астолько далекое  и  недосягаемое  существо,  что  его
никто не видел и не знает?
   -  Почему  "существо"?  Нет,  это  просто  очень   высокопоставленный
чиновник, его штаб-квартира в одном из центральных освоенных  миров,  он
живет среди равных себе.
   - Среди равных... - хмыкнул Щербатин. - Кто же, интересно, может быть
равен Божеству?
   - Я же говорю, - терпеливо произнес Эрил-Дарх, - он просто  чиновник,
распорядитель ресурсов, слуга Цивилизации, хотя и очень высокого ранга.
   Согласитесь, кроме исполнения желаний граждан, есть и  другие  важные
проблемы.
   Так почему же Божество должно быть выше всех?
   - А может случиться, что этого Божества и вовсе не существует, а есть
лишь его представители? -  предположил  я  и  тут  же  проклял  себя  за
несдержанность языка.
   - Верить или не верить в него - ваше право и ваш  выбор,  -  произнес
старик, всем своим видом подчеркивая нейтральность своей позиции.
   Щербатин сердито зыркнул на меня, а затем сказал:
   - Ну, если Божество всего лишь слуга Цивилизации,  то  кто  тогда  ее
хозяева?
   Что это за колоссы, управляющие мирами?
   -  Вам  интересна  административная  система  Цивилизации?  -  слегка
удивился Эрил-Дарх. - Даже не знаю, что сказать, там все  так  сложно...
Множество  всяких  советов,  один  совет  может  входить  в   другой   и
пересекаться с третьим. Советы образуют  конгрессы,  а  конгрессы  могут
входить в более высокостоящие советы...
   - Нет-нет, мне интересно, что это за  люди.  Как  выглядят  они,  как
живут, во что одеваются. Какие наслаждения  им  доступны.  Сколько  цифр
нужно написать, чтобы обозначить их холо.
   - Ну... - растерялся старик. -  Это  очень  достойные  люди,  имеющие
выдающиеся заслуги перед Цивилизацией.  Могу  только  сказать,  что  они
имеют право неограниченно обращаться к Божеству с  вероятностью  один  к
одному.
   - Ну, это естественно.
   Я боялся, что своими вопросами о  мироустройстве  Щербатин  привлечет
интерес какого-нибудь тайного ведомства - того же соцнадзора,  например.
А ведомство тихонько снимет все уцим с его номера и  пошлет  на  рудники
заново зарабатывать гражданство. Слишком умных нигде не любят. И  точно,
Эрил-Дарх поскреб переносицу и сказал:
   - Вообще, вы слишком далеко смотрите.
   - Это плохо? - обеспокоился я.
   - Нет, напротив, мне это нравится. На самом деле в мире  мало  людей,
умеющих смотреть дальше своего носа. Обычно  мне  задают  совсем  другие
вопросы: не могу ли я вне очереди устроить какое-нибудь благо.
   - У меня и в мыслях не было подобного! - побожился Щербатин.
   - Я лишь хочу сказать, что ваш интерес несколько преждевременный. Вам
надо трудиться, неустанно двигаться вперед.  Кстати,  при  распределении
благодати учитывается, насколько ревностно просящий  служит,  быстро  ли
набирает уцим, не имеет ли штрафов.
   - Справедливо, - с одобрением кивнул Щербатин.
   Они продолжали беседовать, а я думал, что никогда  уже  не  поверю  в
бога. Да и как поверить, если их бог -  директор  гигантской  лотерейной
конторы?
   Как я и предполагал, знакомство с божьим старцем не  прошло  для  нас
бесследно. Через несколько дней я и Щербатин стали рядовыми  клерками  в
конторе Единого Общего Божества.
   Моя работа  была  немудреная,  однако  для  шестого  холо  достаточно
престижная.
   И вдобавок просто по-человечески приятная. Я отвечал за составление и
рассылку ответов тем, кто удостоился божьей  милости.  Обычно  это  была
официальная бумага, состоящая из стандартных формулировок: "Ваша  заявка
рассмотрена... принято решение об  удовлетворении...  надеемся  на  ваше
дальнейшее добросовестное служение" - и так далее.
   Я пытался придать переписке со Всевышним  подобающую  ей  возвышенную
форму, ввести величавые обороты  -  "удостаивает  вас  своей  милостью",
"снисходит  к  вашим  нуждам  и  смиренным  молитвам",   "Всемогущий   и
Всевидящий", "обращает свой взор из поднебесья"... Но мне  сказали,  что
простой народ не поймет этого. Да и несолидны подобные словесные кружева
для серьезного учреждения. Не говоря уже о том, что в некоторых религиях
боги - это низкие  духи,  вечные  должники  смертных,  изваяния  которых
положено осквернять в ритуальном порядке.
   Щербатин стал таким же мелким чиновником, но с  иными  функциями.  Он
что-то собирал,  раскладывал  и  систематизировал,  я  часто  видел  его
спешащим с кипой бумаг. Очевидно, он выбрал должность, позволяющую  чаще
мелькать в кабинетах начальства.
   Я выяснил, каким образом мне начать учиться и повышать мастерство.
   Несколько дней размышлял, какая профессия более привлекательна.  Чуть
было не решился пойти на курсы космических  пилотов,  но  Щербатин  надо
мной самым жестоким образом посмеялся, а затем  весьма  аргументирование
отговорил. Он сказал, что мне лучше обучаться на мелкого управленца, это
самая универсальная специальность. При  желании,  добавил  он,  с  таким
образованием можно даже возглавить команду космолета, не зная,  где  там
какая педаль.  Я  не  стал  упрямиться  и  пошел  на  курсы  руководящих
работников при Академии всеобщей оптимизации. Раз в три  дня  я  посещал
лекционный зал, где знакомился с устройством мира, в котором живу. Наука
эта казалась мне  не  только  скучноватой,  но  и  пока  бесполезной.  Я
узнавал,  как  взаимодействуют  службы  вентиляции  и  канализации,  кто
отвечает за производство и распределение белых  носков,  какова  система
транспортных перевозок любого уровня - от городского до межпланетного.
   Наверно, мелким управленцам действительно нужно все это знать,  чтобы
решать самые разные проблемы. По окончании учебы я мог  рассчитывать  на
повышение в своем божьем ведомстве, но не  очень  на  это  настраивался.
Работа клерка никогда не была пределом моих мечтаний.
   Служба, учеба, будни - все это засосало меня и подчинило размеренному
ритму здешней жизни. Я вращался, подобно  мелкой  шестеренке,  и  боялся
остановиться, чтоб не заклинило механизм.
   Должен  сказать,  многое  мне  нравилось.  Например,  моя   отдельная
квартирка, где никто не храпел и не кашлял ночами, не скрипел кроватями,
не мельтешил перед  глазами.  Нравился  и  весь  наш  дом  -  небольшой,
окруженный газонами, с прогулочной площадкой на  крыше.  И  среди  наших
соседей попадались довольно приятные люди,  правда,  я  пока  ни  с  кем
близко не сдружился. Здесь были даже  дети,  которые  шумели,  смеялись,
бегали по коридорам. Я этому только радовался.
   А еще на меня поглядывала с интересом какая-то дама с верхнего этажа.
Я часто встречал ее по утрам, выходя на службу, но не знал, о чем с  ней
заговорить.
   По всем канонам, я вел нормальную, полноценную жизнь. Я был накормлен
и хорошо одет. Я ощущал себя достойным среди равных и твердо знал, что в
будущем все будет только лучше. Впору было почувствовать себя  настоящим
гражданином Цивилизации и успокоиться.
   Но я не успокаивался. Что-то продолжало  разъедать  меня  изнутри.  Я
пытался бороться. Я часами напролет убеждал себя, что  все  хорошо,  все
сложилось и все идет, как надо. Но чувство покоя  так  и  не  приходило.
Наоборот, сгущалось странное  беспокойство,  ощущение,  что  все  вокруг
временно и все должно закончиться. Даже в развлекательных центрах  я  не
мог до конца расслабиться. Это уже походило на психопатию.
   Я подолгу ворочался в кровати, пытаясь уснуть. Вечером меня обступали
гнетущие воспоминания. Я думал об  окраинах,  где  нам  пришлось  пожить
достаточно  времени.  Я  вспоминал  себя   -   безликого,   бесправного,
практически бесплотного. Я был  микроскопической  клеточкой  гигантского
организма.
   Мрачные рабочие кварталы стояли перед  глазами.  Они  окружали  город
плотным кольцом, и оно душило  меня  за  горло.  Оно  сжималось,  словно
живое. Потому что миллионы  таких  же  бесплотных  теней  изо  всех  сил
рвались внутрь, в центр города, к красивым домам  и  сверкающим  дворцам
развлечений. Они рвались на мое место.
   Со временем  я  начал  чувствовать  тот  чуткий  баланс,  на  котором
держался мир. Знания  из  Академии,  наблюдения,  сделанные  на  службе,
давали достаточно пищи для размышлений и выводов.
   Я понял, что далеко не всем но во гражданам суждено добраться хотя бы
до пятого холо.  Потому  что  были  еще  и  коренные  граждане,  которые
рождались обеспеченными. Им доставалось хорошее образование, а не  курсы
при Академиях, они могли выбрать  хорошую  работу.  У  них  были  корни,
семьи, кланы - а значит, сила  и  уверенность.  Подавляющее  большинство
новограждан кормилось самым дешевым и грязным трудом.  Не  имея  знаний,
опыта,  квалификации,  они  делали  ошибки,  нарушали  правила,  портили
оборудование. За все это с их номера снимались уцим.
   В особых случаях человека могли вообще лишить гражданства,  вернув  к
нулю, к исходному рубежу.
   Мне лично пришлось составить несколько сообщений, в которых  Божество
великодушно возвращало штрафникам отобранное холо. Но, естественно,  так
везло очень немногим.
   И  я  увидел,  что  Цивилизация  -  это  остров,  который  плавает  в
безбрежном океане маленьких  бесплотных  человечков.  Они  не  дают  ему
утонуть, они упираются руками и ногами, стараясь из  последних  сил.  На
этом острове и дворцы, и  машины,  и  звездные  корабли,  и  технические
чудеса.  Но  все  это  держат  руки  жалкого,  слабого,  необразованного
работяги в блеклой одежонке. Такого, например, как расклейщик Йолс.
   Думая об этом, я никого не винил. В самом деле, нет виноватых, а есть
только разумное холодное мироустройство, приспособленное для того, чтобы
извлекать из любого человека максимум пользы. Но во мне,  я  подозревал,
пользы для мира немного. Я вряд ли  смог  бы  высоко  подняться  обычным
путем.
   Страшно было подумать, что и я до конца жизни мог  ходить  по  желтой
линии,  если  бы  не  случайно  сохранившаяся  магнитофонная  запись  из
солдатского ранца.
   Виноват  я  сам.  Я  просто  не  приспособлен  работать  по  простой,
предельно оптимизированной схеме, позволяющей  жить,  не  отвлекаясь  на
мелочи. Такие, например, как стирка носков. Дома было не так. Дома я мог
стирать носки и при этом считать себя поэтом - высшим существом,  гордым
и независимым. А здесь умение "составлять слова" - отнюдь не предмет для
гордости, а всего лишь рабочий навык. И не самый почетный.
   Как-то за ужином Щербатин спросил меня:
   - Ты в курсе, что  мы  еще  не  истратили  свое  право  на  украшение
жилища?
   - И что ты предлагаешь?
   - Предлагаю пошляться по магазинам.
   Я согласился только от скуки. Я не хотел украшать жилище, потому  что
насмотрелся  на  "украшения",  когда  работал  у   Ю-Бима.   Весь   этот
бесполезный хлам только засорял квартиру и служил для сбора пыли.
   Магазинами мы называли  товарные  склады,  где  любой  гражданин  мог
реализовать право на  владение  личными  вещами.  Для  солидных  граждан
держались небольшие, роскошно обставленные салоны, где  можно  посидеть,
поболтать со служителем, чего-нибудь выпить, пока  помощники  бегают  за
нужным товаром. Для граждан помельче, вроде нас,  устраивались  огромные
залы, похожие на  супермаркеты.  Только  на  входе  стояли  не  кассовые
аппараты, а служители со сканерами нумер-контроля.
   Надо   сказать,   что   солидные   граждане   нередко   заходили    в
"супермаркеты",  где  можно  было  мешками  набирать  всякие   горшочки,
коробочки, коврики, красивые загогулинки  для  развешивания  на  стенах,
бусики, запонки и тому подобное. А мы, в свою очередь, любили  сшиваться
в их салонах, благо это не запрещалось. Взять мы там  ничего  не  могли,
зато глазеть и мечтать - сколько угодно.
   В такой салон мы и заглянули, сойдя с немноголюдной вечерней улицы. Я
тут же залюбовался  переносным  радиотерминалом  -  симпатичной  вещицей
размером с книгу. Сразу подумал, что подкоплю уцим до следующего холо  и
обязательно возьму такой. Буду смотреть программы по дороге  на  службу.
Щербатин куда-то отошел и пропал среди полок.
   Я внимательно осмотрел  механизм  для  открывания  штор  с  голосовым
управлением,  набор  светящихся  пуговиц,  несколько  моделей   домашних
роботов-помощников, музыкальный браслет  и  светильник  с  бесформенными
фигурами, шевелящимися в  запаянной  колбе.  Я  подумал,  что  посещение
салонов должно вырабатывать в гражданах особое рабочее рвение и  желание
социального роста.
   И тут я наткнулся на Щербатина. Он стоял  перед  витриной,  изумленно
хлопая глазами.
   - Беня... - пробормотал он и ткнул пальцем перед собой. - Вот.
   У меня тоже округлились глаза. На полке стояли прямоугольные ящики  с
землей. А из земли  поднимались  до  боли  знакомые  стебли  с  длинными
листьями, окаймленными бордовой полосой. Ошибка исключалась,  мы  видели
самую настоящую водавийскую капусту.
   - Я сначала подумал, что брежу, - вымолвил наконец Щербатин.
   - Тихонько оторвем по листику? - предложил я.
   - Не вздумай!
   Служитель заметил наш интерес к цветочным горшкам и подошел,  вежливо
поклонившись.
   - Это очень редкое растение, - сказал он.  -  Доставлено  из  системы
УС-2,  той  самой,  где  добывают  стеозон.  Говорят,  оно   растет   на
месторождениях и впитывает жизненную силу...
   - Не объясняй, - напряженно проронил Щербатин.
   - К  каждому  растению  прилагается  сувенир  -  национальное  оружие
аборигенов,  водавийский  клинок.  -  Служитель  вытащил   из-за   ящика
тоненький серебристый ножичек с алым камнем в рукоятке, такой крошечный,
будто  его  сделали  из  расплющенного  гвоздя.  Мы  со  Щербатиным   не
удержались от снисходительной усмешки.
   - Если интересуетесь, то я проверю ваш социальный номер и...
   - У нас шестое холо, - внес ясность Щербатин.
   - Ах, вот оно что... - Служитель тут же спрятал любезность.  -  Разве
вы не видели, что стоите на красной линии?
   Он хотел уйти, но Щербатин его задержал.
   - Постой, дружок.  Все-таки  нам  очень  нужны  эти  кустики.  Может,
договоримся?
   - В каком смысле? - насторожился служитель.
   - В каком угодно. Что, если мы возьмем  такой  ящик  на  двоих?  А  в
следующий раз пропустим право отовариваться. Или подарим тебе. В  общем,
поищем вариант.
   - Не думаю, что  правила  допускают...  -  пробормотал  служитель,  с
сомнением качая головой.
   - А зубочистку оставь себе. - Щербатин кивнул  на  "клинок".  -  Бери
прямо сейчас, дарю!
   В глазах служителя блеснул  интерес.  Он  тщательно  осмотрел  нас  с
головы до ног, словно просканировал. Не  исключено,  что  ждал  какой-то
подлости.  Затем  повертел  ножичек  в  руке.  Несмотря  на   чрезмерную
миниатюрность, это была все же красивая дорогая штучка.
   - Вы уверены? - проговорил он, раздираемый сомнениями.
   - Значит, договорились, - улыбнулся Щер-батин. -  Мы  можем  забирать
цветок?
   - Знаете что... - Служитель задумчиво пожевал губы. - Забирайте два.
   Только второй клинок, конечно, тоже оставьте мне.
   С замирающими сердцами мы мчались домой. Тяжелые ящики с капустой  мы
прижимали к себе, не доверив их  багажнику  машины.  Щербатин  ревностно
следил, чтобы  я  от  нетерпения  не  отхватил  листок-другой.  Осмотрев
хорошенько свое растение, он сказал:
   - Сукин сын, что он нам дал? Гляди, листья по краям уже сохнут.
   - Наверно, нужно поливать и ухаживать.
   - Дома внимательно с этим разберемся.
   - Да, конечно.  Только  сначала  сжуем  по  листику  и  сразу  начнем
разбираться.
   У меня чуть ли не спазмы, честное слово.
   Мы взбежали по лестнице, зашли к  Щербати-ну  и  осторожно  поставили
ящики на стол. Сами сели рядом, не отрывая от них взгляда. В  настроении
была какая-то торжественность, волнение, предчувствие  нового.  Наверно,
так приносят в дом новорожденного. Кто бы мог  подумать,  что  небольшой
кустик, торчащий из земли, может вызвать столько переживаний!
   - Итак, - проговорил Щербатин. -  Для  начала  скушаем  по  листочку.
Будем делать это медленно и печально, словно играя на скрипке.
   - За дело!
   Мы попробовали, переглянулись,  и  в  наших  глазах  загорелось  одно
только слово - да! Это было то, что нам нужно. То, чего нам  не  хватало
все эти долгие дни. И про скрипку Щербатин не зря ввернул, потому что  в
душе у каждого из нас словно заиграла музыка.
   Всего один капустный листик, а жизнь  изменилась.  Все  стало  как-то
легче и светлей. Правда, не терпелось сорвать и проглотить следующий, но
надо держаться.
   - Беня, - проговорил Щербатин, чуть нахмурившись. - Это мы сожрем  за
неделю, а дальше что? Опять пойдем клянчить в магазин?
   - Я куда угодно пойду.
   - Это понятно, но в другой раз может не повезти. Капуста должна расти
и размножаться.
   - Как? Предлагаешь засеять газон?
   - Можно и газон. Погляди, вот тут, должно быть, завязываются  цветки,
а значит, будут и семена.
   - Но надо ждать, пока они зацветут и осыпятся.
   - Будем ждать. Лучше один раз потерпеть, зато потом не знать нужды.
   - Я согласен, но... - Я вздохнул. - Ждать не хочется.
   - Чертовы ивенки, - пробормотал  Щербатин.  -  Посадили  нас  на  эту
капусту, словно на героин.
   - И потом, мы не знаем, как ее растить. Мы не знаем, как ее поливать,
как ее удобрять, рыхлить... что там еще? А если  сдуру  загубим?  А  где
найти хорошую почву, если тут даже в газоне асфальт со щебнем?
   - Думаю, если в магазине  она  не  сдохла,  то  и  у  нас  как-нибудь
приживется.
   И тут я услышал, как  открывается  дверь.  Щербатин  вдруг  напрягся,
попытался встать, но так и остался на месте. Затем вымученно улыбнулся.
   - Это пришла... пришел мой... моя домашняя помощница, - проговорил он
с наигранной небрежностью. Но я ясно увидел, что он немного взволнован.
   Вошла  невысокая  девушка  с  темными  волосами   и   челкой,   почти
закрывающей глаза. Заметив меня, она смутилась и  невольно  сделала  шаг
назад.
   - Заходи, Лисса, - сказал Щербатин.
   И тут я понял причину его смущенного вида. Я узнал эту девушку,  хотя
на ней теперь была обычная пролетарская роба бледно-сиреневого цвета.
   - Официантка! - проговорил я.
   - Она не официантка, она Лисса, - поправил меня Щербатин.
   Он взял ее за  руку  и  притянул  к  себе.  Девушка  стеснялась,  она
смотрела в пол и, похоже, не желала со  мной  знакомиться.  Наконец  она
высвободила руку, шепнула что-то Щербатину и вышла, тихо закрыв дверь.
   - Ну, ты даешь, - с чувством сказал я. - И давно она у тебя?
   - Так... не очень.
   - А чего раньше не познакомил?
   - Все как-то некогда было. Я про себя усмехнулся. "Некогда было". Так
бы и сказал, что стесняется.
   - Ну, - сказал Щербатин, - а ты? Завел себе кого-нибудь?
   - В каком смысле? Прислугу или подругу?
   Щербатин натянуло рассмеялся.
   - Для начала поговорим о прислуге.
   - Нет. Тоже, знаешь ли, как-то некогда.
   - Давай я тебе найду. Вот прямо сейчас, хочешь? Это нетрудно.
   - Не надо. Я пока не хочу.
   - Да почему? - искренне удивился он.
   - Не знаю, - замялся я. - Не люблю, когда чужой  человек  копается  в
моих тряпках. Не хочу, чтоб он  видел  меня  лохматого  и  неумытого  по
утрам. Вообще, никогда не любил показывать посторонним черновиков.
   - Чудак ты, Беня! Чужому  человеку  за  счастье  покопаться  в  твоих
тряпках.
   Это хорошая работа. И вообще,  приятно,  -  он  кивнул  на  дверь.  -
Приходит в дом такое крохотное  робкое  чудо,  перекладывает  твои  вещи
маленькими ручонками, преданно смотрит на тебя...
   - Щербатин, - я подозрительно покачал головой, -  ты  сюсюкаешь,  как
влюбленный студент.
   - Ну, влюбляться в прислугу -  это  совсем  дурной  вкус,  -  туманно
ответил он. - А ведь красивая у меня горничная, да?
   - Красивая, - охотно признался я. - Даже рабочее тряпье ей к лицу.
   - Это не простое тряпье, - подмигнул мне  Щербатин.  -  Я  специально
заказал ей одежду -  похожую  на  робу,  но  качественную,  из  хорошего
материала.
   - Надо же, какой ты заботливый хозяин.
   - Просто хочу видеть людей красивы