ились на две эскадры  и  полетели  проучить  Берлин  и  уничтожить
воздушный парк во Франконии, прежде чем будет надут второй флот.
     С помощью современных взрывчатых  веществ  нападающие,  прежде  чем  их
отогнали, успели нанести как Берлину, так  и  Франконии  огромный  урон.  Во
Франконии двенадцать уже  готовых  к  взлету  гигантов  и  пять  еще  только
наполовину  надутых  и  полностью  не  укомплектованных  вступили  в  бой  с
союзниками и  в  конце  концов  при  поддержке  отряда  "драхенфлигеров"  из
Гамбурга заставили их отступить и освободили Берлин. Немцы делали  отчаянные
усилия, чтобы создать новый  огромный  флот,  и  уже  начали  бомбардировать
Лондон и Париж, когда из Бирмы и Армении пришли сообщения о новом факторе  в
войне - появлении передовых воздушных отрядов азиатов.
     К этому моменту мировая система финансов  уже  трещала  по  всем  швам.
Вслед за разгромом американского североатлантического флота и страшного боя,
после которого германские военно-морские  силы  в  Северном  море  перестали
существовать, вслед за тем, как в четырех важнейших городах мира  погибло  в
огне и под развалинами имущества на  миллиарды  фунтов  стерлингов,  впервые
люди с  ошеломляющей  ясностью  поняли  всю  бессмысленную  расточительность
войны. Бешеный вихрь выброшенных на рынок акций вызвал стремительное падение
курсов. Явление, которое в слабой степени замечалось и раньше в  дни  паники
на бирже, сейчас можно было наблюдать повсеместно - люди стремились  скупить
и припрятать золото, прежде  чем  деньги  окончательно  обесценятся.  Только
теперь  эпидемия  эта  распространилась,  как  лесной  пожар,  она  охватила
буквально всех. В небесах шла всем  понятная  борьба  и  уничтожение;  нечто
гораздо более зловещее и  непоправимое  происходило  на  земле  с  непрочной
тканью финансовой коммерческой системы,  на  которую  так  слепо  полагались
люди. И пока воздушные корабли вели бои в небесах, на земле  быстро  исчезал
реальный золотой запас мира. Взаимное недоверие и стремление  тащить  все  в
свою нору, как моровая язва, охватило мир. Не прошло  и  нескольких  недель,
как все деньги - за исключением  потерявших  всякую  ценность  ассигнаций  -
исчезли в сейфах, в ямах, в стенах домов, в  миллионах  различных  тайников.
Деньги исчезли, а  с  ними  кончились  торговля  и  промышленность.  Мировая
экономика зашаталась  и  распалась  в  прах.  Это  было  подобно  внезапному
наступлению страшной болезни; словно из крови живого существа исчезла  вода,
и она свернулась в  сосудах  -  связь  между  отдельными  частями  организма
оборвалась.
     И  в  тот  момент,  когда  кредитная  система  -  живая  опора  научной
цивилизации - покачнулась и рухнула на  миллионы  людей,  которых  связывала
узами взаимной экономической зависимости, и пока  эти  люди,  растерянные  и
беспомощные, наблюдали окончательную ее гибель, в небо  поднялись  воздушные
корабли азиатов, неисчислимые и беспощадные,  и  устремились  на  восток,  в
Америку,  и  на  запад,  в  Европу.  Эта  страница  истории  превращается  в
нарастающее крещендо сражений.  Основные  силы  англо-индийского  воздушного
флота закончили свое существование в Бирме на погребальном костре, сложенном
из пылающих кораблей противника;  немцев  разгромили  в  великой  Карпатской
битве;  восстания  и  гражданская  война  вспыхнули  на  всем   пространстве
огромного Индийского полуострова; и от пустыни Гоби до Марокко  развернулось
зеленое знамя священной войны ислама. В течение первых разрушительных недель
войны начало казаться, что Конфедерация восточноазиатских народов  неминуемо
завоюет весь мир, но тут  скороспелая  "современная"  китайская  цивилизация
тоже не выстояла. Многочисленное миролюбивое население Китая, подвергавшееся
усиленной "европеизации" в первые годы двадцатого века, подчинялось этому  с
большой неохотой  и  возмущением.  Под  влиянием  японцев  и  европейцев  их
правительство вынуждало своих подданных  смириться  с  введением  санитарной
инспекции и полицейского  контроля,  воинской  повинностью  и  упорядочением
системы  массовой  эксплуатации,  против  чего  восставал  весь  их   веками
освященный уклад жизни. Напряжение войны оказалось последней  каплей.  Волна
беспорядочных мятежей прокатилась по всей стране, и то  обстоятельство,  что
центральное правительство почти полностью  погибло  во  время  бомбардировки
Пекина горсткой уцелевших после генерального сражения английских и  немецких
воздушных кораблей, обеспечило восстанию победу. В Иокогаме над  баррикадами
взвился черный флаг, и началась революция. Теперь  весь  мир  превратился  в
хаос беспорядочных столкновений.
     Таким образом, логическим следствием всемирной войны явился  социальный
крах на всей планете. В местах больших скоплений населения  множество  людей
сразу же остались без работы,  без  денег,  без  возможности  добывать  себе
пропитание. Уже через три недели после начала войны в рабочих кварталах всех
городов мира воцарился голод. Через месяц не оставалось  ни  одного  города,
где бы обычные законы и  судопроизводство  не  были  заменены  чрезвычайными
мерами, где бы не  прибегали  к  огнестрельному  оружию  и  казням  в  целях
поддержания порядка и пресечения насилия. И тем не менее в кварталах бедноты
и в густонаселенных районах, а  кое-где  даже  и  среди  обитателей  богатых
особняков голод ширился.

     - 3 -

     Первый этап событий и этап социального краха породили период, названный
историками "Стадией чрезвычайных комитетов". Затем следует период  отчаянных
попыток силой предотвратить дальнейшее разложение.  Повсюду  шла  борьба  за
поддержание порядка и продолжение  войны.  И  одновременно  изменился  самый
характер  войны:  огромные  воздушные  корабли  уступили  место  летательным
машинам. Едва только закончились  крупные  воздушные  сражения,  как  азиаты
принялись  строить  вблизи  наиболее  уязвимых   центров   вражеских   стран
укрепленные форты, которые должны были служить базой для летательных  машин.
Какое-то время они чувствовали себя полными хозяевами положения,  но  затем,
как мы уже рассказывали, была обнаружена утерянная тайна машины  Баттериджа,
силы снова сравнялись, и исход войны стал более чем когда-либо  гадательным.
Эти маленькие летательные машины, не слишком пригодные для крупных  операций
и решающего  наступления,  были  крайне  удобны  для  партизанских  действий
благодаря простоте и дешевизне постройки, легкости управления и  маскировки.
Их  чертежи  были  наскоро   скопированы,   отпечатаны   в   Пинкервилле   и
распространены по всей Америке. Копии  были  также  отправлены  в  Европу  и
размножены там. Каждый человек,  каждый  город,  каждый  приход  призывались
строить их и пускать в дело, если только это окажется возможным. Очень скоро
постройкой этих машин занялись не только правительства и местные власти,  но
и  разбойничьи  шайки,  повстанческие  комитеты  и  частные   лица.   Машина
Баттериджа  способствовала  крушению  мирового  общественного  строя  именно
благодаря предельной простоте своей  конструкции.  Она  была  почти  так  же
проста, как мотоциклет. С ее  появлением  сузились  масштабы  первого  этапа
войны. Величественная вражда целых наций, империй и рас потонула  в  кипящем
котле мелких распрей. Мир мгновенно перешел от единства  и  ясности,  равных
которым  не  знала  даже  Римская  империя  в  пору   расцвета,   к   полной
раздробленности,  какая  наблюдалась  только  в  средние  века,   в   период
баронов-разбойников. Но на этот раз вместо медленного и постепенного распада
все рухнуло  сразу,  словно  с  обрыва.  Повсюду  находились  люди,  которые
прекрасно сознавали это и изо всех сил цеплялись за край пропасти,  стараясь
удержаться.
     Наступает четвертая стадия. В разгар  отчаянной  борьбы  с  наступившим
хаосом, по пятам за голодом появился еще один давнишний враг человечества  -
моровая язва "пурпурная смерть". Но война не  прекращается.  Флаги  все  еще
реют. Взмывают в воздух новые флоты, новые модели воздушных кораблей, в небе
кипит бой, а внизу густая тень ложится на мир - и история  почти  ничего  не
сообщает о нем.
     В задачу этой книги не входит рассказ о дальнейших событиях -  война  в
воздухе  продолжалась,  и  продолжалась  потому,   что   еще   сохранившиеся
правительства не имели возможности  встретиться  и  договориться,  чтобы  ее
прекратить, и, наконец, от всех организованных  правительств  мира  остались
одни лишь жалкие осколки, как от сервиза, по которому били палкой. С  каждой
неделей этих страшных лет история все больше  дробится  и  теряет  четкость,
становится все более запутанной, все более  смутной.  Цивилизация  пала,  но
пала  она,  героически  сопротивляясь.   В   условиях   этого   жесточайшего
социального хаоса отдельные патриотические союзы, братства  защиты  порядка,
мэры, монархи, временные правительства самоотверженно  старались  установить
какой-то порядок на земле и очистить небо над головой. Но эта двойная задача
оказывалась им не по силам  и  неизменно  губила  их.  И  когда  технические
ресурсы  цивилизации  истощились  окончательно,  очистив  наконец  небо   от
воздушных кораблей, победу на земле торжествовали анархия, голод и  мор.  От
великих наций и империй остались лишь  одни  названия.  Кругом  были  руины,
непогребенные  мертвецы  и  истощенные,   желтые,   охваченные   смертельной
усталостью уцелевшие. В отдельных районах  истерзанной  страны  правили  или
разбойники,  или  комитеты  безопасности,  или  отряды  партизан;  возникали
странные союзы и братства, чтобы тут  же  снова  распасться,  и  в  голодных
глазах горела исступленная фанатическая вера, рожденная отчаянием. Это  было
настоящее крушение всего. Налаженная  жизнь  и  благоденствие  земного  шара
лопнули, как мыльный пузырь. За пять  коротких  лет  мир  был  отброшен  так
далеко назад, что теперь его отгораживала от недавнего прошлого пропасть, не
менее глубокая, чем та, что отделяла  Римскую  империю  эпохи  Антонинов  от
Европы девятого века...

     - 4 -

     И среди этих страшных катастроф мелькает фигура маленького, незаметного
человека, судьба которого, быть может, не совсем безразлична читателям  этой
книги.  О  нем  остается  рассказать  совсем  немного  -  всего  лишь   одну
удивительную вещь. В растерянном, заблудившемся во мраке мире, где корчилась
в агонии цивилизация, наш маленький  странствующий  банхиллец  отыскал  свою
Эдну! Он отыскал свою Эдну!
     Переплыть Атлантический океан ему помогли,  с  одной  стороны,  приказ,
подписанный президентом, с другой - его счастливая звезда. Он сумел  попасть
на  борт  английского  брига,  принадлежавшего  лесопромышленной   компании,
который вышел из Бостона безо всякого груза,  только  потому,  что  капитана
потянуло "домой", в Саут Шилдс.  На  корабль  Берта  взяли  главным  образом
потому, что его резиновые сапоги имели сугубо мореходный  вид.  Плавание  их
было  долгим  и  изобиловало  всякими  приключениями;  несколько  часов   их
преследовал - а может, это им только показалось -  азиатский  броненосец,  с
которым затем вступил в бой английский крейсер. Бой этот длился  около  трех
часов. Оба корабля долго кружили, обмениваясь выстрелами, все  дальше  уходя
на юг, пока наконец сумерки и быстро  бегущие  тучи  надвигающейся  бури  не
поглотили их. Несколько дней спустя бриг потерял  во  время  шторма  руль  и
грот-мачту. Провиант кончился, и команда питалась рыбой,  которую  удавалось
поймать.  Вблизи  Азорских  островов  они  заметили  неизвестные   воздушные
корабли, державшие курс на восток,  и  зашли  на  Тенериф,  чтобы  запастись
провизией и починить руль. Город был совершенно разрушен,  и  в  гавани  они
чуть не наткнулись на два полузатонувших океанских  парохода  с  неубранными
трупами на борту. С этих пароходов они сняли консервы и нужные  для  починки
материалы, но все их действия сильно осложнялись из-за враждебного поведения
банды, обосновавшейся среди развалин  города,  которая  стреляла  по  ним  и
старалась их отогнать.
     Бросив якорь в Магадоре, они послали на берег лодку за пресной водой  и
чуть не попали в засаду, устроенную арабами. Там же на их  корабль  проникла
"пурпурная смерть", и, когда они отплыли, она уже дремала в их крови. Первым
заболел кок, за ним помощник капитана; вскоре слегли и все остальные, а трое
матросов  умерло.  Был  полный  штиль,  и  волны  несли  их,  беспомощных  и
совершенно безучастных к своей судьбе, назад, к экватору. Капитан лечил всех
ромом. Всего умерло девять человек, а  из  уцелевших  четверых  ни  один  не
разбирался в навигации.  Когда  они  настолько  оправились,  что  уже  могли
ставить и убирать паруса, они пошли на север,  ориентируясь  по  звездам,  и
опять провиант у них стал подходить к концу, но тут им повстречался пароход,
шедший из Рио-де-Жанейро в Кардифф. На нем тоже побывала "пурпурная смерть",
и капитан обрадовался возможности пополнить свою команду. И вот после целого
года странствий Берт наконец достиг Англии. Он сошел на ее берег в  чудесный
июньский день и узнал, что  "пурпурная  смерть"  только  начинает  тут  свою
опустошительную работу.
     Кардифф был охвачен паникой, и многие бежали в горы. Не  успел  пароход
войти  в  гавань,  как  на  борт  его  поднялись   представители   какого-то
самозванного продовольственного комитета и реквизировали жалкие остатки  его
запасов. Берт пошел пешком через  страну,  повергнутую  эпидемией  в  полный
хаос, голодную и потрясенную до самых основ некогда незыблемого порядка.  Он
не раз смотрел смерти в глаза, погибал от голода и  один  раз  был  вынужден
принять участие в  кровавой  стычке,  чуть  было  не  положившей  конец  его
странствиям. Но Берт Смоллуейз, который шел из Кардиффа в  Лондон,  движимый
смутным желанием "добраться до дома",  смутно  мечтая  разыскать  что-нибудь
родное, воплощавшееся в образе Эдны, был уже совсем  не  похож  на  "дервиша
пустыни", который год тому назад унесся из Англии на воздушном шаре  мистера
Баттериджа. Он загорел, похудел и закалился, пройдя через горнило "пурпурной
смерти", его глаза смотрели твердо, а прежде  постоянно  разинутый  рот  был
теперь плотно сжат, как захлопнутый стальной капкан.  В  Кардиффе  он  решил
обзавестись новой одеждой и каким-нибудь оружием и,  прибегнув  к  средству,
которое еще год назад привело бы его в ужас, добыл себе  в  брошенной  лавке
закладчика шерстяную рубашку, вельветовый костюм и револьвер с  пятьюдесятью
пулями. Он нашел там также  кусок  мыла  и  впервые  за  тринадцать  месяцев
вымылся по-настоящему в ручье,  протекавшем  за  городом.  Отряды  "Комитета
бдительности", которые вначале  беспощадно  расстреливали  грабителей,  были
теперь или уничтожены  моровой  язвой,  или  же  метались  между  городом  и
кладбищем, не успевая убирать ее жатву. Несколько дней он бродил по окраинам
и голодал, а затем вернулся в город и неделю проработал в санитарном отряде,
чтобы несколько раз сытно  поесть  и  собраться  с  силами  перед  тем,  как
пуститься в дальнейший путь на восток.
     В то  время  сельская  местность  Уэльса  и  Англии  являла  гротескное
смешение самоуверенного богатства начала двадцатого века  со  средневековыми
ужасами в духе Дюрера. Дома и линии монорельса, живые изгороди вокруг  ферм,
кабели и провода, дороги и тротуары, указатели и объявления прежних дней  по
большей части сохранились в целости. Банкротство, социальный крах,  голод  и
мор не коснулись их. Настоящему разрушению подверглись только столица страны
и  ее  нервные  центры,  если  можно  так  выразиться.   Человек,   внезапно
очутившийся здесь, сначала не увидел бы почти никаких перемен.  Пожалуй,  он
заметил бы, что живые изгороди следовало бы подровнять, что трава на газонах
не подстрижена, что дороги сильно пострадали от дождей, что дома у дороги по
большей части пустуют, а телефонные провода кое-где оборваны, что там и  сям
виднеются брошенные повозки. Однако его аппетит  по-прежнему  возбуждали  бы
крикливые  рекламы,  заверявшие,  что  консервированные   персики   Уайлдера
замечательны на вкус  и  что  ничего  лучше  сосисок  Гобла  на  завтрак  не
придумаешь. И тут он вдруг наткнулся бы на дюреровский штрих: скелет  лошади
или груду лохмотьев  в  канаве,  из-под  которых  высовывались  худые  ноги,
желтые, в пурпурных пятнах, и лицо - или то, что когда-то было  лицом,  -  с
запавшими щеками, оскаленными зубами,  разложившееся.  То  попадалось  поле,
вспаханное, но незасеянное, а дальше хлеба, безжалостно вытоптанные  скотом,
и еще дальше, по ту сторону дороги, обломки - щита для  объявления,  который
пошел на костер.
     На дорогах Берту встречались мужчины и  женщины  -  обычно  желтолицые,
иногда одетые кое-как и всегда вооруженные. Они рыскали  по  окрестностям  в
поисках пищи. По виду, по глазам, по выражению лица их можно было принять за
бродяг или бандитов, а по одежде - за богатых дельцов или даже аристократов.
Часто они расспрашивали его о новостях, и в благодарность помогали ему,  чем
могли, и даже делились объедками  сомнительного  мяса  или  корками  темного
непропеченного хлеба. Они жадно слушали Берта и уговаривали его  остаться  с
ними на день-два. Почта прекратила свое существование, газеты исчезли, и это
создало огромный мучительный пробел  в  интеллектуальной  жизни  людей  того
времени. У них внезапно отняли возможность  знать,  что  делается  в  других
уголках  земного   шара,   и   им   еще   предстояло   возродить   искусство
распространения слухов, которое процветало в средние века. В глазах  их,  во
всем поведении, в словах сквозила растерянность и недоумение.
     Берт шел от  прихода  к  приходу,  от  округа  к  округу,  стараясь  по
возможности обходить большие города - эти очаги отчаяния и  произвола,  -  и
убеждался, что положение дел далеко не везде одинаково. В одном  приходе  он
видел сожженный помещичий дом и  разгромленный  дом  священника  -  по  всей
вероятности, результат ожесточенной попытки  отнять  запасы  продовольствия,
которых, возможно, и не было.  Повсюду  валялись  неубранные  трупы,  всякая
общественная жизнь замерла. В другом - энергично действовали  силы,  занятые
восстановлением порядка.  На  столбах  были  вывешены  свежие  объявления  -
бродягам предлагалось обходить деревню стороной; дороги и  возделанные  поля
охранялись вооруженными людьми, принимались меры для прекращения эпидемии, и
за больными ухаживали; имелся общественный запас  продовольствия;  коровы  и
овцы находились под бдительным присмотром, и группа людей, в которую входили
два-три мировых судьи, местный доктор и какой-нибудь фермер,  вершила  всеми
делами деревни.  Собственно  говоря,  это  было  возвращение  к  независимым
общинам пятнадцатого века. Зато  на  такие  деревни  могли  в  любой  момент
напасть  азиаты,  африканцы  или  какие-нибудь  другие  воздушные  пираты  и
потребовать бензина,  спиртных  напитков  или  провизии.  За  такой  порядок
приходилось платить нечеловеческим напряжением всех сил и бдительностью. Еще
подальше  грубо  намалеванное  извещение  "Карантин!",  или  "В  посторонних
стреляем  без  предупреждения!",  или  полуразложившиеся  трупы  грабителей,
покачивающиеся на придорожных  телефонных  столбах,  указывали  на  близость
крупного скопления людей с его  сложными  проблемами  и  запутанным  клубком
разногласий и вражды. Вокруг Оксфорда  на  крышах  лежали  большие  доски  с
лаконичным предупреждением воздушным бродягам: "Пушки!"
     Лавируя  среди  этих  опасностей,  по   дорогам   все   еще   проезжали
велосипедисты, и  раза  два  во  время  его  долгих  странствий  мимо  Берта
проносились мощные автомобили с пассажирами в масках  и  в  защитных  очках.
Полицейских почти не было видно, но время от времени ему  попадались  отряды
изможденных,  ободранных  солдат  на  велосипедах  -  их  число  значительно
увеличилось после того, как он оставил за собой Уэ