- Ну, это длинная история.
     - А все-таки это замечательно - изобретать. Я  бы  в  жизни  ничего  не
сумел изобрести.
     Оба умолкли, вглядываясь в темноту, и каждый думал о своем, пока сигнал
горна не пригласил их к позднему обеду. Берт вдруг встревожился.
     - К  обеду-то,  кажется,  нужно  переодеваться.  Я  все  больше  наукой
занимался, и мне было не до того.
     - О, не беспокойтесь. У нас тут ни у  кого  нет  сменных  костюмов.  Мы
путешествуем налегке. А вот шубу вам, пожалуй, лучше снять.  В  каждом  углу
столовой имеется электрическая печь.
     И вскоре Берт уже садился за стол в обществе "Германского  Александра",
знатного и могущественного принца Карла Альберта, этого бога войны  и  героя
обоих полушарий.  Он  оказался  красивым  блондином  с  глубоко  посаженными
глазами,  курносым  носом,  закрученными  кверху  усами  и  длинными  белыми
пальцами. Сидел он на возвышении, под сенью черного  орла  с  распростертыми
крыльями и флагов Германской империи - словно на троне. Берта поразило,  что
он глядел не на  людей,  а  поверх  их  голов,  как  будто  созерцал  что-то
недоступное взору остальных. Вокруг стола, не  считая  Берта,  стояло  более
двадцати офицеров различных званий.  Очевидно,  их  всех  очень  интересовал
знаменитый Баттеридж, и, когда он  появился,  они  не  могли  скрыть  своего
изумления. Принц величественно кивнул ему, и Берт,  по  счастливому  наитию,
ответил глубоким  поклоном.  Рядом  с  принцем  стоял  какой-то  человек  со
смуглым, сморщенным лицом, с пушистыми грязновато-седыми бачками и в очках в
серебряной оправе. Он особенно пристально и бесцеремонно разглядывал  Берта.
После каких-то непонятных Берту церемоний собравшиеся сели. На другом  конце
стола обедал тот офицер с птичьим лицом, который был вынужден уступить Берту
свою каюту. Настроен он был все так  же  враждебно  и  что-то  шептал  своим
соседям про Берта. Прислуживали два солдата. Обед был простой - суп, жареная
баранина и сыр. Говорили за обедом мало.
     Настроение  у  всех  было  торжественное  и  сумрачное.   Отчасти   это
объяснялось усталостью после огромного напряжения последних часов, а отчасти
- сознанием всей необычности того, что им предстояло. Принц был  погружен  в
задумчивость, от которой  очнулся,  чтобы  провозгласить  тост  за  здоровье
императора, и осушил  бокал  шампанского;  все  общество  за  столом  дружно
крикнуло "Hoch!" {Ура! (нем).}, словно прихожане, повторяющие за священником
слова молитвы.
     Курить не разрешалось, но несколько офицеров вышли на галерею  пожевать
табаку. Любой огонь был  опасен  в  этом  средоточии  взрывчатых  и  горючих
веществ. На Берта вдруг напала зевота, и его  стало  знобить.  В  гуще  этих
стремительных  воздушных  чудовищ  он  вдруг  почувствовал  всю  безмерность
собственного ничтожества. Жизнь была слишком грандиозна - он в ней терялся.
     Он пожаловался Курту на головную боль, прошел через качающуюся галерею,
поднялся по крутой лесенке в корабль и бросился в постель, словно она  могла
укрыть его от всех бед.

     - 5 -

     Берт спал плохо, его мучили кошмары.  Необъяснимый  ужас  гнал  его  по
бесконечным коридорам воздушного корабля, где в полу то чернели  караулившие
добычу люки, то зияли прорехи разорванной в клочья оболочки.
     - Фу ты! - застонал Берт и очнулся, в седьмой раз за ночь  проваливаясь
в бездну.
     Он сел в темноте на постели и стал растирать колени. Воздушный  корабль
двигался совсем не так плавно, как воздушный шар. Берт  чувствовал,  как  он
рывками шел вверх, вверх, вверх, потом вниз, вниз, вниз, как пульсировали  и
содрогались машины.
     На Берта нахлынули воспоминания.
     Он вспоминал самые разные  события,  но  сквозь  все,  как  стремящийся
преодолеть водоворот пловец, прорывался тревожный  вопрос:  что  ему  делать
завтра? Курт предупредил его, что завтра к нему придет граф фон Винтерфельд,
секретарь принца, поговорить о летательной машине, а потом его примет принц.
Надо и  дальше  выдавать  себя  за  Баттериджа  и  постараться  продать  его
изобретение.  А  если  они  потом  разоблачат  его?   Он   представил   себе
разъяренного Баттериджа... А если он сам во всем признается? Скажет, что они
его не поняли. Он стал обдумывать, как бы продать секрет и обезопасить  себя
от мести Баттериджа.
     Сколько запросить? Почему-то ему казалось, что двадцать тысяч фунтов  -
наиболее подходящая цена.
     Уныние, которое подстерегает  людей  в  предрассветные  часы,  овладело
Бертом - он затеял опасную игру, она ему не по плечу...
     Воспоминания нарушили его раздумья - где он был  в  это  время  прошлой
ночью?
     Берт стал мучительно вспоминать все подробности  минувшего  вечера.  Он
летел высоко над облаками на воздушном шаре Баттериджа. Затем  он  вспомнил,
как начал падать, провалился сквозь облака и увидел совсем близко под  собой
холодное сумрачное море. Этот неприятный  миг  припомнился  ему  с  пугающей
ясностью. А позапрошлым вечером они с Граббом искали, где  бы  им  подешевле
переночевать в Литтлстоуне. Сейчас  все  это  казалось  невероятно  далеким,
будто прошло уже много-много лет.  И  Берт  только  сейчас  вспомнил  своего
приятеля, "дервиша  пустыни",  которого  покинул  вместе  с  двумя  красными
велосипедами на пляже Димчерча.
     - Без меня дело у него не пойдет. Ну, да хоть наши финансы - сколько их
там ни есть - остались у него в кармане.
     А в предыдущий вечер они решили  превратиться  в  бродячих  музыкантов,
составляли программу, репетировали танцы. До этого же был праздник троицы.
     - Господи! Ну и задал же мне жару этот мотоциклет! -  воскликнул  Берт.
Он вспомнил, как хлопала пустая наволочка  выпотрошенной  подушки,  как  его
охватило чувство бессильного отчаяния, когда пламя вспыхнуло вновь.
     Среди сумбурных воспоминаний о трагическом  пожаре  возникло  еще  одно
мучительно-сладкое - образ малютки Эдны, когда она крикнула из увозившего ее
автомобиля: "До завтра, Берт!"
     Это воспоминание повлекло за собой  много  других,  и  постепенно  Берт
совсем приободрился и решил: "Нет, я на ней женюсь,  пусть  побережется!"  И
его осенило: если он продаст секрет Баттериджа, он сможет жениться!  А  что,
если ему действительно дадут двадцать тысяч фунтов? Платили ведь и побольше!
Тогда он сможет купить Эдне и себе дом с садом, и самую  дорогую  одежду,  и
автомобиль. Они  будут  путешествовать,  будут  наслаждаться  всеми  благами
цивилизации. Конечно, это  предприятие  было  связано  с  известным  риском.
"Баттеридж наверняка будет меня преследовать!"
     Берт начал обдумывать эту перспективу и снова впал в уныние.  Все,  что
было, - это только начало авантюры. Предстоит еще продать товар  и  получить
деньги. А до этого... Летит-то он сейчас никак не домой. Он летит в Америку,
чтобы там воевать... "Правда, много воевать вряд ли  придется,  -  размышлял
он, - все будет, как мы сами захотим". Однако, если шальной снаряд угодит  в
"Фатерланд"...
     - Надо бы мне составить завещание.
     Берт  прилег  и  стал  обдумывать  разные  варианты  завещания  -  Эдна
фигурировала в них  в  качестве  главного  наследника.  Он  уже  решил,  что
потребует двадцать тысяч фунтов. Кое-что  он  оставил  и  другим.  Завещания
становились все более запутанными и щедрыми.
     Он проснулся, когда в восьмой раз полетел во сне в бездну, и сказал:
     - От этих полетов расстраиваются нервы.
     Он чувствовал, как корабль пошел вниз, вниз, вниз, потом начал медленно
взбираться вверх, вверх, вверх: тук-тук-тук - не умолкала машина.
     Затем он встал, закутался в шубу мистера Баттериджа и во все  одеяла  -
было очень холодно. Потом выглянул в окно: сквозь  облака  пробивался  серый
рассвет. Берт зажег лампу,  запер  дверь,  присел  к  столу  и  извлек  свой
нагрудник.
     Он  разгладил  ладонью  смявшиеся  чертежи  и   стал   их   внимательно
рассматривать. Потом вынул из портфеля другие схемы. Двадцать тысяч  фунтов,
если он сумеет разыграть свои карты! Во всяком случае, попробовать стоит.
     И  он  открыл  ящик,  в  который  Курт  положил  бумагу  и   письменные
принадлежности.
     Берт Смоллуейз отнюдь не  был  глуп  и  получил  сравнительно  неплохое
образование. В школе его научили немного чертить, делать  расчеты  и  читать
чертежи. И, право же, не его вина, что обществу, в котором он жил, надоело с
ним  возиться  и  оно,  сделав  из  него  недоучку,  поставило   его   перед
необходимостью кое-как зарабатывать  себе  на  жизнь  в  царстве  рекламы  и
индивидуальной  предприимчивости.  Берт  был  таким,  каким  его   сотворило
Государство, и, если он был всего лишь детищем городских окраин, читатель не
должен делать вывод, что идея летательной машины Баттериджа была  совершенно
недоступна его пониманию. Конечно, Берту пришлось немало  поломать  над  ней
голову,  но  опыт  работы  в  мастерской  Грабба  и  навыки   "механического
вычерчивания", полученные в школе, помогли ему прочитать чертежи, тем  более
что чертежник - кто бы он ни был  -  постарался  изобразить  все  как  можно
нагляднее. Берт скопировал эскизы, списал пояснения, снял  вполне  приличные
копии с самых важных чертежей и сделал эскизы и  со  всех  остальных.  Потом
глубоко задумался. Наконец он со  вздохом  встал,  сложил  чертежи,  которые
прятал раньше в нагруднике, и сунул их во внутренний карман пиджака, а копии
чертежей тщательно запрятал все в тот же нагрудник. Он и сам не знал,  зачем
это сделал, но совсем расстаться со своим секретом у него не было сил. После
долгих раздумий он начал клевать носом, потушил свет, снова лег и, обдумывая
новые хитроумные планы, быстро уснул.

     - 6 -

     В эту ночь hochgeborene {Высокородный (нем  ).}  граф  фон  Винтерфельд
тоже спал плохо. Правда, он был из тех людей, кто вообще  спит  мало  и  для
развлечения решает в уме шахматные  задачи,  а  этой  ночью  ему  предстояло
решить задачу особой сложности.
     Он явился к Берту, когда тот был еще  в  постели  и,  купаясь  в  лучах
яркого  солнечного  света,  отраженного  водами   Северного   моря,   вкушал
принесенные солдатом кофе с булочкой. Под мышкой граф держал  портфель.  При
утреннем освещении его пушистые  седые  баки  и  очки  в  серебряной  оправе
придавали ему почти благожелательный вид. Говорил он по-английски бегло,  но
с сильным немецким акцентом, вместо "б" произносил "п", и смягчая  согласные
на концах  слов.  Берта  он  называл  "Путерэйдж".  Граф  поклонился  Берту,
произнес несколько любезных слов, достал из-за двери складной стол  и  стул,
поставил стол между собой и Бертом, уселся на стул, сухо кашлянул  и  открыл
свой портфель. Потом, положив на стол локти, прижал  указательными  пальцами
нижнюю губу и устремил на Берта сверлящий взгляд холодных глаз,  которые  за
стеклами очков казались огромными.
     - Ви прибыли к нам, герр Путерэйдж, не по своей воле, - наконец  заявил
он.
     - С чего это вы взяли? - спросил после короткой паузы пораженный Берт.
     - Я это заклюшаю по найденным в корзине картам. Это карты Англии. И еще
провизии. Такой провизии берут на пикник. И ваши стропы перепутались. Ви  их
тергали, тергали - все зря. Ви шаром сами не управляль, это слюнилось не  по
вашей воли, что ви к нам прилеталь, не так ли?
     Берт молчал, обдумывая услышанное.
     - И еще: что сталось с вашей тамой?
     - А? С какой дамой?
     - Ви поднялись в воздух  с  тамой.  Это  ошевидно.  Ви  отправились  на
прогулку - на маленький пикник. Шеловек с вашим темпераментом - ну,  конечно
же, он прихватит с собой таму. А когда ви прибыль в  Дорнгоф,  тамы  уже  не
било. Бил лишь ее  накидка!  Это,  конечно,  дело  ваше.  Все  ше  таки  мне
интересно знать.
     Подумав, Берт спросил:
     - Откуда вам это известно?
     - Я это заклюшаю из того, какой ви взяли провизии. Я не  могу  сказать,
герр Путерэйдж, что ви сделали с тамой. Я не могу объяснить и то, пошему  на
вас бил эти сандалии и такой дешевый синий костюм. Это меня не касается. Это
мелоши. Официально мне до  них  нет  дела.  Тамы  пояфляются,  и  потом  они
исчезают - я немало повидал на своем  веку.  Я  знавал  ошень  умных  лютей,
которые носили сандалии и даже были вегетарианцами.  И  я  знавал  несколько
шеловек - точнее сказать, химиков, -  которые  не  курили.  Ви,  разумеется,
опустили где-то эту таму на землю. Что ж. Займемся  делом.  Высшая  сила,  -
голос графа зазвучал по-новому, и увеличенные стеклами очков глаза стали еще
больше, - доставила вас и ваш секрет прямо к нам в руки. So! {Так! (нем.)} -
Он склонил голову. - Значит, бить по сему!  Таков  звезда  Германии,  звезда
моего принца. Насколько мне известно, свой секрет ви всегда носите при себе.
Ви поитесь грапителей и шпионов. Следовательно, вместе с вами попал к нам  и
этот секрет. Германия его купит, герр Путерэйдж.
     - Купит?
     - Да, - сказал секретарь принца, рассматривая  валявшиеся  около  койки
сандалии. Он тряхнул головой и заглянул в свои бумаги.  Берт  со  страхом  и
надеждой вглядывался в его смуглое морщинистое лицо.
     - Я уполномочен объявить вам, что Германия  всегда  хотела  купить  ваш
секрет, - сказал секретарь, не подымая глаз от разложенных на столе бумаг. -
Мы весьма хотели этого, весьма. И только опасение, что ви из  патриотических
побуждений  действуете  по  инструкции  британского  военного  министерства,
помешало нам, пока переговоры шли через посредника, назвать  сумму,  которую
мы готовы  уплатить  за  ваше  исключительное  изобретение.  Но  теперь  эти
соображения отпали, и я уполномошен заявить, что мы принимаем ваши условия и
даем вам сто тысятш фунтов.
     - Черт возьми! - вырвалось у Берта.
     - Прошу прощения?
     - Ничего, так, в затылке стрельнуло. - Берт потрогал свою забинтованную
голову.
     - А! Мне такше порушено передать  вам  в  отношении  этой  благородной,
незаслуженно оскорбленной тамы, которую ви  столь  мушественно  защищали  от
пританского лицемерия и шерствости, что все рыцарство  Германии  приняло  ее
сторону.
     - Тамы? - неуверенно повторил Берт, но тут же вспомнил историю  великой
любви Баттериджа. Наверное, старый плут прочел и ее письма. И теперь считает
его завзятым сердцеедом...
     - Это хорошо, - пробормотал Берт. - Насчет этого я не сомневался. Я...
     Он умолк под беспощадным взглядом  секретаря.  Казалось,  прошли  века,
прежде чем немец опустил глаза.
     - Ну, тама - это как вам угодно. Я только выполнил инструкции. И  титул
парона пудете полушать. Это  все  можно,  герр  Путерэйдж.  -  С  минуту  он
барабанил пальцами по столу, а затем продолжал: - Я должен сказать вам,  что
ви приплыли к нам в момент острого кризиса в Welt-Politik.  Сейтшас  я  могу
без всякого ущерба посвятить вас в наши планы. Прежде шем ви  покинете  этот
корабль, о них узнает фесь мир. Война, возможно, уже объявлена. Мы  летим...
в Америку. Наш флот ринется с воздуха на Соединенные Штаты -  страна  эта  к
войне совершенно не подготовлена, совершенно.  Американцы  всегда  полагали,
что их  пудет  защищать  Атлантический  океан.  И  военно-морской  флот.  Мы
наметили определенный пункт - пока что это  секрет  нашего  командования,  -
пункт, который мы захватим и превратим в  базу,  в  своего  рода  сухопутный
Гибралтар. Это пудет - как бы это полутше выразиться - орлиное  гнездо.  Там
будут собираться и ремонтироваться наши корабли, оттуда  они  станут  летать
над всеми Соединенными Штатами, держать в страхе их города,  терроризировать
Вашингтон и забирать в качестве контрибуции все нам необходимое  -  пока  не
будут приняты наши условия. Ви понимаете меня?
     - А дальше что? -произнес Берт.
     -  Разумеется,  мы  могли  бы  осуществить  все  это  с  помощью  наших
Luftschiffe {Воздушные корабли (нем.).} и "драхенфлигеров", но  приобретение
вашей машины  ошень  карашо  дополняет  наши  планы.  В  нашем  распоряшении
окажется не только более усовершенствованный  "драхенфлигер"  -  нам,  кроме
того, больше не нужно будет опасаться  Великопритании.  Без  вас,  сэр,  эта
страна, которую ви так много люпили и которая опошлась с вами так дурно, эта
страна фарисеев и ядовитых змей, нитшего не сможет сделать  -  нитшего!  Как
видите, я с вами вполне откровенен. Мне поручено передать вам, что  Германия
все это понимает и шелает иметь вас в своем распоряшении. Мы предлагаем  вам
пост главного иншенера нашего воздушного флота. Пусть под вашим руководством
пудет построен целый рой таких шершней. Вы пудете управлять этой  силой.  Мы
хотим, штобы вы рапотали на нашей базе в Америке. Поэтому мы, не  колеблясь,
принимаем предложенные вами ранее условия - сто тысятш фунтов наличными, три
тысятши фунтов в год шалованья, пенсия  -  тысятша  фунтов  в  год  и  титул
парона, как вы желали. Все это мне порутшили вам передать.
     И он снова испытующе уставился на Берта.
     -  Это,  конечно,  хорошо,  -  сказал  Берт,  исполненный  решимости  и
спокойствия вопреки волнению, сдавившему его  горло.  Он  почувствовал,  что
настало время осуществить план, который он обдумывал ночью.
     Секретарь пристально рассматривал воротничок  Берта  и  лишь  один  раз
мельком взглянул на сандалии.
     - Мне надо подумать, - сказал Берт, которого чрезвычайно смущал  взгляд
графа. - Вот что, - сообщил он неопровержимую истину: - секрет ведь  в  моих
руках!
     - Да.
     - Но я не  хочу,  чтобы  упоминалось  имя  Баттериджа.  Есть  некоторые
соображения.
     - Известная деликатность?
     - Вот, вот. Вы купите секрет или я вам его  вручаю  -  у  предъявителя.
Понятно?
     Голос Берта дрогнул, и граф продолжал сверлить его взглядом.
     - Я хочу действовать анонимно. Понимаете? Взгляд не смягчился, и  Берта
понесло, как пловца, подхваченного течением.
     - Дело в том, что я хочу принять фамилию Смоллуейз. Баронский титул мне
не нужен, я передумал. А с деньгами таким образом. Я передам вам чертежи,  и
вы сразу же внесете тридцать тысяч из ста в отделение  Лондонского  банка  в
Банхилле, графство Кент, двадцать тысяч - в  Английский  банк,  а  остальное
поровну в какой-нибудь хороший французский банк и в Германский  Национальный
банк. Это вы сделаете сразу же. И кладите не на имя  Баттериджа,  а  на  имя
Альберта Питера Смоллуейза - я  принимаю  эту  фамилию.  Таково  мое  первое
условие.
     - Продолшайте, - сказал секретарь.
     - А следующее  условие  такое,  -  продолжал  Берт,  -  вы  не  станете
требовать у меня документов на право владения. Вам нет дела, как да  почему.
Понятно? Я передаю вам товар, и дело в шляпе. Есть наглецы, которые говорят,
что это  не  мое  изобретение.  Понятно?  Ну,  так  оно  -  мое,  можете  не
беспокоиться, но я не желаю, чтобы в этом копались. Так что  оговорите  это.
Понятно?
     Последнее "понятно?" повисло  в  ледяном  молчании.  Наконец  секретарь
вздохнул, откинулся на спинку стула, извлек зубочистку и стал с  ее  помощью
обдумывать предложение Берта.
     - Какое вы назвали имя? - спросил он наконец, пряча зубочистку.  -  Мне
надо его записать.
     - Альберт Питер Смоллуейз, - кротко подсказал Берт.
     Секретарь записал - не без некоторого труда.
     - Ну, а теперь, мистер Шмаллвейс, - произнес секретарь, откинувшись  на
стуле и снова пронзая Берта взглядом, - расскажите  мне,  каким  опразом  вы
завладели воздушным шаром мистера Путерэйджа?

     - 7 -

     Когда граф фон Винтерфельд наконец покинул Берта, последний  чувствовал
себя, словно выжатый лимон, и вся его нехитрая  история  была  уже  известна
графу.
     Берт, как говорится,  исповедался  начистоту.  Его  заставили  сообщить
самые мельчайшие подробности.  Объяснить,  почему  на  нем  синий  костюм  и
сандалии, кто такие "дервиши пустыни" и вообще все.
     Вопрос о чертежах повис на время в воздухе, ибо секретаря  охватил  жар
подлинного  исследователя.  Он  даже  начал  строить  всякие   предположения
относительно первых пассажиров злосчастного воздушного шара