станавливали. Вокруг бушевали аплодисменты,  а  модель
сохраняла  свое  поразительное  равновесие.   Наконец   зрители   разошлись,
обсуждая, насколько приятно будет перебираться через пропасть по  натянутому
канату. "А если гироскоп  возьмет  да  и  остановится?!"  Мало  кто  из  них
предвидел и десятую долю того, что  сделает  бреннановский  монорельс  с  их
железнодорожными акциями и как изменит он лицо мира.
     Поняли это через несколько лет. Прошло немного времени, и никто уже  не
боялся проноситься над пропастью по  канату,  а  монорельс  все  настойчивее
вытеснял трамвайные линии, железнодорожные пути  и  вообще  любые  рельсовые
дороги. Там, где земля стоила дешево, рельс бежал по земле, а где  дорого  -
поднимался на стальные  опоры  и  проходил  верхом;  удобные  вагоны  быстро
добирались до любого места, вполне заменив весь прежний рельсовый транспорт.
     Когда умер старик Смоллуейз, самое интересное, что нашел сказать о  нем
Том, было:
     - А когда папаша был мальчонкой, выше трубы-то в небе ничего не было  -
ни тебе канатов, ни проводов!
     Старик Смоллуейз сошел в  могилу,  осененную  густоплетением  кабеля  и
проводов. Банхилл  стал  к  тому  времени  не  только  своего  рода  центром
распределения  энергии  (Южно-английская  компания   распределения   энергии
построила  рядом  со  старыми  газовыми  заводами  генераторную  станцию   и
трансформаторы), но и узловой станцией  пригородной  монорельсовой  системы.
Мало того, лавочники, все до единого, обзавелись  телефонами,  да  и  вообще
почти в каждом доме был теперь телефон.
     Опоры  монорельса-громоздкие  конусообразные  конструкции  из  металла,
выкрашенные в яркий сине-зеленый цвет, стали наиболее примечательной  чертой
городского пейзажа. Одна из опор оседлала жилище  Тома,  и  домик  под  этой
махиной  выглядел  еще  более  съежившимся  и  виноватым;   другой   великан
расположился в самом углу огорода, который так  и  остался  незастроенным  и
лишь украсился двумя рекламными щитами; один рекомендовал  дешевые  часы,  а
другой - средство для успокоения нервов. Оба щита,  между  прочим,  укрепили
почти горизонтально, чтобы их  могли  видеть  пассажиры  монорельса,  и  они
служили отличной  крышей  для  сарайчиков,  где  Том  хранил  инструменты  и
разводил шампиньоны. И днем и ночью над головою Тома с жужжанием проносились
вагоны, они мчались из Брайтона и Гастингса - длинные, комфортабельные, ярко
освещенные. И по ночам на улице внизу казалось, что над  головой  непрерывно
грохочет летний гром и сверкают молнии.
     Вскоре монорельс прошел и над Ла-Маншем - вереница  громадных  стальных
Эйфелевых башен несла его трос над водой на высоте ста пятидесяти футов, а в
середине пролива трос поднимался еще выше - чтобы под  ним  могли  проходить
суда, направляющиеся в Лондон или  Антверпен,  и  пароходы,  курсирующие  на
линии Гамбург - Нью-Йорк.
     А потом и тяжелые грузовики встали на два колеса, расположенные одно за
другим, и это почему-то невероятно расстроило Тома; после  того  как  первый
такой грузовик промчался мимо его лавчонки, он несколько дней  ходил  как  в
воду опущенный...
     Разумеется,  развитие  гироскопа  и  монорельса  приковывало   внимание
публики, а затем последовало  сенсационное  открытие  мисс  Патриции  Гидди,
которая, производя подводную геологическую разведку,  обнаружила  у  берегов
острова Англии  колоссальные  залежи  золота.  Мисс  Гидди  прослушала  курс
геологии и минералогии в  Лондонском  университете  и  занималась  изучением
золотоносных пород в Северном Уэльсе;  после  короткого  отпуска,  во  время
которого она агитировала за предоставление женщинам избирательных  прав,  ей
вдруг пришло в голову,  что  основные  выходы  породы  могут  находиться  на
морском дне. Она решила проверить свою догадку с помощью подводного ползуна,
изобретенного доктором Альберто  Кассини.  Благодаря  счастливому  сочетанию
научного предвидения и присущей ее полу интуиции, она обнаружила золото  при
первом же погружении и, пробыв под водой три часа, поднялась на  поверхность
с грузом неслыханно золотоносной руды - семнадцать унций на тонну породы. Но
подробный рассказ о ее  подводных  работах,  как  он  ни  интересен,  должен
подождать  до  другого  раза.  Сейчас  достаточно  заметить,  что,  когда  в
результате ее находки резко повысились цены и оживилась деловая жизнь, вновь
вспыхнул интерес к воздухоплаванию.

     - 4 -

     Начало  этого  завершающего  этапа  в  развитии  воздухоплавания  очень
любопытно. Словно в тихий  день  внезапно  подул  ветер.  Люди  вдруг  снова
заговорили о полетах и так, будто ни на секунду не охладевали к  этой  теме,
Фотографии  летательных  аппаратов,  снимки  полетов  вновь  замелькали   на
страницах газет. В серьезных журналах множилось  число  статей,  посвященных
воздухоплаванию. Пассажиры монорельса спрашивали друг друга:  "Когда  же  мы
начнем летать?" Полчища новых изобретателей выросли буквально за одну  ночь,
как  грибы.  Аэроклуб  предложил  проект   создания   грандиозной   выставки
летательных аппаратов на обширной  территории,  освободившейся  в  Уайтчепле
после уничтожения трущоб.
     Приливная волна вызвала  ответную  рябь  и  в  велосипедной  мастерской
Банхилла. Грабб снова извлек на свет божий свою модель  летательной  машины,
стал на заднем дворе ее испытывать, с грехом пополам заставил ее взлететь  и
вдребезги разбил в соседском  парнике  семнадцать  рам  и  девять  цветочных
горшков.
     А  потом,  неизвестно  где  и  как  зародившись,  возник   настойчивый,
волнующий слух: проблема разрешена, секрет найден.  Берт  услышал  про  это,
когда подкреплялся в ресторанчике близ Натфилда, куда он прикатил  на  своем
мотоцикле - в этот день друзья раньше обычного закрыли мастерскую. У  дверей
некто  в  хаки,  с  виду  сапер,  задумчиво  покуривал  трубку.   Незнакомец
заинтересовался мотоциклетом Берта.  Эта  почтенная  машина  прослужила  уже
почти восемь лет и представляла теперь историческую ценность: ведь  все  так
быстро менялось. Детально обсудив ее достоинства, солдат заговорил о другом:
     - А я уж об аэроплане подумываю. Хватит с меня дорог и шоссе.
     - Да все только говорят, - заметил Берт.
     - И говорят и летают, - сказал солдат. - Дело на мази.
     - Да уж оно давно на мази, - возразил Берт. - Вот увижу своими глазами,
тогда поверю.
     - Ждать  недолго,  -  сказал  солдат.  Постепенно  разговор  перешел  в
дружескую перепалку.
     - Говорю тебе, они уже летают, - настаивал солдат. - Сам видел.
     - Да все мы видели, - не сдавался Берт.
     - Да я не о тех, что взлетают  и  тут  же  разбиваются,  я  говорю  про
настоящие, надежные, устойчивые машины, которые летают против  ветра,  и  им
ничего не делается.
     - Ну уж такого ты не видел!
     - Видел! В Олдершоте. Они стараются держать все в секрете. Но машины  у
них есть, можешь мне поверить.  Уж  на  этот  раз  военное  министерство  не
оплошает, будь покоен.
     Недоверие Берта было поколеблено. Он засыпал солдата вопросами,  и  тот
пустился в подробности.
     - Они огородили там почти квадратную милю - целую такую долину. Колючая
проволока в десять футов высоты, и за ней  все  чего-то  происходит.  Ребята
наши нет-нет да кое-что и подсмотрят. Только не мы одни такие  умные.  Взять
хоть японцев. Бьюсь об заклад, что у них уже есть  машины,  да  и  у  немцев
тоже. А уж французишки эти и тут наверняка всех обскачут: уж они всегда так!
Первыми броненосцы построили, и подводные лодки, и управляемые аэростаты; уж
будьте уверены - на этот раз они тоже не отстанут!
     Солдат принялся задумчиво набивать  трубку.  Берт  сидел  на  низенькой
ограде, около которой поставил свой мотоциклет.
     - Чудно-то как воевать будут, - заметил он.
     - Полеты долго не скроешь, - сказал солдат. - А  как  все  откроется...
как занавес поднимется, так, помяни мое слово, окажется, что  на  сцене  они
все, все до единого, и времени зря не теряют. И грызутся меж собой. Да ты  в
газетах-то про это читаешь?
     - Иногда читаю, - ответил Берт.
     - А ты не  замечал  таких  случаев,  которые  можно  окрестить  "тайной
исчезающего  изобретателя"?  Раструбят  о  новом  изобретении,   и,   глядь,
изобретатель после двух-трех успешных полетов исчезает неизвестно куда.
     - Нет, по правде говоря, не замечал, - сказал Берт.
     - А я вот заметил. Стоит только кому-нибудь  придумать  по  этой  части
что-нибудь стоящее, и уж его нет как нет. Исчезнет  тихо,  незаметненько.  И
скоро о нем уже ни слуху ни духу. Понятно? Исчезают, и все  тут.  Выбыл  без
указания адреса. Первыми появились - да это еще  когда  было!  -  в  Америке
братья Райт. Полетали-полетали да и пропали из виду. И  было  это,  чтоб  не
соврать, еще в году девятьсот четвертом или пятом.  А  потом  появились  эти
ирландцы - забыл, как их звали. Все говорили, что они могут летать.  И  тоже
исчезли. Я не слышал, чтоб они погибли, да и живыми их не  назовешь.  Как  в
воду канули. А потом еще этот парень, что сделал круг над Парижем и  упал  в
Сену! Де Булей, кажется? Забыл фамилию. Хоть он и плюхнулся в  воду,  а  все
равно пролетел здорово. Где этот парень теперь? После того случая он остался
цел и невредим. Выходит, что же? Значит, притаился где-то.
     Солдат достал спички.
     - Похоже, их зацапывает какое-то тайное общество! - заметил Берт.
     - Тайное общество! Как бы не так!
     Солдат чиркнул спичкой и поднес огонек к трубке.
     - Тайное общество! - повторил он, сжимая зубами трубку, не погасив  еще
спичку. - Военные ведомства - это вернее. - Он отшвырнул спичку и направился
к своей машине.
     - Вы уж мне поверьте, сэр, сейчас ни одна из  держав  в  Европе,  ни  в
Азии, ни в Америке, ни в Африке в стороне не  стоит,  и  каждая  прячет  под
полой  не  меньше  двух  летательных  машин.  Никак  не  меньше.  Настоящие,
действующие,  летательные  машины.  А  шпионят-то  как!  Как  вынюхивают  да
выведывают, что есть новенького у  других!  Говорю  вам,  сэр,  из-за  этого
сейчас ни одного иностранца да и своих местных без  пропуска  ближе  чем  на
четыре мили к Лидду не подпускают, не говоря уж про наш цирк в  Олдершоте  и
лагерь для испытаний в Голуэй. Вот так-то.
     - Ну что ж, -  сказал  Берт,  -  я  бы  не  прочь  поглядеть  на  такую
штуковину. Просто, чтоб убедиться. Если увижу, то поверю, даю слово.
     - Увидишь, и довольно скоро, - сказал солдат и  вывел  свою  машину  на
дорогу.
     Берт остался сидеть на ограде в мрачной задумчивости,  кепи  съехало  у
него на затылок, в углу рта тлела папироса.
     - Если только он не врет, -  сказал  Берт,  -  выходит,  мы  с  Граббом
попусту теряем драгоценное время. Да еще прямой убыток из-за этого разбитого
парника.

     - 5 -

     Интригующий разговор с солдатом все еще  будоражил  воображение  Берта,
когда произошло самое поразительное событие этой драматичной главы в истории
человечества -  долгожданный  полет  в  воздухе  стал  явью.  Люди  привыкли
запросто  рассуждать  о  событиях  эпохального  значения,  но  это   событие
действительно составило эпоху. Некий  мистер  Альфред  Баттеридж  совершенно
неожиданно и во всех отношениях успешно  совершил  перелет  из  Хрустального
Дворца в Глазго и обратно в небольшой, с виду весьма надежной машине тяжелее
воздуха; она прекрасно слушалась управления и летела не хуже голубя.
     Каждый понимал, что это  не  просто  шаг  вперед,  но  гигантский  шаг,
громадный скачок. В общей сложности мистер Баттеридж пробыл в воздухе  около
девяти часов, и все это время летел легко  и  уверенно,  как  птица.  Однако
машина его вовсе не походила на птицу или  на  бабочку,  и  у  нее  не  было
широких горизонтальных плоскостей, как у обыкновенных аэропланов. Она скорее
напоминала  пчелу  или  осу.  Одни  части  аппарата  вращались  с  громадной
скоростью и создавали впечатление прозрачных крыльев, другие  же  оставались
совершенно неподвижными, в том числе и два по-особому изогнутых "надкрылья",
если можно прибегнуть к  сравнению  с  летящим  жуком.  Посредине  находился
продолговатый округлый кузов, очень напоминавший туловище ночной бабочки,  и
снизу можно было разглядеть, что мистер Баттеридж сидит на нем  верхом,  как
на лошади. Сходство с осой усиливалось тем,  что  во  время  полета  аппарат
громко жужжал, совсем как оса, которая бьется об оконное стекло.
     Мистер Баттеридж ошеломил мир. Он принадлежал к тем личностям,  которые
вдруг  являются  из  неизвестности,  чтобы   стимулировать   энергию   всего
человечества. Говорили, что он приехал  из  Австралии,  из  Америки,  с  юга
Франции. Рассказывали также  безо  всяких  к  тому  оснований,  что  он  сын
фабриканта, который  нажил  приличное  состояние  изготовлением  самопишущих
ручек с золотым пером "Баттеридж".  Но  изобретатель  принадлежал  к  совсем
другим  Баттериджам.  В  течение  нескольких  лет  он,  несмотря   на   свою
представительную внешность, зычный голос и развязные манеры,  был  одним  из
самых незаметных членов почти всех воздухоплавательных обществ. Потом в один
прекрасный день он написал  во  все  лондонские  газеты  о  своем  намерении
совершить с территории  Хрустального  Дворца  полет  на  воздухоплавательной
машине, которая убедительно продемонстрирует,  что  чрезвычайные  трудности,
мешавшие успешным  полетам,  наконец-то  преодолены.  Однако  лишь  немногие
газеты напечатали письмо Баттериджа, и очень мало кто ему поверил. Интерес к
полету не пробудился даже  после  того,  как  его  пришлось  отложить  из-за
скандала, разразившегося  у  подъезда  одного  из  самых  лучших  отелей  на
Пиккадили, когда Баттеридж по причинам личного характера  попытался  нанести
оскорбление  действием  известному  немецкому  музыканту.  В   газетах   это
происшествие осветили очень бегло  и  фамилию  переврали  -  одни  писали  о
Буттеридже, другие - о Бетриже. До своего первого полета Баттериджу так и не
удалось привлечь к себе внимание публики. Как он себя ни рекламировал,  едва
ли тридцать человек собралось к шести часам утра в тот знаменательный летний
день, когда двери большого  ангара,  в  котором  он  собирал  свой  аппарат,
распахнулись (ангар  находился  около  Хрустального  Дворца,  неподалеку  от
громадной статуи мегатерия), и  гигантское  насекомое  с  громким  жужжанием
вылетело навстречу презрительно равнодушному, недоверчивому миру.
     Но не успел Баттеридж и два раза облететь  башни  Хрустального  Дворца,
как о нем уже затрубила Богиня Молвы; она набрала  в  легкие  воздух,  когда
спавшие около Трафальгарской площади бродяги проснулись от громкого жужжания
и увидели, что аппарат вертится вокруг колонны Нельсона, а к  тому  времени,
как он достиг Бирмингема, что произошло в половине десятого утра, раскаты ее
трубы уже гремели по всей  стране.  Свершилось  то,  в  чем  уже  отчаялись.
Человек летел, летел хорошо и уверенно.
     Шотландия уже ждала Баттериджа, разинув рот. Он прилетел в Глазго в час
дня, и, говорят, работа на верфях и фабриках этого гигантского промышленного
улья возобновилась только в половине  третьего.  Человеческий  ум  свыкся  с
мыслью, что полеты в воздухе - затея несбыточная, ровно настолько, чтобы  по
достоинству  оценить  достижение  мистера  Баттериджа.   Он   покружил   над
университетскими зданиями  и  снизился,  чтобы  его  могли  услышать  толпы,
собравшиеся в парках и на склонах Гилморского холма. Аппарат летел уверенно,
со скоростью примерно три мили в час,  он  описывал  широкие  круги,  и  его
мощное жужжание, конечно, заглушило бы зычный голос Баттериджа, если  бы  он
не запасся рупором.  Беседуя  с  зеваками,  авиатор  свободно  маневрировал,
пролетая мимо церквей, высоких здании и линии монорельса.
     - Меня зовут Баттеридж! - выкрикивал он. -  Б-а-т-т-е-р-и-д-ж!  Поняли?
Моя мамаша была шотландка.
     Убедившись, что его поняли, он поднялся выше, сопровождаемый  ликующими
возгласами и патриотическими выкриками,  быстро  и  легко  набрал  высоту  и
устремился на юго-восток; свободные волнообразные  движения  аппарата  очень
напоминали полет осы.
     Возвращение Баттериджа в Лондон - он  пролетел  и  покружился  еще  над
Манчестером, Ливерпулем и Оксфордом и  повсюду  выкрикивал  свою  фамилию  -
вызвало  волнение  совершенно  неслыханное.  Все  жители  до  единого  жадно
смотрели в небо. На улицах в тот день передавили больше народу, чем  за  три
предыдущих месяца, а пароход "Айзек Уолтон", принадлежащий совету  графства,
налетел на бык Вестминстерского моста и только чудом избежал гибели: уровень
воды был невысок, и пароход успел выброситься  на  илистый  южный  берег.  К
вечеру  Баттеридж  вернулся  на  территорию  Хрустального   Дворца   -   эту
историческую  взлетную  площадку  дерзателей  аэронавтов,   -   благополучно
поставил  в  ангар  свой  аппарат  и  запер  ворота  перед  самым  носом   у
фоторепортеров и журналистов, дожидавшихся его возвращения.
     - Вот что, ребята, - заявил он в то время, как помощник запирал  ангар.
- Я до смерти устал и совсем отсидел зад. Не в силах сказать  и  двух  слов.
Слишком измотался. Моя фамилия Баттеридж. Б-а-т-т-е-р-и-д-ж. Не переврите. Я
гражданин Британской империи. Завтра поговорим.
     Нечеткие снимки, увековечившие этот эпизод, сохранились и до  сих  пор.
Помощник пробивается сквозь бушующий водоворот энергичных  молодых  людей  в
котелках и  пестрых  галстуках,  с  блокнотами  и  фотоаппаратами  а  руках.
Внушительная фигура самого Баттериджа высится в дверях,  под  густыми  усами
перекошенный провал рта  -  изобретатель  старается  перекричать  неумолимых
служителей гласности. Вот он возвышается над всеми, самый знаменитый человек
в Англии. Рупор, которым он размахивает, выглядит как символ его славы.

     - 6 -

     Оба брата, и Том и Берт Смоллуейз, видели  возвращение  аэронавта.  Они
стояли на вершине холма, откуда столько  раз  любовались  рассыпавшимся  над
Хрустальным Дворцом фейерверком. Берт был взволнован, Том сохранял туповатое
спокойствие, но ни тот, ни другой не представляли себе,  как  это  новшество
повлияет на их собственную жизнь.
     - Может, старина Грабб теперь всерьез займется мастерской и сожжет свою
проклятую модель, - сказал Берт. - Конечно, нас это  не  спасет,  разве  что
заказ Стейнхарта нас вывезет.
     Берт достаточно разбирался в вопросах аэронавтики и сразу понял, что от
появления этой гигантской пчелы у  газет  -  как  он  выразился  -  родимчик
сделается. На другой день его слова полностью подтвердились: газетные полосы
чернели моментальными  снимками,  истошно  вопили  заголовки,  захлебывались
статьи. Через день стало еще хуже. К концу недели это были уже не газеты,  а
один истошный вопль.
     Такую  сенсацию  вызвала  прежде  всего   колоритная   фигура   мистера
Баттериджа и то обстоятельство, что  он  соглашался  открыть  секрет  своего
изобретения лишь  при  соблюдении  совершенно  неслыханных  условий.  Да,  у
Баттериджа был секрет, и он охранял его самым тщательным образом. Собрал  он
свой  аппарат  собственноручно,  надежно  укрывшись  в  ангаре  Хрустального
Дворца, с помощью рабочих, которые ни во что  не  вникали;  на  другой  день
после полета он  без  посторонней  помощи  разобрал  машину  на  части,  все
наиболее важные детали упаковал сам, а чтобы сложить и разослать  остальное,
нанял чернорабочих. Запечатанные ящики отправились на север, восток и запад,
в  самые  различные  склады,  причем  механизмы  были  упакованы  с   особой
тщательностью.  Предосторожности  оказались  не  лишними:  спрос  на   любые
фотографии и зарисовки аппарата был бешеный. Но, продемонстрировав один  раз
свою машину, мистер Баттеридж не  желал  больше  рисковать:  он  намеревался
сохранить свой секрет в тайне. Он поставил перед страной  вопрос:  нужен  ей
его секрет или нет? Он  без  конца  твердил,  что  он  гражданин  Британской
империи и жаждет только одного, чт