-  сказала
леди  Бич-Мандарин.  -  Особенно   в   кондитерских...   -   Она   вовремя
спохватилась. - В мелких кондитерских, - поправилась  она  и  затараторила
дальше: - У меня на завтраке непременно будет Агата Олимони. Я очень хочу,
чтобы вы с ней познакомились.
   - Та самая Агата Олимони? - отрывисто спросила мисс Собридж.
   - Да, та самая и единственная, - сказала  леди  Бич-Мандарин,  даря  ее
ослепительной улыбкой. - Какая же  это  чудесная  женщина!  Я  обязательно
должна познакомить вас с ней, леди  Харман.  Вот  увидите,  это  настоящее
откровение...
   Все шло как по маслу.
   -  А  теперь,  -  сказала  леди   Бич-Мандарин,   изобразив   на   лице
преувеличенно нежную материнскую любовь, и голос ее исполнился необычайной
нежности, - покажите мне ваших птенчиков.
   На миг водворилось недоуменное молчание.
   - Ваших птенчиков, - повторила леди Бич-Мандарин воркующим  голосом.  -
Покажите мне ваших птенчиков.
   - А! - воскликнула леди Харман, догадавшись. - Детей.
   - О счастливица, - сказала леди Бич-Мандарин. - Да. Только когда  я  их
увижу, мы станем настоящими друзьями, - добавила она.
   - Как это верно! - сказала по секрету миссис  Собридж  мистеру  Брамли,
томно посмотрев на него.
   - Да, конечно, - подтвердил мистер Брамли. - Без сомнения.
   Он был несколько ошеломлен,  ибо  только  что  видел,  как  сэр  Айзек,
пригнувшись, выглянул из-за кустов сирени, окинул чайный  столик  взглядом
удава и снова скрылся.
   Мистер Брамли почувствовал, что если леди  Бич-Мандарин  заметила  сэра
Айзека, от нее всего можно ждать.


   Когда дело касалось детей, леди Бич-Мандарин не знала удержу.
   Было бы несправедливостью по отношению к разносторонним дарованиям этой
леди сказать, что она  на  этот  раз  превзошла  себя.  Леди  Бич-Мандарин
превосходила себя постоянно. Но никогда еще эта ее неизменная  способность
превосходить себя не бросалась так в глаза мистеру Брамли. Он  чувствовал,
что благодаря  ей  ему  легче  вообразить,  как  огромные  океанские  валы
затопляют острова и опустошают целые побережья. Леди Бич-Мандарин  хлынула
в детскую  Харманов  и  заполнила  каждый  ее  уголок.  Она  поднялась  до
невиданных высот. Иногда ему даже казалось, что следует сделать на  стенах
отметки, какие делают на домах  в  низовьях  реки  Мэн,  дабы  увековечить
наиболее сильное наводнение.
   - Ангелочки! -  воскликнула  она  еще  до  того,  как  открылась  дверь
детской. - Крошки!
   (Этот уровень следовало бы сразу  отметить  чертой  на  оконном  косяке
вровень с верхней перекладиной рамы.)
   Детская оказалась  просторной  комнатой  с  высоким  белым  потолком  и
зелеными стенами. Старинной мебели здесь не было и  в  помине,  обстановка
скорее напоминала фешенебельную больницу, стены покрывала яркая роспись  с
забавным бордюром из петухов и щенят.  Маленькая  мебель  была,  очевидно,
сделана на заказ и покрашена в зеленый цвет, а  на  полу  лежал  пробковый
мат, кое-где покрытый белыми пушистыми шкурами. Больничную обстановку  еще
больше подчеркивала солидная, вышколенная, пожилая няня в белом  халате  и
ее тихая, но смышленая на вид помощница.
   Три крепкие маленькие девочки-погодки встали, когда  леди  Бич-Мандарин
вторглась в детскую; младенец неизвестного пола, ничуть не  боясь  уронить
свое достоинство, растянулся на ковре.
   - А-а-а! - возопила леди  Бич-Мандария,  наступая  на  них  развернутым
строем. - Подите сюда, милые крошки, я вас обниму!
   Прежде  чем  она,  опустившись  на  колени,  обволокла  их   маленькие,
съежившиеся  тела,  мистер  Брамли  успел  заметить,  что   малышки   были
прехорошенькие, но все же не такие прелестные, какие, ему казалось, должны
быть у леди Харман. На их нежных детских личиках  выделялись  характерные,
длинные, как у сэра  Айзека,  носики,  и  это  вызвало  у  мистера  Брамли
несвойственное  ему  евгеническое  [евгеника   -   расистское   учение   о
превосходстве высших классов и рас над низшими] отвращение.
   Он посмотрел на леди Харман. Она была выше  восторгов  своей  гостьи  -
вежливая, предупредительная, без следа материнской гордости в глазах. Мисс
Собридж, которую всколыхнули бурные волны чадолюбивого  пыла,  источаемого
леди Бич-Мандарин, подхватила младенца, прижала  его  к  груди  и  осыпала
какими-то смешными нежностями, а нянька и  ее  помощница  почтительно,  но
неотступно следили за тем, как обращаются с четырьмя их подопечными.  Мисс
Шарспер наметанным глазом ловила  характерные  особенности  детей.  Миссис
Собридж стояла чуть позади и,  встретившись  глазами  с  мистером  Брамли,
понимающе и снисходительно улыбнулась.
   Мистер Брамли едва удержался, чтобы не сказать миссис Собридж:
   "Да, я согласен, с виду это прекрасно. Но, в сущности, знаете  ли,  все
совсем не так..."
   От этого впечатления, что все совсем не  так,  он  не  мог  отделаться,
глядя на детскую. Леди Бич-Мандарин покоряла сердце леди  Харман  по  всем
правилам, бурно восхищаясь этим высшим торжеством в  жизни  женщины,  мисс
Собридж ей поддакивала, миссис Собридж чуть ли не предлагала всем  слиться
воедино в восторженном благоговении, а между тем леди  Харман  несла  свои
лавры не то чтобы с безразличием, а  с  какой-то  странной  отрешенностью.
Казалось, она искренне хотела понять, почему леди  Бич-Мандарин  пришла  в
такой необычайный экстаз. Можно было бы подумать, что она просто холодная,
рассудочная натура, но было что-то в ее теплой красоте, не позволявшее это
допустить. И у мистера Брамли снова мелькнула мысль, которая уже приходила
ему в голову, когда сэр Айзек и леди Харман вместе приехали в Блэк Стрэнд,
что эта женщина вступила в жизнь, еще  не  готовая  к  этому,  что  ее  ум
развился позже, отстав на несколько лет от тела; он  только  теперь  начал
созревать, и ей хочется разобраться во всем, что она до сих пор  принимала
без раздумий; в сэре Айзеке, в своих детях, во всем...
   Снова  были  повторены  приглашения,  обещаны  золотые  горы,  а  также
знакомство с Агатой Олимони.
   - Так не забудьте же, - говорила леди Бич-Мандарин. - Не подведите нас.
   - Нет, - сказала леди Харман со своей мягкой решимостью. - Я непременно
буду.
   - Мне так жаль, право, так жаль, что я не повидала сэра  Айзека!  -  не
унималась леди Бич-Мандарин.
   Все цели их вторжения были достигнуты, и общество направилось к  двери.
Леди Бич-Мандарин оставила леди Харман и обрушила всю свою мощь на  и  без
того побежденную миссис Собридж.  Мисс  Собридж  шла  сзади  по  лестнице,
объясняя мисс Шарспер, почему сэр Айзек покупал мебель.  И  мистер  Брамли
наконец улучил мгновение, чтобы сказать несколько слов леди Харман.
   - Я хочу... - начал он и осекся. - Я надеюсь, - сказал  он,  -  что  вы
купите мой домик. Мне приятно думать, что именно вы будете гулять  в  моем
саду.
   - Я полюблю этот сад, - сказала она. - Но всегда буду чувствовать  себя
недостойной его.
   - Мне столько хотелось бы вам про него рассказать!
   Но тут подошли остальные, и они, сразу поняв друг друга - мистер Брамли
был уверен в этом взаимопонимании, - больше уже не разговаривали.  Он  был
доволен, считая, что сказал достаточно. Он  сообщил  ей  все  необходимое,
чтобы извинить, объяснить и оправдать свое появление в  этом  обществе.  И
вдруг он заметил, что за время их визита на  столе  в  прихожей  появились
шелковый цилиндр и зонтик. Он посмотрел  на  мисс  Шарспер,  но  она  была
поглощена созерцанием ножек стола. Свободно он вздохнул,  лишь  когда  они
распрощались и сели в автомобиль. "Би-и!" - загудел автомобиль,  и  мистер
Брамли в последний раз приветственно помахал  стройной,  белой  фигуре  на
крыльце. Дородный дворецкий стоял поодаль и  на  ступеньку  ниже  с  видом
человека, закончившего трудное  дело.  Позади  из  темной  двери  появился
предупредительный лакей.


   (Приведем здесь в скобках отрывок из разговора,  который  состоялся  на
обратном пути в автомобиле леди Бич-Мандарин.
   - Видели вы сэра Айзека? - воскликнула она.
   - Сэра Айзека? - переспросил, вздрогнув, мистер Брамли. - Где?
   - Он все время прятался в саду!..
   - Прятался в саду? Я как будто видел садовника...
   - А я уверена, что видела его самого, - сказала  леди  Бич-Мандарин.  -
Положительно, это был он. Он спрятался в грибном питомнике, в  том  самом,
про который вы сказали, будто он заперт.
   - Но, дорогая леди Бич-Мандарин! - запротестовал мистер Брамли с  видом
человека,  который  подвергается  нелепым  подозрениям.  -  Какие  у   вас
основания думать...
   - Говорю вам, я его видела, - сказала леди Бич-Мандарин. -  Видела.  Он
шнырял всюду, как бойскаут. А вы видели его, Сьюзен?
   Мисс Шарспер оторвалась от своих размышлений.
   - Что, дорогая? - спросила она.
   - Видели вы сэра Айзека?
   - Сэра Айзека?
   - Он прятался в кустах, когда мы ходили по саду.
   Романистка подумала.
   - Я не обратила внимания, - сказала она. - Я была занята наблюдениями.)


   Автомобиль леди Бич-Мандарин выехал в открытые  ворота,  и  на  пыльной
дороге, которая вела вниз от  Путни-хилл,  его  сразу  поглотил  водоворот
движения; дородный дворецкий скрылся в доме,  щуплый  лакей  тоже,  миссис
Собридж и ее старшая дочь помешкали немного в  прихожей  и  ушли,  а  леди
Харман все стояла перед большими во вкусе Булвера Литтона  дверьми  своего
дома, и на лице ее было написано какое-то смутное ожидание. Казалось,  она
ждала, что кто-то окликнет ее сзади.
   А потом она увидела перед собой мужа. Он вышел из-за густых лавров. Его
бледное лицо еще больше  побледнело  от  злобы,  волосы  были  взъерошены,
колени и вытянутые вперед руки покрыты клочьями мха и выпачканы зеленью.
   Леди Харман, застывшая в оборонительной позе, вздрогнула.
   - Айзек! - воскликнула она. - Где ты был?
   Этот вопрос, явно бессмысленный, окончательно вывел  его  из  себя.  Он
даже забыл о своем положении, обязывавшем его блюсти хорошие манеры.
   - Какого дьявола ты гоняла меня по всему саду? - воскликнул он.
   - Гоняла тебя? По саду?
   - Ты же слышала, как я чуть не переломал себе ноги  об  этот  сволочной
горшок, который ты там нарочно поставила, а  потом  ты  выскочила  с  этой
сворой старух и стала меня травить. Что это значит?
   - Я не знала, что ты в саду.
   - Последний дурак мог это сообразить.  Последний  дурак  догадался  бы.
Если не в саду, то где же, черт возьми, мне быть? А?  Где  еще  мне  быть?
Ясное дело, я был в саду, а ты нарочно травила  меня,  превратила  в  шута
горохового. Вот полюбуйся! Полюбуйся, тебе говорят! Погляди на мои руки!
   Леди Харман  смотрела  на  своего  супруга  и  повелителя,  не  решаясь
заговорить. Она знала, что от  ее  слое  он  придет  в  бешенство,  но  их
отношения уже достигли той стадии,  когда  настроение  мужа  -  далеко  не
главное.
   - Ты вполне мог успеть умыться, - сказала она.
   - Да! - воскликнул он. - Но я нарочно решил  показаться  тебе  в  таком
виде. Я прятался в саду, чтобы не встретиться с этой  публикой,  боялся  в
доме на них наскочить. Таких гнусных старух...
   Тут он весьма кстати утратил дар речи и  выразил  свое  мнение  о  леди
Бич-Мандарин только отчаянным жестом.
   - Если... если приехали гости и застали меня дома, я не могу не принять
их, - сказала леди Харман, подумав.
   - Принять - это одно дело. Но корчить из себя дуру...
   Он повысил голос.
   - Айзек, - сказала леди Харман предостерегающе и, наклонившись к  нему,
шепнула: - Здесь Снэгсби!
   (Это была фамилия дородного дворецкого.)
   - К черту Снэгсби! - прошипел  сэр  Айзек,  понизив,  однако,  голос  и
подходя к ней ближе. Но, став тише, голос его словно приобрел еще  большую
страстность. - И вообще, Элла, нечего было вести эту старуху в сад...
   - Но она настаивала.
   - Надо было поставить ее на место.  Надо  было  сделать...  что-нибудь.
Куда, к дьяволу, мне деваться, если она спустилась с веранды?  Хорошенькое
дело! Ловушка!
   - Ты мог бы подойти к нам.
   - Как! И встретиться с ней!
   - Но ведь мне же пришлось с ней встретиться.
   Сэр Айзек почувствовал, что растрачивает свой гнев по мелочам.
   - Если бы ты не валяла дурака, не ездила смотреть всякие  там  дома,  -
сказал он, подступив к ней вплотную и говоря тихо, но резко, - то этот бич
божий миновал бы тебя, понятно? А теперь вот, извольте радоваться!
   Он вошел следом за ней в прихожую, и щуплый лакей, который словно вырос
из-под земли, подобострастно подскочив со щеткой,  принялся  его  чистить.
Леди Харман некоторое время сосредоточенно смотрела на эту сцену, а  потом
медленно прошла в классически  строгую  оранжерею.  Она  чувствовала,  что
после данных ею обещаний спор из-за леди Бич-Мандарин еще впереди.


   Она сама возобновила этот спор, когда сэр Айзек вымыл руки и они  снова
встретились в длинной гостиной. Она подошла к широкому  окну  и  некоторое
время смотрела в сад, собираясь с духом, потом заставила себя обернуться.
   - Я не согласна с тобой насчет леди Бич-Мандарин, - сказала она.
   Сэр Айзек был удивлен. Он полагал, что инцидент исчерпан.
   - Как? - переспросил он отрывисто.
   - Не согласна, - повторила леди  Харман.  -  По-моему,  она  веселая  и
добрая.
   - Да ведь это же бич божий, - сказал сэр Айзек. - Я  уже  два  раза  ее
видел, леди Харман.
   - Поскольку ко мне приехали, оставили визитную карточку и все такое,  -
продолжала леди Харман, - я должна нанести ответный визит.
   - Никаких визитов, - отрезал сэр Айзек.
   Леди Харман схватилась за кисть портьеры: ей необходимо было за  что-то
держаться.
   - Все равно мне нужно поехать.
   - Все равно?
   Она кивнула.
   - Будет просто смешно, если я этого не сделаю. У нас  потому  так  мало
знакомых, что мы не отвечаем на визиты...
   Сэр Айзек помолчал.
   - Много знакомых нам ни  к  чему,  -  сказал  он.  -  И  кроме  того...
Хорошенькое дело! Значит, всякий может заставить нас бегать по  Лондону  с
визитами, стоит ему только сюда заявиться?  Что  за  вздор!  Она  убралась
восвояси, и кончен бал.
   - Нет, - сказала леди Харман, еще крепче сжимая портьерную кисть. - Мне
необходимо нанести ей ответный визит.
   - Сказано тебе, никаких визитов!
   - Это не просто визит, - сказала леди Харман. -  Понимаешь,  я  обещала
быть к завтраку.
   - К завтраку?
   - А потом поехать с ней на собрание...
   - На собрание?
   - Кажется, это называется "Общество друзей". И еще  что-то...  Ах,  да.
Войти в комитет, который устраивает шекспировские обеды.
   - Я уже слышал эту песню.
   - Она сказала, что ты согласился в этом участвовать, иначе, конечно...
   Сэр Айзек с трудом сдержался.
   - Ну так вот, - сказал он, помолчав. - Напиши  ей,  что  ты  не  можешь
приехать, и точка.
   Он сунул руки в  карманы,  встал  у  соседнего  окна  и  тоже  принялся
смотреть в сад, стараясь показать, что с этим  делом  покончено  и  теперь
можно спокойно любоваться природой. Но леди Харман еще не  высказалась  до
конца.
   - Я это сделаю, - оказала она. - Я дала слово и сдержу его.
   Казалось, муж просто не слышал  ее.  По  своему  обыкновению,  он  стал
негромко насвистывать сквозь зубы. Потом подошел к ней.
   - Это все штучки твоей сестры, - сказал он.
   Леди Харман помолчала, раздумывая.
   - Нет, - сказала она. - Я решила сама.
   - Я сделал глупость, когда пригласил ее сюда, - сказал  сэр  Айзек,  по
обыкновению не слушая жену, и это раздражало ее все  больше  и  больше.  -
Нечего тебе якшаться с этими людьми. Такие знакомства нам ни к чему.
   - А я хочу поддерживать с ними знакомство, - сказала леди Харман.
   - А я не хочу.
   - Но мне они интересны, - сказала леди  Харман.  -  И,  кроме  того,  я
обещала.
   - Нечего было обещать, не спросив у меня.
   Впоследствии сэр Айзек не раз раздумывал над ее ответом. В тоне ее было
что-то необычное.
   - Видишь ли, Айзек, - сказала она. - Ты всегда был так далек...
   Она замолчала, а  тем  временем  в  гостиную  вошла,  улыбаясь,  миссис
Собридж с целой охапкой самых лучших роз (сэр Айзек терпеть не мог,  когда
их рвали).



4. ЛЕДИ ХАРМАН НА ПОРОГЕ ЖИЗНИ

   Леди Харман вышла замуж восемнадцати лет.
   Ее мать, миссис Собридж, была вдова стряпчего, погибшего  при  крушении
поезда в то самое время, когда дела  его,  как  она  выражалась,  не  были
устроены; двух своих дочерей она, кротко  сетуя  на  судьбу,  воспитала  в
глуши, в Пендже, на весьма скромные средства. Эллен была младшая. Крепкая,
черноглазая малышка, не расстававшаяся с куклой, она  вдруг  как-то  сразу
вытянулась и повзрослела. Миссис Собридж отдала ее в Уимблтонский пансион,
считая,  что  в  местной  школе  ее  сестре  Джорджине   привили   слишком
независимые и вульгарные манеры и к  тому  же  до  неприличия  развили  ее
мускулатуру. Уимблтонский  пансион  не  был  столь  передовым,  во  всяком
случае, Эллен, подрастая, стала выше и женственней сестры, а к  семнадцати
годам была уже женщиной в полном смысле слова, вызывая восхищение школьных
подруг и многого множества их братьев и кузенов. Она  была  тихая  и  лишь
изредка позволяла себе дерзкую, но безобидную выходку. Так, например, один
раз она вылезла через чердачное окно на  крышу  и  обошла  ее  при  лунном
свете, чтобы испытать, какое при этом  бывает  ощущение,  и  устроила  еще
несколько подобных проказ. В остальном же она вела себя примерно и на всех
хорошо влияла. Обаяние, которое испытал на себе мистер Брамли, было у  нее
уже тогда и даже вредило ее занятиям. Уроки за  нее  почти  всегда  делали
добровольные рабы, считавшие это за счастье, потому что она была  щедра  и
по-королевски вознаграждала их; но все  же  два  приглашенных  со  стороны
ревностных учителя чуть ли не силой  заставили  ее  заниматься  английской
литературой и музыкой.
   И в семнадцать  лет,  в  этом  возрасте,  когда  девушки  больше  всего
презирают в молодых людях мальчишество, она встретилась с  сэром  Айзеком,
который воспылал к ней жадной и непобедимой страстью...


   Уимблтонский пансион  помещался  в  большом,  тихом,  блеклом  доме,  и
директрисой там была загадочная, отличавшаяся  необычайным  самообладанием
женщина - мисс Битон Клавье. Она была недурна  собой,  но  ни  у  кого  не
вызывала нескромных желаний; окончила университет Сент-Эндрю по факультету
искусств и приходилась  двоюродной  сестрой  мистеру  Бленкеру,  редактору
газеты  "Старая  Англия".  Кроме  нее,  с  воспитанницами  занимались  еще
несколько наставниц, живших при пансионе, и два надежно женатых учителя со
стороны, один  из  которых  преподавал  музыку,  а  другой  читал  курс  о
Шекспире, а в  саду  была  площадка  для  игр,  аллея  и  теннисный  корт,
тщательно замаскированные со стороны улицы. В  учебную  программу  входили
латинская грамматика - читать книги на этом величественном языке никто  не
мог научиться, - французский язык, который вела англичанка, некогда жившая
во  Франции,  немецкий,  преподаваемый  желчной   немкой   из   Ганновера,
английская  история  и  литература   в   наиболее   пристойных   образцах,
арифметика, алгебра, политическая экономия и рисование. В  хоккей  там  не
играли, обучение велось без тяжеловесных пособий и ненужных схем,  которые
теперь в такой моде, главным  образом  следили  за  поведением  девушек  и
внушали им,  что  неприлично  говорить  громко.  Мисс  Битон  Клавье  была
противницей  новомодного  "помешательства  на   экзаменах",   и   учителя,
избавленные от этого бремени, не столько занимались по программе,  сколько
с  важным  видом  усердно  ходили  вокруг  да  около.  Это   круговращение
отразилось в языке воспитанниц - они не учили алгебру, или латынь, или еще
какой-нибудь предмет, а "прокручивали" алгебру, "проворачивали" латынь.
   Этой системе занятий и распорядку девушки подчинялись без особой  охоты
и втихомолку ее нарушали, дружили и  враждовали  между  собой,  влюблялись
друг в друга, невольно стремились как-то узнать жизнь, несмотря на то, что
у них всячески старались  отбить  охоту  к  этому...  Ни