ло? Незачем. Это чистейшая глупость.
     - Так-то оно так, - заговорил Грабб, - да ведь  погибает  тут  не  твой
капитал...
     - А нам-то зачем погибать вместе с капиталом? - ответил  Берт,  оставив
без внимания намек Грабба.
     - Имей в виду, что за эту прицепную коляску я отвечать  не  намерен.  Я
тут ни при чем.
     - А кто говорит, что ты тут при чем? Хочешь  здесь  оставаться,  сделай
милость. С меня хватит! До конца праздников еще здесь пробуду, а потом  меня
нет! Понял?
     - Бросишь меня?
     - Брошу. Если ты хочешь остаться.
     Грабб оглядел мастерскую. В ней и  впрямь  стало  мерзко.  Когда-то  ее
украшали новые идеи, надежда, запас товаров, перспективы кредита. А теперь -
теперь кругом запустение и  упадок.  Вот-вот  нагрянет  домовладелец,  чтобы
продолжить скандал из-за разбитой витрины.
     - Куда ж ты думаешь податься, Берт? - спросил Грабб.
     Берт повернулся и внимательно посмотрел на друга.
     - Я все это продумал по дороге домой и в постели. Всю ночь  не  сомкнул
глаз.
     - Что же ты придумал?
     - Я наметил план.
     - А какой?
     - Да ведь ты хочешь остаться тут.
     - Не останусь, если есть надежда на что-нибудь получше.
     - Пока это только идея, - сказал Берт.
     - Ну, давай выкладывай.
     - Вчера девушки помирали со смеху от твоей песенки.
     - С тех пор будто сто лет прошло, - вставил Грабб.
     - А когда запел я, бедняжка Эдна даже всплакнула.
     - Просто ей в глаз попала мошка, - сказал Грабб. - Я сам видел. Но  при
чем тут это?
     - А вот при том.
     - Каким же это образом?
     - Не догадываешься?
     - Уж не петь ли на улицах?
     - На улицах? Ну нет. А что ты скажешь,  если  нам  совершить  турне  по
курортам Англии как певцам? Просто молодые  люди  из  хороших  семей  решили
развлечься, а? У тебя голос неплохой, у меня  тоже.  Да  я  любого  из  этих
певцов на пляжах в два счета переплюну. А уж пыль пустить  в  глаза  мы  оба
умеем. Верно? Так вот что я придумал. Мы станем  петь  романсы  и  исполнять
чечетку. Вот как мы вчера дурачились. Потому мне  это  и  пришло  в  голову.
Программу составить - пара пустяков. Репертуар из шести песен и одну-две  на
бис, речитативом. У меня это здорово получается.
     Грабб все еще созерцал свою сумрачную и унылую мастерскую; он подумал о
своем прежнем домохозяине и о теперешнем, подумал,  что  вообще  препротивно
иметь собственное дело в этот проклятый  век,  который  несет  гибель  людям
среднего достатка; и тут ему вдруг показалось, будто он слышит  в  отдалении
звуки банджо и пение выброшенной на берег сирены. Он почувствовал под ногами
нагретый солнцем песок, увидел себя в кольце отпрысков  щедрых  родителей  -
недаром же они повезли их на курорт - услышал шепот: "А на  самом  деле  они
настоящие джентльмены!" - и звон падающих в шляпу  медяков,  а  иной  раз  и
серебряных монет. Чистый доход, ни издержек, ни счетов.
     - Идет, Берт, - сказал он.
     - Дело! - воскликнул Берт. - И незачем время терять.
     - Отправляться в путь совсем без капитала тоже незачем, - сказал Грабб.
- Если мы продадим самые лучшие машины в  Финсбери,  мы  выручим  шесть-семь
фунтов. Завтра  утречком,  пока  на  улицах  никого  нет,  это  будет  легко
проделать...
     - Ловко получится: эта отбивная котлета притащится, чтобы закатить  нам
очередной скандал, а тут объявление: "Закрыто на ремонт".
     - Обязательно проделаем такую штуку, - загорелся Грабб, -  обязательно!
И напишем еще, чтобы по всем вопросам обращались к  нему.  Ясно?  Уж  он  им
ответит.
     К концу дня друзья тщательно продумали весь план. Вначале они  прибегли
к довольно неудачному плагиату и решили назваться "Голубыми офицерами флота"
в подражание прославленной труппе  "Пурпурные  графы",  -  Берту  до  смерти
хотелось покрасоваться в наряде, похожем на светло-синюю  офицерскую  форму,
но только еще шикарнее, с золотыми галунами и всякими шнурами.  Но  от  этой
затеи пришлось отказаться, -  изготовление  таких  костюмов  потребовало  бы
слишком много времени и средств. Друзья поняли, что должны удовольствоваться
костюмами более дешевыми и простыми, и  Грабб  предложил  белое  маскарадное
домино. Затем они некоторое время носились с мыслью взять два  самых  плохих
велосипеда, из тех,  что  выдавались  напрокат,  выкрасить  их  ярко-красной
эмалью, заменить звонки пронзительными клаксонами и кружить на машинах перед
началом и в конце представления. Потом решили, что это, пожалуй, рискованно.
     - Найдутся люди,  которые  нас  -  то  не  узнают,  зато  в  два  счета
распознают наши велосипеды, а старые хвосты нам ни к  чему.  Нужно  начинать
все заново.
     - Да, уж мне хвосты ни к чему, - подхватил Грабб.
     - Нам надо проветриться и забыть проклятые старые заботы. От  них  одно
расстройство.
     Все же они решили рискнуть и  выступать  с  велосипедами  вот  в  каких
костюмах: коричневые чулки с сандалиями,  холщовые  простыни  с  дыркой  для
головы, парики и фальшивые бороды из пакли. В остальном каждый  будет  самим
собой.  Они  станут  называться  "дервишами  пустыни"  и   будут   распевать
популярные  куплеты  "У  меня  в  прицепной   коляске"   и   "Эти   шпильки,
расскажите-ка, почем?".
     Друзья решили начать  с  маленьких  приморских  местечек  и  затем  уж,
убедившись в своих силах, повести наступление  на  большие  курорты.  Первым
выбрали местечко Литтлстон в Кенте из-за его непритязательности.
     Так, болтая, разрабатывали они план действий, и то обстоятельство,  что
больше половины правительств  мира  все  больше  и  больше  грозило  войной,
казалось им несущественным и маловажным.
     Часа в  четыре  друзья  увидели  в  лавке  напротив  первые  плакаты  с
заголовками выпусков вечерних газет, вопивших:

ТУЧИ ВОИНЫ СГУЩАЮТСЯ

ТОЛЬКО ЭТО - НИЧЕГО БОЛЬШЕ

     - Заладили одно: война да война, - сказал Берт. - Так и правда можно ее
накликать.

     - 4 -

     Нетрудно  догадаться,  что  неожиданное  появление  "дервишей  пустыни"
изумило, но совсем не обрадовало тихий пляж захолустного  Димчерча.  Димчерч
был  одним  из  последних  прибрежных  селений  Англии,  куда  не  дотянулся
монорельс, поэтому его обширные пляжи  по-прежнему  были  тайной  и  отрадой
немногих избранных душ. Они бежали сюда  от  пошлости  и  показной  роскоши,
чтобы мирно купаться,  болтать  с  друзьями,  играть  с  детьми,  а  поэтому
появление "дервишей пустыни" отнюдь не привело их в восторг.
     Две белые фигуры на ярко-красных велосипедах приближались  к  пляжу  со
стороны Литтлстона; их было  уже  хорошо  видно  и  слышно:  они  трубили  в
клаксоны, испускали жуткие вопли и вообще  грозили  неудержимым,  назойливым
весельем.
     - Боже мой! - сказал Димчерч. - Что это?
     Тут наши молодые люди, согласно разработанному  плану,  поставили  свои
велосипеды рядом, спешились и вытянулись по стойке смирно.
     - Почтенные дамы и господа, - начали они,  -  разрешите  представиться:
-Дервиши пустыни. - И низко поклонились.
     Сидевшие на берегу группками  люди  в  страхе  уставились  на  них,  но
несколько ребятишек и подростков заинтересовались и подошли поближе.
     - Тут ни черта не получишь, - прошептал Грабб.
     И "дервиши пустыни", кривляясь, свалили  в  кучу  свои  велосипеды,  но
насмешили только одного совсем уж  простодушного  малыша.  Набрав  в  легкие
побольше воздуха, они запели разудалую песню  "Эти  шпильки,  расскажите-ка,
почем?". Грабб пел, Берт с великим  усердием  подхватывал  припев,  и  после
каждого куплета оба артиста, подобрав полы своих домино, исполняли несколько
тщательно разученных па.

     Динь-бом, тилинь-бом-бом.
     Эти шпильки, расскажите-ка, почем?

     Так они пели и  приплясывали  на  залитом  солнцем  пляже  Димчерча,  и
маленькие дети, подойдя поближе к молодым  дядям,  никак  не  могли  понять,
почему они ведут себя так глупо,  а  взрослые  смотрели  на  них  холодно  и
недружелюбно.
     В это утро на всех пляжах  Европы  звенели  банджо,  слышались  веселые
возгласы и песни, дети играли на солнце, пароходики совершали увеселительные
рейсы; обычная многообразная  жизнь  тех  дней  текла  по  своему  веселому,
бездумному руслу, и никто не подозревал,  что  над  ней  собираются  темные,
грозные силы. В городах люди хлопотливо занимались своими  обычными  делами.
Газеты слишком часто кричали об опасности, и сейчас уже никто не обращал  на
них внимания.

     - 5 -

     Когда Берт с Граббом в третий раз выкрикнули припев к  своим  куплетам,
они увидели низко  в  небе  громадный  золотисто-коричневый  воздушный  шар,
который быстро приближался к ним с северо-запада.
     - Только нам удалось заинтересовать их, и на тебе - еще какая-то  штука
притащилась! - проворчал Грабб. - Валяй, Берт, дальше!

     Динь-бом, тилинь-бом-бом.
     Эти шпильки, расскажите-ка, почем?

     Шар поднялся выше, затем снизился и скрылся из виду.
     - Слава богу, сел, - успел сказать Грабб и вдруг шар выпрыгнул снова.
     - Чтоб ему! - буркнул Грабб. - Жми, Берт, не то они его увидят.
     Друзья закончили свой танец и впились глазами в шар.
     - Что-то с ним неладно, - сказал Берт.
     Теперь уже все смотрели на шар, который быстро приближался, подгоняемый
свежим северо-западным  ветром.  Песня  и  танец  потерпели  полное  фиаско.
Представление никого больше не интересовало,  даже  Берт  с  Граббом  совсем
забыли, что далеко еще не исчерпали свою программу. Шар дергался, словно его
пассажиры пытались приземлиться, - он, медленно  опускаясь,  касался  земли,
тут же футов  на  пятьдесят  подскакивал  вверх  и  снова  начинал  медленно
опускаться.  Его  корзина  задела  верхушки  деревьев,  и   черная   фигура,
возившаяся в стропах, не то свалилась, не то  спрыгнула  назад,  в  корзину.
Через секунду шар оказался совсем рядом.  Громадный,  величиной  с  дом,  не
меньше, он быстро снижался над песчаным берегом, за  ним  волочился  длинный
канат, и человек в корзине что-то громко кричал. Он как  будто  сбрасывал  с
себя одежду,  а  потом  его  голова  появилась  над  краем  корзины,  и  все
расслышали слова:
     - Хватайте канат!
     - Лови, Берт! - крикнул Грабб и бросился ловить канат.
     Берт последовал его примеру  и  столкнулся  с  каким-то  рыбаком,  тоже
нагнувшимся за канатом. Женщина с ребенком на руках, два малыша, вооруженные
игрушечными  лопатками,  и  толстый  господин  в  спортивном  костюме  почти
одновременно  оказались  около  волочившегося  по  земле  каната  и   теперь
топтались вокруг, стараясь поймать его. Берт добрался до этой  извивающейся,
ускользающей  змеи,  прижал  ее   ногой,   опустился   на   четвереньки   и,
изловчившись, схватил. Не прошло и минуты,  как  вся  рассыпанная  по  пляжу
публика словно выкристаллизовалась  на  канате  и  старалась  удержать  шар,
выполняя яростные команды человека в корзине.
     - Тяните! - кричал он. - Говорю вам, тяните!
     Но шар, повинуясь ветру и силе инерции, протащил свой живой  якорь  еще
немного к  морю.  Потом  опустился,  с  легким  всплеском  коснулся  воды  и
отпрянул, как обжегшийся палец.
     - Тяните к себе! - взывал человек в корзине. - Она в обмороке!
     Он нагнулся над чем-то невидимым, а шар тем временем оттащили от  воды.
Берт, оказавшийся ближе всех к корзине, сгорал от любопытства  и  волновался
больше всех. Он тянул что было мочи, но без конца спотыкался о длинный хвост
своего балахона. Он  и  представления  не  имел,  что  воздушный  шар  такая
громадная,  легкая,  неустойчивая  штука.  А   корзина   была   сравнительно
небольшая, сплетенная из толстых бурых прутьев. Канат, за который он  тянул,
был прикреплен к массивному кольцу футах в пяти  над  корзиной.  При  каждом
рывке Берт выбирал  значительный  кусок  каната,  и  покачивающаяся  корзина
мало-помалу приближалась к берегу. Из нее долетал гневный рев:
     - Она лишилась чувств! Сердце ее не выдержало  -  столько  пришлось  ей
всего вынести!
     Шар больше не  сопротивлялся  и  пошел  вниз.  Берт  отпустил  канат  и
бросился вперед, чтобы ухватиться за него в другом месте, и уцепился за край
корзины.
     - Держите крепко,  -  сказал  человек  в  корзине,  и  рядом  с  Бертом
появилось его лицо. До чего же знакомое лицо - свирепые брови,  приплюснутый
нос, пышные черные  усы,  темная,  растрепанная  шевелюра.  Пиджак  и  жилет
человек сбросил - наверно, собирался спасаться вплавь.
     - Все держите корзину, - говорил он. - Тут дама, она потеряла  сознание
или у нее плохо с сердцем, одному богу  известно,  что  с  ней!  Меня  зовут
Баттеридж, Баттеридж... и я на воздушном шаре! Все навалитесь на этот  край.
В последний раз доверился я этим допотопным изобретениям. Веревку  заело,  и
клапан не  открылся.  Попадись  только  мне  мерзавец,  который  должен  был
проверить...
     Внезапно он просунул голову между стропами и воззвал:
     - Раздобудьте коньяку, рюмку коньяку покрепче!
     Кто-то отправился добывать коньяк.
     В  корзине  в  обдуманной  позе,  выражавшей  полнейшее  безразличие  к
собственной судьбе, лежала на  мягкой  скамье  пышная  блондинка  в  меховой
накидке и большой шляпе с цветами. Ее запрокинутая голова упиралась в мягкую
обивку корзины, глаза были зажмурены, рот открыт.
     - Дорогая моя! - произнес мистер Баттеридж своим обычным  оглушительным
голосом. - Мы спасены!
     Дама не шелохнулась.
     - Дорогая моя! - повторил  мистер  Баттеридж  невероятно  оглушительным
голосом. - Мы спасены!
     Дама по-прежнему оставалась недвижима.
     И тут мистер Баттеридж дал волю своей пламенной натуре.
     - Если она умерла, - он медленно  поднес  кулак  к  воздушному  шару  и
раскатисто взревел, - если она умерла,  я  р-р-р-азнесу  в  клочья  небо!  Я
должен вынести ее отсюда! -  вопил  он,  и  ноздри  его  от  избытка  чувств
раздувались. - Я должен ее вынести. Я не допущу, чтобы она скончалась в этой
тесной плетеной корзине - она,  созданная  для  королевских  покоев!  Крепче
держите корзину. Есть среди вас сильный мужчина, который сможет удержать  ее
на руках?
     Мощным движением он подхватил даму и поднял ее.
     - Не дайте корзине взлететь, - обратился он к тем, кто теснился вокруг.
- Навалитесь на нее всей тяжестью. Эта  дама  не  перышко,  и  когда  мы  ее
вынесем, нагрузка значительно уменьшится.
     Берт ловко подпрыгнул и уселся  на  краю  корзины.  Остальные  покрепче
ухватились за кольцо и стропы.
     - Готово? - спросил мистер Баттеридж.
     Он встал на скамью и  осторожно  поднял  даму.  Потом  присел  на  край
корзины напротив Берта и перекинул одну ногу наружу. По-видимому, ему мешала
какая-то снасть.
     - Кто-нибудь поможет мне? - спросил Баттеридж. -  Сможете  вы  удержать
ее?
     И в то самое мгновение, когда Баттеридж со своей дамой балансировал  на
краю корзины, она вдруг пришла в себя. Она очнулась внезапно,  стремительно,
с громким, душераздирающим воплем:
     - Альфред! Спаси меня!
     Руки ее шарили по воздуху, и наконец она обхватила мистера Баттериджа.
     Берту показалось, что корзина качнулась, а потом дернулась и  дала  ему
пинка. И еще он увидел, как ботинки дамы и правая нога джентльмена описали в
воздухе дугу и исчезли за бортом корзины. В голове у него все смешалось,  но
все же он сообразил, что теряет равновесие и вот-вот  встанет  на  голову  в
этой поскрипывающей корзине. Он вытянул руки и пошарил  вокруг.  И  в  самом
деле, он почти стоял на голове, борода из пакли забилась ему в рот, щекой он
проехался по мягкой обивке корзины, носом зарылся в мешок с песком.  Корзину
сильно рвануло, и она замерла.
     - Черт подери!
     Берт решил, что  его  оглушило  -  в  ушах  шумело  и  голоса  долетали
откуда-то издалека. Как будто внутри горы кричали эльфы.
     Берт с  трудом  поднялся  на  ноги.  Он  запутался  в  одеждах  мистера
Баттериджа, которые тот скинул, опасаясь, что  ему  придется  погрузиться  в
море.
     -  Могли  бы  предупредить,  прежде  чем   вылезать!   -   полусердито,
полужалобно крикнул Берт. Затем поднялся на ноги и  судорожно  ухватился  за
стропы.
     Под ним далеко-далеко внизу сверкали  синие  воды  Ла-Манша.  А  вдали,
быстро убегая вниз, словно кто-то выгибал его, виднелся игрушечный,  залитый
солнцем пляж и горсть разбросанных домишек - сам Димчерч. Берт  видел  кучку
людей, которых так внезапно покинул. Около самой воды бежал  Грабб  в  белом
балахоне "дервиша пустыни". Что-то надрывно кричал, стоя по колено  в  воде,
мистер  Баттеридж.  Позорно  покинутая  всеми  дама  сидела   на   песке   с
великолепной шляпой на коленях. Весь берег был усыпан крошечными человечками
- только ноги да головы - все смотрели вверх. А шар,  освободившись  от  ста
семидесяти килограммов живого веса мистера Баттериджа и его спутницы,  летел
по небу со скоростью гоночного автомобиля. - Батюшки! - ахнул  Берт.  -  Вот
это да!
     Он проводил горестным взглядом удалявшийся берег и подумал, что  голова
у него совсем не кружится; потом бегло осмотрел канаты и веревки: ведь  надо
же было "что-то предпринять". Но  в  конце  концов  опустился  на  скамью  и
сказал:
     - Нет уж, ничего не стану трогать... И что вообще нужно делать?
     Но тут же вскочил на ноги и долго смотрел на удалявшуюся землю -  белые
скалы на востоке, плоские  болота  слева,  обширные  низины  Англии,  дымные
города и гавани, реки, ленты дорог, пароходы, их палубы и короткие трубы  на
фоне безбрежного моря и гигантский мост монорельса, соединяющий  Фолкстон  с
Булонью. Но вот прозрачные обрывки облаков, а затем плотная пелена их скрыли
панораму от глаз Берта. Головокружения он не чувствовал  и  был  не  слишком
напуган, только совершенно растерялся.

ГЛАВА III

ВОЗДУШНЫЙ ШАР

     - 1 -

     Берт Смоллуейз был заурядным человечком, развязным и ограниченным -  на
заре двадцатого века старая цивилизация миллионами плодила  таких  людей  во
всех странах мира. Жизнь его протекала  в  узеньких  улочках,  среди  убогих
домишек, дальше которых он ничего не видел, в замкнутом  кругу  окостеневших
понятий. От человека,  по  его  мнению,  требовалось  только  быть  похитрее
других, уметь, как  он  выражался,  "разжиться  деньжатами"  и  наслаждаться
жизнью. В сущности, люди вроде него и сделали Англию и Америку тем, что  они
есть. До сих пор счастье не улыбалось Берту, но он не унывал. Он  был  всего
лишь  напористым  и  своекорыстным  индивидом,  не  имевшим   ни   малейшего
представления о долге гражданина, верности,  преданности,  чести  и  даже  о
храбрости. И вот благодаря странной случайности  он  оказался  на  некоторое
время вырванным из удивительного современного мира с его суетой и всяческими
соблазнами и воспарил между морем и небом как  бестелесный  дух.  Как  будто
сами небеса, желая произвести опыт, выбрали его, как образчик, из  миллионов
англичан, намереваясь получше рассмотреть, что же случилось  с  человеческой
душой. Однако что он открыл в этом смысле небесам, сказать  не  берусь,  ибо
давно уже отказался от умозрительных попыток  установить,  каковы  идеалы  и
устремления неба.
     Оказаться одному на высоте в пятнадцать тысяч  футов  -  а  Берт  скоро
поднялся именно на такую высоту - ощущение ни с чем не сравнимое.  Это  одно
из  наиболее  величественных  достижений,  доступных   человеку.   Ни   одна
летательная машина не способна на  большее.  Ведь  это  означает  вознестись
совсем за пределы всего земного. Оказаться в полнейшем одиночестве,  которое
никто не нарушит, средь  не  сравнимого  ни  с  чем  спокойствия,  когда  ни
малейший шорох не потревожит чуткой тишины. И это означает увидеть небо.
     Ни единый отзвук суеты человеческой сюда не долетает,  ничто  не  может
загрязнить чистый, сладостный воздух. Ни птица, ни насекомое не залетают так
высоко. Тут не веет, не шелестит ветерок: ведь шар движется вместе с ветром,
он как бы сливается  с  воздухом.  Взлетев,  шар  больше  не  дергается,  н