что  сегодня  торжественно  отмечают  не
какое-нибудь заурядное, незначительное  событие  -  нет!  -  это  один  из
важнейших и, мало того, он  берет  на  себя  смелость  добавить  с  полным
уважением ко всем собравшимся, один из наиболее многообещающих  социальных
экспериментов в современной общественной деятельности. Некогда он сам - да
будет ему позволено вскользь упомянуть о себе! - он сам кое-что сделал для
развития промышленности. (Раздраженный голос: "Это еще  кто  такой!"  -  и
шепот Горацио Бленкера: "Это Поп, замечательный человек; эксперимент в Ист
Пэрблоу... оплата натурой вместо денег... да!")
   Леди Харман перестала прислушиваться к напряженному, но бодрому  тенору
мистера Попа. Она уже не раз слышала и его и  бесчисленное  множество  ему
подобных. Он отнимал больше половины времени на всех публичных  собраниях,
где ей  довелось  побывать.  Она  даже  перестала  удивляться  его  тупому
самодовольству.  Сегодня  все  ее  удивление  было  поглощено   тем,   как
воплотилась ее мечта о простых, уютных,  красивых  домах  для  несчастных,
тяжко работающих молодых женщин; она еще никогда в жизни так не удивлялась
с тех самых пор, когда в муках произвела на  свет  божий  мисс  Миллисенту
Харман. Она даже  вообразить  не  могла  ничего  подобного.  Тем  временем
выступила и сказала несколько слов миссис Блэптон, возле которой на всякий
случай стоял молодой секретарь, готовый прийти к ней на  помощь,  а  потом
вперед вытолкнули сэра Айзека, и он сказал:
   -  Большое  спасибо!  Право,  это  все  заслуга  моей   жены...   Тьфу,
пропасть!.. Благодарю вас.
   Видимо, он приготовил более пространную речь, но в последнюю минуту все
перезабыл, и в памяти у него остались только заключительные слова.
   - Ну вот,  Элли,  -  сказал  он,  когда  они  ехали  домой  в  открытом
автомобиле, - теперь начало твоим общежитиям положено.
   - Значит, они мои? - спросила она резко.
   - Разве я тебе этого не говорил?
   К самодовольству на его лице примешивалось то  усталое  и  раздраженное
выражение, которое появлялось всякий раз, как он делал какое-нибудь усилие
или волновался.
   - А если я захочу что-нибудь предпринять? Что-нибудь изменить?
   - Конечно, сделай одолжение. Но что с тобой, Элли?  Кто  забивает  тебе
голову таким вздором? Ведь нужно же, чтобы кто-то руководил  делом,  нужна
образованная, знающая женщина, чтобы присматривать за  управительницами  и
за всеми прочими. Положим, она не вполне тебя устраивает. Но  ведь  другой
нет, и я не вижу... Вот, извольте  радоваться,  я  целый  год  работаю  не
покладая рук, налаживаю все, чтобы доставить тебе удовольствие, а  ты  еще
недовольна! Ты совсем как балованный ребенок, Элли! Хорошенькое дело!..
   После этого оба молчали до самого  Путни,  погруженные  в  свои  мысли,
которых не могли высказать.


   И вот леди Харман постигла та же печальная  судьба,  которая  неминуемо
ждет всякого, кто позволит себе выйти за грань привычных привязанностей  с
иной целью, кроме корысти и удовольствия.  Этому  способствовали  старания
мистера Брамли; и она нарушила  самый  священный  закон  нашего  разумного
британского кодекса: начала  принимать  всерьез  себя  и  свои  общежития,
думала, будто имеет какое-то значение, как она будет  работать  и  что  из
этого получится. Все силы, которые у нее  не  отнимало  воспитание  детей,
болезнь мужа  и  всякие  домашние  дела,  она  отдавала  своему  сложному,
неверному, трудному делу. Вместо того чтобы помнить, что это всего  только
общежития, и вполне достаточно построить их,  передать  миссис  Пемроуз  и
устраниться, гордясь своей добротой, она, прислушавшись к голосу  совести,
а также под влиянием неутомимого мистера Брамли решила, что у сэра  Айзека
нельзя взять и дареного коня, не посмотрев ему в зубы,  и  что  это  новое
дело, как почти все новое в жизни, может иметь не только  приятные,  но  и
самые неприятные последствия, и что именно она больше чем кто бы то ни был
должна стремиться к первому и избегать второго.  А  едва  человек  пробует
смотреть на вещи критически, он  уже  не  может  быть  довольным,  у  него
появляются вполне  определенные  желания,  и  он  начинает  понимать,  как
упорны, путаны и неискренни люди в своих поступках. Мистер  Брамли  открыл
глаза себе и ей на необходимость этих огромных совместных усилий во  всем,
необходимость организации и общественного сплочения во  избежание  распада
общества и регресса, и он же открыл глаза себе и ей на то, как  легко  все
это может привести к новому рабству, как тернист и труден путь к единству,
которое должно стать залогом свободы и дать людям возможность жить красиво
и независимо. Каждый шаг по пути к организации  неизбежно  порождает  свои
пороки - вызывает новую вспышку эгоизма, жадности и тщеславия у тех, в чьи
руки попадает власть, новые формы злобного бездушия,  столь  свойственного
чиновникам и управляющим, вызывает у всех протест,  упорство  и  опасения.
Бедная леди Харман думала, что добрые  намерения  повсюду  найдут  отклик.
Теперь же она увидела, что значит в действительности  осуществить  задачу,
которую она не столько поставила перед собой, сколько натолкнулась на  нее
случайно и пережила так много разочарований и огорчений.
   - Эти общежития, - сказал мистер  Брамли  пророческим  тоном,  -  могут
стать - или не стать - свободными и прекрасными, точно так  же,  как  весь
мир, в котором мы живем, может стать свободным и прекрасным. И  мы  должны
приложить к этому все усилия. Мы можем  приблизить  рождение  этого  мира,
если будем щедры и бескорыстны, станем помогать другим, не порабощая их, и
жертвовать,  не  требуя  благодарности,  если  начнем  думать  о  будущем,
защищать людей, заботиться о них... С тех пор, как я узнал вас, я  поверил
в то, что это возможно...
   Общежитие в Блумсбери с самого начала испытало трудности, которые могли
смутить кого угодно. Девушки из кафе "Международной компании", для которых
оно было предназначено, словно сговорились и не хотели там жить.  Им  были
разосланы извещения, в которых было сказано, что  отныне  для  обеспечения
"благопристойности" служащих все  девушки,  не  живущие  у  родителей  или
близких родственников,  должны  поселиться  в  общежитии.  Далее  следовал
список преимуществ нового заведения. Составляя  этот  документ  с  помощью
миссис Пемроуз, сэр Айзек упустил из  виду,  что  его  управляющие  крайне
плохо осведомлены, где живут девушки, и что после того, как документ будет
разослан, этот немаловажный факт уже едва ли удастся выяснить. Но  девушки
как будто не знали, что это неизвестно их начальству, а мисс  Бэбс  Уилер,
видно, уже наскучило вести себя смирно, и  она  жаждала  снова  шуметь  во
время перерывов, произносить речи, стоя на столах, под одобрительные крики
девушек, давать интервью репортерам, устраивать горячие и  бурные  военные
советы - в общем, делать то же, что во время  первой  забастовки,  которая
кончилась так успешно. Мистер Грейпер сломя  голову  бросился  к  хозяину,
вызвал миссис Пемроуз, и все трое стали  обсуждать  печальную  перспективу
стачки, из-за которой великое благодеяние, оказанное ими миру, с первых же
шагов было бы дискредитировано теми, кого они хотели облагодетельствовать.
Сэр Айзек пришел в бешенство, и мистер Грейпер с  трудом  удержал  его  от
опрометчивого шага: он хотел  немедленно  договориться  с  хозяевами  трех
больших  магазинов  на  Оксфорд-стрит  и  предоставить  общежитие  для  их
продавцов.
   Даже миссис Пемроуз и та не согласилась на сей  раз  с  сэром  Айзеком,
заметив:
   - Мне кажется  все  же,  что  главная  цель  общежитии  -  предоставить
приличное жилье прежде всего нашим служащим.
   - А разве мы им его не предоставили, черт бы их  побрал?  -  воскликнул
сэр Айзек, кипя негодованием.
   Эти первые трудности, вставшие на  пути  нового  начинания,  преодолела
леди Харман. То была ее первая серьезная победа в борьбе, в которой она до
сих пор терпела одни лишь поражения. Она обнаружила редкую способность,  -
увы, слишком редкую  среди  филантропов,  -  способность  не  обезличивать
людей, с которыми приходится иметь дело, а видеть  в  каждом  человеческую
душу, такую же живую и полноценную, как  ее  собственная.  Бесспорно,  это
усложняет организацию, лишает ее  "действенности",  но  зато  способствует
взаимопониманию. И вот, поговорив с Сьюзен Бэрнет  и  расспросив  ее,  как
относится к этой затее ее сестра, она сумела совершить обходный маневр.
   Подобно многим людям, которые нелегко обретают  ясность,  леди  Харман,
обретя ее, действовала с необычайной решительностью, которую  удивительная
мягкость характера делала лишь более активной.
   Сэр Айзек очень удивился, когда она сама пришла к нему в  кабинет,  где
он с неудовольствием рассматривал готовые проекты общежития в Сайденхеме.
   - Мне кажется, я поняла, из-за чего вышли неприятности, - сказала она.
   - Какие неприятности?
   - С моими общежитиями.
   - Как же ты это поняла?
   - Узнала, что говорят девушки.
   - Они наговорят бог весть чего.
   - Не думаю, чтобы у них хватило на это хитрости, - сказала леди Харман,
подумав. Потом, собравшись с мыслями, продолжала: - Видишь ли,  Айзек,  их
испугал распорядок. Я не знала, что ты велел его отпечатать.
   - Распорядок необходим, Элли.
   - Да, но это должно быть незаметно, - сказала она решительно. -  А  его
выставили на самом виду. Напечатали в две краски и  развесили  на  стенах,
совсем  как  те  инструкции  и  перечни  штрафов,  которые  тебе  пришлось
убрать...
   - Знаю, - сказал сэр Айзек отрывисто.
   - Это напомнило девушкам прошлое. И потом ваши извещения... Там им  как
будто чем-то угрожают, если они не переедут в общежитие. И фасад  у  дома,
как у филиала компании: им кажется, что жить там будет неуютно. И  вечером
снова опять та же дисциплина и распорядок, который им надоедает за день.
   - Тут уж ничего не попишешь! - пробормотал сэр Айзек.
   - Жаль, что мы об этом раньше не подумали. Вот если бы у общежития  был
самый  обычный  вид  и  мы  назвали  бы  его  "Осборн"  [название   бывшей
королевской резиденции на острове Уайт близ Портсмута] или еще  как-нибудь
старомодно, чтобы напоминало покойную королеву и все такое.
   - Слишком дорого обойдется - снимать эти  огромные  буквы  только  ради
каприза мисс Бэбс Уилер.
   - Пожалуй, теперь уже поздно. Но мне думается, можно было бы  успокоить
их опасения... Я хочу, Айзек... пожалуй... - Наконец она собралась с духом
и  объявила  о  своем   решении:   -   Пожалуй,   я   поеду   поговорю   с
представительницами девушек и расскажу им, для чего построено общежитие.
   - Тебе не пристало ездить к ним и произносить речи.
   - Но я просто поговорю с ними.
   - Нельзя так ронять свое достоинство, - сказал сэр  Айзек,  поразмыслив
немного.
   Некоторое время каждый настаивал на  своем.  Наконец  сэр  Айзек  решил
призвать на помощь своего эксперта.
   - А не посоветоваться ли  нам  с  миссис  Пемроуз?  Она  в  этих  делах
понимает больше нашего.
   - Я не намерена советоваться с миссис Пемроуз, - сказала  леди  Харман,
помолчав.
   Она произнесла это таким тоном, что сэр Айзек поднял глаза и  посмотрел
на нее.
   А  в  субботу  леди  Харман  уже  сидела  в  комнате,  битком   набитой
непокорными девушками из кафе  на  Риджент-стрит;  комната  показалась  ей
очень странной: на мебели серые матерчатые чехлы, шторы  спущены,  -  и  к
тому же она в первый раз очутилась лицом к лицу с теми,  ради  кого  почти
поневоле старалась. Собрание было созвано отделением профсоюза  официанток
в  "Международной  компании";  мисс  Бэбс  Уилер  и   мистер   Грейпер   -
представители, так сказать, крайних полюсов - сидели на  импровизированной
трибуне, откуда леди Харман предстояло обратиться к собравшимся. Ей  очень
не хватало поддержки мистера Брамли, но она не сумела придумать повода его
пригласить, чтобы при этом не явились сэр Айзек, миссис Пемроуз  и...  все
остальные. А это очень важно, чтобы их не было. Она  хотела  поговорить  с
девушками непринужденно.
   Леди Харман почувствовала расположение к мисс Бэбс Уилер,  и  в  глазах
этой независимой молодой женщины она прочла ответную симпатию. Мисс  Уилер
была   маленькая,   живая,   круглолицая,    голубоглазая,    она    часто
подбоченивалась, и глаза у нее весело блестели. Три  ее  подруги,  которые
вместе с ней встретили леди Харман в прихожей и проводили  ее  в  комнату,
были такие же молодые, но  гораздо  более  бесцветные,  их  украшала  лишь
горячая преданность своей руководительнице. Они не скрывали,  что,  по  их
Мнению, она "милочка" и "чудо как хороша". И леди Харман  показалось,  что
все собравшиеся  девушки  очень  простые,  довольно  непоседливые,  им  не
терпелось посмотреть, как она одета, а увидев ее, они успокоились и вполне
дружелюбно приготовились ее выслушать.  В  большинстве  это  были  молодые
девушки,  одетые  с  дешевым  щегольством  лондонских  окраин,  некоторые,
постарше, были одеты неряшливей, а кое-где мелькали красотки в крикливых и
весьма сомнительных нарядах. В первом ряду, робко давая понять, что узнала
леди Харман, в новой шляпке, несколько  изменившей  ее  внешность,  сидела
сестра Сьюзен, Элис.
   Леди Харман решила не произносить речи вовсе не из  робости.  Она  была
слишком поглощена своей задачей, чтобы думать о впечатлении, которое может
произвести. Она  говорила  с  девушками  так,  как  могла  бы  говорить  в
непринужденной обстановке с мистером Брамли. И  пока  она  говорила,  мисс
Бэбс Уилер и многие Другие девушки, не сводившие с нее глаз,  влюбились  в
нее.
   Как всегда, ей не сразу удалось собраться с мыслями.
   - Понимаете... - сказала она, замолчала  и  начала  снова.  Она  хотела
рассказать им  и  рассказала  с  неловкой  простотой,  как  эти  общежития
появились, потому что ей хотелось, чтобы у  них  было  какое-нибудь  жилье
получше тех неуютных клетушек, в которых они ютятся. Это сделано  не  ради
прибыли, но и не с целью благотворительности.
   - И мне хотелось, чтобы там вы чувствовали себя свободно.  Я  вовсе  не
собиралась вмешиваться в ваши дела. Я сама не терплю,  когда  в  мои  дела
вмешиваются, и не хуже других понимаю, что и  вам  это  не  нравится.  Мне
хотелось,  чтобы  со  временем  вы  сами  начали  распоряжаться   в   этих
общежитиях. Избрали комитет или еще что-нибудь... Но  поймите,  не  всегда
удается сделать так, как хочешь. Обстоятельства  в  этом  мире  не  всегда
складываются в соответствии с нашими желаниями... особенно, если не умеешь
хитрить.
   На миг она смутилась, но потом оправилась и сказала, что ей не нравятся
правила внутреннего распорядка. Их составили наспех и дали ей прочесть уже
в отпечатанном виде. Там много всякого...
   Она чуть было  опять  не  сбилась,  но  тут  мистер  Грейпер  подал  ей
злополучную бумагу, большой глянцевитый лист на шнурке. Она посмотрела  на
него. Ну вот, например, сказала она, ей и в голову не  пришло  бы  вводить
штрафы. (Долгие, бурные аплодисменты.) Штрафы всегда были ей не  по  душе.
(Снова аплодисменты.) Но эти правила распорядка недолго и порвать. Девушки
встретили эти слова одобрительными криками, и ей пришло в голову, что  нет
ничего проще, как порвать лист, который  она  держала  в  руках,  -  прямо
сейчас, перед всеми. Лист поддался не сразу, но она сжала зубы и разорвала
его пополам. Это доставило ей такое удовольствие, что она стала рвать  его
в клочки. И ей казалось, вопреки здравому  смыслу,  что  она  рвет  миссис
Пемроуз.  На  лице  мистера  Грейпера  появился  ужас,  а  девушки,  желая
высказать ей самое горячее одобрение, устроили бурную овацию. Они  стучали
зонтиками об пол, били в ладоши, гремели стульями и пронзительно  кричали.
Один стул с треском сломался.
   - Мне хочется, - сказала леди Харман, когда эта буря утихла, - чтобы вы
пришли и осмотрели общежитие. Может быть, сделаем это в  будущую  субботу?
Устроим чай, вы увидите здание, а  потом  ваш  комитет,  я  и...  мой  муж
составим настоящие правила...
   Она поговорила с ними еще немного  со  всей  искренностью,  просила  их
помочь ей, не дать понапрасну пропасть хорошему делу, отбросить  опасения,
не быть слишком строгими к ней "и к моему мужу", не превращать  трудное  в
невозможное, ведь это так легко сделать,  и  когда  она  кончила,  девушки
сразу завладели ею. Ее окружили сияющие лица, все хотели подойти  поближе,
коснуться ее, заверить, что для нее они готовы жить где угодно. Только для
нее.
   - Вы пришли поговорить с нами, леди Харман, - сказала одна. - И мы  все
сделаем, вот увидите!
   - Мы просто не знали, леди Харман, что эти общежития ваши!
   - Приходите к нам еще, леди Харман!
   Они не стали ждать следующей субботы.  В  понедельник  утром  к  миссис
Пемроуз поступило тридцать семь заявлений.


   После этого леди Харман не один год одолевали мучительные раздумья, как
же все-таки она поступила, -  очень  мудро  или  необычайно  глупо,  когда
порвала эти правила распорядка. В ту минуту ей казалось,  что  нет  ничего
естественнее и проще; она уже давно поняла, как символичны  и  убедительны
могут быть простые движения рук. Это определило ее позицию не столько  для
нее самой, сколько  для  других.  В  результате  она  решительно,  гораздо
решительней, чем  допускали  ее  взгляды,  выступила  за  свободу,  против
дисциплины. Потому что ее  взгляды,  как  и  большинство  наших  взглядов,
извилистым водоразделом проходили  между  этими  двумя  крайностями.  Лишь
редкие и  необычные  натуры  целиком  стоят  за  полную  определенность  в
человеческих отношениях.
   Девушки  аплодировали  ей,  они  полюбили  ее.  Она   сразу   приобрела
сторонниц, которые стали для нее тяжким  бременем.  Они  провозгласили  ее
своей  защитницей  и  ссылались  на  ее  авторитет;  на  ней  лежала   вся
ответственность за бесконечные трудности, которые возникли после того, как
они по-своему истолковали ее решительный поступок. И  общежития,  которые,
казалось, совсем уже ушли у нее из рук, внезапно вернулись и завладели  ею
без остатка.
   А трудности были немалые. Леди Харман не могла решить,  что  хорошо,  а
что плохо; каждый, даже  пустяковый  вопрос  сплошь  и  рядом  состоял  из
непримиримых  противоречий.  И  если  силы  порядка  и  дисциплины  всегда
действовали грубо и недальновидно, леди Харман при всей своей  неопытности
не могла не видеть, что  девушки  порой  бывают  очень  непокорны.  Часто,
слишком часто ей хотелось, чтобы они не были  такими.  Они  словно  искали
повода для раздоров.
   Самая их  преданность  ей  выражалась  не  столько  в  старании  как-то
наладить дела в общежитии, сколько в громких приветствиях, от  которых  ей
становилось неловко, в шумных изъявлениях любви, в том, что они  изощренно
и  неустанно  изводили   всякого,   кого   подозревали   в   недостаточной
приверженности к ней. Первый  наплыв  в  общежитие  был  похож  скорей  на
бушующий поток, чем на струю, мирно текущую  по  трубе,  как  того  желала
миссис Пемроуз, и когда она попыталась  оставить  в  силе  старые  правила
распорядка до тех пор, пока сэр Айзек не утвердит новые, девушки собрались
в швейной мастерской и устроили митинг. Пришлось  позвонить  леди  Харман,
чтобы она приехала их успокоить.
   А потом стали возникать  проблемы  поведения,  незначительные  сами  по
себе, но столь важные в жизни общежитии. В новых правилах  распорядка  был
пункт, запрещавший вести себя "шумно и неприлично".  Едва  ли  кому-нибудь
придет в голову, что коридор в десять  футов  шириной  и  в  двести  футов
длиной может побудить кого-нибудь  к  неприличному  поведению,  но  миссис
Пемроуз  именно  это  и  пришло  в  голову.  Одно  время  коридоры  крайне
нежелательным  образом  действовали  на  девушек,  совершенно  к  ним   не
привыкших. Например, их тянуло  бегать  по  коридорам  сломя  голову.  Они
бегали взапуски, толкались, с визгом обгоняли друг друга. Средняя скорость
бега по коридорам общежит