у моих ног. Между тем лес становился тише
и как-то глуше.
   "Крысоловы" перестали болтать и шли молча, настороженно приглядываясь
к стене деревьев, которая все плотнее смыкалась вокруг.
   Потом вдруг начало хлюпать под ногами, и это  здорово  подкосило  наш
благодушный настрой. Во-первых, в условиях задания  никакого  болота  не
намечалось,  был  только  лес,  во-вторых,  ни  один  не  взял  с  собой
гидрокостюм.
   Наши физиономии из безмятежных стали делаться хмурыми.
   Только  Рафин-Е  был  невозмутим.  Он   лишь   однажды   остановился,
озадаченно  почесал  затылок  и  вытащил  свою   рацию.   Связавшись   с
командирами других групп, он  поспрашивал  насчет  каких-то  ориентиров,
после  чего  мы  продолжили  движение  в  том  же  темпе.  К   всеобщему
облегчению, в болото лезть не пришлось - мы шли по самому краю.
   Арах, потерявший  оружие  и  снаряжение,  шел  последним,  беззаботно
поддавая  ногами  кусочки  земли.  Никто  не  заметил,  что   он   вдруг
остановился и приложил ладони к ушам.  Через  несколько  секунд  так  же
застыл на месте и прислушался еще один боец. -  Что  еще?  -  недовольно
спросил Рафин-Е.
   - Вроде женщина зовет, - неуверенно пробормотал пехотинец.
   - Кого, тебя, что ли? - фыркнул Рафин-Е и посмотрел на  нас.  -  Кому
еще женщины мерещатся?
   Он все же не мог оставить факт без  внимания  -  среди  разбежавшихся
ивенков должны быть и женщины.
   - Это не женщина, - помотал головой Арах. -  Это  или  зверь  скулит,
или... или ребеночек плачет.
   - М-да? -  Рафин-Е  вдруг  стал  мрачен  и  тоже  прислушался.  Затем
пробормотал:
   - Да ну, какой зверь... Жуки молча плавают, а корова -  если  заорет,
то уж не ошибешься. Не пойму, где...
   Теперь уже многие слышали, что из-за стены деревьев доносится  слабый
писк или плач. Действительно, сразу представлялся брошенный ребенок.
   - Это там, - сказал наконец наш командир,  указывая  в  самое  сердце
болот. - Точно, ребенок. Небось союзнички обронили на радостях, когда  в
город бежали. - Он вздохнул. - Что ж, надо его забирать.
   Мы с кислыми физиономиями переглянулись. Никому,  понятное  дело,  не
хотелось без болотных  костюмов  лезть  в  грязищу.  Впрочем,  это  и  в
костюмах сомнительное удовольствие. Тем более какой-то маленький грязный
ульдр, заеденный блохами...
   - Пошли, пошли... - поторопил кавалер-мастер  и  по  привычке  первым
вступил в булькающую болотную страну.
   Наверно, не стоило идти всей командой. Ребенка могли найти и  забрать
два, от силы три человека. Я уже принимал участие в спасении "детей",  и
никакого умиления от этой встречи у меня не осталось.
   И все же это был ребенок.  Чем  ближе  мы  подходили,  тем  горьче  и
жалобнее становился плач. Я даже стал забывать свои обиды  и  неприязнь.
Ну разве  виновато  это  испуганное  дитя,  что  его  породил  блохастый
придурковатый народец?
   Мы все невольно поторапливались, хотя  болото  становилось  глубже  и
холодная вода временами уже щекотала пупки.  Каждому  хотелось  поскорей
подобрать крошку и избавить от страданий.
   По уши в грязи, мы набрели наконец на небольшой островок,  где  росло
большое разлапистое дерево. Под ним  и  лежал  грязный  худой  младенец,
завернутый в обрывки военной формы цивилизаторов.
   Рафин-Е подошел первым, тронул дитя каким-то  прутиком,  но  на  руки
брать не стал. Это сделал Шилу - он закинул огнемет за спину и  запросто
подхватил мальца своими ручищами.  Тот  почти  сразу  перестал  плакать,
ощутив себя в надежных руках.
   Мы сгрудились вокруг. Невероятно, но все улыбались. Все  подбадривали
малыша ласковыми словами, каждому  хотелось  его  потрогать,  погладить.
Когда  жизнь  сурова,  жестока  и  безрадостна,   любой   повод   побыть
сентиментальным принимается с охотой.
   - Грязный какой... - проговорил Рафин-Е, впрочем,  без  неприязни,  а
скорее с заботой. - А ведь  вырастет  -  будет  нормальным  гражданином.
Будет жить в большом чистом городе, а не тут...
   Мы на какую-то минуту  примолкли  -  командир  произнес  удивительные
слова.
   Никто из нас, я думаю,  не  испытывал  теплых  чувств  к  лохматым  и
горластым ульдрам, равно как и к их чадам. Но если это невинное существо
вынуть из болота и  поместить  в  хорошие  условия,  оно  в  самом  деле
вырастет нормальным разумным человеком. И даже не поверит, если сказать,
что его папка с мамкой ночевали  под  кустами  и  питались  червяками  и
пиявками.
   И не только этот малыш - целое  поколение  научится  бриться,  носить
чистую одежду, внятно разговаривать и прилично себя вести. И  может,  не
так плохо, что тысячи граждан Цивилизации сейчас месят болото  и  теряют
здоровье, приучая дикарей к простым, в общем-то, правилам бытия?
   - Ну, хватит, пошли на маршрут. - Рафин-Е стал серьезен. - Неси  его,
Шилу, ты ему понравился.
   Он уже шагнул в болото и начал засовывать в карман  рацию,  но  вдруг
застыл на месте, словно окаменел. И остальные тоже застыли, не смея даже
заговорить.
   Ветерок сдул с болота легкую дымку, которая всегда витала над  водой.
Нас окружали несколько довольно крупных островков. И  на  каждом  буйным
цветом росла болотная капуста - любимая пища ивенков.
   Она была повсюду. Куда ни глянь -  везде  ее  продолговатые  мясистые
стебли в человеческий рост и заостренные листья с бордовой каемкой.
   Мы успели испугаться, но не смогли ничего  предпринять.  В  следующую
секунду мир как будто взорвался.
   Так,  наверно,  выглядит  пожар  на  фабрике   пиротехники   -   гул,
рассыпчатые хлопки, клубы дыма,  подсвеченные  разноцветными  вспышками,
снопы искр... Не знаю, сколько ивенкских ружей было нацелено  на  нас  в
тот момент. Наверно, за каждым капустным листиком  пряталось  Не  меньше
десятка.
   Мы почти одновременно упали на  землю  -  большая  куча  серо-зеленых
людей заняла почти весь остров. Кто-то  шевелился,  но  очень  немногие.
Больше я ничего не успел увидеть, потому  что  кольцо  густого  вонючего
дыма накрыло нас. Я лишь заметил,  что  рядом  со  мной  двое  или  трое
"крысоловов"  с  нечеловеческими  воплями  колотятся  о  блеклую  траву,
брызгая на нее неестественно яркой кровью.
   Снова грохнуло, дым стал гуще, и я закашлялся.  Попытался  встать  на
колени, но тут на меня кто-то бросился с такой силой, что я закричал  от
боли. Это был Арах, он насел на меня и никак не хотел слезать, а я  орал
и что есть сил пытался его отпихнуть. Наконец он отцепился, я глянул  на
него - и ошалел. У Араха  в  груди  зияла  здоровенная  дыра,  и  в  ней
булькала кровь.
   Опять грохот, и из-под моих ног взлетел целый  фонтан  земли,  больно
хлестнув по глазам. Я  на  какое-то  время  ослеп,  и  тут  меня  чем-то
треснуло по голове. Я покатился под уклон и через мгновение оказался  по
самую макушку в холодной воде.
   Грохот продолжался.  Я  вынырнул,  кашляя  и  хватая  воздух.  Кто-то
схватил меня за шиворот, не позволяя поднять голову  из  воды.  Я  начал
орать и извиваться, но тут над самым ухом раздался голос Нуя:
   - Замри!
   Я послушался, хотя в легких еще булькала вода, а  неудержимый  кашель
рвал грудь пополам. Один глаз наконец стал видеть. Я сразу заметил  Ояза
- он нелепо скакал под деревом, а из  его  горла  фонтаном  била  кровь.
Адский грохот продолжался, с дерева  сыпалась  сбитая  пулями  листва  и
кусочки коры.
   Сквозь дым прорезался алый огненный отблеск - кто-то из  наших  жарил
наугад  из  огнемета  по  кустам.  Вдруг   навалилась   тишина,   только
потрескивало пламя на поверхности болота. Из меня еще рвался  кашель,  и
Нуй крепко сжал мое плечо.
   - Тихо... тихо... - повторял он, словно читал заклинание.
   Я и сам знал, что надо не подавать признаков жизни. Наверняка  ивенки
с самострелами все еще  пялились  на  нас  из  капусты  и  ждали,  когда
кто-нибудь недобитый пошевелится.
   Все  медленно  затихало.   Тишина   становилась   гуще,   тяжелей   и
наваливалась, словно глухое одеяло. Вот уже и пламя на воде задохнулось,
слышалось только бульканье болотных пузырьков. Дым еще гулял меж  кустов
и кочек, мы ждали, когда его не станет.
   Заплескалась вода, и на островок выполз кто-то из наших. Он  выбрался
на четвереньках и некоторое время  так  и  стоял  без  сил.  Меня  всего
колотило, я тоже хотел выбраться, но Нуй еще сильнее сжал мне плечо.  Он
ждал, не обрушится ли на вылезшего огонь и грохот из зарослей капусты.
   Ничего не произошло. Из воды  выбрались  еще  двое.  За  ними  решили
показаться и мы с Нуем. Всего - шестеро уцелевших. Выжили только те, кто
прыгнул в болото и  просидел  по  уши  в  грязи  и  воде  до  последнего
выстрела.  Но  и  болото  не  всем  позволило   спастись   -   несколько
продырявленных тел плавало и там.
   Островок был весь завален мертвыми. У  меня  в  ушах  стоял  какой-то
свист, в глазах - все мерцало, как в плохом телевизоре. И я никак не мог
осознать, что это происходит со мной и по-настоящему, а не в фантазиях.
   Я увидел мертвого Шилу, который по-прежнему сжимал ребенка. Их убила,
кажется, одна пуля. Из-под Шилу натекло столько крови,  что  можно  было
пускать кораблики. Впрочем, ото всех было много крови. Она  залила  весь
островок. Потом я увидел Ояза - он полулежал, привалившись к дереву. Его
голова была неестественно запрокинута набок. Она держалась, как говорят,
на одной ниточке.
   Кровь  пропитала  форму  и  продолжала  выходить   слабой   медленной
струйкой. Нуй нашел одного живого. Это был Улса, ему оторвало  руку.  Мы
стояли и не знали, как ему помочь, просто смотрели.  А  он  уставился  в
небо и не моргал, только губы мелко-мелко дрожали. Потом  дрожь  перешла
на всю челюсть, потом  все  его  тело  несколько  раз  дернулось,  спина
выгнулась - и он умер.
   - Идите, помогайте! - позвали нас.
   Наш кавалер-мастер лежал почти весь в болоте, только  ноги  на  сухом
берегу.
   Бойцы ползали вокруг и шарили в болоте, они искали рацию. Мы неохотно
присоединились. Вода была перемешана  с  кровью,  меня  подташнивало.  К
счастью, Нуй довольно быстро отыскал черную коробочку с антенной.
   - Только бы пуля не разбила, - проговорил один из бойцов, стряхивая с
рации воду. Понажимал на клавиши, прислушался и, наконец, с  облегчением
кивнул - работает.
   Без рации мы не смогли бы выбраться, ведь мы не знали, где  находимся
и в какой стороне свои.
   - Нападение на пехотную группу "Крысолов", - проговорил боец в рацию.
- Есть пострадавшие, в том числе командир группы. Всем, кто на связи...
   Обязательно нужно говорить, что пострадал  командир,  -  объяснил  он
чуть позже. - А то никто не почешется. И не  надо  говорить,  что  убит,
просто пострадал. Так быстрее прилетят.
   Потом мы, скользя на  окровавленной  траве,  собирали  трупы  в  одну
большую  кучу.  Четырнадцать  пехотинцев  и   командир,   кавалер-мастер
Рафин-Е. Последнего мы почему-то не решились  класть  вместе  со  всеми,
устроили рядышком, отдельно.
   Наверно, интуитивно - он ведь всегда был как бы отдельно.
   Искали живых, щупали пульс, слушали дыхание - но  живых  не  нашлось.
Пули ивенков были тяжелыми, тупоносыми и тихоходными. Они  не  прошивали
человека насквозь, они скорее проламывали его, как удар  киянкой.  Любое
ранение становилось смертельно опасным  из-за  болевого  шока  и  потери
крови.
   Почему-то я был  почти  спокоен.  Более  того,  в  голове  и  в  теле
появилась странная легкость. Не потому, что я уцелел... не знаю, почему.
Я складывал мертвецов в кучу, словно это были просто дрова. Я  не  знал,
что шок наваливается позже, гораздо позже.
   Наконец донесся такой знакомый и родной свист реактивных  двигателей.
Два реаплана зависли прямо над островом. Затем один  -  весь  обвешанный
пушками и пулеметами - принялся  описывать  круги  над  болотом.  Второй
опустился, окатив нас фонтаном грязи. На  островок  выбрался  незнакомый
офицер в новенькой, хорошо  подогнанной  форме.  С  ним  четыре  угрюмых
штурмовика-охранника, которые не проявили  к  нам  интереса,  принявшись
вглядываться в болото.
   Мы молча смотрели на офицера, говорить было нечего. Он  с  задумчивым
видом  обошел  вокруг  груды  убитых,  где-то  задержался,   разглядывая
подробности, удивленно покачал головой. Потом  остановился  возле  Шилу,
сжимающего мертвого младенца.
   - Ивенок! - с удивлением сказал офицер - то ли нам, то ли сам себе. -
Откуда он?
   - Здесь был, - хрипло ответил кто-то из наших.
   - Точно ивенок. Глядите - и скулы, и глаза... Это что же - они  своих
детей подкладывают, чтобы вас подманить?
   Затем он склонился над телом  Рафина-Е,  похлопал  по  его  карманам,
проверил подсумки, что-то вытащил. Наконец,  отошел  к  воде  и,  сорвав
большой пучок травы, принялся вытирать кровь с обуви.
   - Все, жгите тела, - сказал он. - Нет, постойте!
   Офицер еще раз подошел к мертвым и задумчиво оглядел их, заложив руки
за спину.
   - Жгите, - подтвердил он.  -  Но  сначала  снимите  со  всех  сапоги.
Раздадим союзникам.
   Я лично стащил с покойников только две пары  сапог.  Другие  работали
шустрей. Мне вовсе не было противно  или  обидно,  я  вообще  ничего  не
испытывал. Я просто снимал сапоги - не пропадать же?
   Странное открытие мне сегодня выпало сделать. Оказывается - никакой я
не воин, не защитник, не цивилизатор. Я всего-то кусочек слизи,  кое-как
скрепленный ломким скелетом. Меня запросто пробивает безмозглая железка,
и ничего от меня не зависит. Даже собственная жизнь.
   Полтора десятка опытных бойцов во главе с командиром не  смогли  себя
уберечь. Всех побило тупое железо, и  с  таким  трудом  скопленные  уцим
моментально обратились в прах. Из праха пришли - в прах ушли. Смешно.
   Если бы не Нуй, который вовремя столкнул меня в болото,  сейчас  и  с
моих ног стаскивали бы сапожки. И носил бы их краснобородый орангутанг с
человеческими задатками. А мои жалкие притязания на общественный статус,
на хорошую жратву и белые носки два  раза  в  день  исчезли  бы,  просто
развеялись в пространстве. Смешно, не верите?
   Меня так и подмывало похихикать в кулак. Я-то, дурак, даже страха  не
испытывал, когда влезал в эту форму. Думал, мир  крутится  вокруг,  а  я
спокойно на него смотрю.  Думал,  война  -  это  удобный  тир.  С  одной
стороны, я - хитрый, осторожный,  хорошо  замаскированный.  С  другой  -
хорошо освещенная мишень.
   Оказалось, совсем не  то.  Вместо  тира  я  попал  в  горящий  дом  с
запертыми  дверями,  где  рушатся  балки,  проваливаются  полы,  мечутся
обезумевшие люди.
   Попробуй тут прицелься. Сдохнешь, даже пискнуть не успеешь.
   В  тот  же   вечер   команду   "Крысолов"   вернули   на   базу   для
переукомплектования.
   Я лежал в казарме, смотрел на пустые кровати и ни  о  чем  не  думал.
Рядом болталась мокрая одежда, отстиранная от крови.
   Потом мне приснился большой банкетный стол, за которым собралась  вся
наша команда. Шилу держал на руках ребеночка, у которого почему-то  было
лицо Рафина-Е. И тот все время повторял: "Дяденька, сдохли наши хомячки,
дяденька..."
   А рядом сидел Арах, ковырялся в пробоине на груди, вытаскивая осколки
костей и пуль, и вежливо у всех  спрашивал:  "Простите,  вы  не  знаете,
сколько уцим вычитают за утерю сердечного клапана?"
   И Ояз был тут, он все время подпрыгивал, а его наполовину  оторванная
голова болталась  в  разные  стороны.  Потом  он  расстегнул  бушлат,  и
оказалось, что у него тело женщины. А Улса присыпал  перцем  собственную
отстреленную руку и брезгливо говорил: "Тут совсем не умеют готовить..."
   Я спал долго-долго и не слышал утренней сирены. И плевать я хотел  на
эту сирену.
   Рафин-Е  был  почти  мальчишкой.  Новый  командир  группы  "Крысолов"
оказался, напротив, солидным дядечкой. У него присутствовали и  морщинки
вокруг глаз, и  складочки  на  подбородке,  имелось  также  и  небольшое
брюшко.
   Он назвался  нам  статс-мастером  Отон-Лидом.  Мы  стояли  перед  ним
довольно небрежно - нас было всего шесть человек, и всякий понимал,  что
это не настоящая команда и не настоящее построение, а одна видимость.
   Отон-Лид  долго  и  задумчиво  нас  оглядывал,  хмурился,   морщился,
почесывал переносицу и поджимал губы.
   - Опытные есть? - спросил он.
   Трое  из  шестерых  чуть  выступили  вперед,  в  том  числе  и   Нуй.
Статс-мастер  протяжно  вздохнул,  и  это  вышло  демонстративно.   Мол,
навязали на мою голову сопляков и неумех...
   "Сопляки и неумехи" ничуть не оскорбились. На  наших  глазах  погибла
почти вся группа, мы выжили и знали себе цену.
   - Пока не дадут пополнение, - проговорил  новый  командир,  -  вы  не
можете считаться боевой группой. Но вы же хотите, чтобы ваше холо  росло
каждый день?
   Хотим. Конечно, хотим. И что?
   - В операциях участвовать вы не можете, так что пока побудете  внутри
базы.
   Постоите на постах внутреннего  периметра  или  на  хозработах.  Люди
везде нужны.
   Может быть, я вас поставлю на сопровождение  воздушных  или  наземных
рейсов.
   А интересно, ваше благородие, как бы вы смотрелись с пробитой башкой,
да еще кверху пузом в водавийских болотах?  Куда  бы  вы  засунули  свое
драгоценное холо?
   Не знаю, откуда взялось это дурацкое высокомерие и  презрение  к  его
чистенькой форме. Я ничего не мог  с  собой  поделать.  Видимо,  подошла
очередная  стадия  дегенерации  -  превращения  человека  в  придаток  к
собственной доблести.
   Хотя вроде и доблести особой пока нет...
   - ...Выслуга сохраняется в прежнем объеме, пока вы находитесь на этой
службе, -  продолжал  Отон-Лид.  -  Так  что  не  волнуйтесь,  на  любой
временной работе ваше холо будет расти в прежнем темпе...
   Я ничего не имел  против  статс-мастера,  однако  какие-то  пакостные
мыслишки то и дело просились наружу. Я пережил смерть своего  командира,
и это, видимо, наложило отпечаток. Командиры, опытные да умелые, гибнут.
А сопляки и неумехи выживают...
   - ...Так что построения проводятся в обычном порядке,  после  каждого
приема пищи. В любой момент для вас может  найтись  дело.  Вы,  конечно,
имеете право отдохнуть, но вы же заинтересованы, чтобы ваше  холо  росло
непрерывно?
   Рафин-Е тоже был уверенным  в  себе,  несгибаемым  и  нержавеющим.  А
теперь он - кучка пепла на неведомом островке. А его  сапожки  достались
человекообразному  существу,  не  умеющему  завязывать   шнурки.   Тоже,
наверно, мечтал о быстром холо...
   Откуда же это дурацкое высокомерие?
   - Вы свободны! - объявил наконец статс-мастер Отон-Лид.
   - Как он тебе? - спросил Нуй, когда мы уже шли в казарму.
   - Ничего особенного. - Я равнодушно пожал плечами.
   - Я мог быть командиром "Крысолова", - сообщил Нуй, понизив голос.
   - Да ты что! - сразу оживился я. - Как это?
   - У меня же второе холо. Могу стать сразу кавалер-мастером.
   - Ну и?.. - Да не хочу. - Он махнул рукой. - Чего хорошего?
   - Много чего! Еда хорошая, ночевка  тоже  небось  получше,  чем  наша
казарма.
   - А что ночевка? Тут триста человек, а там будет тридцать... Не такая
уж разница.
   - Ну, знаешь ли...
   - Нет, мне тут веселей. Что будешь сейчас делать?
   - Не знаю, не хочу ничего. Спать, наверно.
   И тут мне захотелось поговорить  о  том,  что  не  давало  мне  покоя
последнее  время,  что  обжигало  внутренним  холодом   или,   наоборот,
согревало.
   - Нуй, - сказал я, остановившись. - А ведь это ты спас меня.
   - Ну да. - Он пожал плечами.
   - Я мог погибнуть.
   - Конечно, мог!
   - Нуй, ты не понимаешь... Я ведь мог подохнуть, а ты меня спас. Я  не
знаю, как тебе отплатить, нет такой цены...
   - Тебе и не надо платить, - очень серьезно произнес он. - Помнишь, ты
мне брызги от жуков дал? Я тебе тоже не платил,  только  выпить  принес.
Зачем платить?
   - Ну, да...  -  пробормотал  я,  малость  опешив.  Кажется,  в  языке
Цивилизации слово "платить" имело только один смысл.
   - Все нормально, - сказал Нуй.  -  Теперь  всегда  будем  друг  другу
помогать, только давай не будем считать, кто сколько раз кому помог