удто раздумывает.
   - Нет, я, пожалуй, пройдусь  пешком.  -  Она  постояла  в  нерешимости,
застегивая перчатку. - Мистер Брамли, скажите, есть тут неподалеку станция
метро?
   - В двух минутах ходьбы. Но, может быть, вы позволите  отвезти  вас  на
такси?
   - Нет, мне хочется пройтись.
   - Я вас провожу...
   Выходя вместе с ней, он испытывал радостное чувство.
   Но впереди его ждала еще большая радость.
   Казалось, ей в голову пришла какая-то  мысль.  Она  не  поддержала  его
попытку завязать разговор, но через мгновение он уже не думал об этом.
   - Мистер Брамли, - сказала она. - Мне  не  хочется  сразу  ехать  прямо
домой.
   - Располагайте мной, я к вашим услугам, - сказал он.
   - Знаете, - сказала леди Харман со свойственной ей правдивостью, -  еще
во время завтрака я подумала, что не поеду прямо домой.
   Мистер Брамли с трудом обуздал свое воображение, которое грозило унести
его бог весть куда.
   - Я хотела бы пойти в Кенсингтонский парк, -  сказала  леди  Харман.  -
Кажется, это недалеко, а  мне  хочется  посидеть  там  на  зеленом  стуле,
подумать, а потом уже доехать на метро или еще на чем-нибудь до Путни. Мне
вовсе незачем спешить домой... Это  очень  глупо,  но  я  совсем  не  знаю
Лондона, как его полагается знать всякому серьезному человеку. Поэтому  не
будете ли вы так добры  проводить  меня,  усадить  на  зеленый  стул  и...
сказать мне, где потом найти метро? Если, конечно,  вы  ничего  не  имеете
против.
   - Все мое время в полном вашем распоряжении,  -  сказал  мистер  Брамли
серьезно. - До парка не больше пяти минут ходьбы. А потом на такси...
   - Нет, - сказала леди Харман, помня,  что  у  нее  всего  один  шиллинг
восемь пенсов, - я предпочитаю метро.  Но  об  этом  мы  поговорим  после.
Скажите, мистер Брамли, а я в самом деле не отнимаю у вас времени?
   - Ах, если б вы только могли  прочитать  мои  мысли!  -  сказал  мистер
Брамли.
   Робость ее окончательно исчезла.
   - Вы были совершенно правы, за завтраком невозможно поговорить.  А  мне
так хотелось поговорить с вами. С тех самых  пор,  как  мы  встретились  в
первый раз.
   Мистер Брамли выразил искреннюю радость.
   - С тех пор, - продолжала леди Харман, - я прочла все  ваши  книги  про
Юфимию...  -  И  после  короткого  смущенного  молчания   поправилась:   -
Перечитала их. - Покраснев, она добавила: -  Знаете,  одну  я  уже  читала
раньше.
   - Ну, конечно, - сказал он, охотно приходя ей на помощь.
   - И мне кажется, вы добрый,  все  понимаете.  У  меня  в  голове  такая
путаница, но я уверена, все прояснилось бы, если б я могла  по-настоящему,
как следует поговорить... с вами...
   Они уже прошли ворота  и  приближались  к  памятнику  принцу  Альберту.
Мистеру Брамли пришла такая мысль, что ему даже страшно было ее высказать.
   - Конечно, мы вполне можем поговорить  здесь,  под  этими  развесистыми
деревьями, - сказал он. - Но мне так  хотелось  бы...  Вы  видели  большие
куртины в Хэмптон Корт? Весь парк так и сияет в солнечный  день,  вот  как
сегодня... Такси довезет нас туда за  какой-нибудь  час.  Если  только  вы
свободны до половины шестого...
   А почему бы и нет?
   Это предложение настолько противоречило всем законам,  господствовавшим
в мире леди Харман, что она, охваченная протестом, сочла  своим  долгом  в
деле борьбы за женские права найти в себе смелость принять его...
   - Но я должна вернуться не позже половины шестого...
   - Мы успеем осмотреть парк и вернемся даже раньше.
   - В таком случае... я буду очень рада.
   (А почему нельзя? Сэр Айзек, конечно, придет в  ярость...  если  только
узнает об этом. Но ведь женщины ее круга часто делают такие вещи; разве об
этом не написано во всех романах? Она имеет полное право...
   И к тому же мистер Брамли такой безобидный.)


   Леди  Харман,  безусловно,  хотела,  совмещая  приятное   с   полезным,
поговорить с мистером Брамли о своем сложном и затруднительном  положении.
Эта мысль постепенно крепла в ней со времени их первой встречи.  Она  была
из тех женщин, которые за советом невольно  тянутся  к  мужчине,  а  не  к
женщине.  Она  угадывала  в  мистере  Брамли  ум,  доброту,   великодушие;
чувствовала, что он много пережил и выстрадал, многое понял и готов помочь
другим найти путь в жизни; она  поняла  по  его  книгам,  что  сердце  его
похоронено вместе с  умершей  Юфимией  и  из  всех,  кого  она  знала,  он
единственный казался ей другом, почти братом. Она  хотела  так  и  сказать
ему, а потом поделиться с ним своими сомнениями, от которых у  нее  голова
кружилась: до какого предела она вправе считать  себя  свободной?  Как  ей
относиться к делу сэра Айзека? Но теперь, когда их  таксомотор  мчался  по
оживленной  Кенсингтон-Хай-стрит,  мимо  парка  "Олимпия"  на  запад,  она
почувствовала, что ей очень трудно сосредоточиться на  общих  вопросах,  с
которых она предполагала начать. Как ни старалась леди Харман  настроиться
на серьезный лад, подобающий столь торжественному  случаю,  она  не  могла
заглушить, отогнать неуместное ощущение, что это просто веселая  проделка.
Оживленная улица, автомобили, омнибусы, фургоны, экипажи, толпы пешеходов,
магазины и дома были так захватывающе интересны, что в  конце  концов  она
должна была чистосердечно признать, что, пожалуй, лучше  покориться  этому
ощущению и  отложить  серьезный  разговор:  ведь  скоро  они  присядут  на
какую-нибудь  удобную  скамью  под  густыми  деревьями  в  Хэмптон   Корт.
Невозможно всерьез и откровенно говорить о важных вещах, когда трясешься в
такси, которое мчится, обгоняя большой красный омнибус.
   Мистер Брамли из деликатности попросил шофера переехать Темзу по  мосту
не у Путни, а у Хаммерсмита, и они, миновав станцию  Барнес,  по  проселку
въехали  в  Ричмонд-парк  и  оказались  вдруг  среди   высоких   деревьев,
папоротников и рыжих оленей, словно где-нибудь в тысяче миль  от  Лондона.
Мистер Брамли попросил шофера сделать круг,  чтобы  они  могли  посмотреть
самую красивую часть парка.
   Мистер Брамли был приятно взволнован и радовался  прогулке.  Именно  об
этом он так часто мечтал в  последнее  время,  ведя  в  своем  воображении
пылкие разговоры с леди Харман, но теперь  он  не  мог  выдавить  из  себя
ничего и не меньше ее был ошеломлен неожиданностью. Он, как и леди Харман,
вовсе не был склонен к серьезным разговорам. По дороге он говорил  главным
образом о  тех  местах,  которые  они  проезжали,  о  том,  как  оживились
лондонские улицы после появления автомобилей,  о  красоте  и  живописности
Ричмонд-парка. И только когда они приехали в Хэмптон Корт, отпустили такси
и, постояв немного у куртин,  сели  наконец  на  скамью  в  рощице,  около
длинного озера, где росли лилии, начался разговор  по  душам.  И  тут  она
всерьез попыталась связно объяснить свои затруднения, и мистер Брамли  изо
всех сил старался оправдать доверие, которого она его удостоила...
   Конечно, это было совсем не то, о чем мистер  Брамли  мечтал:  разговор
как-то не клеился, в нем было много недосказанного,  порождавшего  смутную
неудовлетворенность.
   Вероятно, главной причиной этой неудовлетворенности было  то,  что  она
словно не замечала его - как бы это сказать? - самого  по  себе.  Читатель
мог уже заметить, что жизнь для мистера Брамли была  прежде  всего  фоном,
хитросплетением, лабиринтом, - вечным  странствием  к  цели,  священной  и
всепокоряющей, и этой целью была таинственная Она; причем  жизненный  опыт
не оставлял в нем сомнений, что вторая половина человечества чувствует  то
же самое, что для женщин, несмотря на все их притворство, весь мир  -  это
Он. И мистер Брамли был склонен верить, что остальное в жизни - не  только
роскошь и  блеск,  но  вера,  мечты,  чувства  -  есть  лишь  результат  и
воплощение этой великой двойственности. Для него самого и для тех  женщин,
которых он близко знал, главная цель  состояла  в  том,  чтобы  без  конца
искать и находить Его  или  Ее  в  различных  людях;  к  он  был  удивлен,
озадачен, когда увидел, что  очаровательное  существо,  словно  специально
созданное для поисков, в которых для него заключался смысл жизни,  даже  и
не подозревало об этом извечном откровении  и,  так  сказать,  в  простоте
своей смотрело куда-то сквозь него, не замечая его, интересуясь  вопросами
морали в хлебной торговле и степенью  личной  ответственности  в  подобных
делах. Вывод мог  быть  только  один:  дремлющие  в  ней  чувства  еще  не
проснулись.
   Мечта "разбудить" эту спящую красавицу слилась в его воображении с  тем
образом, который он для себя создал. Я не хочу сказать, что мысли  мистера
Брамли были такими четкими, нет, но направление их было именно таково. Они
смутно проступали в глубине его сознания. И поэтому,  когда  он  попытался
ответить на смущавший ее вопрос, было похоже, будто он преследует при этом
тайную цель. Ему было ясно, что  леди  Харман,  пытаясь  вырваться  из-под
власти  мужа  и  понять  истинный   характер   его   деятельности,   может
освободиться  настолько,  что  будет  готова  к  новому  союзу.  И  вполне
естественно, что под влиянием этих мыслей  он  твердо  решил  быть  рядом,
когда такое освобождение и пробуждение свершится...
   Я был  бы  несправедлив  к  мистеру  Брамли,  человеку  и  влюбленному,
заставив вас предположить, что он задумал это с сознательным  расчетом.  И
все же смутные мысли закрадывались в его голову. Конечно, если бы  сказать
ему, что у него на уме, он стал бы протестовать, но слегка  покраснел  бы,
сознавая справедливость этого. И при всем том ему просто хотелось  сделать
ей приятное, исполнить ее желание, помочь ей, потому что она  нуждалась  в
помощи. Ему особенно хотелось быть чистым и честным по отношению к ней,  а
также ко всему, что с ней связано, не только ради  нее,  но  и  ради  себя
самого, ради их взаимоотношений...
   И вот мистер Брамли сидит на зеленом  стуле  под  густыми  деревьями  в
Хэмптон Корт, в своем элегантном лондонском костюме, который ему  очень  к
лицу, в шелковом цилиндре, - красивый, умный, держа в одной руке перчатки,
а другую закинув на спинку стула, и серьезно, вдумчиво разбирает вопрос об
общественной пользе "Международной хлеботорговой компании" и о том,  может
ли леди  Харман  "сделать  что-нибудь",  дабы  искупить  несправедливости,
причиняемые этой компанией, и нетрудно догадаться, почему на щеках у  него
легкий румянец, а речь его немного  бессвязна  и  взгляд  скользит  то  по
мягким черным прядям над ухом леди Харман, то по  ее  нежным,  шевелящимся
губам, то по грациозной фигуре, когда  она  наклоняется  вперед,  опираясь
локтем на колено ноги, закинутой за другую ногу, и положив  подбородок  на
затянутую в перчатку руку, или чертит  зонтиком  по  земле  в  непривычном
усилии высказать и объяснить свои затруднения.
   Нетрудно догадаться также, почему он только делает вид, будто относится
к этому вопросу просто и  беспристрастно.  Он  рассказывает  интереснейшую
проблему,   когда   в   женщине   просыпается   чисто   мужское    чувство
ответственности перед обществом, но ему хочется думать лишь о том, что это
неизбежно должно  поколебать  верность  и  повиновение  леди  Харман  сэру
Айзеку, и он поневоле желает  воспользоваться  случаем  и  толкнуть  ее  к
этому...


   Но ход мыслей мужчины настолько сложен, что этим дело не исчерпывалось,
и мистер Брамли в то же самое  время  ухитрялся  думать  и  о  другом.  Он
старался незаметно подсчитать деньги, которые были у  него  в  кармане,  и
кое-что прикидывал в уме.
   В тот день он как раз намеревался пополнить свой  бумажник  в  клубе  и
вспомнил об этом неосуществленном намерении, только когда расплачивался  с
шофером у ворот Хэмптон Корт. Такси обошлось  в  девять  шиллингов  десять
пенсов, а у него оказалась единственная золотая монета - полсоверена. Но в
кармане  брюк  нашлась  еще  пригоршня  серебра,  благодаря  чему  он  мог
расплатиться и дать на чай.
   - Вас подождать, сэр? - опросил шофер.
   Мистер Брамли, не подумав, совершил роковую ошибку.
   - Нет, - сказал он, помня, что у него осталось  только  серебро.  -  Мы
вернемся поездом.
   Обычно,  когда  шофер  отвозит  пассажира  в  Хэмптон  Корт   или   еще
куда-нибудь за город, он получает плату и  ждет.  Счетчик  не  отщелкивает
двухпенсовики, которые почти целиком достались бы  отсутствующему  хозяину
таксомотора, и шофер с пассажиром улаживают дело к обоюдному удовольствию.
Но на этот раз шофер, отпущенный  мистером  Брамли,  сразу  нашел  другого
пассажира и уехал...
   Я не достиг своей цели, если не убедил читателя, что мистер Брамли  был
человек крайне деликатный; он любил, чтобы внешне  все  было  прилично,  и
боялся обнаружить  малейшую  стесненность  в  деньгах,  как  только  может
бояться этого человек, воспитанный в английской закрытой школе.  Ему  была
невыносима мысль, что эта чудесная прогулка, после  которой  между  ним  и
леди Харман должно возникнуть беспредельное  доверие,  может  быть  чем-то
омрачена. Все, от начала до конца, должно быть возвышенным. Но сколько  же
стоит билет в первом классе от Хэмптон Корт до Путни?.. Кажется  Путни  по
той же линии, что и Хэмптон Корт... И можно ли обойтись без чая?  Так  что
пока леди Харман рассказывала о деле своего мужа - "нашем деле",  как  она
его  называла,  -  тщательно  избегая  более  интимного  вопроса,  который
интересовал ее гораздо сильнее - вопроса о пределах повиновения жены мужу,
- мистер Брамли был занят денежными подсчетами, с выражением  напряженного
внимания на лице, что было ей очень приятно. Несколько раз он  даже  терял
нить разговора и был вынужден вместо ответа прибегать к жалкому заменителю
- многозначительно хмыкал.
   (Решительно невозможно уехать без чая,  думал  он.  Ему  самому  ужасно
хотелось чаю. Выпив чаю, он скорее найдет какой-нибудь выход...)
   Катастрофа разразилась за столом. Они пили чай в ресторане на  лужайке,
который показался мистеру Брамли недорогим, и он сделал вид, будто  выбрал
его потому, что из окон открывался тривиально красивый  вид.  Но  ресторан
оказался дорогим, и когда мистеру Брамли подали счет и он получил  наконец
возможность вынуть деньги из кармана и пересчитать их, то  обнаружил,  что
дело обстоит  еще  хуже,  чем  он  ожидал.  Счет  был  на  пять  шиллингов
(Протестовать? Но до чего некрасиво спорить с официантом, и к тому  же  он
еще чего доброго на смех поднимет!), а в руке у него было четыре  шиллинга
шесть пенсов.
   Он притворился удивленным, а официант стоял рядом и  смотрел  на  него.
(Попросить, чтобы поверил в  долг?  Но  в  таком  захолустье  может  выйти
ужасная неприятность!)
   - Вот так так, - сказал мистер Брамли, вынул  с  некоторым  запозданием
пустой бумажник и заглянул в него. Он понимал, что плохо  играет  роль,  и
чувствовал, как горячая краска  заливает  его  уши,  нос  и  щеки.  Другой
официант в противоположном конце зала заинтересовался и подошел поближе.
   - Никак не ожидал, - лицемерно сказал мистер Брамли.
   - Что-нибудь случилось? - спросила леди Харман  с  нежным  сочувствием,
как сестра.
   - Дорогая леди Харман, я попал в... смешное положение. Не дадите ли  вы
мне взаймы полсоверена?
   Он был уверен, что два официанта  переглянулись.  Посмотрел  на  них  -
новая ошибка - и покраснел еще больше.
   - Ах! - сказала леди Харман и взглянула на  него,  не  скрывая  улыбки.
Сначала это показалось ей шуткой. - У меня всего шиллинг восемь пенсов.  Я
не думала...
   Она покраснела, мило, как всегда. Потом достала маленький,  но  дорогой
кошелек и протянула ему.
   - Мне, право, так неловко, - сказал мистер Брамли, открывая  кошелек  и
вынимая оттуда шиллинг. - Но этого достаточно,  -  сказал  он  и  отпустил
официанта, дав ему на чай шесть  пенсов.  Потом,  все  еще  держа  в  руке
открытый кошелек и собрав последние силы,  он  притворился,  что  все  это
очень забавно, и попытался быть непринужденным, хотя не мог отделаться  от
мысли, что после всех перипетий, красный, как рак, он имеет очень глупый и
смешной вид.
   - Право, мне ужасно неловко, - повторил он.
   - Я не подумала о... об этом. Как глупо с моей стороны, - сказала  леди
Харман.
   - О нет! Ради бога! Уверяю вас, это моя вина.  Я  не  нахожу  слов  для
оправдания... Какая нелепость!.. Ведь это я уговорил вас приехать сюда.
   - И все-таки мы расплатились, - утешила она его.
   - Но ведь вам надо домой!
   Об этом она не подумала. И ей сразу же представился сэр Айзек.
   - Да, к половине шестого, - сказала она с некоторой неуверенностью.
   Мистер Брамли посмотрел на часы. Было без десяти пять.
   - Официант, - сказал он, - когда будет поезд в Пути и?
   - Боюсь, сэр, что отсюда в Путни поезда не ходят...
   Принесли железнодорожный справочник, и мистер Брамли впервые узнал, что
Путни и Хэмптон Корт - это станции двух  разных  и,  судя  по  расписанию,
совершенно не связанных одна с другой линий Юго-Западной железной  дороги,
так что им никак не попасть в Путни раньше шести часов.
   Мистер Брамли был очень смущен. Он понял, что  не  следовало  отпускать
такси. Для него было долгом чести не позднее чем через час  доставить  эту
леди домой благополучно и с соблюдением всех приличий. Но мистер Брамли не
знал, как исполнить этот  долг,  и,  разволновавшись,  не  нашел  никакого
способа его исполнить. Он не привык оставаться без денег  и,  упав  духом,
попытался напустить на себя деловой вид.  Он  потребовал,  чтобы  официант
нашел такси. Потом попытался вызвать такси  силой  внушения.  И,  наконец,
выйдя вместе с леди Харман из ресторана, пошел  к  воротам  Хэмптон  Корта
искать такси. Но тут он спохватился, как бы не  пропустить  поезд  в  пять
двадцать пять. И они поспешили через мост к станции.
   Мистер Брамли питал робкую надежду, что кассир даст ему билеты в  долг,
если он покажет свою визитную карточку. Но кассиру его просьба, как видно,
пришлась не по душе. Должно быть, ему  не  понравилась  та  часть  мистера
Брамли, которую он видел через маленькое квадратное окошечко, и у  мистера
Брамли   создалось   впечатление,   что   он    держался    нелюбезно    и
пренебрежительно. Мистер Брамли, как это бывает с людьми  чувствительными,
был уязвлен, заговорил властно и самоуверенно, потом вышел из себя,  начал
угрожать и потерял драгоценные секунды, а леди Харман ждала на  платформе,
и ее веру в него несколько омрачила тень сомнения, когда лондонский  поезд
в пять двадцать пять отошел у нее на глазах.
   Мистер Брамли вышел  на  платформу,  исполненный  решимости  ехать  без
билетов, несмотря на все препятствия, как раз в тот миг, когда уехать этим
поездом  было  уже  невозможно,  и  тут,  как  ни  грустно  мне  об   этом
рассказывать, он вернулся к кассе и стал укорять кассира,  доказывая,  что
должностное  лицо  обязано  помогать  людям,  попавшим  в  затруднительное
положение, а кассир тоже в долгу не  остался,  но  все  это  нисколько  не
приблизило леди Харман к дому.
   Потом, взглянув на  расписание  поездов,  он  увидел,  что,  если  даже
уладить дело с билетами, все равно они с леди Харман доберутся до Путни не
раньше чем в двадцать минут восьмого,  потому  что  Юго-Западная  железная
дорога возмутительно пренебрегла удобствами пассажиров, едущих из  Хэмптон
Корта в Путни. Он, как мог, объяснил все это леди  Харман  и  увел  ее  со
станции, чтобы сделать последнюю отчаянную попытку найти такси.
   - Уехать следующим поездом мы всегда успеем, - сказал он. -  Это  будет
только через полчаса. - Я кругом виноват  перед  вами,  -  повторил  он  в
восьмой или девятый раз...
   Было уже без четверти шесть, когда мистер Брамли  вспомнил  о  трамвае,
который ходит от ворот дворца.  Билет  стоит  всего  четыре  пенса,  а  на
конечной станции наверняка будут такси. Должны быть такси!  Трамвай  довез
их кружным путем, по бесконечным улицам - увы, им  казалось,  что  он  еле
ползет!  -  до  Хаммерсмита,  и  когда  они  доехали,  сумерки  давно  уже