в
линию, живо!
   Я поспешил занять самое удобное место - на куче  прочных,  сплетенных
намертво стеблей. Там было совершенно сухо и вдобавок мягко. Можно  было
сидеть, свесив ножки.
   Но  стоило  спокойно  перевести  дух,   как   меня   окликнул   рыжий
"лягушонок".
   - Так нельзя! - с тревогой заговорил он. - Тебя же отовсюду видно.
   Спрячься за кучей!
   Я оглянулся. За кучей вяло шевелилась желтоватая блестящая трясина.
   - Да-да! - закивал "лягушонок". - Прямо туда.
   Я вспомнил рекомендацию кавалер-мастера: брать пример со старожилов.
   Наверно,  в  этом  был  резон.  Я  сполз  с   облюбованной   кучи   и
почувствовал, как болото обхватило мои ноги.
   - А не засосет?
   - Нет, - почему-то засмеялся боец. - Никто не засосет.
   Он отправился выбирать место для  себя,  а  я  задумался:  "никто  не
засосет" - это достаточная гарантия безопасности?
   - Эй, новенький! - раздался из-за спины голос кавалер-мастера. -  Как
там тебя...
   -  Пехотинец  Беня,  -  отозвался  я,  содрогаясь  от  отвращения   к
собственной кличке. Надо будет узнать, нельзя ли ее поменять.
   - Беня... - Командир хмыкнул с высоты чужих плеч. - Если увидишь чего
- просто крикни, понял? Других  позови.  Сам  не  стреляй,  а  то  своих
спалишь сдуру.
   Понял, нет?
   Я сдержанно кивнул.
   - И это еще... Вернешься на базу - волосы сними с лица. У тебя  паста
в рюкзаке есть.
   Я невольно потрогал щетину. После обезвоживания она  росла  медленно,
но все же росла.
   "Лошадка" Шилу повез Рафина-Е дальше, а я  подумал,  что  неплохо  бы
как-нибудь, проявляя чудеса героизма, вынести  раненого  кавалер-мастера
из-под огня. Чтоб он не называл меня "эй, новенький" и не говорил, что я
действую сдуру.
   Мое погружение в трясину тем временем остановилось на  уровне  пояса,
за край гидрокостюма вода пока не  затекала.  Ноги  уперлись  во  что-то
плотное, и я чувствовал, как  это  плотное  тихонько  ходит  вверх-вниз,
словно  дышит.  Видимо,  это   было   не   дно,   а   слой   перегнившей
растительности.
   Я начал устраиваться, переступать с ноги  на  ногу,  искать  надежные
опоры.
   Дождался того, что рыжий сосед сердито зашипел на меня:
   - Тихо! Не шевелись, замри. Сейчас всех змей и  жуков  сюда  соберешь
своим шумом.
   Я как стоял - так и застыл. Ни про каких жуков я, естественно,  и  не
слышал. Мало нам кровожадных и подлых ивенков, так еще и жуки со змеями!
   Немедленно мне стало казаться, что кто-то тихонько шевелится у  самых
ног, обвивает, цепляет резиновые штанины острыми жвалами.  Лучше  бы  он
мне ничего не говорил!
   Я украдкой взглянул на  соседа.  Он  устроился  за  небольшим  гнилым
стволом, став почти невидимым на фоне  зеленой  слизи.  Он  лежал,  и  я
удивился, как он еще не промок до нитки. А может, и промок. Может, нужно
промокнуть насквозь и обваляться  в  грязи,  чтобы  стать  незаметным  и
выжить.
   - Эй, - тихо позвал я.  Сосед  тут  же  навел  на  меня  свои  широко
расставленые глаза. Кивнул вопросительно. - Что делать теперь?
   - Ничего не делай. Гляди туда - и все.
   - И долго? Это на весь день, что ли?
   - Нет, не очень долго. Командующий кого-то встречает в порту. Как  он
уедет, так нас и отзовут.
   - Ладно. Как тебя зовут-то?
   - Нуй.
   - А я - Беня, - вздохнул я.
   - Да знаю...
   "Он знает. Все знают. Еще  денек-другой,  и  сменить  имя  будет  уже
невозможно".
   Довольно скоро меня начала одолевать хандра.  Время  шло,  ничего  не
происходило,  а  желто-зеленая  болотная   страна   была   молчалива   и
однообразна.
   Откуда-то стала появляться уверенность, что эту  гниющую  зелень  мне
нюхать до конца жизни. Очень короткой, быть может, жизни.
   Сонная булькающая равнина сама по себе взгляд  не  радовала.  Хотя  и
говорят, что в болотах есть своя красота, что даже ими можно любоваться.
Я бы с удовольствием полюбовался из окна теплого сухого домика или  хотя
бы из машины.
   Но когда стоишь по пояс в грязи, а где-то рядом  копошатся  невидимые
твари...
   Что тут говорить?
   Сначала  я  пытался  себя  убедить,  что  участвую  в   захватывающем
приключении.
   Старый,  в  общем-то,  прием.  Допустим,  едешь  в  поезде,   скучно.
Начинаешь играть с собственной фантазией  -  представлять,  что  это  не
поезд, а трюм старого сухогруза, который, например, перевозит на  другой
континент нелегальных эмигрантов. Или что ты везешь секретный  микрочип,
а за тобой охотится мафия.
   Такой тренинг помогает бороться с унылостью.
   Однако на  этот  раз  моя  фантазия  меня  предала.  Почему-то  стали
представляться мозаики, много лет  украшавшие  стены  нашей  школы.  Там
мускулистые героические космонавты держали в руках какие-то кристаллы, а
рядом не менее мускулистые колхозницы гордо увязывали снопы.  Реально  я
был сейчас героическим космонавтом, однако ощущал себя колхозницей.  Все
получалось шиворот-навыворот - почему?
   Наверно, для любого ощущения нужен свой  возраст.  Было  бы  мне  лет
шестнадцать - с какой радостью плавал бы в  этих  болотах!  Глаз  бы  не
сводил с пузырьков и разводов на  воде.  Огнемет  бы  свой  затискал  до
блеска. Но сейчас...
   Нет, в жизни уже был этап, когда я понял - ну не  стать  мне  героем,
хоть ты тресни.
   А сильных чувств ох  как  хотелось!  И  выход  нашелся  сам  собой  -
творить!
   Искать чувства в самом себе, внутри, в душе  -  это  точно  такие  же
чувства.
   Только без физического напряжения, без риска, без выбитых зубов и без
цинкового гроба на нежданном повороте судьбы.
   И вот, когда я убедил себя, что моя доля - синтезировать эмоции и  не
собирать их по свету, - именно тогда меня и занесло на проклятые окраины
Цивилизации. Эмоций хоть отбавляй, только счастливым  они  меня  уже  не
сделают.
   Произошло очередное дурацкое  недоразумение  -  я  попал  не  в  свою
тарелку. Одно радовало - умник  Щербатин,  самоуверенный,  высокомерный,
все знающий наперед, - оказался не лучше меня и тоже месит грязь  где-то
неподалеку.
   И тут я услышал тихий осторожный свист. Меня звал мой сосед Нуй.  Его
лягушачьи глаза вдруг задорно блеснули, и он кивком указал  вперед.  Как
раз туда, куда я должен был сейчас смотреть, не смыкая глаз.
   Сначала я ничего  не  увидел,  кроме  обычного  вялого  шевеления  на
осклизлой поверхности болота. И наконец понял: что-то в  этом  шевелении
было посторонним.
   Что-то целенаправленно двигалось, раздвигая плавучий мусор.
   Я еще не успел разглядеть, что именно побеспокоило застоявшуюся воду,
а сердечко уже принялось  колотиться  в  скоростном  режиме.  Сгоряча  я
решил, что проглядел вражескую вылазку  на  своем  секторе,  что  сейчас
завяжется бой, в котором я буду, естественно, дурак-дураком.
   Наконец, я разглядел. С расстояния в полтора десятка метров был виден
округлый предмет, выступающий над водой. Словно бы перевернутый бельевой
тазик плыл себе по своим делам.
   "Тазик" двигался по сложной  траектории.  То  подплывал  к  кустам  и
замирал возле них, то начинал кружиться  на  одном  месте,  а  то  вдруг
разгонялся  на   просторе   и   тыкался   затем   в   кучу   перегнившей
растительности.
   Боковым зрением я заметил, что Нуй тихонько зашевелился. Он осторожно
приподнялся  над  бревном,  перекинул  на  него  свой  огнемет,   что-то
подкрутил в нем. И, выждав момент, врезал ревущей огненной струей  прямо
по неопознанному плывущему объекту!
   На поверхности тут же взметнулось коптящее огненное  облако.  "Тазик"
выпрыгнул из него, махая десятком толстеньких мохнатых  ножек,  раздался
жутковатый визг, который, впрочем, быстро оборвался.
   Существо гибло, но пыталось выбраться из смертельного жара. Это  было
бесполезно - огонь окружил  его  кольцом.  Сама  вода  полыхала,  и  над
рваными языками пламени шевелилась кромка черного дыма.
   Меньше чем за минуту  все  закончилось.  Огонь  еще  немного  полизал
потревоженную воду и выдохся.
   - Жук! - сказал Нуй. - Видел, какой?
   - Да... - еле шевеля губами, выдавил я. - Видел.
   А потом подумал: неужели здесь  каждый  день  вот  так  торчат  сотни
человек и для развлечения поджаривают обитателей болота? Неужели  нельзя
заменить живые цепи какой-нибудь сигнализацией, а людям  поручить  более
живое и нужное дело?
   "Не твое собачье дело, Беня", - сказал мне внутренний голос.
   Нуй безмятежно вытряхивал воду из своего огнемета.  Я  тихо  свистнул
ему.
   - Долго мы тут еще будем?
   - Так ведь транспорт еще не  пришел,  -  ответил  он.  -  Как  сядет,
значит, недолго осталось. А когда, никто точно не знает.
   - Как это - не знает? А если он только завтра прилетит?
   - Нет. - Нуй весело рассмеялся. - До обеда должен сесть.
   "Кажется, неплохой  парнишка,  -  подумал  я.  -  Веселый,  открытый,
общительный. Надо бы сойтись с  ним  поближе.  Все  лучше,  чем  слушать
ходячую язву по фамилии Щербатин".
   - А вот! - воскликнул вдруг Нуй. - Слышишь?
   Я еще не слышал,  но  уже  чувствовал,  как  начал  тихонько  дрожать
воздух.
   Потом стал нарастать тяжелый угрожающий гул. Дрожь перешла  на  воду,
по которой даже пошла мелкая рябь.
   Гул перешел в рев, становящийся с каждой секундой все оглушительнее.
   Болото отозвалось на него, выпустив целые тучи пузырьков. И  наконец,
из дымки показался край здоровенной махины, плывущей по воздуху прямо на
нас.
   Она прошла низко-низко, казалось, до нее можно докинуть камень. Вся в
струях  дыма,  в  мареве  дрожащего  воздуха.  Мне  удалось   разглядеть
неровный, словно обглоданный низ космического судна, хотя в  те  минуты,
честно сказать, было не до любования. Дрожащий рев  двигателей  заполнил
мир, и в этом мире стало так тесно, что  не  осталось  места  для  того,
чтобы выпрямиться и вдохнуть полной грудью. У меня было  такое  чувство,
словно меня на пару минут придавило бетонной плитой.
   Часовой в те минуты из меня был, прямо скажу, никудышный. Целое стадо
ревущих слонов могло пройти мимо - я бы ничего не заметил. Я зажмурился,
съежился и ждал, когда небесный тяжеловоз пройдет наконец дальше.
   Шум ослаб, зато сверху начала оседать какая-то  едкая  влага,  скорее
всего отработанное топливо. Все, кого я видел, начали чихать и  вытирать
слезящиеся глаза.
   - Теперь смотри внимательно, - сказал Нуй, когда мы наконец пришли  в
себя.
   - Куда? - не  понял  я,  решив,  что  он  хочет  показать  очередного
плавучего жука.
   - В болота смотри. От шума что угодно может быть - коровы  из  берлог
побегут или дно провалится.
   - О господи... - пробормотал я. - Какие еще коровы...
   - И на воду смотри.  Ивенки  под  водой  с  трубочками  плавают.  Что
заметишь - говори мне.
   От такой новости я на мгновение потерял бдительность, и холодная вода
затекла-таки в мой гидрокостюм. Но я даже не обратил на это внимания,  я
во все глаза принялся смотреть на  воду,  под  которой,  согласно  новым
данным, могли плавать ивенки с трубочками.
   Никогда еще я не был так внимателен и насторожен. Служил не за страх,
а за совесть. Впрочем, нет. Все-таки за страх.
   - Нуй, - позвал я дрогнувшим голосом, - а какое у них оружие?
   - Тихо, - сказал он. - Потом.
   "А если не замечу, - бродили в голове панические мысли. - А  если  не
соображу вовремя..."
   В этот момент неподалеку полыхнула  огненная  струя.  Тут  же  к  ней
присоединилась еще одна - на  левом  фланге  кого-то  жгли.  Послышались
крики. Я весь сжался и подобрался, готовясь к отражению атаки.  Но  пока
рядом было тихо, да и Нуй не проявлял особого беспокойства.
   Огнеметы замолчали, однако там,  на  поверхности  болота,  продолжало
коптить зловещее пламя. Как оказалось, это было  последнее  происшествие
за день. Ничего так и не произошло, на меня никто не бросился, и Ную  не
пришлось спешить мне на помощь.
   Я был этому ужасно рад и в  то  же  время  разочарован.  Нет,  больше
все-таки рад. Для первого раза все сложилось  неплохо.  Я  прошел  через
боевую, можно так сказать, операцию и остался жив. Значит, смогу жить  и
дальше.
   Прошло какое-то время, и  за  нашими  спинами  раздалось  лязганье  и
скрежет - по болоту шлепал антротанк. Устроившись на каком-то выступе, к
нам добирался наш командир, кавалер-мастер Рафин-Е. Он объявил отбой,  и
мы с радостными возгласами принялись  выползать  из  грязищи  на  твердь
земную.
   Голый  бетон  космопорта  показался  мне  уютным  и  комфортным,  как
бархатный покров на царской кровати. Усталые команды, стряхивая грязь  и
воду, собирались в  кучки  и  гутарили.  Вдалеке,  возле  куполообразных
зданий,  возвышался  корпус  прибывшего  транспорта.  Это  был  поистине
огромный корабль -  он,  пожалуй,  мог  накрыть  своей  тенью  небольшой
городской район. Правда,  очертания  он  имел  какие-то  неопределенные.
Нечто среднее между чайником и хлебным батоном.
   Нас быстро и энергично построили  по  командам,  затем  подошли  наши
броневички, моментально загадив воздух выхлопами. Рассевшись по машинам,
мы наконец перевели дух, но, как вскоре выяснилось, зря.
   Поездка к дому продолжалась не более двух минут.  Колонна  неожиданно
встала,  в  люк  заглянул  неизвестный  офицер  и  в  решительной  форме
предложил  нам  покинуть  машины.  Пехотинцы  недовольно  загудели,   но
поползли наружу.
   Выбравшись,  мы  оказались   практически   под   брюхом   гигантского
космического  грузовика.  Воняло  какой-то  химией,  на  поле  все   еще
осыпалась мелкая гарь. Из чрева космолета тянулось десятка два трапов  и
транспортеров, бегали туда-сюда  люди,  шли  непрерывной  чередой  тюки,
ящики, контейнеры.
   - Штурмовые команды, - сказал Нуй. - Пополнение.
   В его голосе была и зависть, и легкое  почтение,  и  та  малая  капля
враждебности, которая почти всегда сопутствует и почтению, и зависти.  Я
тоже обратил внимание на новоприбывших  -  они  как  раз  спускались  по
широкому трапу.
   Штурмовики ничуть не походили на то пришибленное, испуганное, на  все
готовое стадо, в котором я находился последние дни. Каждый шел  важно  и
неторопливо, у каждого в  глазах  светилось  достоинство.  Все  обвешаны
оружием,  а  также  разными  сумочками  и  футлярчиками,   все   мощные,
массивные, угловатые. Даже жутковатые  антротанки  в  сравнении  с  ними
казались ходячими примусами.
   - У каждого не меньше четвертого холо, - негромко сообщил  Нуй.  -  А
сюда приехали за пятым или шестым.
   - А я недавно был в их жилом секторе, - заявил вдруг какой-то боец. -
Класс! Комнатки на четыре койки. Еду девочки приносят. Экран  с  десятью
интерактивными программами.
   - А я еще слышал, - подключился другой, - у них сушилка микроволновая
на входе. Пришел с дождя, прошел через рамку - и уже сухой.
   - Ну, это брехня, - заметил всезнающий Нуй.
   - А карабины видели? - сказал еще кто-то. - С локаторами  через  воду
насквозь смотреть можно. И стреляют сами, как только кого почуют.
   - А как, интересно, они знают, что не своего почуяли?  -  усмехнулись
слушатели.
   - Ну, надо специальную кнопку нажать... - Боец понял, что гонит чушь,
и примолк.
   Однако  бойцы  продолжали   отпускать   завистливые   и   восхищенные
замечания, наблюдая, как штурмовики занимают их вездеходы  и  уезжают  в
свой замечательный жилой сектор. Я не стал им завидовать. Может,  у  них
служба трудная, может, они там гибнут через одного...
   Появились  наши  офицеры,  полетели  команды,   беспорядочная   толпа
пехотинцев сразу пришла в движение.
   - Построились... встали по  трое...  подровнялись...  -  слышалось  с
разных сторон.
   Нас поспешно сбили в длинную колонну. Командиры ходили взад-вперед  и
ровняли строй криками и пинками. Бойцы и не пытались выглядеть бравыми -
всех удручало, что в казарму придется плестись пешком.
   Наконец тронулись. Команда "Маятник"  тут  же  въехала  в  замыкающих
нашей команды, подобное произошло и  с  другими.  Снова  возник  бардак,
снова послышались крики офицеров. Над ухом прозвенел голос Рафина-Е:
   - Живо, живо, не задерживайте колонну!
   Машинально он подогнал меня шлепком по  каске.  Прошел  вперед  и  на
кого-то наорал. Потом сказал, что за строй  отвечает  здоровяк  Шилу,  и
куда-то исчез.
   Кажется, запрыгнул в проезжавший мимо вездеход.
   - Как становятся офицерами? - спросил я у Нуя.
   - Получишь холо - можешь стать офицером, если  захочешь  учиться.  Но
мало кто остается. Все спешат в Цивилизацию. А ты хочешь быть офицером?
   - Нет-нет, просто спросил.
   Оставшись без начальства, колонна сбавила темп, а затем потеряла  вид
колонны. Наш бедный Шилу, который отвечал за строй,  только  вздыхал,  с
тоской поглядывая на образовавшуюся толпу.
   Мы тем временем  вышли  за  пределы  порта  и  оказались  на  дороге,
пересекающей  болота.  Здесь   было   посуше,   чем   на   той   стороне
бетонированного поля, даже росли крупные деревья. Команды брели  вперед,
бойцы  вяло   переговаривались.   Некоторые   останавливались,   снимали
гидрокостюмы и, слив из них воду, вешали на плечо. Я же мечтал  поскорей
избавиться от разрядника, который за это утро меня просто доконал.
   Местность, судя по грудам самого разнообразного мусора, была обжитая.
   Параллельно дороге тянулись трубы и пучки кабелей,  стояли  невысокие
решетчатые мачты, какие-то  строения,  подъемники.  Потом  я  увидел  на
обочине сгоревший  вездеход.  Чуть  позже  -  пехотный  шлем,  заботливо
установленный на невысоком столбике.
   - ...И под  его  усталыми  шагами  дрожит  политая  кровью  земля,  -
раздался вдруг знакомый голос. Естественно, это  был  Щербатин.  -  И  в
глазах его печаль и усталость, и отметины давних схваток иссекли тело  и
душу, - продолжал глумиться он. - Но потемневший меч еще  остер,  взгляд
суров, а начищенный щит блестит, как солнце. И  пленные  варвары  ежатся
под его взглядом,  и  десятки  волов  тянут  упряжи,  полные  чужеземных
сокровищ. И крепкие объятия темноокой красавицы встретят его у  крыльца,
и страстные губы сомкнутся на устах...
   - На себя лучше посмотри, - безразлично отмахнулся я.
   - Я уже смотрел. - Щербатин был в грязи по самую макушку и к тому  же
успел где-то разорвать новый гидрокостюм - здоровенный  клок  свисал  на
коленке.
   - Где ты лазил, Щербатин? - спросил я.
   - Где и был - на передовых рубежах Цивилизации. Слышал, шум стоял?
   - Да неужели ты отличился?
   - Больно надо! Там и без меня дураков хватало на амбразуры  кидаться.
Зато видел живого ивенка. Вернее, уже неживого. Вернее, то, что от  него
осталось.
   - Что?! - Я даже остановился. - Значит, было нападение?
   - И опять обошлись без тебя. Ах, какая досада!
   - Да нет... Я просто думал, что...
   - Вот-вот, пока некоторые думали, другие отстреливались изо всех сил.
   - А третьи так драпали, что штаны порвали, - сказал я и бросил взгляд
на разорванную штанину Щербатина.
   - Ну, знаешь, у военного имущества жизнь короткая. А чем,  интересно,
ты занимался?  Дай  угадаю  -  предавался  самоанализу?  Или  продумывал
конспекты  будущих  трудов:  "Рядовой  Беня  и  раскол  в  повстанческом
движении", "Поэт на войне: факты и воспоминания",  "Моя  война:  заметки
фронтового сочинителя"?
   - Как же от тебя много болтовни, - разозлился я. - Вот пока  тебя  не
было - хорошо, тихо...
   - Не стоит хамить самому близкому другу,  Беня.  Я  ведь  знаю,  тебе
всегда требуются слушатели. Наверняка созрела очередная печаль. Кто, как
не я, выслушает и поймет?
   - Ты не поймешь.
   - А ты хорошо объясни. Если толково объяснить, то и конь поймет.  Ну,
говори, чего тебе не хватает. Кофе в постель? Или романтики?
   - Романтики. И кофе тоже.
   - Ну-у... Кофе, быть может, со временем раздобудем. А романтики и так
полно. Мы же покорители новых миров, Беня!
   - Сошки мы мелкие. И романтики тут никакой.
   - А она где-то есть? - ухмыльнулся Щербатин, который подобные эфирные
понятия не признавал в принципе. - Ты ее видел?
   - Есть. Обязательно есть, в том числе и военная. Потому что  сочиняют
песни про парашюты и голубые  береты,  потому  ч