ежде всего бросились в глаза длинные танцующие  дула
орудий большого калибра, которые выбрасывали  неяркое  прозрачное  пламя,  и
частые  вспышки  бортовых  скорострельных  орудий.  Американские  корабли  с
паровыми турбинами имели  от  двух  до  четырех  труб.  Немецкие  броненосцы
казались более низкими, так как  вместо  паровых  машин  они  были  снабжены
двигателями  внутреннего  сгорания,  которые  теперь  работали  с   каким-то
непонятным грохотом. Из-за паровых машин американские корабли были больше  и
выглядели изящнее. В холодном  свете  утренней  зари  Берт  видел,  что  эти
укороченные,  непрерывно  стреляющие  корабли  качает  сильная  зыбь.  Из-за
ритмичного волнообразного движения "Фатерланда" зрелище боя то приближалось,
то удалялось.
     Сначала над сражающимися кораблями появился один только "Фатерланд". Он
следовал в вышине  над  идущим  полным  ходом  "Теодором  Рузвельтом"  и  не
отставал от него. Сквозь бегущие облака "Фатерланд" был, наверно,  временами
виден с "Теодора Рузвельта". Остальные корабли германского воздушного флота,
поддерживая  связь  с  флагманом  посредством   беспроволочного   телеграфа,
остались на высоте шести-семи тысяч футов за облаками, чтобы не подвергаться
риску артиллерийского обстрела.
     Неизвестно, когда именно  несчастные  американцы  обнаружили  появление
новых врагов. Об этом  до  нас  не  дошло  никаких  сведений.  Можно  только
представить себе, что почувствовали измученные моряки,  когда,  взглянув  на
небо, увидели вдруг над головой безмолвное чудовище, размерами превосходящее
самый большой броненосец, с огромным германским флагом на  хвосте.  По  мере
того,  как  облака  рассеивались,  в  синеве  неба  появлялись  все   новые,
презрительно не обремененные  ни  пушками,  ни  броней,  воздушные  корабли,
летевшие со скоростью, которая позволяла им легко  догонять  сражавшиеся  на
полном ходу броненосцы.
     Ни одно орудие  ни  разу  не  ударило  по  "Фатерланду",  в  него  лишь
несколько раз стреляли из винтовок. И  только  по  чистой  случайности  один
человек на флагмане был  убит.  "Фатерланд"  до  самого  конца  не  принимал
непосредственного участия  в  бою.  Он  летел  над  обреченной  американской
эскадрой, и принц отдавал  приказания  другим  кораблям  по  беспроволочному
телеграфу. Тем. временем "Фогельштерн" и "Пруссия",  буксируя  по  полдюжине
"драхенфлигеров", полным  ходом  неслись  вперед,  а  затем,  миль  на  пять
опередив американские корабли, начали резко снижаться и  вышли  из  облаков;
"Теодор Рузвельт" тут же стал стрелять по ним из мощных носовых  орудий,  но
снаряды рвались гораздо ниже "Фогельштерна", от которого  уже  отделилось  и
ринулось на врага больше десятка "драхенфлигеров".
     Высунувшись из своего окна, Берт видел с начала  до  конца  это  первое
столкновение   аэроплана   с   броненосцем.   Он   видел,   как   гротескные
"драхенфлигеры" с широкими плоскими крыльями, коробчатой  носовой  частью  и
колесами по бокам, между которыми сидел авиатор, стремительно  падали  вниз,
словно стая птиц. - Вот черт! -  вырвалось  у  Берта.  Один  из  аэропланов,
справа, вдруг  стал  неестественно  быстро  падать,  подпрыгнул,  с  громким
треском взорвался и, охваченный пламенем, упал в море; другой ткнулся  носом
в воду и, едва коснувшись  волны,  разлетелся  на  куски.  Берт  видел,  как
суетились на палубе  "Теодора  Рузвельта"  укороченные  человечки  -  только
голова да ноги, - готовясь стрелять по  другим  аэропланам.  Потом  передний
"драхенфлигер" промчался между Бертом и палубой броненосца, раздался  грохот
взорвавшейся бомбы, точно сброшенной на носовую  башню,  и  ответный  слабый
треск винтовок. Трах-трах-трах-били  скорострельные  орудия  американцев,  в
ответ прогремел сокрушительный залп с "Фюрста Бисмарка". Еще  два  аэроплана
пролетели мимо Берта и сбросили на американский броненосец  бомбы;  авиатора
четвертого ранило пулей, и его "драхенфлигер" рухнул на палубу броненосца и,
взорвавшись,  опрокинул  корабельные  трубы.  Одно  мгновение   Берт   видел
крошечную  черную  фигурку,  она  спрыгнула  с   исковерканного   аэроплана,
ударилась о трубу и еще  падала  безжизненно  вниз,  когда  пламя  страшного
взрыва подхватило ее и увлекло в небытие.
     На носу корабля раздался оглушительный взрыв, громадный  кусок  металла
отделился от броненосца и рухнул в пучину, увлекая вместе с  собой  людей  и
обнажив брешь,  в  которую  проворный  "драхенфлигер"  бросил  зажигательную
бомбу. В безжалостном свете занимавшегося дня Берт ясно увидел, как,  борясь
за жизнь, судорожно барахтались  в  пенном  водовороте  за  кормой  "Теодора
Рузвельта" крошечные существа. То не могли  быть  люди,  нет!  Эти  тонувшие
изуродованные крошечные существа сжимали своими скрюченными пальцами  сердце
Берта.
     - Господи, господи! - почти рыдал Берт.
     Он снова посмотрел вниз: живые точки исчезли, а поглотившую  их  пучину
рассекал на две симметричные волны черный корпус  "Эндрю  Джексона",  слегка
поврежденного последним  выстрелом  тонувшего  "Бремена".  Нестерпимый  ужас
охватил Берта, и на несколько минут он словно ослеп.
     Находившаяся милях в трех к востоку "Саскуиханна" вдруг  взорвалась  со
страшным грохотом, словно сложившимся из массы мелких взрывов послабее, и  в
мгновение ока исчезла в кипящем водовороте. Несколько секунд на  этом  месте
кипели волны, а потом глубина  с  громким  бульканьем  стала  изрыгать  пар,
воздух, нефть, обломки, людей...
     После этого наступило затишье. Берту  оно  показалось  бесконечным.  Он
начал высматривать, куда девались остальные  аэропланы.  Сплющенные  останки
одного плавали около  "Монитора",  остальные  устремились  за  американскими
кораблями и засыпали их бомбами; несколько  "драхенфлигеров"  колыхалось  на
волнах, по-видимому, не получив серьезных повреждений,  а  три  или  четыре,
описывая широкую  дугу,  возвращались  к  своим  воздушным  кораблям.  Строй
американских броненосцев рассыпался: сильно поврежденный  "Теодор  Рузвельт"
повернул  на  юго-восток,  "Эндрю  Джексон",  потрепанный,  но   по-прежнему
боеспособный, шел между "Теодором Рузвельтом" и грозным, полным сил "Фюрстом
Бисмарком", прикрывая своего флагмана от огня последнего. Далеко  на  западе
показались готовые вступить в бой "Герман" и "Германик".
     Когда  после  гибели  "Саскуиханны"  наступила  минута  затишья,   Берт
расслышал какой-то звук, совсем не похожий на шум боя. Словно скрипела  косо
повешенная на несмазанных  петлях  дверь.  Это  кричала  "hoch"  команда  на
"Фюрсте Бисмарке".
     И в эту минуту, когда залпы вдруг прекратились, взошло солнце, - темные
воды стали ослепительно синими, и потоки золотого света залили  мир.  Словно
улыбка озарила картину ужаса и ненависти.  Облачная  дымка  исчезла  как  по
волшебству,  и  взгляду  открылись  все  бесчисленные  корабли   германского
воздушного флота, готовые ринуться вниз на свою добычу.
     - Бах-бабах! Бах-бабах! - снова заговорили орудия броненосцев,  но  они
не были приспособлены для стрельбы по воздушным целям, и висевшие  в  вышине
чудовища остались целыми, если не считать нескольких случайно попавших в них
пуль. Американская эскадра сильно пострадала: "Саскуиханна" погибла; "Теодор
Рузвельт" отстал - носовые орудия его вышли из строя, палуба  была  завалена
обломками; "Монитор" тоже получил  тяжелые  повреждения.  Два  этих  корабля
совершенно прекратили стрельбу, как и "Бремен" с "Веймаром". Между  четырьмя
броненосцами, находившимися на расстоянии выстрела  друг  от  друга,  словно
установилось вынужденное перемирие. На юго-восток  теперь  двигалось  только
четыре американских корабля с "Эндрю  Джексоном"  в  качестве  головного.  А
"Фюрст Бисмарк", "Герман" и "Германик" шли параллельным курсом и  продолжали
вести непрерывный  огонь.  "Фатерланд"  медленно  взмыл  вверх,  готовясь  к
заключительному акту этой трагедии.
     Больше десятка воздушных кораблей один  за  другим  быстро  устремились
вниз в погоню за остатками американской эскадры.  Они  держались  на  высоте
двух тысяч футов, пока не  настигли  и  немного  не  обогнали  последний  из
американских броненосцев; тогда они быстро снизились среди фонтана  пуль  и,
двигаясь чуть быстрее броненосца,  забросали  его  плохо  защищенные  палубы
бомбами,  превратив  их  в  полотнища  пламени.  Так   они   пролетали   над
американскими броненосцами,  которые  пытались  продолжать  бой  с  "Фюрстом
Бисмарком", "Германом" и "Германиком", и  каждый  воздушный  корабль  вносил
свою долю в общий хаос. Орудия американцев  смолкли,  раздалось  еще  только
несколько героических выстрелов, но остатки эскадры продолжали идти вперед -
искалеченные,  окровавленные,  они  упорно  не  желали  сдаваться  и  гневно
сопротивлялись,  обстреливая  из  винтовок  воздушные  корабли  под   градом
снарядов с немецких броненосцев. Но теперь атакующие воздушные корабли то  и
дело заслоняли картину боя, и Берт видел остальное лишь урывками.
     Внезапно  Берт  заметил,  что  картина  боя  уменьшается  и  звуки  его
становятся все глуше. "Фатерланд" спокойно и бесшумно поднимался в  небо,  и
орудийные залпы уже не били в самое сердце, а только тупо отдавались в ушах.
И вот четыре умолкнувших броненосца уже превратились в крошечные полоски, да
только было ли их четыре? Смотря против солнца,  Берт  видел,  что  на  воде
держатся лишь три почерневшие, дымящиеся груды обломков. Однако "Бремен" уже
спустил на воду две шлюпки,  спускал  шлюпки  и  "Теодор  Рузвельт",  и  они
направились туда, где горсточка крошечных существ все еще отчаянно  боролась
за жизнь, качаясь на громадных океанских  волнах...  "Фатерланд"  больше  не
следовал  за  сражавшимися  эскадрами.  Бурлящее   месиво   отодвигалось   к
юго-востоку, становилось все меньше и беззвучнее. Один из воздушных кораблей
упал в море и горел, выбрасывая чудовищный и уже  такой  крохотный  огненный
фонтан, а далеко на юго-западе показались сначала  один,  а  потом  еще  три
германских броненосца, спешивших на помощь своим...

     - 6 -

     "Фатерланд" поднимался все выше и выше  в  сопровождении  всего  косяка
воздушных кораблей,  а  потом  взял  курс  на  Нью-Йорк,  и  скоро  сражение
отступило на  задний  план,  стало  чем-то  далеким  и  маленьким,  коротким
эпизодом перед завтраком. От него осталась  лишь  ниточка  крошечных  темных
силуэтов да дымное желтое зарево, которое вскоре превратилось в расплывчатое
желтое пятно на горизонте и, наконец вовсе  исчезло  в  ярком  свете  нового
дня...
     Вот так  Берт  Смоллуейз  увидел  первую  битву  воздушных  кораблей  и
последний бой броненосцев - самых странных в истории  войн  боевых  средств,
возникших из плавучих батарей,  примененных  в  Крымскую  войну  императором
Наполеоном  III  и  поглотивших  за  семьдесят  лет   своего   существования
невероятное количество человеческой энергии и средств.  За  это  время  было
построено более двенадцати тысяч этих немыслимых  чудовищ,  разных  типов  и
видов, и каждый новый броненосец был более мощным и более смертоносным,  чем
предыдущий. Каждый новый  корабль  объявлялся  самым  последним  достижением
науки, и большинство из них в конце концов продавали на слом. Не больше пяти
процентов всех броненосцев участвовало  в  боях.  Некоторые  пошли  ко  дну,
других выбросило на берег, многие  погибли,  случайно  столкнувшись  друг  с
другом. Жизни бесконечного множества людей были отданы служению броненосцам,
таланты и терпение не одной тысячи инженеров и  изобретателей,  неисчислимое
количество материалов и денежные средства ушли на их создание; из-за них  не
были использованы бесчисленные возможности  сделать  жизнь  легче  и  лучше;
из-за них миллионам  детей  приходилось  преждевременно  начинать  работать;
из-за них люди на суше влачили полуголодное, нищенское существование. На  их
постройку и содержание деньги надо было добывать любой  ценой  -  таков  был
закон бытия наций в те непостижимые времена. Во всей истории изобретений нет
ничего более пагубного и дорогостоящего, чем эти чудовищные мегатерии.
     А потом дешевые изделия, для изготовления  которых  требовались  только
прутья и газ, раз и навсегда покончили с броненосцами, обрушившись на них  с
неба...
     Никогда  прежде  не  доводилось  Берту  видеть  такого  всесокрушающего
уничтожения, никогда прежде не понимал он, сколько горя  и  ущерба  приносит
война. Его потрясенный  ум  постиг  истину:  и  это  тоже  часть  жизни.  Из
безжалостного  клубка  страшных  впечатлений  в  памяти  всплывало  одно   и
заслоняло все остальное; матросы с "Теодора Рузвельта",  отчаянно  борющиеся
за жизнь среди океанских волн, после того как  первая  бомба  обрушилась  на
броненосец.
     - Черт! -сказал он, вспоминая про это. - Так ведь могло случиться и  со
мной и с Граббом!.. Барахтаешься, а вода  заливает  тебе  рот.  Хорошо  хоть
недолго, наверно.
     Берту хотелось узнать, как все это подействовало на  Курта.  И  еще  он
почувствовал голод. Он нерешительно подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул
в  коридор.  Там,  около  трапа,  ведущего  в  солдатскую  столовую,  стояло
несколько матросов из  экипажа  корабля;  они,  наклонившись,  рассматривали
что-то лежавшее в нише. На одном  из  стоявших  там  был  легкий  водолазный
костюм, какие Берт уже видел в  башенках  газовых  камер.  Берту  захотелось
подойти поближе и  получше  рассмотреть  шлем,  который  матрос  держал  под
мышкой. Но, подойдя к нише, Берт забыл про шлем: на полу лежал мертвый  юнга
- его убила пуля, посланная с "Теодора Рузвельта".
     Берт не заметил, как пули попадали в "Фатерланд", и даже не подозревал,
что находился под обстрелом. Он сразу даже  и  не  сообразил,  отчего  погиб
юнга, и никто ему этого не объяснил.
     Юноша лежал,  как  повалился,  сраженный  пулей;  куртка  на  нем  была
разорвана и опалена, раздробленную лопатку почти вырвало из тела, вся  левая
часть груди была страшно изуродована. На полу краснела лужа  крови.  Матросы
слушали человека со шлемом, который что-то объяснял им, указывая на  круглое
отверстие от пули в полу и на вмятину в панели коридора,  докуда,  очевидно,
еще смогла долететь смертоносная пуля. Лица у всех были серьезны  и  суровы;
этих рассудительных, светловолосых и голубоглазых людей, привыкших к порядку
и дисциплине, вид растерзанных, окровавленных  останков  того,  кто  был  их
товарищем, ошеломил не меньше, чем Берта.
     В  дальнем  конце  коридора,  там,  где  находилась  галерея,  внезапно
раздался буйный взрыв хохота, и кто-то возбужденно заговорил, почти закричал
по-немецки.
     Отвечали другие голоса, почтительно и спокойно.
     - Принц, - шепнул кто-то, и все застыли в напряжении.
     В конце коридора показалась группа людей. Первым с бумагами в руке  шел
лейтенант Курт.
     Увидев в нише убитого, он замер на месте, и его румяное лицо побелело.
     - So! - изумленно воскликнул он.  Принц  шел  за  Куртом,  разговаривая
через плечо с фон Винтерфельдом и капитаном корабля.
     - Что такое? - бросил он Курту, не докончив фразы,  и  посмотрел,  куда
указывал лейтенант. Он уставился на изуродованный труп в нише  и,  казалось,
на мгновение задумался. Затем, небрежно  махнув  рукой  в  сторону  убитого,
повернулся к капитану.
     - Уберите это! - крикнул он по-немецки и, прошествовав дальше,  прежним
веселым тоном закончил обращенную к фон Винтерфельду фразу.

     - 7 -

     Страшное воспоминание о том, как тонули  в  океане  во  время  сражения
беспомощные люди, раз и навсегда слилось у Берта с воспоминанием о надменной
фигуре принца Карда Альберта,  небрежным  жестом  отметающего  с  пути  тело
убитого юнги. Раньше война  представлялась  Берту  этакой  веселой,  шумной,
волнующей эскападой,  чем-то  вроде  праздничной  шутки,  только  в  большем
масштабе и в общем делом радостным и приятным. Теперь он узнал войну немного
лучше.
     На следующий день иллюзиям Берта был нанесен еще один - третий по счету
- удар. Случай сам по себе был  незначительный  и  неизбежный  для  военного
времени, однако он невероятно удручающе подействовал на воображение Берта  -
городского  жителя.  В  те  времена  не  в  пример  предыдущим  столетиям  в
густонаселенных городах господствовали  довольно  мягкие  нравы;  жители  их
никогда не видели, как убивают. И только в смягченном  виде  через  книги  и
картины познавали ту истину, что жизнь - это беспощадная  борьба.  На  своем
веку Берт трижды -  всего  лишь  трижды  -  видел  мертвецов  и  никогда  не
присутствовал  при  убийстве  живого  существа,   превосходящего   размерами
новорожденного котенка.
     Новое душевное потрясение Берт  испытал,  когда  на  воздушном  корабле
"Адлер" казнили матроса, у которого обнаружили спички.  Это  было  грубейшим
нарушением дисциплины - перед отлетом этот человек просто забыл, что у  него
в  кармане  лежат  спички.  Все  команды  неоднократно  предупреждали,   что
приносить на корабль спички строжайшим образом запрещено, об этом же гласили
развешанные повсюду предостережения. В свое оправдание матрос  говорил,  что
он был так занят своим делом и так привык к этим предупреждениям, что как-то
упустил, что они относятся и к нему самому. Однако тем  самым  он  признавал
себя виновным  в  другом  не  менее  серьезном  воинском  преступлении  -  в
небрежности.  Капитан  "Адлера"  вынес  приговор,  принц  утвердил  его   по
беспроволочному телеграфу, и казнь решено  было  сделать  уроком  для  всего
личного состава флота.
     - Немцы, - заявил принц, - пересекли Атлантический океан не  для  того,
чтобы считать ворон.
     Чтобы все видели, как караются недисциплинированность и  неповиновение,
преступника решили не умертвить электрическим током и не сбросить в  пучину,
а повесить.
     И вот все корабли собрались вокруг флагмана, как карпы в пруду  в  часы
кормежки. "Адлер"  находился  в  самой  середине,  непосредственно  рядом  с
"Фатерландом". Весь  экипаж  "Фатерланда"  выстроился  на  висячей  галерее,
команды других кораблей разместились на воздушных камерах, взобравшись  туда
по наружной сетке, а офицеры вышли на  площадку,  где  стояли  пулеметы.  На
Берта,  созерцавшего  это  зрелище  сверху,   оно   произвело   ошеломляющее
впечатление. Далеко-далеко внизу, на  рябой  синеве  океана,  два  крошечных
парохода - один британский, другой под американским  флагом  -  подчеркивали
его масштабы. Берт вышел на галерею посмотреть казнь,  но  ему  было  не  по
себе: шагах в десяти от него  стоял  грозный  светловолосый  принц,  сверкая
глазами, скрестив руки на груди, по-военному сомкнув каблуки.
     Так был повешен матрос с "Адлера". Веревку взяли длинную, в  шестьдесят
футов,  чтобы  все   злоумышленники,   прячущие   спички   или   замыслившие
какое-нибудь иное нарушение дисциплины, хорошенько рассмотрели, как он будет
корчиться в петле. Всего в сотне ярдов от Берта на нижней  галерее  "Адлера"
стоял живой, не готовый умереть человек  -  в  глубине  души  он,  наверное,
боялся и негодовал, но внешне держался  спокойно  и  покорно.  А  потом  его
столкнули за борт...
     Он летел вниз, растопырив руки и ноги, пока, дернувшись,  не  повис  на
конце веревки. Тут ему следовало умереть, корчась всем в назидание,  но  то,
что произошло, было еще ужаснее: голова оторвалась, и туловище, уродливое  и
нелепое, кружась, кануло в море, а голова летела рядом с ним.
     - Ох! - вырвалось у Берта, и он судорожно вцепился в поручни.
     За спиной у него ахнуло еще несколько человек,
     - So, - бросил принц,  обвел  всех  взглядом,  еще  более  надменным  и
непреклонным, чем всегда, затем повернулся к трапу и скрылся внутри корабля.
     Привалившись к поручням, Берт еще долго оставался на галерее. К горлу у
него подступила тошнота - такой ужас внушил ему этот мимолетный  эпизод.  Он
показался ему гораздо более отвратительным, чем морское сражение. Да и  чего
было жд