о, делается сейчас в  Сан-Доминго:  кровь  льется  ручьями,
богатейшие люди сделались нищими, негры,  за  которых  платили  по  тысяче
франков, из дорогих  рабов  сделались  дешевыми  гражданами.  На  что  это
похоже?
   Месяц тому назад с очень верным человеком я все это изложил в донесении
Баррасу. Теперь настало время напомнить ему  об  этом.  Вас  я  прошу  это
сделать и к ногам вашим повергаю свою мольбу.
   Свободный, желающий сделаться снова вашим рабом.
   P.S. Помните ли вы нашу поездку в Отейль?"

   Едва я кончил письмо, как сразу понял  все:  мулат,  виденный  мною  на
корабле, конечно тот самый Рош-Маркандье. Почему я сразу его  не  схватил?
Ведь я же читал распоряжение Робеспьера  об  его  аресте,  я  читал  афишу
Конвента о том, что  он  значится  в  списках  гильотинированных.  Неужели
Рош-Маркандье возник вновь передо мной, как тень тарантула, расставляющего
сети? Я хотел заговорить об этом с Туссеном, но вошли восемь офицеров  его
штаба. Дессалин и Клерво посмотрели на меня чрезвычайно странно.
   Не спал всю ночь. Я устаю. Наступает время лихорадок.
   Корабль "Алерт" прибыл на рейд. Через два  часа  мне  доставили  почту.
Туссен Лувертюр утвержден губернатором Сан-Доминго,  я  остаюсь  в  звании
комиссара Директории. Неужели  Директория  нуждается  в  проконсулах?  Мое
пребывание здесь  излишне.  Письмо  от  жены:  мой  мальчик  умер.  Бедный
Франсуа, какое тяжелое детство и какая ранняя смерть..."


   (Пропуск в рукописи)


ПИСЬМО САНТОНАКСА

   "Дорогая Франсуаза, вчера, 20 августа 1797 года (прости  за  применение
старого календаря, я в качестве члена Конвента имел специальное  поручение
не тревожить местные нравы и сам отвык от  нового  календаря).  Не-тоскуй,
дорогой друг, скоро ты меня увидишь. Этот быстроходный крейсерный парусник
придет на месяц раньше меня и успеет  предуведомить  тебя  письмом.  Осуши
свои слезы, скоро мы будем вместе.
   Так вот, я сбиваюсь; вчера, 20 августа, Туссен Лувертюр пришел ко мне с
четырнадцатью  старшими  офицерами  своего   штаба   и   вице-губернатором
Кристофором. Они преподнесли  мне  массу  золотых  вещей,  десять  голубых
бриллиантов и слиток серебра величиной  с  голову  ребенка.  Они  бурно  и
горячо выражали мне свою признательность за то, что я с пламенной верой  в
правоту своего дела осуществил приказ Конвента, - так они  выразились.  Но
потом они на все лады и разными голосами стали  умолять  меня  выехать  во
Францию для спасения дела колоний, которому угрожает новая опасность.
   Вот его подлинное обращение ко мне:

   "Туссен Лувертюр Генерал-Аншеф.
   Гражданину   Сантонаксу,   Народному   Представителю   и   Французскому
Комиссару.
   3 фруктидора, VI года.
   Долгое время нет известий и ответов от Французского Правительства.  Это
молчание беспокоит истинных друзей Республики и наших прав. Враги порядка,
враги свободы, враги  Республики  стараются  использовать  это  отсутствие
ответов  и  достоверных  сведений.  Нам  известно,   что   тайные   агенты
распространяют  таинственные  слухи,  которых  единственная  цель  -   это
возмущение колоний.
   Подобные обстоятельства требуют, чтобы человек, которому  известны  все
наши происшествия и который был в  Сан-Доминго  свидетелем  всех  перемен,
вернувших нам спасение и тишину, явился бы в Париж к членам Исполнительной
Директории и уведомил ее правдиво о состоянии нашего Острова.
   Будучи наименованы Депутатом от нас, от Нашей Страны в  Законодательном
Корпусе, вы ради  грозных  обстоятельств  нашей  гражданской  войны  почли
долгом пробыть еще некоторое  время  среди  нас,  как  желанный  нам  член
Конвента. Ваше присутствие было  необходимо,  ибо  злодейство  угнетателей
свободы еще не прекращалось. Но теперь установлен республиканский порядок,
тишина воцарилась над мирным трудом наших полей и городов. Наши  победы  и
слабость внешнего врага  позволяет  вам  принять  от  нас  вашу  должность
Народного Избранника.
   Итак, поезжайте  во  Францию  и  возвестите  ей  все,  что  вы  видели.
Обрадуйте наше общее Отечество чудесами  жизни,  свидетелем  и  участником
которой вы были. Вам предстоит защита той  степени  счастья,  которого  мы
достигли. Приветствие и почет.
   (Подписано): Туссен Лувертюр".

   Мог ли я ему отказать? Имел ли я право им отказать?  Эта  просьба  была
настойчива, и почетна, и оскорбительна для меня одновременно. У  меня  нет
выхода из положения, я должен ехать. Я не знаю, чем встретит меня Франция,
но состояние духа у меня чрезвычайно угнетенное. Мне кажется, прожита  вся
моя жизнь, а истекший год в колонии я работал так напряженно и долго,  что
каждый час кажется мне годом. Я не узнаю сам  себя,  не  узнаю  окружающих
людей, я упрекаю себя в том,  что  минутами,  в  напряженной  работе,  мне
казалось, что жизнь остановилась, в то время как она бежала с  невероятной
стремительностью. И вот день, казавшийся мне вечным, вдруг стал  клониться
к вечеру. Я чувствую смертельную усталость. Я знаю Туссена:  то",  что  он
говорит с мольбой, является бесповоротным приказом. Итак, через две недели
я еду.
   Вечером Туссен был у меня снова. Он привел ко  мне  Исаака  и  Плацида,
двух мальчиков, которые прекрасно говорят по-французски.  Он  просил  меня
отвезти их в Париж, в политехническую школу имени Эйлера. Я обещал ему это
сделать. Итак, мы скоро увидимся, приветствуй от меня Марионну  и  дедушку
Латуша. В последнем письме он писал так неразборчиво, что  я  опасаюсь  за
количество дней оставшейся ему жизни. Обнимаю тебя.
   Твой Анри".

   (Конец документов Сантонакса)


   Туссен Лувертюр провожал Сантонакса на корабль.  Шхуна  "Минерва"  была
готова, Туссен прибыл раньше на  мол.  Показались  Польверэль  и  Эльхо  в
экипаже. За ними верхом ехал Сантонакс, немного  поодаль,  как  он  всегда
любил ездить, просто и  без  окружения.  Огромная  толпа  народа,  военный
оркестр и двенадцать барабанщиков стояли перед опускным помостом. Дорожное
имущество и снаряжение детей Туссена было погружено еще за день перед тем,
имущество комиссаров Конвента также; оно было невелико. Сантонакс спешился
в двадцати шагах от Туссена. В это время бешеная лошадь  ворвалась  сквозь
ряды людей; и мулат в седле, замахав руками, подъехал в упор к  Сантонаксу
и выстрелил ему в лицо. Выстрелом из второго  пистолета  он  очистил  себе
дорогу, стрельнув в толпу. Раздались крики, стоны. Проложив  дорогу  через
толпу, мулат спешился в переулке и исчез. Нашли только оседланную  лошадь.
Отъезд был отложен.
   Все поиски мулата  были  тщетны.  Сантонакса  торжественно  похоронили,
перевезя его на островок около Капа. Там было место  его  отдыха,  там  он
однажды в шутку говорил Туссену, что этот "островок настолько хорош",  что
он согласился бы иметь его "местом вечного покоя".
   Польверэль  и  Эльхо  приняли  поручение  Туссена.  Два   комиссара   -
Польверэль и Эльхо - и секретарь Сантонакса Дельнеш, два мальчика  -  дети
нового правителя, губернатора Туссена Лувертюра, Исаак и Плацид, - выехали
на корабле во Францию. Туссен посылал их Франции как доказательство мирных
своих намерений, как признак высокой степени доверия к новой Франции.



11. БЕЛЫЙ КОНСУЛ

   О французы нового века, вы обещали больше,  чем  вы  можете.  Уничтожая
меня, вы срубаете  только  имя  одинокого  "Дерева  негрской  свободы".  Я
посадил его когда-то  перец  тем  местом,  где  была  гробница  Колумба  в
Сан-Доминго.  Вы  забываете,  что  эта  порода  растений  пускает   тысячи
неистребимых корней, от которых через  столетия  вырастут  миллионы  новых
побегов человеческой свободы.
   Туссен Лувертюр

   У  первого  консула  был  прием.  В  этот  день  в  Париже   готовилась
иллюминация. Транспаранты, гирлянды, розетки украшались  непривычными  для
парижан буквами "N"  и  "B",  Наполеон  Бонапарт.  День  рождения  Первого
консула был занесен в число праздников  Французской  республики  наряду  с
июльским днем взятия Бастилии и августовским днем низложения короля.
   Господин Шатобриан был принят в этот день Первым консулом и поднес  ему
книгу "Гений христианства", а ночью тайком  в  Париж  приехал  кардинал  и
привез текст договора Бонапарта с римским папой. В день конкордата  унылые
колокола Нотр-Дам возвестили торжество католической религии  в  якобинском
Париже. У  самых  дверей  нового  Тюильрийского  кабинета,  отделанного  с
королевской  роскошью,  бесшумно  скользили  по  паркету  две  дамы.   Они
подходили к цветочным горшкам, срезали позолоченными  ножницами  маленькие
желтые розы, кокетливо прикалывали друг другу на пояса, затем  осматривали
друг друга, поправляя складки белых, с высокими талиями и с рукавами  выше
локтя, платьев. Одна из женщин  улыбалась  веселой,  беспечной  улыбкой  и
утешала другую. Эта другая,  одетая  скромно,  с  нарочитой,  подчеркнутой
скромностью, казалась безутешной.
   - Кто у него? - спросила безутешная.
   - Кажется, Колычев, посланник русского царя, - ответила другая дама.
   Беспечная женщина была супруга Первого консула, креолка Жозефина  Ташер
де ла Пажери. Вторая - знаменитая красавица,  двадцативосьмилетняя  Тереза
де Кабарюс, испанка по происхождению, дочь богатого  мадридского  банкира,
бывшего министра финансов Испании. Она пришла к Первому консулу, пользуясь
тем, что ее подруга  и  любимица  -  Жозефина,  родственница  трех  первых
рабовладельцев Мартиники, из простой любовницы  Барраса,  первого  негодяя
Франции времен Виктории, из молодой вдовы виконта Богарнэ  превратилась  в
законную супругу Первого консула. Тереза Кабарюс  сама  в  каталоге  своих
бесчисленных любовников имела  Барраса.  Одни  и  те  же  мужские  объятия
роднили  этих  двух  женщин.  Жозефина  не  сомневалась  в  успехе  своего
ходатайства за Терезу, Тереза была уверена, что  Жозефина  не  ревнива,  а
Первый  консул  не  склонен  сдерживать   вспышек   своего   корсиканского
темперамента.
   История Терезы была замечательна. Родители отправили  ее  в  Париж  для
завершения карьеры, которая состояла в умении понравиться монарху. Она  не
успела сделаться фавориткой короля и вышла замуж за господина  Фонтенэ.  В
первые годы революции она держала в Париже салон и  кружила  головы  всем,
начиная с Ларошфуко, братьев Ламет, Лафайета,  Мирабо  и  кончая  молодыми
адвокатами вроде Камилла Демулена.  Дворяне  исчезали  из  Парижа,  Терезе
Фонтенэ становилось скучно, она выехала с супругом на  юг  и  не  напрасно
остановилась в Бордо. Оттуда супруг,  благополучно  разведясь  с  Терезой,
благоразумно выбрался в Антилии на Мартинику, сделался владельцем кофейных
плантаций и удалился из Франции совсем, чувствуя, что в  этой  беспокойной
стране легко наполнить  мешок  собственной  окровавленной  головой  вместо
золота. Тереза развлекалась всевозможными скандальными приключениями,  она
переходила из рук в руки и даже одно  время  вступила  в  связь  с  родным
братом. Вот этой особе,  воспитавшей  при  себе  своего  лучшего  друга  -
Жозефину, и суждено было играть довольно своеобразную политическую роль.
   В Бордо ожидали назначения члена  Конвента  Жана  Ламбера  Тальена.  Он
прибыл в Бордо с огромными полномочиями Конвента и сразу  поскользнулся  в
салоне госпожи Кабарюс. Авантюрист Тальен  и  авантюристка  Кабарюс  пошли
рука об руку. Он мог назначать казни и аресты, конфискации  и  реквизиции,
она могла его умилостивить. Вскоре она  прослыла  чрезвычайно  доброй  для
всех, кто мог хорошо заплатить. В  голодный  год,  когда  четыреста  тысяч
человек  из  числа  беднейших  французов  умерли  с  голоду,  она   давала
богатейшие пиры и разъезжала с гражданином Тальеном в великолепном экипаже
под  эскортом  кавалерийского  взвода.  Она  сидела  рядом  с  полномочным
комиссаром в  белом  хитоне,  закрывавшем  слишком  мало,  в  ярко-красной
фригийской шапке на черных  волосах  и  с  копьем  в  правой  руке.  Левая
покоилась на плече Тальена. Бордосские  булочники  пекли  для  нее  особые
хлебцы, которые именовались "хлебом депутатов".
   Эта  блестящая  пара  прекрасно  проводила  свои  дни.  Но  до   Парижа
доносились странные слухи: если в Бордо случаются казни, то казнят  только
бедняков, богатые преступники остаются на свободе; Бордо  остается  местом
грабежей, очагом интриг. Город запружен шайками богатых мошенников. Тальен
беспокоился, надо было спешно ехать с докладом к Робеспьеру.
   Тереза Кабарюс немедленно после его отъезда  делает  доклад  бордосским
женщинам   "О   воспитании   детей".   Она   инсценирует   республиканскую
демонстрацию, она пишет в Конвент петицию о том, что  французские  женщины
должны работать в больницах и богадельнях в качестве сестер  и  сиделок  и
чтобы все девушки проходили обязательный курс обучения уходу за  больными,
"дабы, выйдя замуж, они могли думать не только о нарядах и бриллиантах".
   Но ни Тальену, ни Терезе не удалось обмануть Робеспьера.  Тонкая  лесть
не помогла комиссару Конвента, и Тереза должна была сама ехать в Париж. Не
доезжая до Парижа, она была арестована  в  Версале  и  посажена  в  тюрьму
Ла-Форс.  Тальен  и  Баррас  -  к  тому  времени  уже  заговорщики  против
Робеспьера, Коффингаль и Фукье-Тенвилль с ними же, -  шайка  беспринципных
людей, казнивших направо и налево, казнивших без стыда и сожаления  химика
Лавуазье, попа Шенье, теперь бросилась скопом на Робеспьера.  9  термидора
они встали у власти.
   После казни Робеспьера им стало легко, и  вот  наступил  медовый  месяц
хищной  буржуазии.  Тереза  Тальен  делается  модной  картинкой  Парижа  и
повторяет все свои бордосские приключения. Член Директории Баррас выкупает
Терезу у Тальена, Баррас  перепродает  ее  армейскому  поставщику  Уврару,
ловкому спекулянту, поставлявшему в армию  генерала  Бонапарта  сапоги  на
картонных подошвах и узко скроенную одежду, которая лопалась и рвалась  на
солдатах.
   Вот  теперь  эта  многофамильная  Тереза   внезапно   получила   приказ
"удалиться из Парижа и уйти со всех консульских  празднеств".  Ее  фамилия
была изгнана, ее не приглашали никуда.
   - Последнее  приглашение,  полученное  мною  от  имени  Бонапарта,  это
приглашение на выезд из Парижа, - жаловалась  она.  -  Неужели  мы  должны
отказаться от хитонов, неужели мы должны носить монашеские платья и блюсти
семейные нравы? Жозефина, Жозефина, твой  муж  хочет  сделать  из  Франции
монастырь.
   - Совсем нет, - ответила супруга Первого консула, -  про  него  говорят
совершенно несправедливые вещи. Ведь припомни, говорили, что Первый консул
Бонапарт превратит Республику в страну военной диктатуры, но  первое,  что
сделал мой муж, это, став во главе Республики, он снял генеральский мундир
и надел цивильный фрак, - ты же сама  читала  об  этом  в  газетах.  Потом
посмотри, как одеты консульские чины! Мой муж любит, чтобы они  пудрились,
носили парики, он роздал им шелковые чулки и туфли, совсем как при короле.
   Дверь отворилась, из кабинета Первого консула вышел человек  в  лиловом
камзоле с шитьем из серебра и голубых бриллиантов. Корявое  лицо,  изрытое
оспой, темляк шпаги,  накрученный  туго  на  руку.  Это  уходил  посланник
русского императора Павла - Колычев. Надушенный Бурьенн, адъютант  Первого
консула, скользя по паркету, подошел к женщинам и сказал:
   - Мадам, Первый консул вас просит.
   - Представь себе, Жозефина, -  сказал  Наполеон,  не  обращая  никакого
внимания на  вошедшую  с  его  женой  Терезу,  -  русский  царь  из  врага
превратился в друга. Он пишет мне о том, что я обязан для мира и  спасения
монархов европейских держав принять титул короля с  правом  наследственной
передачи короны, "дабы искоренить революционное начало, вооружившее против
Франции всю Европу".
   Бонапарт смеялся, но в этом  смехе  чувствовалась  радость  победителя,
чувствовалось упоение властью честолюбца. Затем,  не  дожидаясь  обращения
Жозефины, он быстро повернулся к Терезе и сказал:
   - Знаю, о чем вы просите, мадам.
   "Как? - мелькнуло в уме Терезы. - Сразу  такое  суровое  обращение?  Он
позабыл,  этот  худенький  офицер,  что,  возвратившись  из   Египта,   он
постучался в дом Барраса. Баррас сделал его комендантом Парижа. Моя беседа
украсила его первый парижский ужин. Я дала ему Жозефину, когда  она  стала
вдовушкой генерала Богарнэ. Я сделала так, что банкиры  Колле,  Массиак  и
Уврар принесли пятьсот тысяч золотых франков в распоряжение этого молодого
офицера. И вот теперь... сухой, ничего не понимающий тон".
   Бонапарт осмотрел Терезу с головы до ног и продолжал:
   - Я не отрицаю, мадам, что вы прелестны,  но  обдумайте  немножко  вашу
просьбу. По самому скромному подсчету, у вас было четырнадцать  мужей,  вы
разбросали по Франции бесчисленное множество  брошенных  вами  детей,  они
никогда не в силах будут разыскать своих отцов.
   Тереза хотела что-то сказать, но Бонапарт поднял руку:
   - Каждый был бы счастлив стать виновником вашей первой  ошибки,  вторую
вам, быть может, посердившись, простили бы. Но  вы  без  конца  повторяете
одну  и  ту  же  женскую  ошибку.  Я  Первый  консул  Франции!  Я  призван
восстановить семью и приличие, хотя бы  только  внешнее.  Ничего  не  могу
сделать для вас, мадам!
   После этого, не глядя на женщин, Бонапарт взял  перо.  Молодой  человек
присыпал золотистым песком начертанные Первым консулом  строки.  На  одном
документе Бонапарт утвердил арест вдовы Марата, Симонны Эврар,  на  другом
назначил пенсию в шесть тысяч  ливров  своей  бывшей  любовнице,  Шарлотте
Робеспьер, чернившей  на  всех  улицах  Парижа  память  казненного  брата.
Жозефина ушла. Тереза  поспешила  за  нею.  Вошел  министр  полиции  Фуше.
Начался доклад о состоянии столицы, потом Фуше спросил:
   - А как же быть с негром, полковником Винсентом?
   - Арестовать, - сказал Бонапарт, - но арестовать тайно, похитить  среди
улицы. То же сделать с двумя кадетами военной школы -  неграми  Исааком  и
Плацидом Туссенами. Я прочел это ужасное предложение африканского консула.
Черный генерал Туссен  не  лишен  ума,  он  даже  "идеолог".  Это  мудрец,
начитавшийся Рейналя. Но "Конституция Республики Гаити" с Черным  консулом
во  главе  -  это  нарушение  суверенитета  Франции,  равно  как   свобода
чернокожих есть оскорбление Европы. Будьте на совещании  через  час.  Цель
совещания, протоколы и состав - строгая тайна. Посмотрите, что привез этот
черный полковник Винсент: письмо своего господина "Первому  консулу  белых
от Первого консула черных". Они обезумели, эти обезьяны!
   Фуше раболепно откланялся и вышел.
   Через час собрались: министр морской и колоний Декре,  министр  полиции
Фуше, генерал Леклерк, один из ближайших Первому консулу, женатый  на  его
сестре Марии-Полине Бонапарт. Присутствовали  два  банкира,  представившие
Бонапарту  докладную  записку  "О  гибели  сахарной  промышленности  после
прекращения доставки сахара из колоний".
   - Мы слышали, - говорили банкиры, - что выработка сахара  утроилась  за
эти годы на Гаити, однако это никак не отражается на европейском рынке.
   - Еще бы, - резко оборвал Бонапарт.  -  По-вашему,  освобожденные  рабы
сами съедают собственный сахар, а по-моему, они продают его  кому  угодно,
только не Франции. Мы впоследствии вернемся к этом вопросу. Сейчас обращаю
ваше внимание на то, что вы хорошие дисконтеры, но плохие хозяева. Вот вам
книжка, - Бонапарт быстро встал и вынул  из  стеклянного  шкафа  книжку  в
коричневой коже 1747 года. - Прочтите, шестьдесят лет известен этот способ
добывания сахара из белой свекловицы  по  способу  Маркграфа.  Я  приказал
инженеру Ахарду поставить на  широкую  ногу  извлечение  сахара  из  белой
свеклы. Это дешевле и не требует перевозки на кораблях. К осени 1804  года
мы не будем нуждаться в тростниковом сахаре. Теперь я  предлагаю  обсудить
следующее: нам необходимо восстановить порядок в  колониях.  Сахар,  кофе,
хлопок, пряности, все колониальные товары, которые Франция  поставляла  на
всю Европу, едва не были захвачены у нас а