иверситету, события приняли серьезный оборот. Капитан воздушного  корабля,
назначенного наблюдать за этим районом, снизился, по-видимому, затем,  чтобы
зацепить веревочной петлей и сорвать флаг, развевавшийся над Морган  Холлом.
Но в этот момент из верхних окон большого многоквартирного  дома,  стоявшего
между университетом и Риверсайд-драйв, раздались винтовочные и  револьверные
выстрелы.
     Большинство стрелков промахнулись, однако две  или  три  пули  все-таки
пробили газовые  отсеки,  а  одна  даже  раздробила  руку  находившемуся  на
передней площадке солдату. Часовой, стоявший на нижней  галерее,  немедленно
открыл ответный огонь, а пулемет, помещенный  на  щите  орла,  дал  очередь,
после чего дальнейших выстрелов  уже  не  последовало.  Корабль  поднялся  и
сигнализировал  флагману  и  муниципалитету,  на  место  происшествия   были
немедленно откомандированы отряды полиции и народной милиции, и инцидент был
таким образом исчерпан.
     Но сразу же за этим  последовала  отчаянная  выходка  компании  молодых
нью-йоркских кутил, которые в порыве  безрассудного  патриотизма  проскочили
незамеченными на нескольких автомобилях на Бикон Хилл и дружно принялись  за
сооружение  импровизированного  форта  вокруг   установленного   там   ранее
дальнобойного орудия. Его расчет оставался на  своих  местах,  но  сразу  же
после капитуляции получил приказ прекратить огонь и теперь только  бессильно
возмущался   -   конечно,   появление   нежданных    союзников    обрадовало
артиллеристов. По их словам, орудию не дали  толком  показать  себя,  и  они
горели желанием доказать свои слова делом.  Под  руководством  новоприбывших
они вырыли вокруг орудия траншею, насыпали  бруствер  и  соорудили  довольно
ненадежное укрытие из кровельного железа.
     Они уже заряжали свое орудие, когда их заметили  с  воздушного  корабля
"Прейссен", и снаряд, который они успели выпустить, прежде чем сброшенные  с
корабля бомбы разнесли их вместе с их  импровизированным  фортом  в  клочки,
разорвался в центральном газовом отсеке корабля "Бинген", вывел его из строя
и заставил опуститься  на  острове  Статен.  Потеря  газа  оказалась  весьма
значительной, и корабль рухнул на деревья, накрыв их, как балдахином,  своей
опустевшей оболочкой. Пожар, однако, не вспыхнул, и экипаж поспешно  занялся
ремонтом. Немцы  вели  себя  с  уверенностью,  граничившей  с  беспечностью.
Большинство принялись чинить разрывы оболочки, а несколько человек  пошли  в
сторону дороги в  поисках  газопровода  и  вскоре  были  схвачены  враждебно
настроенной толпой. Поблизости стояло  несколько  домов,  обитатели  которых
очень скоро перешли от недружелюбного любопытства к враждебным действиям.  В
эту эпоху полицейский надзор  за  многочисленным  и  многоязыким  населением
острова Статен был весьма небрежен, и  буквально  в  каждом  жилище  имелось
огнестрельное оружие. Теперь оно  было  пущено  в  ход,  и  после  двух-трех
промахов один из занятых починкой солдат получил пулю в  ногу.  После  этого
немцы  бросили  чинить   оболочку   и,   укрывшись   за   деревьями,   стали
отстреливаться.
     На звук перестрелки немедленно явились "Прейссен" и "Киль" и с  помощью
нескольких ручных гранат быстро уничтожили все дома  на  милю  вокруг.  Было
убито довольно много мирных американцев - мужчин, женщин и детей, нападавшие
же отступили. Некоторое время  под  прикрытием  двух  кораблей  починка  шла
спокойно. Но стоило им вернуться на  свои  посты,  как  вокруг  поверженного
"Бингена" снова завязалась перестрелка, продолжавшаяся весь день и к  вечеру
наконец вылившаяся в настоящее сражение.
     Около восьми  часов  на  "Бинген"  напала  вооруженная  толпа  и  после
отчаянной, беспорядочной схватки перебила всю его команду.
     В обоих этих случаях трудное положение немцев объяснялось тем, что  они
не в состоянии были высадить с воздушных кораблей на землю достаточные силы;
собственно говоря, они вообще  не  могли  высадить  никаких  сил.  Воздушные
корабли совершенно не  годились  для  переброски  десантных  отрядов,  а  их
экипажа только-только хватало для того,  чтобы  маневрировать  в  воздухе  и
вести оттуда боевые действия. Они могли  причинять  неизмеримый  ущерб;  они
могли в кратчайший  срок  добиться  капитуляции  от  любого  организованного
правительства,  но  они  не  были  в  состоянии  разоружать  и   тем   более
оккупировать  сдавшиеся  территории.  Они   могли   грозить   возобновлением
бомбардировок, чтобы заставить власти, распоряжающиеся на  земле,  выполнять
их требования, и все. Несомненно,  что  при  наличии  хорошо  налаженного  и
сохранившегося в целости государственного  аппарата  и  дисциплинированного,
единого народа этого было  бы  вполне  достаточно  для  поддержания  мира  и
спокойствия. Но в  Америке  все  сложилось  иначе.  Во-первых,  нью-йоркский
муниципалитет не обладал ни большой властью,  ни  достаточными  полицейскими
силами, и, во-вторых,  разрушение  ратуши,  почтамта  и  других  центральных
нервных узлов города безнадежно  нарушило  взаимодействие  отдельных  частей
правительственного аппарата.  Трамваи  и  поезда  встали,  телефонная  связь
разладилась и работала лишь по временам. Немцы нанесли  удар  по  голове,  и
голова, оглушенная,  подчинилась  им,  зато  тело  перестало  ее  слушаться.
Нью-Йорк превратился в безголовое чудовище, которое разучилось повиноваться.
Повсюду оно давало почувствовать  свою  ярость;  повсюду  местные  власти  и
должностные лица, предоставленные самим себе,  тоже  брались  за  оружие  и,
поддавшись общему настроению, начинали вместе со всеми вывешивать флаги.

     - 6 -

     Шаткое перемирие пришло к концу после убийства - ибо иначе этого  никак
не назовешь - "Веттерхорна" над Юнион-сквером вблизи развалин ратуши - этого
символического предупреждения  всем  непокорным.  "Веттерхорн"  погиб  между
пятью и шестью часами вечера. Погода уже  сильно  изменилась  к  худшему,  и
операции воздушных кораблей были затруднены  тем,  что  им  приходилось  все
время выгребать против ветра. С юга и юго-востока один  за  другим  налетали
шквалы с молниями и  градом,  и  для  того,  чтобы  избежать  их,  воздушным
кораблям пришлось опуститься к самым крышам домов,  сократив  таким  образом
радиус своих наблюдений и подставляя себя под ружейный огонь.
     Накануне вечером на Юнион-сквер была доставлена  пушка.  Ни  установить
ее, ни  тем  более  стрелять  из  нее  так  и  не  успели,  и  ночью,  после
капитуляции, ее  решили  убрать  с  дороги  и  вместе  с  зарядными  ящиками
поставили под аркой громадного здания. Здесь часов в одиннадцать утра  ее  и
заметила группа патриотов. Они втащили ее в дом и  установили  на  одном  из
верхних этажей. Опустив плотные шторы, они устроили замаскированную  батарею
в одной из контор и довольно долго сидели там в засаде,  как  дети,  радуясь
своей затее, пока наконец в поле их зрения  не  показался  нос  злосчастного
"Веттерхорна" - его сильно  трепало,  и,  с  трудом  преодолевая  ветер,  он
медленно  плыл  над  недавно  сооруженными   шпилями   Тиффани.   Немедленно
состоявшая из одного орудия батарея  размаскировалась.  Дозорный  воздушного
корабля, возможно, успел увидеть, как  вся  передняя  стена  десятого  этажа
огромного здания зашаталась и рухнула вниз  на  мостовую,  обнаружив  черное
жерло, выглянувшее вдруг из темноты. Затем, по всей вероятности, его  задело
снарядом.
     Орудие успело выпустить два снаряда, прежде чем рухнуло все  здание,  и
каждый из этих снарядов прошил  "Веттерхорн"  насквозь  от  носа  до  кормы,
разнес его вдребезги. Он сплющился, как жестяная банка, под тяжелым сапогом.
Его передняя часть отвалилась и упала прямо на площадь,  весь  же  остальной
корпус под треск ломающегося  каркаса  лег  поперек  Таммани  Холл  и  улиц,
ведущих ко Второй авеню Газ смешался с окружающим  воздухом,  воздух  же  из
прорванного воздушного баллона хлынул в  опорожняющиеся  газовые  отсеки,  и
корабль с невероятным грохотом взорвался...
     "Фатерланд" в это  время  боролся  со  штормом  к  югу  от  ратуши  над
развалинами Бруклинского моста, и орудийные выстрелы, за которыми последовал
грохот  рушащегося  здания,  заставили  Курта  и   Смоллуейза   кинуться   к
иллюминатору каюты. Они успели увидеть вспышку выстрела, и тут их прижала  к
окну взрывная  волна,  а  затем  они  полетели  кувырком  через  всю  каюту.
"Фатерланд" запрыгал, как футбольный мяч, и  когда  они  снова  выглянули  в
окно, то Юнион-сквер показался им маленьким, далеким и расплющенным,  словно
по нему прокатился какой-то сказочный великан. Здания к востоку от  площади,
усыпанные пылающими обломками  воздушного  корабля,  горели  уже  во  многих
местах, а все стены и крыши были как-то нелепо перекошены и прямо на  глазах
разваливались.
     - Фу-ты, - сказал Берт. - Что это случилось? Вы посмотрите, люди-то!
     Но  прежде  чем  Курт  успел  высказать  какое-нибудь  мнение,  колокол
пронзительно  прозвонил  сбор,  и  ему  пришлось  уйти.  Берт,  помешкав,  в
задумчивости вышел в коридор, все продолжая  оглядываться  на  окно,  и  был
немедленно сбит с ног принцем, который  стремительно  бежал  к  центральному
бомбохранилищу.
     Падая, Берт успел разглядеть огромную фигуру  принца,  его  побелевшее,
перекошенное от непомерного гнева лицо, поднятый кулак.  "Blut  und  Eisen!"
{Кровь и железо (немецкое ругательство).}-воскликнул  принц,  и  Берт  сразу
понял, что он выругался. - "Oh, Blut und Eisen!"
     Тут кто-то свалился  поверх  Берта  -  по  тому,  как  он  падал,  Берт
заключил, что это был фон Винтерфельд,  -  и  кто-то  еще,  задержавшись  на
секунду, пнул его в бок рассчитанно и больно. Потом  он  сидел  в  коридоре,
потирая свежий синяк на щеке и поправляя бинт, которым все еще была обвязана
его голова.
     - Чтоб ему, этому принцу, - сказал Берт, возмущенный выше всякой  меры,
- свинья он, а не принц!
     Он встал, задержался на минуту, собираясь  с  мыслями,  а  затем  пошел
потихоньку к трапу, ведущему на маленькую галерею, но по дороге услышал  шум
и решил, что это возвращается  принц.  И  действительно,  вся  компания  шла
назад. Он только успел юркнуть, как кролик в нору, к себе в каюту, счастливо
избежав новой встречи с этим разъяренным громовержцем.
     Берт притворил дверь,  подождал,  чтобы  в  коридоре  стихло,  и  тогда
подошел к окну и выглянул. Сквозь тучи улицы и площади виднелись  смутно,  и
от качки казалось, что они мерно поднимаются и опускаются. Они  были  совсем
пустынны, и лишь несколько человек металось среди этой пустоты. Вдруг  улицы
словно раздались вширь, прояснились, а маленькие крапинки-люди стали крупнее
- это "Фатерланд" начал спускаться. Вскоре корабль  уже  плыл,  покачиваясь,
над нижней частью Бродвея. Крапинки внизу больше не бегали -  они  стояли  и
смотрели вверх. И вдруг они кинулись врассыпную.
     Что-то упало с аэроплана, что-то крошечное и ничтожное. Оно  шлепнулось
на мостовую неподалеку от большой арки, прямо под Бертом. В нескольких ярдах
оттуда по тротуару стремглав несся маленький человечек. Еще двое или трое  и
женщина бежали через  дорогу,  странные  крошечные  фигурки  с  малюсенькими
головенками, отчаянно работающие локтями и ногами.  Было  забавно  смотреть,
как  они  семенят  ножками.  Приплюснутое   человечество   достоинством   не
отличается. Крохотный человечек на тротуаре  сделал  комичный  пируэт  -  от
страха, конечно, - когда бомба упала рядом с ним.
     Затем ударили во все  стороны  ослепительные  струи  огня,  и  человек,
который только что подскакивал в воздух, вспыхнул на миг  ярким  пламенем  и
исчез - исчез, будто его  и  не  было.  Люди,  перебегавшие  дорогу,  делали
какие-то неуклюжие  скачки,  потом  упали  и  застыли  в  неподвижности;  их
изодранная тлеющая одежда постепенно разгоралась огнем. Затем от арки  стали
отваливаться куски, и нижний этаж  провалился,  громыхая,  как  ссыпаемый  в
подвал уголь. Отголоски отдельных воплей достигли ушей Берта, и затем  толпа
людей выбежала на улицу, и какой-то человек все  припадал  на  одну  ногу  и
нелепо жестикулировал. Потом он остановился и пошел назад, но  тут  на  него
обрушился водопад обломков, и  он  застыл  жалким  комочком  там,  куда  его
отбросило. Пыль и черный дым повалили на улицу, и скоро  сквозь  них  начало
пробиваться багровое пламя...
     Так началось уничтожение Нью-Йорка. Он  первым  из  крупнейших  городов
Научного века пострадал от чудовищной по силе и нелепейшей по ограниченности
своих возможностей войны в воздухе. Он был разрушен дотла по той же причине,
по какой в предшествующем столетии сметались  артиллерийским  огнем  с  лица
земли бесчисленные азиатские и африканские  города,  -  потому  что  он  был
одновременно и слишком могуч, чтобы  его  можно  было  покорить,  и  слишком
необуздан и горд, чтобы сдаться  и  таким  путем  избежать  разрушения.  При
создавшемся положении это было неминуемо. Принцу нельзя было остановиться  и
признать себя побежденным, а город нельзя было покорить, не разрушив его  до
основания. Катастрофа была логическим результатом приложения науки к  войне.
Большие города были заранее обречены. Как ни бесило  принца  затруднительное
положение, в которое он попал, он все же попытался, начиная бойню,  проявить
умеренность. Он хотел дать суровый урок, губя  как  можно  меньше  жизней  и
затрачивая как  можно  меньше  бомб.  На  эту  ночь  он  решил  ограничиться
разрушением только Бродвея. Он повел  воздушную  флотилию  цепью,  сбрасывая
бомбы над всем протяжением этой магистрали. Вот так наш Берт Смоллуейз  стал
участником одного из самых  хладнокровных  массовых  истреблений  в  истории
человечества. Принимавшие в нем участие люди отнюдь не  были  возбуждены,  и
жизни их, кроме разве шальной пули, ничто  не  грозило,  но  они  обрушивали
смерть и гибель на жилища людей и на толпы внизу.
     Воздушный корабль кидало из стороны в сторону,  и  Берт,  вцепившись  в
раму  иллюминатора,  сквозь  тонкую,   подгоняемую   ветром   пелену   дождя
разглядывал объятые сумерками улицы внизу, смотрел,  как  люди  выбегают  из
домов, как валятся здания и вспыхивают пожары. Продвигаясь вперед, воздушные
корабли сокрушали город с  той  же  легкостью,  с  какой  ребенок  рассыпает
карточные домики и сложенные из кубиков города. Позади  оставались  руины  и
пылающие пожары, наваленные грудами и разбросанные  мертвые  тела.  Мужчины,
женщины и дети валялись вперемежку, как какие-нибудь арабы, или зулусы,  или
китайцы. Центральная часть Нью-Йорка вскоре превратилась в огромный  костер,
спасения из которого не было. Автомобили, поезда, паромы - все встало,  и  в
этой сумрачной неразберихе ни одного путеводного  огонька  не  встречали  на
своем пути обезумевшие  беглецы,  кроме  огня  пожаров.  На  миг  Берт  ясно
представил себе, каково быть там, внизу, но только на миг. И вдруг он сделал
невероятное, фантастическое открытие: ведь такие бедствия возможны не только
сейчас, тут, в этом непонятном, гигантском чужом Нью-Йорке, но и в Лондоне и
даже в Банхилле! Он понял, что маленькому  острову  среди  серебристых  волн
недолго осталось радоваться своей недосягаемости,  что  в  мире  больше  нет
такого места, где  какой-нибудь  Смоллуейз  мог  бы,  гордо  подняв  голову,
проголосовать за войну и за твердую внешнюю политику и не испытать  подобные
ужасы на самом себе.

ГЛАВА VII

"ФАТЕРЛАНД" ВЫВЕДЕН ИЗ СТРОЯ

     - 1 -

     И тут над горящим Манхаттаном разыгрался бой,  первый  бой  в  воздухе.
Американцы наконец поняли, во что может обойтись их выжидательная  политика,
и бросили на немецкий флот все имевшиеся у  них  воздушные  силы  в  надежде
отстоять Нью-Йорк от этого бешеного принца Железа и  Крови,  спасти  его  от
пожаров и гибели.
     Они обрушились на немцев в сумерки, прилетев на  крыльях  разыгравшейся
бури, сквозь грозу и ливень. Они прилетели с авиационных верфей Вашингтона и
Филадельфии на предельной скорости двумя отрядами, и  если  бы  не  дозорный
воздушный корабль неподалеку от Трентона, то  они  захватили  бы  противника
врасплох.
     Усталые, пресытившиеся разрушением немцы, истратившие  добрую  половину
своих  боеприпасов,  боролись  с  бурей,  и  когда  была  получена  весть  о
приближении врага. Нью-Йорк остался позади -  к  юго-востоку  -  затемненный
город, пересеченный страшным багровым шрамом огня. Корабли швыряло и мотало;
шквалы с  градом  то  и  дело  сносили  их  вниз,  и  им  снова  приходилось
пробиваться вверх. Воздух стал ледяным. Принц как раз  хотел  отдать  приказ
снижаться и выбрасывать медные  цепи,  служившие  громоотводами,  когда  ему
донесли о воздушном нападении. Он повернул свой флот к югу, выстроив корабли
в одну линию, распорядился,  чтобы  авиаторы  "драхенфлигеров"  заняли  свои
места и были готовы встретить врага, и затем приказал подниматься в морозную
заоблачную высь.
     Берт не сразу сообразил, чем это чревато. Был час ужина, и он находился
в солдатской столовой. На нем снова была  шуба  и  перчатки  Баттериджа,  и,
кроме того, он кутался в свое одеяло. Макая хлеб в суп, он запихивал  в  рот
большие куски. Он стоял, широко расставив ноги и прислонившись к  переборке,
чтобы не потерять  равновесия.  Солдаты,  стоявшие  вокруг  него,  выглядели
устало и подавленно; кое-кто разговаривал, но большинство угрюмо молчало,  а
двоим или троим стало плохо от высоты и качки.  Их  всех,  казалось,  томило
чувство странной  отверженности,  пришедшее  после  страшного  кровопролития
этого вечера, - чувство, что земля и  возмущенное  человечество  отныне  еще
враждебней им, чем море.
     И сообщение о приближении врага заставило их встрепенуться. Краснолицый
широкоплечий солдат с белесыми ресницами и шрамом появился в дверях и что-то
прокричал по-немецки, всполошив  остальных.  Берт  почувствовал,  как  резко
изменилось настроение окружающих, хотя не понял ни слова. Последовала пауза,
а потом градом посыпались вопросы и предположения. Даже те, кому было плохо,
встрепенулись  и  вступили  в  разговор.   На   несколько   минут   столовая
превратилась  в  настоящий   бедлам,   а   потом,   подтверждая   сказанное,
пронзительно зазвонили колокола, рассылая солдат по местам.
     Неожиданно, как в пантомиме, Берт оказался один. - Что ж еще случилось?
-сказал он, хотя отчасти уже догадался.
     Он  задержался  ровно  настолько,  чтобы  проглотить  остатки  супа,  и
бросился бежать по качающемуся проходу, а потом, крепко цепляясь за поручни,
вниз по трапу на галерею. Тут его  обдало  холодным  ветром,  будто  ледяной
водой из шланга. Корабль в это время принимал  и  отражал  удары  бури,  как
воздушный боксер. Берт плотнее закутался в одеяло, не отрывая одной руки  от
поручней. Он несся куда-то сквозь мокрый сумрак, еле удерживаясь  на  ногах,
ничего не различая в льющемся по сторонам тумане. У него над  головой  тепло
светились огни воздушного корабля и слышался топот солдат, разбегавшихся  по
своим  постам.  И  вдруг  огни  погасли,  и  "Фатерланд",   как-то   странно
подскакивая, вздрагивая и бросаясь из стороны в сторону, пошел вверх.
     Когда "Фатерланд"  сильно  накренился,  Берт  на  какой-то  миг  увидел
высокие  здания,  горевшие  внизу  совсем  недалеко  под  ними,  -  огромный
трепещущий тюльпан из пламени, а в следующий миг он различил  сквозь  пелену
проливного дождя неясные очертания еще одного  воздушного  корабля,  который
переваливался с боку на бок, как дельфин, и тоже упорно  старался  подняться
выше. Облака на время скрыли его, но немного погодя он снова вынырнул  среди
дождевых туч, темный, похожий  на  кита,  чудовищный.  Ветер  доносил  звуки
ударов, свист, глухие, отрывистые возгласы, еще какие-то шумы; ветер  сбивал
с ног и путал мысли; мозг  то  и  дело  цепенел,  и  Берт  только  судорожно
цеплялся за поручни, стараясь сохранить равновесие, ничего не видя и  ничего
не слыша.
     - Ух!
     Что