Я, конечно,  очень  хотел  получить  скорее  холо,  однако  выходного
хотелось больше. Меня так измотали эти  болота,  вечно  мокрая  обувь  и
одежда, вспотевший подшлемник  и  тяжелый  огнемет,  что  день  безделья
превратился в предел мечтаний.
   Я  оказался  единственным  лентяем,  остальные  подтянули   ремни   и
отправились потом и кровью добывать себе уцим.
   Огромное помещение казармы было непривычно пустым. Я постоял  немного
у входа, слушая эту пустоту, глядя на ровные  ряды  кроватей.  В  голову
полезла лирика: я думал, сколько подушек и  одеял  не  дождутся  сегодня
хозяев. И сколько новых хозяев лягут на них через день-другой.
   Впрочем, это была не лирика. Это был цинизм и злорадство, я даже  сам
себе удивился. Хотя чему удивляться - своя бы подушка  не  осиротела,  а
другие сами о себе позаботятся.
   Я лег и начал размышлять о том, что судьба, возможно, не  просто  так
отвратила меня от сегодняшнего рейда. Вдруг сегодня вся группа погибнет,
попав в засаду? Или грохнется в трясину вместе с горящим реапланом?
   Наверно, мне в этом случае полагалось бы стоять на авиабазе и  сквозь
слезы смотреть, как похоронная  команда  выкладывает  растерзанные  тела
товарищей на серый бетон. На самом деле черта с два я плакал бы. Даже не
пошел бы туда. С какой стати -  кто  меня  пожалеет,  если  меня  самого
вынесут на бетон под простынкой?
   Нуя, конечно, будет жалко. Хотя... не знаю.
   Лежать надоело.  Я  решил  сходить  на  склад  и  сдать  отработанную
батарею.
   Именно сдать, избавиться, а не перезарядить или  поменять  на  новую.
Таскать эту тяжесть я больше не собирался, хотя она и спасла  вчера  нас
всех.
   Кладовщика я застал уже в коридоре - он запирал дверь,  явно  куда-то
намыливаясь.
   - Чего? - недружелюбно спросил он.
   - Вот. - Я протянул обмотанную проводом коробку. - Сдаю.
   - Пораньше не мог принести? - пробурчал он. - Давай сюда.
   Ему снова пришлось отпирать  свою  сокровищницу  и  скрываться  в  ее
бесконечных лабиринтах. Я ждал сам не знаю чего. Может, положено  где-то
расписаться? Сдал-принял...
   Кладовщик вышел, внимательно на меня посмотрел:
   - А чего ты ее сдаешь? Сломалась, что ли?
   - Нет, просто не хочу.
   - Н-да?.. - Он задумчиво почесал жирный подбородок. - А давай  ты  ее
сдашь потому, что она сломалась, а?
   - Это как?
   - А никак. Просто подтвердишь где надо,  что  оборудование  вышло  из
строя.
   Тебе за это ничего плохого не сделают.
   - Точно?
   - Гарантирую! - поклялся кладовщик, алчно зыркая на меня.
   - Ну давай, мне все равно.
   - А мне - не все равно. - Он начал запирать дверь, а я стоял рядом  и
наконец спросил:
   - Я могу идти?
   - Что? - Он удивленно обернулся. - Куда? А-а, конечно, иди.
   На лестнице он вдруг нагнал меня и окликнул:
   - Холо есть?
   - Нулевое, - вздохнул я.
   - Значит, нет холо, - деловито констатировал он. - А  стало  быть,  к
девочкам тебе ходить нельзя.
   - А что? - Я даже остановился. Может, он хочет  посмеяться  над  моей
социальной незначительностью?
   Он не смеялся, а только оценивающе рассматривал меня, уперев  руки  в
бока.
   - Ладно, - сказал он. - Пошли к девочкам.  За  так,  без  всяких  там
холо. Я тебя проведу.
   Я  не  нашел  ничего  лучше,  как  смущенно  пробормотать  "спасибо".
Очевидно, этот парень решил отблагодарить  меня  за  фиктивное  списание
батареи.
   - Отработаешь, - усмехнулся кладовщик и похлопал меня по плечу. -  Ну
пошли.
   Оказалось, его зовут Фил. Раньше он был простым болотным  пехотинцем.
Но потом ценой  тяжелых  усилий,  долгих  уговоров,  унижений  и  хитрых
комбинаций он смог получить  хозяйственную  должность  и  серую  тыловую
форму. Уцим на его новом месте прибывали не столь быстро, как  в  строю,
но он так решил. Потому что в гробу он видел эти болота, этих ульдров  с
ивенками, и в особенности этих командиров.
   Я пробовал выяснить, куда  мы  все-таки  идем,  но  он  только  хитро
щурился.
   Наконец мы пришли, и все стало ясно без пояснений.
   Мы остановились перед  высоким  проволочным  забором,  за  которым  в
строгом порядке выстроились длинные приземистые  здания.  Между  ними  -
аккуратные дорожки, скамейки. И повсюду люди, очень много людей. Это был
лагерь пленных. Я много раз пытался представить себе, как выглядят  наши
заклятые враги ивенки.
   Сначала они  представлялись  в  образе  хищных  индейцев,  быстрых  и
коварных, невидимых на фоне болот и  островов.  Потом,  когда  я  увидел
сожженную автоколонну на дороге, воображаемый образ стал другим.  Теперь
ивенки казались кем-то вроде  моджахедов  -  тоже  диких,  но  владеющих
автоматами, радиосвязью и дистанционными минами.
   Теперь я видел, что всякий раз ошибался в предположениях.
   Ивенки были очень высокими и осанистыми.  Длинные,  до  пят,  накидки
подчеркивали это. У всех острые черты лица, темные глаза, брови вразлет.
   Длинные волосы - у одних рассыпанные по плечам, у других -  собранные
в высокий пучок на макушке.
   Прямые, плечистые, неторопливые - они даже в клетке не были похожи на
пленников. И все-таки они были одной расы с ульдрами. Это замечалось  по
красноватому оттенку волос, по слегка приплюснутым носам,  по  могучему,
почти звериному телосложению. Но дикарями я бы их не назвал, это точно.
   - Ну чего вылупился? - сказал Фил. - Идем.
   Мы  оказались  перед  высокими  воротами.   За   ними   был   устроен
своеобразный тамбур из сетки и колючей проволоки, внутри которого стояла
на высоких столбах будка для охраны.
   - Лиус! - позвал мой попутчик.
   Выглянул охранник - кругленький, мясистый, весь в складках и ямочках.
Он спустился к нам, дожевывая на ходу.
   - Принес?
   - А как же! - Фил усмехнулся и передал Лиусу какой-то сверток.
   - Премного благодарен. - Лиус заулыбался, все его складочки и  ямочки
расползлись по лицу, как жучки.
   - Отработаешь, - равнодушно проронил Фил. - Как договаривались.
   Охранник перевел взгляд на меня:
   - А он что? Ему тоже?..
   - Нет-нет, нам одну, как договаривались. Он после меня пойдет.
   - Ну, как скажешь, - проворчал Лиус, еще раз  недоверчиво  глянув  на
меня. - Сейчас приведу.
   Он  загремел  ключами,  прошел  через  ворота  и  зашагал  прямо   по
территории лагеря, бесцеремонно расталкивая встречных  ивенков  плечами.
Пленные на это  почти  не  реагировали,  только  провожали  его  долгими
равнодушными взглядами.
   - Вон тот барак, - начал объяснять Фил, - он женский. Самочки хороши,
точно говорю. Их, правда, днем не выпускают к мужикам, чтобы беспорядков
не случалось. А  ребята  сколотили  маленькую  хибарку  за  территорией,
перетащили туда кровать из казармы. Все условия! Сначала я пойду,  потом
- ты. Потом - опять я. А разбогатеешь - сам будешь друзей водить...
   - Ага... - машинально ответил я. - Слушай, Фил, а эти самочки  -  они
такие же здоровые, как самцы?
   - Что? - Фил нахмурился. - Конечно, здоровые! Думаешь, больные? Да я,
чтоб ты знал, первым делом санитара привел, он все пробы сделал!
   - Я говорю, они такие же сильные? Не боишься, что вылетишь из хибарки
без башки?
   - Не-ет! - Фил рассмеялся. - Они тихие. Вон, сам погляди, мужики-то -
и те малахольные.
   - Не знаю... - с большим сомнением проговорил я.
   - Точно. Это они на болотах борзые, а здесь... Знаешь, их бабы вообще
тебя как будто не замечают. Чего хочешь, то и делай.
   Из-за угла барака показался охранник Лиус, он вел  высокую  худощавую
женщину, замотанную до самых пят в белые полотнища. Я  с  самого  начала
чувствовал себя здесь неуютно, но сейчас стало просто гадко. Потому  что
весь лагерь смотрел, как нам ведут ее. И,  наверно,  весь  лагерь  знал,
зачем. Я только не понимал,  почему  ивенки  не  защитят  свою  женщину,
почему спокойно смотрят? Их же тут тысячи, так почему  они  не  рвут  на
куски охранника? Видимо, у Цивилизации есть  хороший  способ  делать  их
смирными.
   Охранник подошел к воротам. Лицо женщины наполовину  закрывали  белые
тряпки, да к тому же она смотрела вниз. Я никак не мог увидеть ее  лицо,
а главное - ее глаза.
   - Нормально? - спросил Лиус.
   - Ну... ничего, - проговорил Фил, приглядываясь.
   - Ну, говори - годится? - Лиус взял женщину  за  подбородок  и  резко
поднял, чтобы мы увидели лицо.
   Я ничего не увидел и ничего  не  понял.  Лицо  как  лицо.  Ни  единой
эмоциональной искринки, ни страха, ни презрения - ничего.  Женщина  была
полностью закрыта, перед нами и в нашей власти было только ее тело.
   - Я толстеньких люблю, - пробормотал Фил.
   - Да где ж я возьму! -  возмутился  Лиус.  -  Откармливать,  что  ли,
специально для тебя?
   - Ладно, годится, - решил наконец Фил. - Проводи до заведения.
   Мне нужно было немедленно уходить. Меня словно  изваляли  в  грязи  -
заставили участвовать в  похабном  спектакле,  который  смотрели  тысячи
зрителей, пусть даже это пленные враги.
   И я бы ушел, но захотел еще немного понаблюдать за ними,  увидеть  их
привычки, услышать голоса. Не знаю  почему,  но  ивенки  показались  мне
жутко интересными. Вроде бы куда ни плюнь -  везде  дети  разных  миров,
наблюдай до посинения. В казарме на каждой кровати по инопланетянину.
   Но эти были особенными. И  вдруг  я  понял  -  они  особенные  только
потому, что еще не стали гражданами Цивилизации. Они - сами по себе. Они
говорят на своем языке, живут по своим правилам, не  стремятся  получить
холо и прекрасно обходятся без одноразовых носков. Лишь поэтому  на  них
интересно смотреть.
   Я  медленно  шел  вдоль  забора,  глядя  сквозь   проволоку.   Ивенки
неторопливо бродили по дорожкам,  сидели  на  скамейках  или  просто  на
траве. В основном поодиночке,  мало  кто  собирался  в  группы.  Они  не
шумели, не галдели, почти не разговаривали. Казалось, всю  эту  огромную
массу людей собрали для участия в каком-то скорбном мероприятии,  и  они
ждут, когда оно начнется.
   Может, они и в самом деле чего-то ждали?
   Я уже совсем было собрался  уходить,  но  тут  мое  внимание  привлек
голос.
   Сначала я ничего не понял - то ли стон, то ли крик. Голос не смолкал,
тембр и перебор тонов были очень необычными. И я наконец сообразил - это
песня.
   Это совсем  не  походило  на  музыку,  но  я  не  мог  оторваться  от
проволочной решетки.  Я  вцепился  в  нее  и  слушал,  буквально  затаив
дыхание. Даже не зная ни единого их слова, я понимал  невидимого  певца.
Это было похоже на чудо -  мне  словно  бы  бросили  кусок  хлеба  после
многодневного голода.
   А что, собственно, я понимал? Наверно,  чувства.  Понимал  настолько,
что мог легко применить их к себе. И вот они начали оживать -  те  самые
чувства, эмоции, фантазии, по которым я уже успел истосковаться.
   Живые картинки поплыли перед глазами. Я с легкостью представлял  себя
то быстрым хищником, неслышно скользящим в зарослях, то старым  деревом,
много лет стоящим над туманными болотами, то  героем,  побеждающим  орды
врагов.
   Со мной давно такого не происходило, это было настоящее, неподдельное
вдохновение.  Вдруг  захотелось  немедленно  куда-то   уйти,   скрыться,
остаться одному, наедине с чистым листом бумаги...  нет,  с  листами,  с
большой пачкой листов! И творить, творить -  описывать  все  свои  живые
видения.
   Эмоциональный заряд, который я получил, был подобен удару  молнии.  С
этой живой энергией я мог жить еще многие дни, я мог питаться  ею.  И  в
этом не было никакого волшебства, а одна лишь искренность живой музыки.
   И вдруг все оборвалось. Песня продолжала звучать, но  уже  ничего  не
вызывала во мне. Я был не один. По ту сторону клетки стоял и смотрел  на
меня огромный могучий ивенк.
   Я поднял на него глаза и поразился, какой  пристальный  и  сильный  у
него взгляд. От этого взгляда хотелось бежать не чуя  ног,  или  просить
пощады, или просто зажмуриться и вжать голову в плечи.
   Не знаю, что меня так обожгло - его  ненависть,  или  презрение,  или
уверенность в чем-то, неизвестном мне, но поистине ужасном.
   Он как будто что-то знал про меня. Он словно предрекал  мне  какие-то
муки и беды. И вдруг показалось, что это не он, а я стою в клетке. И уже
не было за моей спиной ни легиона цивилизаторов, ни  ревущих  реапланов,
ни антротанков, обвешанных оружием.
   Этот взгляд был таким же сильным, как музыка. Но гораздо страшнее.
   Ивенк набрал воздуха в грудь и  произнес  несколько  коротких  резких
слов.
   Даже не произнес, а выплюнул.  Я  их  не  понял,  даже  не  попытался
догадаться, что они могли означать. Я повернулся и, убыстряя шаги, пошел
в казарму. Взгляд все еще сверлил мне спину.
   Позже я пытался воспроизвести мелодию в памяти, но она ускользала  от
меня, как сон. Нужно было снова услышать ее,  но  так,  чтобы  никто  не
мешал. Я решил, что снова навещу лагерь пленных и не побоюсь  обжигающих
взглядов.
   Теперь я знал, где искать настоящие чувства. У лютых врагов, как  это
ни печально. Через некоторое время  я  совершенно  успокоился.  И  вдруг
представил "хибарку", в которой Фил уединился с безмолвной  аборигенкой.
На мгновение по телу прошла сладкая невольная дрожь. Может,  зря  я  так
быстро ушел?
   Куда-то пропал Щербатин.  Я  даже  успел  соскучиться.  Мне  хотелось
увидеть его  лысину  и  насмешливую  физиономию,  поболтать,  поделиться
впечатлениями последних дней.
   Я спрашивал у людей из команды "Цепь", где  пехотинец  Щерба,  но  не
преуспел. Они  только  разводили  руками  или  говорили  ни  к  чему  не
обязывающее:
   "Где-то на территории".
   Между тем на базе происходило  что-то  необычное.  Размеренная  жизнь
активизировалась, побежала в новом темпе.  Постоянно,  сотрясая  воздух,
носились реапланы, причем самых  разнообразных  моделей,  большинства  я
даже в глаза никогда не видел до  этого.  Пригонялись  целыми  колоннами
новые вездеходы и замирали  за  проволочными  заборами,  как  скакуны  в
ожидании старта.
   Каждый день  на  космодром  садился  большой  транспорт,  происходили
какие-то грандиозные погрузки-выгрузки. Кроме  того,  территорию  просто
наводнили  новые  штурмовые  команды.   Однажды   такая   команда   даже
переночевала в нашей казарме, видимо,  не  хватило  мест  в  специальном
секторе.
   Вечером мы глазели на чистеньких, еще не  обмятых  и  не  пропитанных
болотами штурмовиков, а  те  что-то  жрали,  побрезговав  идти  в  общую
столовую. Пахло вкусно, некоторые наши подходили, чтобы подружиться,  но
без успеха.
   Нетрудно было догадаться, что корпус готовится к какой-то грандиозной
операции. Меня терзало любопытство - я вообще люблю  перемены  и  разные
крупные затеи. Как знать, может, грядет наступление, после которого нашу
базу перенесут на берег теплого моря...
   Спрашивать было бесполезно - никто ничего не знал. А кто знал, тот не
говорил. Впрочем, очень скоро тайны рассеялись.
   Был обычный день,  обычная  вылазка  в  болота  на  ремонт  какого-то
трубопровода. Многочасовое  сидение  в  кустах  с  огнеметом  в  обнимку
вызывало тоску, за весь день произошло только одно событие - я  соступил
с тропы и окунулся в грязную воду по самую макушку. Но такое случалось с
кем угодно, так что на полноценное событие это тоже не тянуло.
   Вечером  я  сидел  на  кровати,  завернувшись  в  одеяло,  и  пытался
согреться.
   Вся моя одежда и обувь, насквозь мокрые, были развешаны вокруг. Самое
скверное, что в казарме всегда был влажный воздух. Я не сомневался,  что
и завтра придется натягивать на себя все мокрое.
   Неожиданно на мои колени упала чистая сухая куртка. И сверху -  пачка
новых носков.
   - Одевайся, холодно же, - сказал Нуй и дружески мне подмигнул.
   - Спасибо, Нуй. - Я растерялся от такой щедрости. - А ты?
   - У меня все есть, не волнуйся. - Он еще раз  подмигнул.  -  Все-таки
второе холо. Бери себе насовсем.
   Я вдруг заметил, что на нем новая  форма.  А  на  мне  была  еще  та,
подранная жуками.
   Нуй присел рядом и  достал  уже  знакомую  мне  бутылочку.  Сковырнул
пробку, отпил.
   - Ты зря носишь всю одежду, - сказал он. - В болотах не так  холодно,
без белья не замерзнешь. Зато вечером переоденешься в  сухое.  Вот,  как
эти... - Он кивнул в  глубь  казармы,  где  многие  бойцы  действительно
щеголяли в серых, голубых и розовых кальсонах. - У  тебя  пока  болотные
штаны новые, - продолжал Нуй. -  А  прохудятся,  и  каждый  день  будешь
мокрый приходить. И клеить их без толку, вода все равно будет протекать.
   - Да, это  верно,  -  сказал  я  и  даже  поморщился  от  перспективы
постоянно ходить мокрым. - А тебе эти вещи точно не нужны?
   - Ну как... - Он опустил глаза. -  Вещи-то  всем  нужны,  но  я  себе
найду. А ты без них никак.
   - Спасибо, Нуй, - еще раз  с  чувством  произнес  я.  Нуй  был  здесь
единственным, кого беспокоила моя  посиневшая  от  холода  шкура.  Жаль,
нечем его благодарить, кроме теплых слов.
   - На, пей. - Он протянул мне бутылочку. - Может, повеселее станет.
   Я просто таял от столь многочисленных дружеских проявлений.  Впрочем,
я не успел сказать спасибо, потому что у дверей казармы  вдруг  началась
какая-то беготня.
   - Что там? - встревожился Нуй, приподнимаясь. - Гляди-ка!
   Мы удивленно переглянулись. В двери один за другим заходили  офицеры,
командиры групп. Все  в  полной  экипировке,  с  подсумками,  ранцами  и
оружием. Был там  и  наш  Рафин-Е,  который  сроду  не  появлялся  здесь
вечером. Обычно он  расставался  с  нами  перед  ужином  и  до  утра  не
показывался, пропадая в своем секторе.
   Тут же посыпались приказы:
   - Группа "Маятник" - общий сбор!
   - Группа "Шквал" - подъем!
   - Группа "Цепь"...
   - Группа "Крысолов"...
   Нуй некоторое время смотрел на поднявшуюся суматоху, потом бормотнул:
   "Надо бежать" - и умчался, оставив мне бутылочку.  Командиры  сердито
подгоняли  бойцов,  которые  кое-как  натягивали  одежду  и  бежали   на
построение, застегиваясь на ходу.
   Ничего не поделаешь, пришлось и мне надевать  свои  еще  не  высохшие
шмотки.
   Зубы застучали с удвоенной силой, впрочем, таких - мокрых и  холодных
- здесь было множество, а не я один.
   В дверях стояли люди из комендантской команды, они раздавали  оружие,
подсумки с баллончиками, кассеты для шариковых ружей и прочий боезапас.
   Нас сразу выгнали на улицу, где уже ждали вездеходы.  К  каждому  для
большей  вместимости  был  прицеплен  вагончик  с  полозьями.  Двигатели
работали. Над авиабазой поднимались и уносились вдаль желтые  реактивные
хвосты - там тоже вовсю шла переброска живой силы.
   -  Быстро,  быстро  -  по  машинам!  -  И   кто-то   поторопил   меня
чувствительным ударом по спине.
   Мне досталось место в вагончике. Было тесновато и  темно,  хоть  глаз
выколи, однако я сумел достаточно удобно устроиться. Я сунул огнемет под
ноги, а ранец положил на колени. На него можно  было  ложиться,  как  на
подушку.
   Не знаю, зачем нас так торопили - ждать пришлось долго. Бойцы сначала
трепались, потом стали помаленьку замолкать. В темноте здорово клонило в
сон.
   Наконец колонна двинулась. Пехотинцы перекинулись еще  парой  слов  и
затем завозились, устраиваясь спать, кто как может. Мой ближайший сосед,
например, завалился прямо на меня.
   - Эй! - Я шевельнул плечом, и он заворочался.
   - Чего?
   - Долго ехать-то?
   - Спи спокойно. Будешь нужен - поднимут. - Он еще немного  поерзал  и
вскоре размеренно засопел, снова упав на меня.
   Мне было неудобно, я не мог свободно шевелиться.  Впрочем,  оберегать
сон соседа мне быстро надоело, и я устроился,  как  хотел.  Он  свалился
куда-то вниз, так и не проснувшись.
   Колонна шла медленно, вагончики тихо переваливались на неровностях. Я
даже не знал, едем ли мы по дороге или прямо по болотам. Хотелось спать,
но я никак не мог отключиться от реальности. Я то проваливался в сон, то
подскакивал, открывал глаза, прислушивался к гулу двигателей. Мерещились
ивенки с огнеметами, затаившиеся в темноте.
   Намучился я изрядно, но в конце концов уснул, уронив голову на ранец.
Но и