аю.  Ты  спроси  у  кого-нибудь.  Может,  как-то  можно  меня
вытащить, а?
   Скажи им, я на все готов. Я смертником стать могу  -  мне  же  терять
нечего, ты сам видишь.
   Куда-то подевались и цинизм, и обреченность. Щербатин умолял меня. Он
хватался за меня, как за последнюю  соломинку.  Таким  я  его  не  видел
никогда, он сдавался, он изменял своей натуре.
   - Я попробую, - растерянно пробормотал я. - Правда, я не знаю, у кого
спрашивать, но...
   - Мне все равно. Просто попытайся, ладно?
   - Конечно. - Я поднялся. - Я все сделаю, что могу. Правда, я могу  не
так уж много, но...
   - Я понимаю. Просто попробуй. Приходи, я буду ждать.
   Я выскочил на улицу, готовый горы свернуть, лишь бы помочь Щербатину.
   Никогда еще он не умолял меня ни о чем, никогда не был таким со мной.
Я был просто шокирован увиденными переменами.
   Вернувшись в казарму, я едва успел на  построение.  "Крысолов"  снова
был неполным, и нас распределяли на завтрашний день - кому  вставать  на
вышку периметра, кому гонять рыжебородых, кому сопровождать грузовики  и
вездеходы.
   - Ну, что? - шепотом спросил меня Нуй.
   - Плохо дело, - ответил я. - Потом расскажу.
   Выслушав мой рассказ, Нуй задумался. Я очень на  него  рассчитывал  -
все-таки  опытный  человек,  многое  здесь  знает,  со  многими  знаком.
Наверняка он мог посоветовать, что предпринять для Щербатина.
   - Было бы у твоего друга холо... - с грустью вздохнул  он,  осторожно
тронув повязку на голове.
   - Было бы холо - он обошелся бы без нас, - ответил я.
   - Без холо его не станут учить, - продолжал Нуй.
   - Учить чему? Ходить без ног и стрелять без рук?
   - Он смог бы и  ходить,  и  стрелять.  Ты  же  знаешь,  штурмовики  и
специалисты с четвертым холо прибывают сюда с одним условием.
   - Я ничего не знаю. Какое условие?
   - Они получают новое тело, если старое покалечится.
   - Как это? - изумился я. - А ну, рассказывай!
   - Примерно каждый период сюда приходит транспорт с "пустышками".  Это
такие же люди, только без мозгов, без  памяти,  без  всего.  Если  тебе,
например,  оторвет  руки  или  ноги,  твои  мозги  как-то  вставляют   в
"пустышку" - и ты опять здоровый.
   - Ничего себе, - присвистнул я. - Но почему я раньше этого не знал?
   - А зачем нам это знать? За новое тело вычитают очень много  уцим.  У
нас столько нету, такое  могут  себе  позволить  только  штурмовики  или
офицеры. С нулевым холо вообще надеяться не на что.
   - Совсем не на что? А можно ли сначала получить  тело,  а  потом  его
отработать? Сам посуди, какая разница?
   Нуй  только  пожимал  плечами.  Он  так  и  не  смог  ничего   толком
посоветовать.
   Почему-то особенно ему не  понравилось,  что  я  хочу  поделиться  со
Щербатиным своими уцим. Он сказал, что каждый  сам  должен  зарабатывать
свои уцим.
   Я решил искать Отон-Лида. К счастью, наш  командир  не  успел  далеко
уйти, я догнал его у ворот сектора.
   - У меня есть один друг, которому очень нужна  помощь...  -  поспешно
начал я, но замолк под недоумевающим взглядом статс-мастера.
   - Здесь все твои друзья, - назидательно произнес он.
   - Да, конечно, но тут особый случай. Мой друг попал в беду, он  ранен
и сейчас лежит парализованный. Он хотел бы  продолжить  службу,  но  его
могут отправить...
   - Что ты хочешь? - нетерпеливо перебил меня Отон-Лид.
   - Я слышал, что раненый может получить новое  тело...  -  Я  невольно
заговорил тише.
   - Что? - Статс-мастер возмущенно захлопал глазами. - А какое холо,  у
твоего друга?
   - Никакое. Ноль. Но он альт-мастер и помощник...
   - Нулевое холо?! И ты думаешь, что не  гражданин  может  получить  от
Цивилизации такое благо?
   - Да нет, - забормотал я, - я думал, он как-нибудь потом  отработает,
а сейчас он ведь ничего не...
   - Есть установленный порядок, единый для всех,  -  официальным  тоном
заявил Отон-Лид. - Никто не станет изменять его для одного человека.  Не
беспокойся, о твоем друге позаботятся должным образом.
   Он ушел, а я остался стоять как оплеванный. Мне казалось, я  совершил
какую-то немыслимую дерзость  и  глупость.  Все  равно,  что  остановить
незнакомого человека и  попросить,  чтобы  он  переписал  на  меня  свою
квартиру.
   У меня оставался только один  вариант.  И  если  он  не  подействует,
значит, надеяться больше вообще не на что.
   Мне необходимо было срочно попасть на шахту.
   Через  два  дня  я  снова  явился  в  больницу.  Вид   у   меня   был
торжественный, я чувствовал себя едва ли не богом. Щербатин взглянул  на
меня с удивлением и тревогой. Я заметил, какие белые у него стали щеки -
он словно таял.
   - Твои похороны откладываются, - беспечно проронил я.
   - Какие похороны?
   - Пришьют тебе новые ножки, и опять побежишь по дорожке, Щербатин.
   - Что ты городишь? - Он боялся мне поверить, и тем не менее глаза его
заблестели надеждой.
   - Слушай внимательно. Отныне ты - оператор антротанка. На  днях  тебя
заберут отсюда. Не пугайся, но руки и ноги тебе удалят - все  равно  они
не шевелятся. К нервным  окончаниям  подключат  контакты.  И  будешь  ты
человеком-машиной с руками, ногами и даже пулеметами.
   Щербатин некоторое время хлопал глазами, потом его вдруг передернуло.
   - Какой ужас, - тихо проговорил он. - ты хотел меня этим обрадовать?
   - Нет, Щербатин, не  этим.  Один  антротанк  по  эффективности  равен
десятку простых пехотинцев. Соответственно и уцимы набегают быстрее...
   - Да на что мне твои уцимы? Я даже сортир ими оклеить не смогу.
   - Щербатин! - начал злиться я. - Ты сам мечтал о единственном  шансе,
забыл? А уцимы тебе для того, чтобы купить новенькое свеженькое туловище
с руками и ногами. И даже с мозгами.
   - Какими мозгами? Ты вообще-то трезвый?
   - Абсолютно! - Я коротко объяснил ему суть процедуры  с  переселением
души.
   Щербатин слушал и недоверчиво щурился. Затем уставился  в  потолок  и
некоторое время лежал молча.
   - Вот это да, - сказал он. - И ты все провернул сам?
   - Не совсем. Добрые люди помогли. Стать  танкистом  ты,  оказывается,
можешь на законных основаниях. Но проблема в  том,  что  на  всех  калек
танков не хватает.
   Один хороший человек, земляк, помог сунуть тебя как бы  вне  очереди,
понимаешь?
   - Беня, ты растешь на глазах. Честное слово, эта война пошла тебе  на
пользу. Если выберемся, если приставят мне новые руки-ноги - сделаю тебя
на гражданке своим референтом.
   - Это будет не очень скоро. На танке  тебе  придется  служить  аж  до
четвертого холо.
   - Да хоть до десятого! Все лучше, чем в этом скотомогильнике...
   - Готовься к новым подвигам, - пожелал я Щербатину на прощание.
   У дверей больницы меня ждал Нуй.
   - Как там твой друг?
   - Лежит, удивляется. - Мне было легко, хотелось смеяться. - Планы  на
жизнь строит. А вчера еще умереть хотел поскорее.
   - Ему повезло, - вздохнул Нуй. - Ведь мог бы в самом деле умереть.  И
никакой танк ему бы не помог.
   - Мог и умереть, - согласился я. - И я бы мог. Каждый день могу.
   Нуй вдруг остановился, повернувшись ко мне.
   - Обидно, - сказал он, - что люди служат Цивилизации, рискуют жизнью,
накапливают уцим - и вдруг умирают.
   - Все умирают. - Я пожал плечами. - Что ж поделаешь?
   - Я говорю, что все пропадает - и уцим, и холо.
   - Ну, не всегда...
   - Да, не всегда. Вот у меня второе холо. А убьют-и ничего не будет. А
если и будет, то у других. А я хочу, чтобы было у тебя.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я хочу завещать тебе свое холо, - сказал Нуй,  глядя  мне  прямо  в
глаза.
   - Завещать холо? - Я искренне удивился. - Как это?
   - Очень просто. Если я погибну - мое холо станет твоим.
   - Спасибо, конечно. - Я растерялся. - Но... но я тебе завещать ничего
не могу, у меня же нет холо.
   - Это неважно. Ну, хочешь - завещай то, что есть. Это же так здорово,
если можно помочь другу даже после смерти.
   - Да, очень здорово. - Я был так растроган его добротой, и  мне  тоже
хотелось сделать что-то хорошее в ответ. Или хотя бы сказать. -  У  меня
тоже скоро будет холо. Так что  и  я  смогу  оставить  тебе  кое-что  на
память, если, ну, ты сам понимаешь...
   - Неважно, что у тебя есть. Главное,  что  мы  после  этого  -  почти
братья.
   - Мы и так почти братья, Нуй.
   В тот же вечер мы подошли к Отон-Лиду  и  заявили,  что  хотим  стать
наследниками друг друга. Он пожал плечами.
   - Это ваше право. Зайдите к коменданту, он оформит наследование.
   Уходя, он вдруг бросил через плечо;
   - Надеюсь, вы оба знаете, что делаете.

Часть III

КОМАНДИР

   Через двадцать один день у меня было первое холо. Мне показали  новое
место в  столовой,  где  я  теперь  мог  трапезничать  в  компании  себя
достойных. Меня проводили на склад - там я выбрал новую одежду, а  также
получил рацию и еще  кое-какой  личный  скарб.  Меня  перевели  в  новую
казарму - сухое и тихое помещение на  пятьдесят  человек  с  тумбочками,
стульями и столами. И никаких двухэтажных кроватей.
   Еще через десяток  дней,  после  курса  интенсивного  обучения,  меня
назначили командиром группы с присвоением звания альт-мастера. Чему я, в
общем-то, почти не удивился. Примерно тот же путь прошли и другие  бойцы
"Крысолова" - все старожилы, кроме Нуя. Нуй  снова  проигнорировал  шанс
выбиться в начальство. Я взял его в свою  команду,  у  меня  было  право
выбирать себе бойцов.
   Моя команда  принадлежала  к  числу  новосозданных.  Их  много  стало
появляться - чуть ли не  каждый  день  в  порту  садились  транспорты  с
голодной шевелящейся массой, не  имевшей  ничего,  кроме  серой  робы  и
желания выбиться в люди. Почти на  всех  опорных  базах  устанавливались
телепорты, через которые тоже постоянно шли новые люди.
   Я узнал, что сам должен придумать  название  команде,  если  не  хочу
всякий раз выкрикивать ее номер. Полдня  я  подбирал  подходящее  слово,
пока не остановился  на  звонком  кличе  "Банзай".  Мне  показалось  это
дерзким, задиристым, слово несло хороший эмоциональный заряд. По крайней
мере для меня.
   Первые  дни  я  был  вежлив  и  приветлив  со  своими   новобранцами,
внимательно выслушивал их просьбы и вопросы,  интересовался,  удобно  ли
они устроились и хорошо ли покушали.  Потом  эта  благоглупость  с  меня
сошла, как шелуха. Военный уклад  имеет  свойство  самооптимизироваться.
Очень скоро я свел  затраты  энергии  на  свою  команду  к  необходимому
минимуму. Я научился отвечать коротко, уклоняться  от  чужих  проблем  и
сдирать три шкуры за плохо выполненное дело. Дать  пинка  своему  бойцу,
как выяснилось, было не грубостью, а нормальным рабочим приемом.
   Жизнь  вокруг  менялась  на  глазах.  Появилось  огромное  количество
гражданских специалистов. Одни строили  и  перестраивали  опорные  базы,
окружали  их  километрами  заборов,  линиями  сигнализации  и   гнездами
автоматических пулеметов.
   Другие прокапывали новые шахты. Были даже такие, которые изучали  быт
и  культуру  ивенков,  чтобы  понять,  как  с  ними  жить  дальше.   Они
познакомились бы и с культурой ульдров, но  те  не  имели  культуры  как
таковой.
   Что  касается  белого  угля,  то  его  вывозили  уже  не  мешками,  а
контейнерами.
   Появилась  даже  специальная  гражданская   служба,   отвечающая   за
транспортировку ископаемого.
   Жизнь менялась, и, что самое хорошее, я чувствовал вкус к этой жизни.
Я освоил азы своего нехитрого дела, я знал, что нужен здесь и что каждый
день становлюсь на ступенечку выше, поднимаясь по  невидимой,  но  такой
сооблазнительной лестнице.
   Временами казалось,  что  я  отупел  и  очерствел,  стал  циничным  и
расчетливым, что служу только ради пополнения  личной  копилки  и  ничем
больше не хочу интересоваться. Но я смотрел на это по-другому. Я считал,
что просто "законсервировал" себя до более благоприятных  времен  -  как
лягушка, переживающая засуху под землей.
   Интересно, что  сказал  бы  теперь  Щербатин,  глядя  на  меня.  Увы,
Щербатина я потерял. Мы так и не виделись после той встречи в  больнице.
Бывало, я ошивался возле  антротанков,  неторопливо  прохаживался  перед
ними, надеясь, что Щербатин окажется в одном из них и сам меня  позовет.
Несколько раз спрашивал у операторов, известен ли им цивилизатор Щерба.
   Щербатин пропал бесследно. Где его искать, в каких  болотах  -  этого
мне не мог сказать никто.
   Однажды после тяжелого дня я уснул в  кабине  вездехода  по  пути  на
базу.
   Гудел двигатель, дрожал пол под ногами. Мне снилось, что  я  стою  за
станком и обтачиваю тяжелые ржавые железки. Потом я шел в курилку, где о
чем-то болтал  с  другими  рабочими.  Запомнилось  даже,  что  их  звали
Петрович, Семен, Васек, Санька... И снова я подводил резец к болванке  и
жмурился,  когда  разлеталась  горячая  стружка.  А   потом   кто-то   в
полувоенной форме вышел из мрака и закричал мне в лицо: "Гражданин Беня,
вы испортили деталь, штрафую вас на двести уцим!"
   Почему-то это дурацкое и бессмысленное видение здорово напугало меня.
Я проснулся в страхе. И еще долго при воспоминании о  том  сне  на  меня
накатывала легкая дрожь.
   Это был день, когда впервые за много дней я увидел сухую равнину.
   Команда "Банзай" работала  в  разведывательном  рейде.  Вечером  пять
больших колесных вездеходов прибыли на  самый  дальний  аванпост,  а  на
рассвете выехали дальше - туда, куда никто еще не доезжал.
   В каждом из вездеходов размещалось  по  команде.  В  головном,  кроме
бойцов  охраны,  находились  также  двое  старших   офицеров,   желавших
осмотреть свои будущие владения и сделать пометки на картах.
   Цивилизация ширила  свои  пределы,  она  пожирала  пространство,  как
голодный зверь. Оккупационный  корпус  "Треугольник"  разросся  до  пяти
самостоятельных корпусов. На  базах  за  нашими  спинами  высились  горы
контейнеров с новым оборудованием, маялись бездельем сотни специалистов,
ожидавших назначения.
   Как-то  мне  довелось  увидеть   несколько   зловещих   паукообразных
механизмов. Мне сказали, что это специальные горные танки.
   Несколько часов мы продирались сквозь лес,  потом  плыли  по  течению
тихой заросшей  зеленью  реки.  Стена  сплетенных  деревьев  по  берегам
становилась все ниже и реже, пошел кустарник,  и,  наконец,  мы  увидели
равнину. Командир колонны дал сигнал остановиться.
   Я стоял и, как ненормальный, улыбался во весь рот. Мне было  приятно,
что перед глазами столько простора, что в глаза не тычут ветки, а в  нос
не лезет запах болотных газов. Это была настоящая степь,  чуть  поросшая
кустарником,  занавешенная  пылью,  которую  вздымал  ветерок.   Вдалеке
поднимались горы - призрачные, едва заметные, словно мираж,  похожие  на
скопления облаков. Сзади тихо подошел Нуй.
   - Здесь, наверно, будет большая база, - сказал он.
   - Не знаю. - Я беспечно пожал плечами. - Старшие решат.
   - Точно, будет база. Место хорошее, сухое, река рядом. Сначала  база,
а потом - город.
   Меня переполняли чувства, я жил "сейчас", а не "потом", и мне плевать
было, что тут нагородит вездесущая Цивилизация. Я хлопнул Нуя  по  плечу
ладонью.
   - Хочешь жить в таком городе?  -  Наверно,  хочу.  -  Он  мечтательно
улыбнулся. - Здесь - почти как дома.
   Большая земля... Вездеходы стояли в линейку друг за  другом,  отдыхая
после перехода. Начальство с картами, рациями и навигационными приборами
уточняло наше положение. В  эфире  слышались  голоса  командиров  других
разведотрядов, которые, как и мы, колесили сегодня по нехоженым тропам.
   Бойцы разбрелись вокруг  -  они  срывали  и  рассматривали  травинки,
кидали камешки в реку, многие просто стояли  и  смотрели,  как  я.  Меня
охватило чувство безмятежного покоя и безопасности. Хорошо  бы  остаться
на этом берегу, основать новое поселение и  спокойно  жить.  Ивенки  нам
здесь не грозят, места необжитые.
   За весь день нам не попалось ни единого следа человека - ни тропинки,
ни капустного огорода, ни развалившейся хижинки.
   Красиво и романтично: отвоевать себе уголок под солнцем - и  тихонько
осесть на нем, чтобы возделывать  землю  и  растить  детишек.  Знать  бы
точно, что воюешь за правое дело... Завидую предкам - тем,  что  в  годы
гражданской сражались за свободу, не сумев или не  успев  понять,  каких
дел в конце концов наворочали.
   - Занять места! - донеслось от головной машины. Отдых закончился, нас
ждала дорога.
   Я устроился на почетном месте рядом с водителем и  с  неудовольствием
убедился, что мы разворачиваемся. Вместо светлых просторных  равнин  нас
опять ожидали болота. Машины сошли с берега и мягко опустились  в  воду.
Огромные колеса помогали тяжелым вездеходам прекрасно плавать.
   На том  берегу  был  лес.  Езда  по  нему  была  сущей  нервотрепкой.
Казалось, пешком дойти быстрее,  чем  на  вездеходе,  который  постоянно
крутится, карабкается, трется боками о деревья, выискивая себе проход.
   Впрочем, лес мучил нас недолго  -  начинались  болота.  Там  не  было
частокола деревьев, вездеходы шли почти свободно.
   Над болотами висела дымка. Пять приземистых ворчащих  машин  плыли  в
ней, словно призраки. Я смотрел через заляпанное стекло,  как  пузырится
жижа,   и   думал   о   глубинных   течениях,   о   которых   вполголоса
переговаривались все офицеры на базе.  Якобы  на  глубине  в  три-четыре
человеческих роста текут настоящие реки.  И  ивенки  используют  их  как
транспортные артерии.
   Один офицер  утверждал,  что  лично  видел  остатки  машины,  которая
сжимает воздух в особых металлических шарах для таких путешествий. И еще
он говорил, что во время памятного мне нападения на базу пленные  ивенки
скрылись от  преследования  именно  через  глубинные  каналы.  Потому-то
авиация полдня кружила над болотами, но так и не нашла беглецов.
   В  последнее  мне  верилось  с  трудом.  Где  напасешься  самодельных
аквалангов, чтобы эвакуировать целый  концлагерь?  Скорее  всего  ивенки
просто  умеют  хорошо  маскироваться.  Да  и  с  реаплана  не   очень-то
разглядишь, что там внизу, в кустах и под деревьями. Недаром нас сегодня
отправили в разведку наземным способом.
   Авиация облетела бы здесь все за несколько минут, да только проку  от
таких полетов мало - ничего не увидишь.
   - Группа "Лавина", группа  "Банзай",  -  заговорила  вдруг  рация.  -
Меняете маршрут.  Экстренный  вызов,  два  грузовых  реаплана  совершили
вынужденную посадку в болотах.  Найдете  и  обеспечите  безопасность  до
прибытия спасательных команд.
   Даю направление...
   - Слышал? - сказал я водителю. - Выполняй.
   "Банзай" и "Лавина" шли в замыкающих вездеходах. Я с  легкой  грустью
посмотрел, как основная группа удаляется, проваливаясь в болотный туман.
   "Вынужденная  посадка"  сразу  двух   реапланов   -   это   наверняка
столкновение в воздухе. Дело довольно обычное, только  половина  пилотов
умела прилично водить машины. Остальные, как  и  я,  прошли  интенсивный
курс. Да и машины частенько рассыпались на ходу, точнее - в воздухе. Все
ждали новую военную технику, но она поступала не так быстро и все  время
почему-то мимо нас.
   Моя машина шла первой, и  мне  приходилось  выбирать  направление.  Я
начал крутить рацию, пытаясь выйти на связь с экипажами реапланов.  Если
б они дали пеленг - мы бы нашли их в два счета.
   Почему-то никто не отвечал. Я уж подумал  грешным  делом,  что  после
"вынужденной посадки" выживших не  осталось.  Когда  я  по  пятому  разу
проверял диапазоны, повторяя свой  позывной,  эфир  принес  долгожданный
голос. Правда, голос этот, как мне показалось, был не совсем нормальный.
Возбужденный - это самая мягкая оценка.
   - Я - "Воздух"! Не подходите на машинах. Повторяю,  не  подходите  на
машинах - вас сожгут!
   Водитель растерянно глянул на меня, но ничего не сказал.
   - Притормози, - велел я ему и откинул крышку люка.
   Высунувшись, я дал отмашку второму вездеходу, чтобы и  там  заглушили
двигатель. В наступившей тишине стала ясно слышна сумасшедшая  трескотня
впереди. По звук