м  на  бок  и  беспомощно
снижающемся воздушном корабле, который был выведен из строя и ветром вынесен
из боя,  после  того  как  осуществил  жесточайшую  в  истории  человечества
бомбардировку, но тем не менее впечатление было  весьма  внушительное.  Берт
был тронут до глубины души. Правда, он не  знал  слов  этого  замечательного
люте-ровского песнопения, но, несмотря  на  это,  раскрывал  рот  и  издавал
громкие низкие звуки, причем не всегда фальшивил...
     Это дружное пение  донеслось  до  стоянки  лесорубов.  -  обращенных  в
христианство метисов.  Лесорубы  как  раз  завтракали,  но  они  с  радостью
высыпали из своих шалашей в чаянии Второго пришествия и  в  немом  изумлении
созерцали разбитый, перекореженный, гонимый ветром  "Фатерланд".  Во  многих
отношениях он вполне соответствовал их представлению о Втором пришествии, но
во многих других отношениях не соответствовал. Они  провожали  его  глазами,
сбитые с толку и онемевшие от страха. Песнопение  оборвалось.  Потом,  после
долгой паузы, с неба донесся голос:
     - Как это место себя насыфайт, как?
     Оми не ответили. Да они и не поняли, хотя вопрос был повторен.
     Наконец чудовище скрылось  за  вершинами  высоких  елей  на  севере,  и
начался жаркий, бесконечный спор.
     Песнопение кончилось. Ноги принца, поболтавшись в проеме  двери,  снова
исчезли, и все приготовились к героическим усилиям и славным делам.
     - Смоллуейз, - - крикнул Курт, - подите сюда!

     - 5 -

     И вот Берт под руководством Курта  впервые  испытал,  что  значит  быть
воздушным матросом.
     Непосредственная задача, стоявшая перед  капитаном  "Фатерланда",  была
очень проста: нужно было  продолжать  держаться  в  воздухе.  Хотя  ветер  и
утратил прежнюю ярость, он  был  все  же  достаточно  силен,  чтобы  сделать
посадку столь неуклюжей громадины крайне опасной, даже если бы принц  и  был
склонен снизиться в  обитаемой  местности  с  риском  быть  взятым  в  плен.
Необходимо было продержаться в  воздухе,  пока  ветер  не  спадет,  и  тогда
попытаться сесть в каком-нибудь пустынном районе Аляски, где можно  было  бы
произвести необходимую починку или дождаться, чтобы  какой-нибудь  воздушный
корабль из их отряда пришел к ним на выручку. Для этого нужно было облегчить
корабль, и Курт получил приказ взять десяток солдат и спуститься вниз, туда,
где находились исковерканные, расплющенные воздушные отсеки, и  срезать  их,
секция за секцией, по мере того, как "Фатерланд"  будет  терять  высоту.  Не
успел Берт оглянуться,  как  уже  оказалось,  что  он,  вооружившись  острым
тесаком, ползает взад-вперед по сетке на  высоте  четырех  тысяч  футов  над
землей, изо всех сил стараясь понять Курта, когда тот говорил  по-английски,
и призывая на помощь всю свою догадливость, когда тот переходил на немецкий.
     От такой работы голова, конечно, кружилась, но не так  уж  сильно,  как
может показаться изнеженному читателю, сидящему в теплой комнате.  Берт  без
всякого  страха  посматривал  вниз  на  расстилавшийся  там   субарктический
ландшафт, теперь уже окончательно лишенный каких бы  то  ни  было  признаков
жилья, - на край скалистых гор и водопадов, широких, бурных, угрюмых  рек  и
лесов, становившихся чем дальше все более чахлыми и низкорослыми. Там и  сям
на склонах холмов и в седловинах белели пятна снега. А он спокойно работал в
вышине,  открамсывая  куски  прочного,  скользкого,   промасленного   шелка,
уверенно держась за сетку. Скоро они отодрали и  сбросили  на  землю  клубок
погнутых стальных  прутьев  и  проволоки  от  каркаса  и  большое  полотнище
шелковой оболочки. Это оказалось самым неприятным. Избавившись от  ненужного
груза, воздушный корабль сразу же взлетел.  Можно  было  подумать,  что  они
скинули за борт всю Канаду. Срезанное полотнище плавно развернулось  во  всю
ширину, медленно опустилось и, зацепившись за скалу, обмоталось вокруг  нее.
Берт, как замерзшая мартышка, приник к веревочной сетке и минут пять не  мог
шевельнуть ни одним мускулом.
     Но было в этой опасной работе  что-то  бодрящее,  а  главное  -  с  ней
исчезла его обособленность. Теперь  он  уже  не  был  недоверчивым  чужаком;
теперь у него была общая со всеми цель, он работал,  дружески  соревнуясь  с
остальными в скорости и  ловкости.  И  еще  в  нем  проснулось  до  сих  пор
дремавшее под спудом чувство глубокого уважения  и  привязанности  к  Курту.
Курт, когда он руководил работой, был безупречен: находчивый,  внимательный,
быстрый и всегда  готовый  помочь.  Он  был  вездесущ.  Его  розовые  щечки,
беспечная шутливость невольно  забывались.  Если  у  кого-нибудь  что-то  не
ладилось, он был тут как тут, с разумным и надежным советом.
     Он держался со своими подчиненными, как старший брат.
     В конце концов они очистили  три  секции,  и  Берт  был  рад  забраться
обратно в каюту, уступив место следующему взводу. Он и его товарищи получили
горячий кофе - ведь все замерзли, хотя и работали в перчатках.  Они  сидели,
попивая кофе, и довольно поглядывали друг на друга. Один  солдат  дружелюбно
заговорил с Бергом по-немецки, и Берт улыбнулся и закивал. С  помощью  Курта
Берт, чуть не отморозивший щиколотки, раздобыл  у  одного  из  раненых  пару
резиновых сапог. Во второй половине дня ветер утих и в  воздухе  закружились
редкие снежинки. Внизу теперь тоже было гораздо больше снега; деревья  почти
исчезли, и только сосновые да еловые перелески еще виднелись в низинах. Курт
с тремя солдатами забрался в уцелевшие газовые  отсеки,  выпустил  некоторое
количество газа и подготовил разрывные полотнища, так что корабль можно было
теперь посадить в любую  минуту.  Кроме  того,  остатки  бомб  и  взрывчатых
веществ были  выброшены  за  борт,  и  лежащая  внизу  пустыня  гулким  эхом
отозвалась на взрывы. И вот часа в четыре газовые отсеки  "Фатерланда"  были
вспороты, и он сел на широкой каменистой равнине вблизи от  покрытых  снегом
утесов. Это была очень трудная и опасная задача, так как "Фатерланд" не имел
приспособлений, обычных для воздушного шара. Капитан  вспорол  первый  отсек
слишком рано, а с  остальными,  наоборот,  запоздал.  Корабль  рухнул  вниз,
неуклюже подскочил, так что висячая галерея вдавилась в носовую каюту, - при
этом был смертельно ранен  фон  Винтерфельд,  -  и,  протащившись  несколько
секунд по земле, застыл бесформенной грудой. Передний щит с  укрепленным  на
нем пулеметом сорвался вниз. Два солдата сильно пострадали: одному  перебило
ногу, другой получил внутренние повреждения, а Берта прижало  бортом.  Когда
он наконец высвободился и мог осмотреться, оказалось,  что  огромный  черный
орел, столь торжественно вылетевший из  Франконии  шесть  дней  тому  назад,
лежит теперь обвисший, как мокрая тряпка, покрывая  собой  каюты  воздушного
корабля и заиндевелые скалы вокруг, и выглядит весьма  плачевно,  как  будто
кто-то изловил его, свернул ему шею и отшвырнул в сторону.
     Несколько членов экипажа стояли в глубоком молчании,  созерцая  обломки
корабля и голую унылую пустыню, в которую их  занесло.  Другие  хлопотали  в
импровизированной палатке, сооруженной  из  пустых  газовых  отсеков.  Принц
отошел в сторону и разглядывал в бинокль дальние  холмы.  Формой  своей  они
напоминали выветренные  морские  утесы.  Тут  и  там  торчали  купы  хвойных
деревьев, и в двух местах с  большой  высоты  низвергались  водопады.  Земля
вокруг была усеяна обледеневшими валунами, между которыми виднелась  чахлая,
льнущая к земле трава и цветы без стебля. Нигде не было видно рек, но воздух
был  наполнен  бормотанием  стремительного   потока,   находящегося   где-то
поблизости. Дул холодный, пронизывающий ветер. Все чаще в воздухе проплывали
снежинки. Твердая,  промерзшая  земля  под  ногами  показалась  Берту  после
пружинистого, качающегося пола "Фатерланда" странно неподвижной и жесткой.

     - 6 -

     Вот как случилось, что знатный  и  могущественный  принц  Карл  Альберт
оказался на время в стороне от грандиозного столкновения,  первый  толчок  к
которому  дал  он  сам.  Превратности  боя  и   ненастная   погода,   словно
сговорившись, забросили его на Лабрадор, где  он  и  просидел  вне  себя  от
ярости шесть долгих дней, в то время как война захлестнула потрясенный  мир.
Нация восставала на нацию, и воздушный флот схватывался с флотом противника,
города пылали, и миллионы людей гибли, но здесь, на  Лабрадоре,  можно  было
подумать, что в  мире  царит  покой,  не  нарушаемый  ничем,  кроме  легкого
постукивания молотка.
     Здесь они расположились лагерем; издали каюты, покрытые  сверху  куском
шелковой оболочки, напоминали цыганский шатер неправдоподобной  величины,  и
все, кто мог работать, трудились над постройкой из обломков каркаса стальной
мачты,  на  которой   электрики   "Фатерланда"   могли   бы   укрепить   усы
беспроволочного телеграфа, вновь связав принца с внешним  миром.  Временами,
казалось, что им никогда не  соорудить  этой  мачты.  С  самого  начала  они
терпели лишения. Запасы провизии были невелики, и рационы были ограничены; к
тому  же,  несмотря  на  теплую  одежду,  они   были   плохо   защищены   от
пронизывающего ветра и свирепой непогоды этого дикого края. Первую ночь  они
провели впотьмах, не зажигая костров. Электрические установки на борту  были
разбиты и выброшены где-то далеко к югу, спичек же ни у  кого  при  себе  не
было, ведь коробочка спичек означала смертную казнь Все взрывчатые  вещества
были выкинуты, и только к утру человек с птичьим лицом,  чью  каюту  сначала
занял Берт, признался, что у него есть пара дуэльных пистолетов  и  патроны,
при помощи которых можно добыть огонь. Позднее нашлось несколько  пулеметных
лент с патронами.
     Первая ночь была очень тяжелой, и казалось, ей не  будет  конца.  Почти
никто не спал. Среди команды было семь человек раненых, а у фон Винтерфельда
оказалось  сотрясение  мозга;  он  дрожал,  бредил  и   вырывался   из   рук
ухаживавшего за ним  денщика  и  выкрикивал  что-то  несуразное  о  сожжении
Нью-Йорка. Солдаты жались в темной столовой, кутаясь  во  что  попало,  пили
какао из самосогревающихся жестянок и прислушивались  к  его  крикам.  Утром
принц произнес им речь о своей звезде и вере отцов и о том,  как  приятно  и
почетно положить  жизнь  за  его  династию,  и  высказал  еще  ряд  подобных
соображений, о которых иначе могли  бы  и  забыть  в  этой  унылой  пустыне.
Солдаты без особого подъема прокричали ура, и где-то вдали завыл волк.
     Затем они принялись  за  работу  и  целую  неделю  трудились,  сооружая
стальную мачту и навешивая на нее сеть из медной проволоки длиной  в  двести
футов и шириной в двенадцать. Лейтмотивом этих дней  была  работа  -  работа
непрерывная, требующая невероятных усилий, изнурительная - и еще  лишения  и
опасности. И больше ничего, кроме, пожалуй, великолепия восходов и  закатов,
бурных потоков и нескончаемых ветров и величия  дикой  пустыни  вокруг.  Они
разожгли и непрерывно поддерживали кольцо костров  -  отрядам,  ходившим  за
хворостом, не раз встречались волки - и раненых вместе с койками перенесли к
огню и устроили под навесами. Тут старый фон Винтерфельд  метался  в  бреду,
тут он затих и наконец умер, а трое других раненых, тогда  как  их  товарищи
поправлялись, хирели на глазах,  потому  что  их  нельзя  было  как  следует
кормить. Однако все это происходило, так сказать, между прочим; главное  же,
что неотступно занимало мысли Берта, была, во-первых,  нескончаемая  работа,
заключавшаяся в том, что он должен был постоянно что-то поддерживать, что-то
поднимать, волочить тяжелые и неуклюжие предметы, до изнеможения подпиливать
и скручивать проволоку;  и,  во-вторых,  принц  -  нетерпеливый  и  грозный,
который всегда был тут как тут, стоило кому-нибудь замешкаться. Не спуская с
них глаз, он указывал пальцем на юг, в бесстрастное небо.
     - Мир, лежащий там, -  говорил  он  по-немецки,  -  ждет  вас!  История
пятидесяти веков близится к завершению!
     Слов Берт не понимал, но жест был достаточно выразителен. Несколько раз
принц приходил в ярость: то  его  вывел  из  себя  солдат,  который  работал
слишком медленно, то солдат, укравший чужой рацион.  Первого  он  выругал  и
отправил на более трудную работу; второму дал пощечину и избил.  Сам  он  не
работал. У костров была расчищена  площадка,  и  там  он  шагал  взад-вперед
иногда по нескольку часов кряду, скрестив на груди руки и бормоча  себе  под
нос что-то о терпении и о своей звезде. Иногда это бормотание  переходило  в
пламенные речи, с возгласами  и  бурной  жестикуляцией;  работавшие  солдаты
останавливались и, как зачарованные, смотрели на него, пока не замечали, что
его голубые глаза мечут молнии, а рука, которой он размахивает, как  всегда,
указует на горы, лежащие к югу. В  воскресенье  работа  была  прекращена  на
полчаса, и принц прочел им проповедь о вере и о том,  как  господь  возлюбил
Давида, после чего все спели "Ein'feste Burg ist unser Gott!".
     В наскоро сколоченном шалаше лежал фон Винтерфельд. Как-то все утро  он
бредил величием Германии. "Blut und Eisen!" - выкрикивал он и потом,  словно
насмехаясь:  "Welt-Politik  -  ха-ха!"  Затем  заговорщическим  шепотом   он
принимался    разъяснять    воображаемым    слушателям    сложные    вопросы
государственного устройства. Остальные раненые лежали тихо, слушая  его.  Но
стоило Берту отвлечься от работы, как его тут же возвращал на землю Курт.
     - Ну-ка, Смоллуейз, возьмите за тот конец. Вот так! Медленно, с  трудом
огромная мачта была фут  за  футом  собрана  и  установлена.  Электрики  тем
временем соорудили плотину и запрудили бурную речку, пробегавшую неподалеку,
и установили колесо: дело в том, что небольшое динамо системы Мюльхаузена  с
турбинной спиралью, которым прежде  пользовались  телеграфисты,  можно  было
приводить в движение потоком воды; и вот  на  шестой  день  вечером  аппарат
заработал, и принц обратился - правда, еле слышно, но тем не менее обратился
- через огромное пространство к  своему  воздушному  флоту.  Какое-то  время
призыв его оставался без ответа.  Впечатлениям  этого  вечера  суждено  было
надолго остаться в памяти Берта. Багровый  костер  трещал,  вскидывая  языки
пламени неподалеку от занятых своей работой электриков, и багровые  отблески
взбегали по стальной мачте и медным проволокам вверх, к зениту. Принц  сидел
на камне тут же, подперев рукой подбородок, и ждал. Дальше, к северу от них,
высилась сложенная из камней и увенчанная  стальным  крестом  пирамида,  под
которой покоился фон  Винтерфельд,  а  вдали,  среди  разбросанных  валунов,
красным огнем поблескивали волчьи глаза. С  другой  стороны  лежали  обломки
огромного воздушного корабля и ужинала у второго костра его команда. Все они
сидели притихшие, будто приготовились слушать. Далеко-далеко, за  безлюдными
просторами, в сотнях миль от них, другие  мачты  беспроволочного  телеграфа,
должно быть,  сейчас  гудят,  и  сухо  пощелкивают,  и  оживают  в  ответной
вибрации. А может быть, и нет. Может быть, эта дрожь в эфире  теряется  зря,
не привлекая внимания мира. Если солдаты заговаривали между собой, то только
приглушенными голосами. Время от времени где-то вдали вскрикивала  птица,  и
раз завыл волк. А вокруг лежала бескрайняя холодная пустыня.

     - 7 -

     Берт узнал новости последним - сообщил их  ему  на  ломаном  английском
один из его товарищей. Только глубокой ночью измученный телеграфист  получил
наконец  ответ  на  свои  сигналы,  но  потом  сообщения   стали   поступать
бесперебойно и четко. И какие сообщения!
     - Послушай, - сказал Берт, сидя за завтраком среди невообразимого гама,
- рассказал бы ты мне хоть самую малость.
     - Фесь мир фоюйт, - сказал знаток  английского,  размахивая  для  пущей
наглядности кружкой какао. - Фесь мир фоюйт!
     Берт удивленно уставился на юг, где уже брезжил рассвет. В  это  трудно
было поверить.
     - Фесь мир фоюйт! Сшигаль Берлин, сшигаль  Лондон;  сшигаль  Гамбург  и
Париж. Япониш сшигаль Сан-Франциско. Ми делаль лагер в Ниагара. Фот што  они
соопшайт. нам. Ф Китай есть драхенфлигер и фоздушний  корабль  столько,  што
нелься сошитайт. Фесь мир фоюйт!
     - Фу ты, - сказал Берт.
     - Та, - сказал лингвист и отхлебнул какао.
     - Лондон, говоришь, сожгли? Вроде как мы Нью-Йорк?
     - Это биль один бомбардирофка.
     - А насчет Клафема, часом, не говорили? Или насчет Банхилла?
     - Нитшефо не слыхаль, - сказал лингвист.
     Вот и  все,  чего  Берт  смог  пока  добиться.  Но  возбуждение  солдат
передалось и ему. Наконец он увидел  Курта,  который  стоял  в  одиночестве,
заложив руки за спину, и очень пристальна всматривался  в  один  из  дальних
водопадов. Берт подошел к нему и отдал честь по-солдатски.
     - Прошу прощения, лейтенант, - сказал он. Курт повернулся к нему. В это
утро выражение его лица было необычно серьезно.
     - А я как раз думал, как бы  мне  посмотреть  этот  водопад  вблизи,  -
сказал он. - Он мне напоминает... Ну что вам?
     - Не понимаю я, что они там лопочут, сэр. Не понимаю, и только!  Может,
хоть вы бы мне новости рассказали.
     - К черту новости! - сказал Курт. - Еще наслушаешься новостей до  конца
дня. Это конец света. За нами посылают "Графа Цеппелина". К  утру  он  будет
здесь, и мы должны попасть в Ниагару -  или  в  преисподнюю  -  через  сорок
восемь часов... Я хочу посмотреть этот водопад. Вы пойдете со мной.  Вы  уже
позавтракали?
     - Так точно, сэр.
     - Вот и отлично. Идемте.
     И Курт в глубоком раздумье зашагал по направлению к далекому  водопаду.
Некоторое время Берт шел сзади, как подобает сопровождающему, но лишь только
они вышли за пределы лагеря, Курт замедлил шаг, и они пошли рядом.
     - Через два дня мы опять будем там, - сказал он. - В этом  аду!  Вот  и
все новости! Мир сошел с ума. Наши воздушные корабли разгромили  американцев
в ту ночь, когда мы потеряли управление. Это ясно. Мы  лишились  одиннадцати
своих кораблей - во всяком случае, не меньше одиннадцати, -  а  они  -  всех
своих  аэропланов  до  последнего.  Одному  богу  известно,  сколько  их  мы
уничтожили и сколько человек мы убили.. Но это было только начало. Мы  будто
пороховой склад подожгли. Нет такой страны, которая  не  строила  бы  тайком
летательных машин. Сейчас над всей Европой, над всем  миром  идет  воздушная
война. Японцы и китайцы тоже воюют. Это самый важный факт. Самый важный! Они
вмешались  в  нашу  домашнюю  ссору!  Желтая  опасность  оказалась  -   таки
опасностью! У них тысячи воздушных кораблей. Они повсюду. Мы  бомбардировали
Лондон и Париж, французы и англичане разрушили Берлин. А теперь Азия взялась
за нас за всех, и она сильнее нас всех...  Это  же  безумие.  Китай  сильнее
всех! И они не знают, когда остановиться. Предела нет. Это завершающий хаос.
Они бомбардируют столицы, разбивают заводы и верфи, шахты и флоты.
     - А Лондон они сильно попортили, сэр? - спросил Берт.
     - Не знаю... - Некоторое время Курт молчал,
     - Этот Лабрадор - спокойное местечко, - опять заговорил он. - И  я  бы,
кажется, не прочь тут остаться. Но что говорить о невозможном. Нет! Я должен
пройти через все это. Я должен пройти через все это. И вы должны. Все...  Но
почему? Почему? Да потому, что весь  наш  мир  пошел  прахом.  Для  нас  нет
выхода, нет пути назад. Вот в чем дело. Мы как мыши в горящем доме.  Мы  как
скот, застигнутый наводнением. Вскоре за  нами  прилетят,  и  мы  отправимся
назад, воевать. В лучшем случае будем снова убивать и громить. На  этот  раз
мы встретимся с японо-китайским флотом, и все шансы против нас.  Настанет  и
наш черед. Что случится с вами, не знаю; ну, а я... меня убьют.
     - Да не убьют, - сказал Берт после неловкой паузы.
     - Нет! - сказал Курт. - Меня убьют. Раньше я не знал, но сегодня утром,
на рассвете, я это понял, словно меня предупредили.
     - Как это так?
     - Вы же слышали: я знаю.
     - Откуд