ьцем,  банхиллским  мясником,  упрямым,   вспыльчивым   грубым   и
ограниченным типом, напомнили друзьям, что  еще  не  улажен  конфликт  с  их
прежним  домовладельцем.  Вот  в  этот  критический  момент  Берт  и   решил
облагодетельствовать Тома, уговорив его вложить деньги в их дело. Но, как  я
уже сказал, в характере  Тома  недоставало  предприимчивости.  Он  признавал
только один вид денежных вложений - в чулок. И дал брату соверен отступного,
лишь бы тот забыл о своем предложении.
     А потом злой рок нанес погибающему заведению последний удар и добил его
окончательно.

     - 2 -

     Жалок тот, кто не умеет веселиться! А праздник троицы сулил  измученной
фирме Грабб и Смоллуейз некоторую приятную передышку.  Ободренные  реальными
плодами переговоров Берта с  братом  и  тем  обстоятельством,  что  половина
велосипедов была взята  напрокат  с  субботы  до  понедельника,  они  решили
покинуть на воскресенье обитель прокатных дел и посвятить  этот  день  столь
необходимому отдохновению, иными словами - устроить  себе  на  троицын  день
праздник что надо, а в понедельник со свежими силами вступить в единоборство
с осаждавшими их невзгодами и разбитыми за эти дни велосипедами. Измотанный,
подавленный человек ни на что не годен. К тому же  друзья  как  раз  недавно
познакомились с двумя молодыми барышнями, состоящими в услужении в  Клафеме,
- с мисс  Флосси  Брайт  и  мисс  Эдной  Банторн.  Было  решено  прокатиться
вчетвером в самое сердце Кента и устроить пикник на лоне природы, где-нибудь
между Ашфордом и Мейдстоуном.
     Мисс Брайт умела ездить на велосипеде,  и  для  нее  подобрали  машину,
разумеется, не из тех, что выдавались напрокат,  а  из  предназначенных  для
продажи. Но мисс Банторн, симпатия Берта, ездить не умела, поэтому,  не  без
труда взяв у фирмы Рей на Клафем-роуд для нее  напрокат  прицепную  плетеную
коляску, Берт пристроил ее к своему  мотоциклету.  В  нарядных  костюмах,  с
папиросами в зубах, отправились наши молодые люди на свидание;  и  при  виде
того, как Грабб искусно ведет одной рукой машину для своей дамы,  как  бодро
тарахтит Берт на своем мотоциклете, становилось ясно, что  даже  банкротство
не в силах сломить истинное мужество.
     - У-у мерзавцы!-приветствовал их мясник-домохозяин и кровожадно рявкнул
им вслед: - Ату их! Но друзья и ухом не повели.
     День выдался великолепный, и, хотя наши молодые люди пустились в путь в
половине  девятого,  загородные  дороги  были   уже   запружены   празднично
разодетыми горожанами. Молодежь ехала по  большей  части  на  велосипедах  и
мотоциклетах, многочисленные  гироскопические  автомобили,  передвигавшиеся,
как и велосипеды,  на  двух  колесах,  катили  вперемежку  со  старомодными,
четырехколесными  экипажами.  По  праздникам  на   свет   всегда   выползают
допотопные  средства  передвижения   и   всевозможные   чудаки.   Попадались
трехколесные велосипеды, электромобили и совсем древние  гоночные  машины  с
огромными пневматическими шинами. Один раз наши молодые  люди  увидели  даже
запряженную в двуколку клячу и еще юношу верхом на вороной лошади  -  мишень
для всевозможных шуток. В  небе,  кроме  воздушных  шаров,  плыло  несколько
дирижаблей.  После  мрачной  атмосферы   мастерской   все   казалось   таким
интересным, так взбадривало.  Эдна,  очаровательная  в  своей  коричневой  с
маками соломенной шляпке, восседала в прицепной  коляске,  как  королева,  и
старый мотоциклет мчался по дороге, будто новехонький.
     И какое дело было Берту Смоллуейзу до газетных заголовков, кричавших:

ГЕРМАНИЯ ОТВЕРГАЕТ ДОКТРИНУ МОНРО

ДВУСМЫСЛЕННАЯ ПОЗИЦИЯ ЯПОНИИ

ЧТО ПРЕДПРИМЕТ АНГЛИЯ?

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ ВОЙНЕ?

     Все это давно уже стало привычным, и в праздники на эти вопли никто  не
обращал внимания. В  будни,  в  свободную  после  обеда  минуту,  еще  можно
поволноваться за судьбу империи,  поворчать  на  положение  в  мире,  но  не
сегодня же, в солнечный воскресный день, когда катаешь хорошенькую девушку и
снедаемые  завистью  велосипедисты  тщетно  стараются  тебя   обогнать.   Не
встревожило наших молодых людей даже  передвижение  воинских  подразделений,
которое  они  кое-где  заметили.  Близ  Мейдстоуна  они  увидели  у  обочины
одиннадцать моторизованных пушек необычайной конструкции; несколько офицеров
наблюдали в бинокли за какими-то земляными работами на гребне  холма.  Но  и
это ничего не сказало Берту.
     - Что там такое? - спросила Эдна.
     - Наверно... маневры, - ответил Берч.
     - А я думала, их проводят на пасху, - откликнулась Эдна и успокоилась.
     Бурская война, последняя большая  война,  которую  вела  Англия,  давно
кончилась; о ней забыли, и публика уже отвыкла со знанием  дела  критиковать
действия военных.
     Под сенью леса компания веселилась вовсю,  -  они  были  счастливы  тем
счастьем, которое остается неизменным с дней самой седой старины. Грабб всех
смешил и  был  почти  остроумен,  Берт  сыпал  каламбурами;  живая  изгородь
пестрела цветами жимолости и шиповника; и тут,  средь  леса,  далекие  гудки
автомобилей на пыльной проезжей дороге  казались  пением  рога  в  волшебной
стране чудес. Смеялись, и  собирали  цветы,  и  кокетничали,  и  болтали,  а
девушки еще и выкурили по папироске. Даже, дурачась, боролись. Говорили  они
и о воздухоплавании и о том, как когда-нибудь  -  и  десяти  лет  пройти  не
успеет - они все вчетвером отправятся на прогулку  на  летательном  аппарате
Берта. В этот день мир сулил им только радость и забавы. А как бы  отнеслись
к воздухоплаванию их далекие  предки!  Вечером,  около  семи,  компания,  не
помышляя о несчастье, отправилась домой, и они уже  почти  достигли  вершины
гряды холмов между Ротэмом и Кингсдауном, когда стряслась беда.
     Уже начинало темнеть, и  Берт  старался  проехать  большую  часть  пути
прежде, чем придется включить фары, - он  совсем  не  был  уверен,  что  они
загорятся. Они промчались мимо нескольких велосипедистов, а  потом  обогнали
четырехколесный автомобиль, у которого спустила одна шина. У Берта в клаксон
набилась пыль, звук получался хриплый, невероятно чудной и забавный, и  Берт
нарочно то и дело нажимал грушу, а Эдна хохотала, как сумасшедшая,  в  своей
коляске. Такая  развеселая  езда  воспринималась  другими  путешественниками
по-разному, в зависимости от  характера.  Эдна,  правда,  заметила,  что  из
мотора у ног Берта стал сочиться синеватый вонючий дымок, но подумала,  что,
наверно, так и надо, и  всполошилась,  лишь  когда  он  вспыхнул  желтоватым
пламенем.
     - Берт! - завизжала она.
     Но Берт так внезапно затормозил, что Эдна очутилась где-то у  его  ног.
Девушка выбралась на обочину и поправила свою сильно пострадавшую шляпку.
     - Ух ты! - сказал Берт.
     Шли роковые секунды, а он все смотрел, как капает и загорается бензин и
как, растекаясь, растет пламя, которое теперь пахло  уже  и  жженой  эмалью.
Прежде всего он пожалел, что год назад  не  продал  свой  мотоциклет,  когда
нашелся покупатель, но в данный момент от этого разумного  соображения  было
мало пользы. Он резко повернулся к Эдне.
     - Набери-ка мокрого песку!
     Затем откатил машину к обочине, положил ее на бок и  отправился  искать
мокрый песок. Для пламени такая предупредительность оказалась  благотворной,
- оно становилось все ярче, а сумерки вокруг все  гуще.  Почва  вокруг  была
кремнистая, да и шоссе не изобиловало песком.
     - Нам нужен песок, - остановила Эдна толстяка-велосипедиста и добавила:
- У нас загорелся мотор.
     Секунду толстяк оторопело смотрел на нее,  а  потом  с  жаром  принялся
сгребать с дороги пыль и мусор. Берт и Эдна тоже принялись сгребать  пыль  и
мусор. Подъезжали  все  новые  велосипедисты,  спешивались  и  выстраивались
вокруг;  их  освещенные  пламенем  лица   выражали   любопытство,   интерес,
удовлетворение.
     - Мокрый песок, - говорил толстяк, ожесточенно скребя дорогу,  -  нужен
мокрый песок.
     Кто-то стал ему помогать. Добытые тяжким трудом пригоршни пыли полетели
в пламя, и оно с радостью их пожирало.
     Примчался, налегая вовсю на педали, Грабб. Он что-то кричал. Спрыгнув с
велосипеда, он швырнул его к живой изгороди.
     - Только не лейте воду! Не лейте воду!
     Он взял команду в свои руки и стал отдавать распоряжения.  Остальные  с
радостью повторяли его команду и делали то же, что и он.
     - Только не лейте воду! - твердили они, хотя воды нигде не было.
     - Сбивайте, дурачье, пламя! - крикнул Грабб.
     Он выхватил из коляски плед (одеяло, которым зимой  укрывался  Берт)  и
стал сбивать горящий бензин. И на  какое-то  волшебное  мгновение  это  ему,
казалось, удалось. К сожалению, он  разбрызгал  горящий  бензин  по  дороге.
Остальные, вдохновившись  рвением  Грабба,  последовали  его  примеру.  Берт
выхватил из коляски подушку и стал сбивать пламя;  оттуда  же  извлекли  еще
одну подушку и скатерть. Какой-то юный герой стянул с себя куртку и принялся
орудовать ею. Несколько секунд слышалось только  тяжелое  дыхание  людей  да
ожесточенные хлопки. Флосси, добравшись наконец до толпы, воскликнула:
     - О боже! - И ударилась в слезы.  -  Помогите!  -  всхлипывала  она.  -
Горим!
     Подкатил хромавший на одно колесо  автомобиль  и,  ужаснувшись,  замер.
Сидевший за рулем высокий  седовласый  мужчина  в  защитных  очках  спросил,
растягивая слова, как выпускник Оксфорда:
     - Не можем ли мы быть вам полезны? Уже стало  ясно,  что  пропитавшиеся
бензином ковер,  скатерть,  подушки  и  куртка  вот-вот  вспыхнут.  Подушка,
которой орудовал Берт, испустила дух, и в воздухе закружились перья,  словно
метель в тихих сумерках. Покрытый пылью, совсем взмокший Берт рвался в  бой.
У него вырвали из рук оружие, как ему казалось, в самый момент победы. Пламя
распласталось по земле, ослабевшее, словно умирающее,  и  при  каждом  ударе
подпрыгивало,  как  от  боли.  Но  Грабб  уже  отошел  в  сторону  и  топтал
загоревшееся одеяло, да и рвение остальных несколько ослабело.  Кто-то  даже
бросился к своему автомобилю.
     - Эй, вы, - крикнул Берт, - бей его дальше!
     Он  отшвырнул  горящие  останки  подушки,  скинул  пиджак  и  с  воплем
обрушился на пламя. Он топтал остатки мотоциклета, пока огонь не побежал  по
его башмакам. Эдна глядела на Берта - озаренного пламенем пожара героя  -  и
думала: "Хорошо быть мужчиной!"
     Раскаленные полпенса, описав дугу, угодили в кого-то из зрителей. Тогда
Берт вспомнил, что в кармане у него документы и отступил, стараясь  загасить
свой загоревшийся пиджак, - он понял, что потерпел поражение, и его охватило
отчаяние.
     Эдна  заметила  среди  зрителей  нарядно  одетого  пожилого   господина
приятной наружности в шелковом цилиндре и праздничном сюртуке.
     - Ах, да помогите же этому молодому человеку! - обратилась она к  нему.
- Как можете вы так стоять и смотреть!
     - Брезент! - крикнул вдруг  кто-то.  Какой-то  человек  в  светло-сером
спортивном костюме очутился около хромого автомобиля.
     - Есть у вас брезент? - спросил он.
     - Да, - ответил изысканно-корректный владелец машины. - Да.  Брезент  у
нас есть.
     - Отлично! -завопил вдруг человек в сером. - Так давайте его скорей!
     Учтивый автомобилист,  словно  загипнотизированный,  очень  медленно  и
смущенно достал и подал новехонький большой брезент.
     - Эй, - крикнул человек в сером, - держите!
     И все поняли, что сейчас будет испробован новый способ.  Множество  рук
ухватилось за брезент, принадлежавший джентльмену из Оксфорда.  Остальные  с
одобрительным гулом попятились. Брезент, как  балдахин,  повис  над  горящим
мотоциклетом, а затем опустился и плотно придавил его.
     - Давно бы нам так!-пыхтел Грабб.
     Настал момент торжества. Пламя исчезло. Каждый, кто сумел, наступил  на
край брезента. Берт прижимал  свой  угол  обеими  руками  и  ногой.  Брезент
надулся в середине, словно  стараясь  сдержать  бушевавший  в  нем  восторг.
Затем, не в  силах  подавить  самодовольства,  вдруг  расплылся  в  огненной
улыбке. Он действительно словно  рот  раскрыл  и  хохотал  языками  пламени.
Красный отсвет заиграл в защитных очках владельца брезента. Все отпрянули.
     - Спасайте коляску! - крикнул кто-то, и начался последний  этап  битвы.
Но отцепить коляску не удалось,  ивовые  прутья  вспыхнули,  и  она  сгорела
последней. Все притихли. Бензин почти догорел, плетеная  коляска  трещала  и
стреляла искрами. Толпа образовала круг, состоявший из критиков,  советчиков
и второстепенных персонажей, не игравших в происходящем почти никакой  роли.
В  центре  круга  скучились   главные   действующие   лица,   разгоряченные,
опечаленные. Какой-то дотошный юноша, знаток мотоциклетов, атаковал Грабба и
все пытался доказать ему, что  несчастья  могло  б  и  не  случиться.  Грабб
оборвал его и не стал слушать. Тогда юноша  выбрался  из  толпы  и  принялся
втолковывать приветливому господину в  шелковом  цилиндре,  что  когда  люди
ездят на мотоциклетах и совсем в них не разбираются, они сами во всем бывают
виноваты.
     Пожилой господин слушал его довольно долго и вдруг, просияв, сказал:
     -  Я  совершенно  глух...  Пренеприятные  эти  машины...  Тут  всеобщее
внимание привлек к себе какой-то розовощекий человек в соломенной шляпе.
     - Я спас переднее колесо, - заявил он. - Эга шина тоже  загорелась  бы,
если б я не крутил все время колесо.
     Все согласились с ним.
     Уцелевшее переднее колесо  с  шиной  все  еще  медленно  вращалось  над
почерневшими  искореженными  останками  мотоциклета.  В  нем   чудились   то
подчеркнутое достоинство, та безупречная респектабельность, которые отличают
сборщика квартирной платы от обитателей трущоб.
     - Колесо-то стоит целый фунт, - не унимался розовощекий, - я все  время
и крутил его.
     С юга прибывали все новые зрители, и каждый спрашивал,  что  случилось.
Грабб начал  злиться.  Но  в  направлении  Лондона  толпа  стала  редеть,  -
свидетели происшествия один за другим трогались в путь  на  своих  различных
машинах с видом зрителей, недаром потративших деньги. Их голоса  замирали  в
темноте, и было  слышно,  как  некоторые  смеялись,  вспоминая  какой-нибудь
особенно забавный момент.
     - Боюсь, что мой брезент немного пострадал, - сказал  учтивый  владелец
автомобиля.
     Грабб согласился, что мнение хозяина в данном случае является решающим.
     - Больше я ничем не  могу  быть  вам  полезен?  -  осведомился  учтивый
господин, быть может, с оттенком легкой иронии.
     Берт встрепенулся.
     - Послушайте, - сказал он, - тут со мной барышня. Если она не поспеет к
десяти, ее не впустят в дом.  Понимаете?  Все  мои  деньги  были  в  кармане
пиджака, он еще догорает в этой куче, и до них не доберешься. Клафем вам  по
пути?
     - Все пути ведут в Рим, - ответил учтивый господин и повернулся к Эдне.
- Буду очень рад, если вы отправитесь с нами. К обеду мы все равно опоздали,
так что можем вернуться и через Клафем. Нам надо в Сербитон.  Боюсь,  только
что мы поедем не слишком быстро.
     - А как же Берт?
     - Не уверен, что у нас  хватит  места  для  Берта,  -  сказал  владелец
автомобиля. - Хотя мы были бы счастливы подвезти и его.
     - А не могли бы вы прихватить и  все  это?  -  Берт  показал  рукой  на
изуродованные черные обломки.
     - Ужасно сожалею,  но  боюсь,  что  не  смогу,  -  ответил  воспитанник
Оксфорда. - Приношу тысячу извинений.
     - Тогда мне придется остаться, -  сказал  Берт.  -  Надо  будет  что-то
придумать. А вы, Эдна, поезжайте.
     - Я бы лучше осталась с вами, Берт.
     - Ничего не поделаешь, иначе нельзя, Эдна...
     Последнее, что, оглянувшись, разглядела в  сгущающихся  сумерках  Эдна,
была печальная фигура  Берта  в  обгоревшей,  грязной  рубахе.  Он  стоял  в
скорбном раздумье над  грудой  пепла  и  железных  обломков,  оставшихся  от
мотоциклета. Свита зрителей сократилась  до  пяти-шести  человек.  Флосси  и
Грабб тоже готовились сбежать следом за остальными.
     - Выше голову, Берт! - как можно бодрее крикнула Эдна. - До свидания.
     - До свидания, Эдна, - отозвался Берт.
     - До завтра.
     - До завтра,  -  ответил  Берт,  не  подозревая,  что  прежде,  чем  им
доведется встретиться вновь, ему суждено будет повидать полмира.
     Берт взял у кого-то спички и при помощи их принялся  разыскивать  среди
обгорелых остатков никак не находившиеся полкроны. Лицо его было серьезно  и
грустно.
     - Какая жалость, что все так  случилось,  -  вздохнула  Флосси,  уезжая
вместе с Граббом.
     В конце концов Берт  остался  почти  в  полном  одиночестве,  скорбная,
почерневшая фигура Прометея, которому огонь принес проклятие.  До  этого  он
смутно надеялся, что наймет тележку, сотворит чудо  и  починит  единственное
ценное свое имущество, чтобы хоть как-то им воспользоваться.  Но  теперь,  в
темноте, он постиг несбыточность этих грез. Правда предстала  перед  ним  во
всей своей унылой наготе, и невозвратимость потери пронзила его холодом.  Он
взялся за руль, поднял изуродованную машину и попытался сдвинуть ее с места.
Опасения его подтвердились,  -  заднее  колесо,  лишенное  шины,  смялось  в
лепешку. Оцепенев от горя, Берт минуту-другую постоял,  поддерживая  машину.
Потом сделал над собой усилие, свалил все, что от нее  осталось,  в  канаву,
пнул обломки ногой, посмотрел на них в последний раз и решительно зашагал  в
сторону Лондона.
     И ни разу не обернулся.
     - С этой забавой покончено! -сказал он, - Не раскатывать  больше  Берту
Смоллуейзу на мотоциклете,  может,  год,  а  то  и  два.  Прощайте,  веселые
денечки! И чего я не продал проклятый драндулет три года тому назад, когда к
нему приценялись!

     - 3 -

     Утро нового дня застало фирму "Грабб и Смоллуейз" в  полнейшем  унынии.
Ее владельцы почти не обратили внимания на огромные плакаты, один за  другим
появившиеся в лавчонке напротив, где торговали табаком и газетами.

АМЕРИКАНСКИЙ УЛЬТИМАТУМ

АНГЛИЯ ДОЛЖНА ВОЕВАТЬ

НАШЕ БЕЗРАССУДНОЕ ВОЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО ПО ПРЕЖНЕМУ  НЕ  ЖЕЛАЕТ  СЛУШАТЬ
МИСТЕРА БАТТЕРИДЖА

БОЛЬШОЕ КРУШЕНИЕ НА ОДНОРЕЛЬСОВОЙ ДОРОГЕ В ТИМБУКТУ

     И еще:

ВОЙНА НА ПОРОГЕ

В НЬЮ-ЙОРКЕ СПОКОЙНО

БЕРЛИН ВСТРЕВОЖЕН

     И далее:

ВАШИНГТОН ПО-ПРЕЖНЕМУ МОЛЧИТ

ЧТО ПРЕДПРИМЕТ ПАРИЖ? ПАНИКА НА ПАРИЖСКОЙ БИРЖЕ

КОРОЛЬ ДАЕТ БАЛ НА ОТКРЫТОМ ВОЗДУХЕ В ЧЕСТЬ ТУАРЕГОВ

ПРЕДЛОЖЕНИЕ МИСТЕРА БАТТЕРИДЖА

СТАВКА ТЕГЕРАНА

     Или еще:

БУДЕТ АМЕРИКА ВОЕВАТЬ?

АНТИНЕМЕЦКИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ В БАГДАДЕ

МУНИЦИПАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ В ДАМАСКЕ

ИЗОБРЕТЕНИЕ БАТТЕРИДЖА ПРИОБРЕТАЕТ АМЕРИКА

     Берт смотрел на все эти сообщения невидящим взором, поверх  картонки  с
наконечниками для насосов, выставленной в застекленной половинке  двери.  На
нем  была  почерневшая  фланелевая  рубашка  и  жалкие  остатки   вчерашнего
праздничного костюма. В мастерской с забитой досками витриной было до  ужаса
темно и неуютно, а выдаваемые  напрокат  велосипеды  выглядели  сегодня  как
никогда позорно. Берт вспомнил об их  "выданных"  собратьях  и  о  том,  что
близится полдень, а значит, и неизбежные объяснения с клиентами. Он вспомнил
их нового домохозяина, потом старого, вспомнил неоплаченные счета  и  всякие
иски. И впервые жизнь представилась ему долгой и безнадежной борьбой  против
судьбы.
     - Знаешь, Грабб, - сказал он, беря быка за  рога,  -  мне  до  чертиков
надоела эта мастерская.
     - Мне тоже, - ответил Грабб.
     - Я в ней разочаровался. Глаза б мои не глядели на этих клиентов.
     - Да еще эта прицепная коляска, - добавил, помолчав, Грабб.
     - Черт с ней, с коляской! - ответил Берт. - Я же  не  оставлял  за  нее
задатка. Не оставлял-то не оставлял, но, конечно... Знаешь что,  тут  у  нас
ничего не получается. Мы все время терпим убытки. И совсем запутались.
     - А что же делать-то? -спросил Грабб.
     - Покончить со всем. Продать  что  можно  за  любую  цену.  Ясно?  Чего
цепляться за гиблое де