вшие бомбы,  уничтожавшие  всякую  надежду  на  возможность
восстановления  порядка,  а  на  земле  разразились  финансовые  катастрофы,
голодали  потерявшие  работу  люди,  вспыхивали  мятежи  и  рушились   устои
общества. Созидательный разум, в  какой-то  мере  руководивший  нациями,  не
устоял перед натиском событий.  Газеты,  документы  и  исторические  очерки,
сохранившиеся от того периода, все говорят об одном и том же:  о  городах  с
нарушенным снабжением, с улицами, запруженными голодающими  безработными,  о
правительственных кризисах и осадном положении, о временных  правительствах,
советах обороны и  (в  Индии  и  Египте)  повстанческих  комитетах,  которые
вооружали население, руководили постройкой  батарей  и  орудийных  окопов  и
налаживали спешное производство воздушных кораблей и летательных машин.
     Все это нам известно лишь отрывочно,  через  отдельные  яркие  эпизоды,
словно это время окутано пеленой туч с редкими просветами  между  ними.  Это
был конец эпохи, это было крушение цивилизации, которая доверилась машине  и
была погублена машинами. Но если крушение прежней великой цивилизации  -  то
есть римской - длилось столетия, приближаясь постепенно, фаза за фазой,  как
одряхление и смерть человека, то крах этой цивилизации скорее можно сравнить
с гибелью человека под колесами автомобиля  или  поезда:  один  молниеносный
удар - и конец.

     - 2 -

     Первые сражения войны  в  воздухе,  без  сомнения,  представляли  собой
попытку применить проверенный военно-морской принцип - определить нахождение
вражеского флота, а затем уничтожить его.  Первым  из  таких  сражений  была
битва над Бернским плоскогорьем, когда на итальянские и французские корабли,
подбиравшиеся с фланга к воздухоплавательному парку во Франконии, обрушилась
швейцарская экспериментальная эскадра, на подмогу которой позднее  прилетели
немецкие воздушные корабли; за этим последовала стычка английских аэропланов
типа "Уинтерхауз-Данн" с тремя немецкими кораблями.
     Затем можно назвать сражение над Северной  Индией,  когда  весь  состав
англо-индийского воздушного флота был полностью уничтожен после трехдневного
неравного боя.
     Одновременно с этим началось  длительное  сражение  немцев  и  азиатов,
вошедшее  в  историю  под  названием  "Ниагарской  битвы",  так  как  азиаты
стремились овладеть Ниагарой. Но постепенно  сражение  перешло  в  отдельные
стычки чуть ли не над всем американским континентом. Те  немецкие  воздушные
корабли, которым удалось выйти из битвы невредимыми, спустились на  землю  и
сдались американцам, после чего на них был сменен экипаж, так что под  конец
сражались уже только американцы, исполненные яростной  решимости  уничтожить
своих врагов, и укрепившаяся  на  тихоокеанском  побережье  азиатская  армия
вторжения,  непрестанно  пополнявшаяся  и  поддерживаемая  могучим   морским
флотом. С самого начала  война  в  Америке  велась  беспощадно:  в  плен  не
сдавались и пленных не  брали.  С  бешеной,  достойной  восхищения  энергией
американцы строили и посылали в воздух корабль за кораблем, чтобы они  гибли
в боях против азиатских орд.  Все  остальные  занятия  были  подчинены  этой
войне, все население жило и умирало во имя  ее.  И  вот  наконец  (о  чем  я
расскажу позднее) американцы нашли средство борьбы с  летательными  машинами
азиатских меченосцев. Это была машина Баттериджа.
     Азиатское вторжение в Америку совершенно заслонило американо-германский
конфликт.  Он  был  сразу  исчерпан.  Сперва  он,  казалось,  обещал   стать
величайшей трагедией: ведь начало его  было  ознаменовано  страшной  бойней.
После разрушения центра Нью-Йорка вся Америка поднялась  как  один  человек,
решив, что лучше тысячу раз умереть, чем сдаться немцам.  Немцы  по-прежнему
упорно стремились сломить американцев  и  заставить  их  сдаться  и,  следуя
плану, разработанному принцем, захватили Ниагару, чтобы  воспользоваться  ее
мощнейшей электростанцией, выслали всех жителей и опустошили все  вокруг  до
самого Буффало. Кроме того, не успели Англия и Франция  объявить  им  войну,
как они превратили в пустыню пограничную территорию Канады миль на десять  в
глубь страны. Их воздушные корабли, словно пчелы, сновали между  Ниагарой  и
побережьем, доставляя в лагерь солдат и снаряжение с транспортных судов.  Но
тут появились азиатские воздушные силы  и  обрушились  на  немецкую  базу  у
Ниагары; так  впервые  встретились  воздушные  флоты  Востока  и  Запада,  и
второстепенные конфликты уступили место главному.
     Одна из особенностей первых воздушных  боев  была  результатом  сугубой
секретности, которой обставлялась постройка воздушных кораблей. Все  державы
лишь весьма смутно догадывались о замыслах своих соперников и в то же  время
были вынуждены ограничивать испытания новейших изобретений  из  боязни,  что
они станут известны другим. Никто из творцов воздушных кораблей и аэропланов
не представлял себе ясно, с чем придется встретиться в воздухе  их  детищам;
большинство считало, что там им не грозят никакие  опасности  и  их  следует
готовить  исключительно  для  сбрасывания   бомб.   Именно   такого   мнения
придерживались   немцы.   Единственным   оружием   на   случай   встречи   с
неприятельским воздушным кораблем, предусмотренным  для  судов  Франконского
флота, была скорострельная пушка на носу воздушного  гиганта.  Только  после
боя над Нью-Йорком солдатам раздали короткоствольные винтовки  с  разрывными
пулями. Теоретически сражаться в воздухе  должны  были  "драхенфлигеры".  Их
окрестили воздушными миноносцами, и предполагалось, что  авиатор,  проскочив
прямо над противником, будет забрасывать его  бомбами.  Практически  же  эта
машина  оказалась  на  редкость  ненадежной.  После   каждого   сражения   к
буксирующим кораблям возвращалось меньше трети "драхенфли-геров",  остальные
были либо уничтожены в воздухе, либо вынуждены спуститься на землю.
     Объединенный японо-китайский флот, так же как и  немецкий,  состоял  из
воздушных кораблей и летательных машин, более тяжелых, чем воздух. Однако  и
те и другие резко отличались от западных моделей  и  до  мельчайших  деталей
были изобретением инженеров-азиатов, что неопровержимо доказывает,  что  эти
великие народы  не  только  поспешили  изучить  европейские  методы  научных
исследований, но и  усовершенствовали  их.  Стоит  упомянуть,  что  наиболее
талантливым из этих  инженеров  был  некто  Мохини  Чаттерджи,  политический
эмигрант, ранее служивший  в  англо-индийском  воздухоплавательном  парке  в
Лахоре.
     Немецкий воздушный корабль напоминал по форме тупоносую рыбу; азиатский
воздушный корабль тоже напоминал рыбу, но не  треску  или  бычка,  а  скорее
ската или  камбалу:  у  него  было  широкое  плоское  днище,  без  окон  или
каких-либо других отверстий,  помимо  люков  в  средней  части.  Каюты  были
расположены по оси, над ними проходила узкая и длинная палуба,  напоминавшая
капитанский мостик, а газовые отсеки придавали всему  этому  сооружению  вид
сплющенного шатра. Немецкий воздушный корабль был, в  сущности,  управляемым
воздушным шаром значительно легче воздуха; азиатский же весил почти  столько
же, сколько воздух, и мог развивать значительно  большую  скорость,  хотя  и
обладал  заметно  меньшей  устойчивостью.  На  носу  и  на  корме  азиатских
воздушных кораблей были установлены пушки  (причем  та,  которая  находилась
сзади, была значительно больше), которые стреляли зажигательными  снарядами;
кроме того, как в верхней, так и в нижней части корабля имелись  гнезда  для
стрелков. Хотя такое вооружение показалось бы ничтожным даже для  канонерки,
азиатские  корабли  были  не  только  быстрее  немецких,  но  и  значительно
боеспособнее их. Во время сражения они старались занять позицию над немецким
кораблем или сзади него;  иногда  они  даже  ныряли  под  корабль,  избегая,
однако, проходить непосредственно под складом  боеприпасов,  и,  слегка  его
опередив, открывали огонь  из  своего  кормового  орудия,  стараясь  послать
зажигательный или кислородный снаряд в газовые отсеки противника.
     Но, как я уже сказал, сила азиатов заключалась не в воздушных кораблях,
а в собственно летательных аппаратах. Если не считать машины Баттериджа,  их
летательные машины, несомненно, были самыми совершенными  из  существовавших
тогда. Они были изобретены японским художником и  разительно  отличались  от
похожего  на  коробчатого  змея  немецкого  "драхенфлигера".  У   них   были
причудливой формы гибкие крылья, больше всего напоминавшие  выгнутые  крылья
бабочки, сделанные из чего-то вроде  целлулоида  и  яркого  шелка,  а  также
длинный, как у колибри, хвост. На переднем углу  крыла  был  укреплен  крюк,
напоминавший коготь летучей мыши, - с его помощью машина могла прицепиться к
газовому отсеку воздушного корабля, повиснуть на нем и вспороть его. Авиатор
помещался между крыльями в седле,  укрепленном  на  поперечно  установленном
моторе, мало чем отличавшемся от моторов небольших мотоциклетов  той  эпохи.
Внизу находилось одно большое колесо. Авиатор сидел в седле верхом, как и  в
машине Баттериджа, и был вооружен большим обоюдоострым мечом и, кроме, того,
винтовкой с зарядом разрывных пуль.

     - 3 -

     Сейчас  мы  имеем  возможность  сравнивать  относительные   достоинства
американских и  немецких  аэропланов  и  воздухоплавательных  аппаратов,  но
участники   чудовищного   хаотического    сражения,    разыгравшегося    над
американскими Великими озерами, имели  обо  всем  этом  лишь  самое  смутное
представление.
     Каждая сторона  вступала  в  сражение,  не  зная,  с  чем  ей  придется
столкнуться, имея в своем распоряжении аппараты,  которые  и  до  встречи  с
противником  были  способны  преподнести  неприятный  сюрприз.  Все  попытки
действовать по заранее намеченному плану и осуществлять тактические  маневры
неизменно терпели провал, стоило лишь начать сражение, так же как  это  было
во время первых боев  броненосцев  в  прошлом  веке.  Капитанам  приходилось
полагаться только на себя и на свою собственную находчивость, и  то,  в  чем
один усматривал залог победы, другого могло привести в отчаяние и обратить в
бегство. Ниагарская битва, подобно  Лисской  битве,  представляет  собой  не
единое сражение, а просто ряд беспорядочных стычек.
     Берт, наблюдавший ее с земли, видел лишь хаос  отдельных  эпизодов,  то
значительных, то пустяковых, но в целом совершенно бессмысленных. Ни разу он
не заметил, чтобы за  действиями  противников  стояла  какая-нибудь  заранее
обдуманная цель, чтобы они стремились к чему-то  определенному,  пусть  даже
терпя поражение. Он видел невероятные вещи - и в конце концов привычный  мир
распался и погиб.
     Он наблюдал битву из Проспект-парка и с Козьего  острова,  где  позднее
спрятался.
     Но тут нужно объяснить, каким образом он очутился на земле.
     Еще задолго до того, как "Цеппелин" добрался до  Лабрадорского  лагеря,
принц  уже  снова   командовал   своим   флотом,   отдавая   приказания   по
беспроволочному телеграфу. По его распоряжению немецкий воздушный флот,  чьи
разведчики уже имели стычки с японцами над  Скалистыми  горами,  в  ожидании
прибытия своего командира сосредоточился у Ниагары. Принц прибыл туда  утром
двенадцатого, и на заре этого дня Берт впервые увидел  Ниагарское  ущелье  с
сетки среднего газового отсека, где  проводились  учения.  "Цеппелин"  летел
очень высоко, и вот далеко внизу Берт увидел на дне ущелья воду с  разводами
пены, а подальше к западу - гигантский  серп  канадского  водопада,  который
сверкал, искрился и пенился в косых солнечных лучах и посылал к небу  глухой
неумолчный рокот. Немецкий флот висел в воздухе огромным полумесяцем, рогами
своими обращенным на юго-запад; хвосты блестящих  чудовищ  мерно  вращались,
под брюхом, ближе к корме, за усами  беспроволочного  телеграфа  развевалось
полотнище германского флага.
     Город Ниагара еще  почти  не  был  разрушен,  хотя  на  его  улицах  не
замечалось никаких признаков  жизни.  Его  мосты  не  были  повреждены,  его
гостиницы  все  еще  пестрели  флагами  и  соблазнительными  рекламами,  его
электрическая станция работала. Зато дальше всю  местность  по  обе  стороны
ущелья словно  вымели  исполинской  метлой.  Все,  что  могло  служить  хоть
каким-то укрытием для нападения на немецкие позиции у  Ниагары,  сровняли  с
землей, сровняли  с  беспощадностью,  на  какую  только  способны  машины  и
взрывчатые вещества: дома были  взорваны  и  спалены  дотла,  леса  выжжены,
ограды и хлеба уничтожены. Полотно  монорельса  было  разворочено,  и  вдоль
шоссейных дорог не осталось ни ограды, ни даже кустика. Сверху зрелище  этих
разрушений производило  весьма  странное  впечатление.  По  лесным  посадкам
прошлись драгами, и загубленные деревца, сломанные или просто вывороченные с
корнем, лежали рядами, как сжатая пшеница. Дома казались сплющенными, словно
их прижали к земле гигантским пальцем. Еще далеко не все пожары  погасли,  и
целые огромные площади превратились в тлеющие,  а  кое-где  и  в  полыхающие
пустоши. Там и сям валялись обломки повозок, лошадиные трупы и мертвые  тела
- все, что осталось от застигнутых вражескими воздушными кораблями беженцев,
- а около домов с  водопроводом  стояли  озерца  и  растекались  ручейки  из
поврежденных труб. На уцелевших лугах  продолжали  мирно  пастись  лошади  и
домашний скот. Но даже там, где разоренная область кончалась, людей почти не
было видно: все бежали. Страшные пожары бушевали в Буффало,  однако  никаких
признаков борьбы с огнем заметно не было.
     Город Ниагара спешно превращался в военный лагерь. С морских  баз  сюда
уже  доставили  много  опытных  инженеров,  и  они  были  заняты  тем,   что
приспосабливали  город  к  нуждам  воздухоплавательного   парка.   Рядом   с
американским водопадом, возле фуникулера, они уже построили газовую  станцию
для зарядки кораблей, и теперь с той же целью расчищали место в южной  части
города, выше по течению. Над электрическими станциями, гостиницами и  вообще
над всеми высокими или имеющими общественное назначение зданиями  развевался
немецкий флаг.
     "Цеппелин" не спеша сделал над городом два круга, пока принц  обозревал
панораму с висячей галереи, затем приблизился к центру полумесяца,  и  принц
со всей свитой, включая и Курта, перешел на  борт  "Гогенцоллерна",  который
решено было сделать флагманом. Их переправляли по короткому канату с носовой
галереи, и все это  время  команда  "Цеппелина"  в  полном  составе  стояла,
вытянувшись, на наружной сетке. После этого "Цеппелин" сделал еще  несколько
кругов и  спустился  в  Проспект-парке,  чтобы  выгрузить  раненых  и  взять
боеприпасы, так как на Лабрадор, не зная, какой груз ему  придется  поднять,
он отправился с пустыми складами. Кроме того, он подкачал водорода в один из
своих носовых отсеков, где была обнаружена течь.
     Берт был назначен санитаром и  помогал  переносить  раненых  в  большую
гостиницу, выходившую фасадом на реку. Гостиница была совершенно пуста, если
не считать двух американок - опытных сестер милосердия и  швейцара-негра,  а
также трех или четырех немцев, ожидавших  их  прибытия.  Берт  отправился  с
судовым врачом "Цеппелина" на главную улицу, где они взломали дверь какой-то
аптеки и взяли все необходимые медикаменты. На обратном пути  они  встретили
офицера  о  двумя  солдатами,  которые  составляли  приблизительные   списки
товаров, обнаруженных в разных магазинах. Кроме них, на  широкой  магистрали
не было видно ни одной живой души: населению было  предложено  за  три  часа
очистить город, и никто, по-видимому, не заставил просить себя вторично.  На
углу у стены лежал труп - здесь кого-то  расстреляли.  Лишь  две-три  собаки
бродили вдали, однако  на  другом  конце  улицы,  ближе  к  реке,  тишину  и
безмолвие нарушал грохот вагонов  монорельса.  Целый  состав  их,  груженный
шлангами,  направлялся  туда,  где  множество  рабочих  уже  трудились   над
превращением Проспект-парка в верфь для постройки воздушных кораблей.
     Ящик с медикаментами Берт установил на сиденье  велосипеда,  взятого  в
соседнем магазине, и, придерживая одной рукой, отвез его в гостиницу, и  тут
же  его  послали  грузить  бомбы  на  "Цеппелин",  что   требовало   большой
осторожности. Но его вскоре позвал капитан "Цеппелина" и отправил с запиской
к  офицеру,  в  чьем  ведении  находилась  Англо-американская  электрическая
компания, так как полевой телефон все еще  не  был  налажен.  Берт  выслушал
приказ,  о  содержании  которого  он  только  догадывался,   и,   не   желая
признаваться, что не  знает  немецкого,  отдал  честь  и  взял  записку.  Он
пустился в путь  с  бодрым  видом,  говорившим,  что  дорога  ему  известна,
повернул раз, повернул еще раз, и только в  душу  ему  начало  закрадываться
подозрение, что он не знает,  куда  идти,  как  вдруг  он  задрал  голову  и
уставился в небо, откуда донесся пушечный выстрел (стрелял "Гогенцоллерн") и
громкие торжествующие крики.
     Однако высокие дома заслоняли почти все небо, и Берт  после  некоторого
колебания не выдержал: любопытство погнало его обратно на берег. Здесь он не
мог  ничего  толком  рассмотреть  из-за  деревьев  и   даже   вздрогнул   от
неожиданности, увидев вдруг, что "Цеппелин" который, как он знал, далеко еще
не закончил погрузку, подымается над Козьим островом - поднимается почти без
бомб и снарядов. Ему пришло в голову, что про него забыли. В страхе, как  бы
капитан "Цеппелина" не спохватился, он юркнул в кусты и просидел  там,  пока
не  почувствовал,  что  корабль  должен  быть  уже  далеко.  Ему  нестерпимо
захотелось узнать, что грозит немецкому флоту. Любопытство  в  конце  концов
привело его на середину моста, соединявшего Козий остров с берегом. С  этого
места ему открывалось небо почти от горизонта  до  горизонта,  и  оттуда  он
впервые увидел азиатские воздушные корабли, низко  нависшие  над  сверкающим
хаосом Верхних порогов.
     Они производили далеко не такое внушительное впечатление, как  немецкие
корабли. Расстояние определить он не мог, к тому  же  они  летели  прямо  на
него, и ему трудно было судить об их истинных размерах.
     Берт стоял посредине моста, который, безусловно, запомнился большинству
видевших Ниагару людей как очень людное место, неизменно кишевшее  туристами
и экскурсантами, и, кроме него,  там  не  было  ни  души.  Над  его  головой
высоко-высоко в небе перестраивались, готовясь к бою, два  воздушных  флота,
под ним вспенившаяся река рвалась к  американскому  водопаду.  Одет  он  был
весьма странно: дешевые брюки из синей саржи  были  заправлены  в  резиновые
сапоги немецкого аэронавта, а на  голову  была  нахлобучена  белая  фуражка,
немного ему великоватая. Он сдвинул ее на затылок,  открыв  удивленное  лицо
хилого жителя лондонских окраин, с еще не зажившим рубцом на лбу.
     - Фу ты, - пробормотал он.
     Он таращил глаза. Он размахивал руками, а раз-другой  даже  закричал  и
захлопал в ладоши. Потом его обуял страх, и он  бросился  бежать  в  сторону
Козьего острова.

     - 4 -

     Некоторое время оба флота не делали никаких  попыток  завязать  бой.  У
немцев было шестьдесят семь огромных кораблей, и они  сохраняли  серповидный
строй, находясь на высоте четырех  тысяч  футов;  интервал  между  соседними
кораблями составлял полтора корпуса, так что между  рогами  полумесяца  было
приблизительно миль тридцать. Корабли, находившиеся с края, вели за собой на
коротком буксире штук тридцать "драхенфлигеров" в полной боевой  готовности,
но последние  были  слишком  малы  и  находились  слишком  далеко,  так  что
разглядеть их Берт не мог.
     Сначала он увидел лишь так называемый южный флот азиатов. Он состоял из
сорока воздушных кораблей, которых в общей сложности сопровождало чуть ли не
четыреста летательных машин; какое-то время он  медленно  летел  на  восток,
вдоль немецкого