грозу, капитан корабля "Мезон" сообщил, что Исаак
Лувертюр "нечаянно упал с борта и утонул". Ничто  так  не  действовало  на
Леклерка: эта нечаянность навела его  на  худшее  подозрение  [во  Франции
существуют фальсифицированные записки  Исаака  Лувертюра;  их  написал  не
подлинный, а поддельный Исаак  (прим.авт.)].  Встревоженный,  в  тягчайшем
состоянии духа, он хотел уведомить Туссена, но раздумал.  Как  раз  в  эту
минуту пришел перекрашенный мулатом Рош Маркандье. Он принес перехваченное
письмо Туссена Лувертюра, в котором золотыми чернилами был подчеркнут один
абзац:

   "Я решил, что  месяц  жерминаль  обошелся  Франции  в  двести  человек,
умерших от желтой лихорадки, месяц  флореаль  стоил  им  тысячи  восьмисот
человек, прериаль уже в самом  начале  дал  двести  заболеваний.  Французы
бросаются на ниоппу, ниоппа помогает желтой лихорадке. Знаешь ли  ты,  что
ниоппу ввезли из Луизианы сами же французы, для того чтобы травить наши же
войска? Среди наших негров нет никого, кто применял бы ниоппу; наши братья
держатся стойко в несчастье. Пиши мне, как всегда, Анита меня найдет".

   Леклерк положил руку на письмо, спросил:
   - Кому адресовано?
   Рош-Маркандье пожал плечами:
   - Оболочка и начало письма уничтожены. Человек, несший письмо, покончил
с собой.
   Леклерк вздрогнул и отпустил Рош-Маркандье. Он хлопнул в ладоши:
   - Вызвать полковника Брюнэ!
   Вестовой  отправился  за  полковником.  К  ночи  Брюнэ  был  на  месте.
Совещались вдвоем долго и спорили  горячо.  Леклерк  настаивал  на  аресте
Туссена. Брюнэ - на аресте Дессалина и Кристофа. Брюнэ говорил:
   - Я не верю, чтобы эти два мошенника серьезно разошлись с Туссеном. Эта
ссора для виду.
   - А я уверен, -  спорил  Леклерк,  -  что,  если  я  прикажу  Дессалину
произвести арест Туссена, он сделает это не сморгнув. Я прекращаю спор,  -
сказал Леклерк, -  и  приказываю  вам  дать  распоряжение,  чтобы  капитан
"Героя" стоял на якоре за  мысом  Деннери,  чтобы  два  шлюпа  дежурили  у
берегов. Вы займете Деннери с небольшим отрядом, сообщив почтительно семье
Туссена, что у вас  есть  сведения  о  готовящемся  покушении  на  Черного
генерала. Сошлитесь на то, что у него есть завистники среди бывших  черных
друзей. Остальное вы знаете. Необходимо, чтобы через полчаса после  ареста
он был на корабле.


   Мальчик  привстал  на  стременах  лошади,  наклонился  вперед,  стиснув
коленями бейнфутера, и почта отпустил  поводья.  Лошадь  с  тихим  свистом
перенеслась через ущелье. Вот задние копыта примкнули к  передним,  вот  в
одну точку ударились все четыре конские ноги  на  узкий,  короткий  выступ
противоположной скалы. Лошадь весело заржала, мальчик сел плотно в седло и
случайно оглянулся. Сержант французской гвардии  летел  ему  вдогонку,  не
видя прыжка, и кричал, размахивая кивером, грозил выстрелом из  пистолета.
Заведя лошадь за выступ скалы, мальчик соскочил. "Такого  случая  упускать
нельзя", - мелькнуло у него  в  голове.  Он  прилег  за  камнем  и  ожидал
приближения скачущего офицера. Но все произошло иначе: смерть  последовала
без выстрела. Французский конь, не зная пропасти, оборвался с  разбегу,  и
через мгновение легкий плеск на дне ущелья показал, что все кончено.
   Майка первым долгом передал Туссену:
   - Генерал, - сказал он просто, - здесь  появилась  гвардейская  конница
французов. Один офицер разбился, другой может перескочить.  Нехорошо,  что
они здесь, - где один, там и другие.
   Лицо Туссена стало серым, глаза потухли мгновенно.
   Прежде чем Майка успел по поручению Черного генерала выехать в  Деннери
на разведку, на далекой вершине появилось два костра, и  Туссен  остановил
Майку.
   Два дня ходило письмо Туссена к Леклерку. Ответ Леклерка  был  короток.
Генерал писал:

   "Мне  ничего  неизвестно  о  занятии  Деннери  французскими   войсками.
Маленький  отряд  конницы  с  генералом  Брюнэ  объезжает  морской  берег.
Вероятно, Брюнэ сейчас в Деннери. Есть сведения о  том,  что  ваши  бывшие
друзья готовят на вас покушение. Вы редко посещаете наш штаб, я нуждаюсь в
вашем  совете.  Если  имеете  какие-нибудь  претензии,  то  повидайтесь  с
генералом Брюнэ и передайте ему мое приказание исполнить все ваши желания.
   Генерал-капитан Леклерк".


   "ПЕРВОМУ КОНСУЛУ
   22 прериаля 10 года (11 июня 1802)

   Гражданин консул, я осуществил решение, которое должно принести колонии
большое благо. Я, как  я  вам  уже  писал  об  этом,  приказал  арестовать
генерала Туссена. Я посылаю вам его во Францию вместе со всей его семьей.
   Эта операция была не  из  легких,  но  она  удалась  как  нельзя  более
счастливо. В течение нескольких дней он объединил вокруг себя от  шестисот
до семисот землевладельцев и большое количество дезертиров.  Он  отказался
явиться на два свидания, назначенные ему  генералом  Брюнэ.  За  несколько
дней до того он написал мне, жалуясь,  что  я  поставил  отряды  солдат  в
Деннери, которое он избрал своей  резиденцией.  Я  ответил  ему,  что,  во
избежание всякого повода для жалоб с  его  стороны,  я  уполномачиваю  его
договориться с генералом  Брюнэ  на  месте  расположения  отрядов  в  этом
кантоне. Он отправился к генералу Брюнэ и там был арестован и  посажен  на
судно. Человек двадцать его сторонников были арестованы в окрестностях.  Я
отправлю их в Кайенну. Мною  составлена  прокламация,  возвещающая  о  его
поведении; тем не менее состоялись сходки и  сборища,  но  я  держу  линию
против Черного генерала и надеюсь восстановить  порядок.  Черные  остались
без  компаса  (руководства);  все  они  разбились  между  собой.   Сегодня
арестовали одну из любовниц Туссена, явившуюся сюда с целью меня убить.
   Туссен увезен - это значительное достижение, но черные снова вооружены,
и мне нужны силы, чтобы  их  разоружить.  Болезнь  делает  здесь  страшные
успехи, и невозможно рассчитать, на чем она остановится... Возможно, что к
октябрю в Сан-Доминго не останется и  четырех  тысяч  человек  французских
войск. Судите же, каково будет  мое  положение...  Мое  здоровье  все  еще
плохо, и если бы мое положение было настолько прочно, чтобы мне можно было
не беспокоиться, могу вас уверить, что я попросил бы у вас заместителя, но
я буду делать все возможное и беречься, чтобы продержаться здесь еще шесть
месяцев. К тому времени я все окончу, если  конечно,  морской  министр  не
будет забывать обо мне, как он это делал до сих пор...
   Не следует оставлять  Туссена  на  свободе.  Заключите  его  где-нибудь
внутри республики, с тем чтобы он никогда более не увидел Сан-Доминго".


   Генерал-капитан Леклерк спал, он выпил большую золотую  чашку  капского
рома, густого, золотистого, ароматичного. Полина Леклерк поздравила его  с
успехом большого и сложного дня.
   Четырехмачтовый фрегат, напрягая паруса и клонясь  на  левый  бок,  уже
четырнадцать часов везет негрского апостола по  волнам  океана.  Усиленные
патрули утром и вечером, легкая перестрелка в Деннери.  Шестьдесят  восемь
негрских трупов, повисших на кофейных деревьях, и полная тишина.
   Веранда закутана муслином, погашена лампа  с  четырнадцатью  кокосовыми
фитилями,  шандалы  со  спермацетовыми  свечами,  бронзовые,  со  стеблями
голубого севрского фарфора, догорели один за другим.  Походная  кровать  и
человек в белом, слегка всхрапывающий и откинувший руку далеко назад.  Вот
зрелище походного кабинета генерала.
   Госпожа Полина Леклерк-Бонапарт спит в  больших  покоях,  слуги  и  две
камеристки чутко спят в соседних комнатах.
   И вдруг, среди полного покоя ночи, падение шандала разбудило  Леклерка.
Он встал,  быстро  нащупал  огниво,  но  был  повален.  Холодная  рукоятка
зацепила его висок, он схватил тонкую хрупкую руку человека, стремившегося
его убить, схватил его руку так грубо, что хрупнули кости и нож  выпал  из
рук покушавшегося. Но другая рука схватила его за горло, началась  борьба.
Леклерк почувствовал, что перед  ним  женщина;  быстро  сдернул  ремень  с
походной кровати, он перевязал ей руки за спину и тем же ремнем скрутил ей
ноги ниже щиколоток. Все это молча, без единого крика. Потом спросил:
   - Вы одна?
   - Одна, - сказала она.
   Леклерк зажег свечу. Перед ним на полу  с  разбитой  нижней  губой,  из
которой струилась тонкая полоска  крови,  лежала  женщина.  Леклерк  сразу
узнал француженку.
   - Ну, что же все это значит? - спросил Леклерк.
   - Это значит, что вы опозорили Францию. Это значит,  вы  на  много  лет
запятнали  Республику,  вы  совершили  бесчестный  поступок,  весь  остров
заговорит про предательство, все поднимутся как один человек. То,  что  вы
делали, долго  не  умрет.  То,  что  делали  лучите  люди  Республики,  вы
уничтожили одним бесчестным жестом подлой политики.
   - Ах, вот как! - сказал Леклерк. - Кто вы такая?
   - Я не обязана отвечать на этот вопрос.
   - Чего вы хотели?
   - Зарезать предателя Франции, предателя Туссена.
   - Он ваш любовник? - спросил Леклерк с солдатской наглостью.
   - Стыдитесь генерал! - ответила женщина.  -  Вы  не  знаете,  кто  этот
человек, вы не знаете, что у него не было своей жизни, вы не знаете, как к
нему относятся люди. До появления вашей эскадры, до сожжения Капа никто не
сделал столько на земле добра, сколько сделал этот старый негр. Его  чтили
французские дети, матери выносили на дорогу ребят, чтобы показать путь, по
которому проходил их вождь.
   - Вы француженка? - прервал ее Леклерк.
   - Да.
   - Член Якобинского клуба?
   - Да.
   - Как ваше имя?
   Женщина молчала. Леклерк подошел, развязал ремень и сказал:
   - Вы знаете, что вас ждет? Садитесь за стол и пишите.
   Девушка встала, расправила руки. Леклерк быстро убрал ее нож и  положил
перед собой большой корабельный пистолет, взведя курок.
   - Если вы патриотка, - сказал он ей, - вы обязаны сказать, кто подослал
вас. Раскаяние ваше произведет хорошее впечатление на суд, и  даже  больше
того, я обещаю отпустить вас.
   - Меня никто не посылал,  я  послушалась  первого  порыва  возмущенного
сердца, я совсем не нуждаюсь в вашей пощаде. Что будет представлять дальше
жизнь здесь и во Франции? Здесь вы  испортили  все,  что  за  четыре  года
сделано этим человеком. Ему и его друзьям удалось показать  неслыханный  в
мире опыт. Как только исчезло рабство, как только труд стал свободным, как
только исчезло порабощение человека человеком, то  презираемая  вами  раса
показала, что она лучше и умнее своих поработителей.