: от неожиданности перехватило дыхание. Только вежливая
улыбка не успела сойти с лица, да мелькнула досадная мысль: "Черт
побери, ну это уже слишком..."
- Вы простите? - обратился к нему Исключительный, усаживаясь на свободное
место. - Меня зовут Джой. Профессия - астроном. Но я не прочь иногда
понаблюдать и за людьми. Ваше лицо давно не дает мне покоя. Вот все
никак не мог решиться к вам подойти. Еcли можете, простите меня за
нескромный вопрос: что с вами происходит?
  "Мне нет дела до того, как ты сам себя называешь, - подумал Эрзя. - Но
ты что-то путаешь, приятель. Это твое лицо давно не дает мне покоя. А
со мной все в порядке! Да, да, я счастлив как бог! Разве это не
написано на моей физиономии?"
Разумеется, Эрзя никогда не осмелился бы так ответить. На самом деле
все шло обычным для него непредвиденным путем. Он и не думал, что сумеет
так быстро раскрыться. Откуда только взялись слова, целые потоки слов.
Все, что мучило его долгие годы, все обиды и разочарования: и гнетущая
неудовлетворенность собой, и бессильная ярость, вызванная неудачами, -
все, все было излито в одном затянувшемся монологе.
  Исключительный слушал внимательно, не прерывая рассказчика. Временами в
глазах его мелькало какое-то беспокойство. Но Эрзя уже не мог
остановиться, он продолжал говорить, а про себя думал: "Честное слово,
это действительно гений, гений терпения! Разве нормального человека
можно заставить в один присест выслушать такое количество стонов?!
  Эрзю и в самом деле неожиданно прорвало, но он и словом не обмолвился о
том, что догадывается, кто его собеседник: если человек хочет остаться
неузнанным - это его личное дело. Эрзя не просил помощи: если Джой в
состоянии понять его и помочь, то он это сделает без всякой просьбы.
"Исключительный" долго молчал, однако Эрзе показалось вдруг, что исповедь
его подействовала сильнее, чем можно было ожидать. Впечатление было
такое, словно Джой не в состоянии собраться с мыслями. Он то и дело
пристально вглядывался в лицо неудачника и тут же в смятении опускал
глаза. Но Эрзя ни о чем не спрашивал. Он только ждал, молча ждал решения
своей судьбы.
  Наконец Джой поднялся. Он был немногословен, этот человек. Эрзя, -
произнес он, с трудом подавляя волнение, - сейчас вы сойдете со мной на
ближайшей пересадочной станции. Там нас будет ждать космобот из
астрономического центра... Прошу вас, не спрашивайте сейчас ни о чем.
Поверьте мне, так надо! Вы должны это сделать...

  То, что у Исключительного могли оказаться дела в крупнейшем
астрономическом центре обитаемой зоны, казалось Эрзе вполне естественным.
Ненормальным было другое. Едва вступив на порог этой обители науки, он
ощутил смутное беспокойство: какая-то тревога носилась в воздухе.
  Пообещав скоро вернуться, Джой оставил неудачника в небольшой уютной
пристройке к огромному залу, где находился штаб астроцентра. У высоких
пультов суетилось множество людей в белом. Все они казались сейчас
неудачнику на одно лицо, и лицо это, как бы застывшее в долгом
напряженном ожидании, выдавало крайнюю степень усталости.
  На черном куполе, образующем потолок, светилось объемное
изображение нашей Галактики. Глядя на. эту симпатичную звездную карусель,
плывущую над головами людей, Эрзя почувствовал себя самым спокойным
человеком на свете. Сейчас его не касались никакие тревоги. Целиком
положившись на Джоя, он твердо решил, что больше не станет даже пытаться
заглядывать в будущее. Хватит! Пусть сначала его избавят от комплекса
неудачника - вот тогда он покажет, на что способен!
  Джой вернулся в пристройку неожиданно. Джой не вошел - он
стремительно ворвался из зала. Было похоже, что беда стряслась с самим
Джоем. За эти несколько минут лицо его резко осунулось и побледнело.
  Он бессильно опустился в кресло. - Что-нибудь произошло? - спросил
Зрзя.
  - Еще нет... - ответил Джой, с трудом переводя дыхание. - Но
произойдет... Скоро произойдет...
  - Какая-нибудь неприятность?
  Джой, занятый своими мыслями, ничего не ответил.
  "Черт побери, - с сочувствием подумал Эрзя, - оказывается, даже
Исключительному не всегда бывает сладко!"
- Скажите, - неожиданно спросил Джой, - вам на Земле приходилось
слышать о "слое Керзона?
  - Да, что-то слышал, - ответил Эрзя. - Какие-то невнятные слухи.
По-моему, ничего серьезного.
  - Ничего серьезного?! - вздрогнул Джой.
  - Ну конечно, - успокоил его Эрзя. - Ведь никаких официальных сообщений
об этом не поступало. Просто ходят разговоры, что к нашей Галактике
приближается некое облако, получившее название "слоя Керзона". И этот
слой якобы таит в себе какую-то угрозу. Однако я думаю, если бы так было
на самом деле, то все подробности давно бы стали известны людям из
официальных источников. А кроме того, я думаю, что в случае реальной
угрозы, человечество всегда может прибегнуть к помощи Исключительного...
  При этих словах Эрзя столь красноречиво посмотрел в глаза
собеседнику, что тот в смущении отвернулся и некоторое время хранил
задумчивое молчание.
  - Эрзя, - сказал Джой после паузы, - там, на корабле, вы говорили мне,
что в свое время занимались физикой?
  - Я и сейчас не отрицаю этого.
  - В таком случае, - продолжал Джой, - вы должны представлять себе, что
такое энтропия.
  - Разве для этого надо быть физиком?! - удивился Эрзя.
  Любой школьник знает, что энтропия - это стремление энергии и материи
равномерно распределиться в пространстве.
  - Все верно, - подтвердил Джой. - Наше счастье, Зрзя, заключалось
в том, то сам процесс этого распределения происходил с конечной
скоростью. Благодаря этому оказалось возможным существование концентраций
энергии около ее источников и скоплений материи в виде звезд, планет и
других тел. Существует поговорка: "Природа не терпит пустоты". Но если
бы заполнение межзвездной пустоты материей происходило мгновенно, то,
увы, некому было бы рассуждать о природе.
  - Я и не спорю, - сказал Эрзя. - Но какое отношение это имеет к "слою
Керзона? - Самое прямое! - ответил Джой. - По последним данным, "слой
Керзона" - это чудовищный ускоритель энтропии. Стоит ему достичь
Галактики, и мы сразу почувствуем на себе его действие, наше скопление
звезд является механизмом, все элементы которого между собой тесно
связаны. Посмотрите вверх, на изображение под куполом зала. Эта звездная
прядь и есть наша Галактика. А вон там, видите, слева от самого края
тянется к ней черная полоса. Так выглядит на этом экране "слой Керзона"
- блуждающий в мировом пространстве выключатель жизни.
  Эрзя и сам раньше видел зловещую полосу, но не придал ей значения, решив,
что это скорее всего просто трещина в куполе или дефект объемного
изображения.
  - Хотите узнать, что произойдет, когда "слой Керзона" достигнет
Галактики? - предложил Джой. - Наши машины смоделировали все возможные
варианты.
  - Нет! - резко ответил Эрзя. - Я хочу только знать, когда это
произойдет?
  - Теперь уже скоро...
  - Как скоро?
  - Возможно, через несколько часов. Во всяком случае, нам не придется
ждать больше суток.
  - И там, на Земле, еще никто об этом не знает?
  - Никто. Да и зачем знать, если все равно ничего уже изменить невозможно?
По нашим расчетам, все кончится быстро. Для чего омрачать людям последние
часы жизни? Достаточно того, что мы здесь, на астроцентре, уже много
дней живем как приговоренные.
  - И это вы... вы сказали, что ничего уже изменить невозможно?!. -
простонал неудачник.
  - Какое имеет значение, кто сказал? - неожиданно взорвался Джой. - Вы
поймите: ведь это конец! Конец всему, раз и навсегда! Ожидание может
свести с ума. Скорей бы уж все кончалось!
  - Так вот зачем вы пригласили меня сюда! - тихо сказал Эрзя. - Хотели
показать, что перед лицом всеобщей катастрофы мои терзания просто теряют
смысл. Прекрасно задумано!
  - Что с вами, Эрзя?
  - Что с вами, Джой? Вы обманули меня! Нет, нет, это я сам себя обманул.
Очередная "приятная" неожиданность. Цепь моих неудач и не думала
обрываться. Итак, очередная ошибка!
  Последних слов собеседник уже не услышал, потому что это были всего лишь
невысказанные вслух мысли.
  "Ну конечно же, Джой вовсе не Исключительный! Что я нашел замечательного
в выражении его лица? Печать обреченности? Но она здесь у каждого.
Если сейчас Джою рассказать, как я в нем обознался, может быть, это
скрасит ему последние минуты: вместе посмеемся. Нет, тут не до смеха...
Чепуха, в конце концов, над собой я могу посмеяться Ведь это
страшно смешно: как я в последний раз обознался! Но об этом уже никто не
узнает. А жаль, что даже тени улыбки, мелькнувшей на чьем-то лице, не
останется после меня. Ты смеешься потому, что еще не веришь в близкую
неизбежность. А как в это можно верить, если дышится так легко? Но эти
люди - эти боги предвидения... Им-то я могу еще верить, всем могу верить,
кроме себя. Хватит! Неудачи тоже могут кое-чему научить. Пора подвести
итоги.
  Мы создаем в себе неповторимый мир. Что поделаешь, если у такого, как я,
слово "неповторимый" надо всегда понимать слишком буквально. Постой! Не в
этом ли кроется то самое, что мешает жизни следовать по пути,
проложенному моим воображением? Когда я вижу все, что должно случиться...
Нет, "вижу" - это не то слово: само событие происходит во мне... Ну это
уж слишком! С меня достаточно одного мифа об Исключительном. Хотел бы я
видеть того шустрого информатора, который изобрел эту средневековую
кличку. Будь Исключительный реальным лицом, одно это имя побудило бы
его прятаться от людей.
  Ну бог с ним, с информатором! Это уже не имеет значения. Как ты думаешь,
что же все-таки произойдет? Как все это будет? Что со мной?! Опять жалкие
попытки вообразить невообразимое! Ну и пусть! Есть привычки,
расстаться с которыми не легче, чем с жизнью.
  Я - человек, и привычка думать присуща мне, как дыхание. Стремление
получить неведомую информацию не оставит меня до конца.
  Спокойно! Главное - сосредоточиться. Еще... Еще спокойнее...
  Так. Ну, кажется, началось... Опять трещит голова и разрывается сердце.
Зато теперь можно охватить все в целом.
  Вот оно, черное щупальце, тянется к самому сердцу! Взрыв энтропии -
исчезает тепло и движение. Гаснет разум. Последний всплеск жизни -
застывшее недоумение. Скопление звезд расплывается облаком космической
пыли - мусором мирового пространства... Вот оно! В один миг столько боли!
Держись! .. Только бы не потерять сознания...
  А теперь давай, как всегда, вперед - сразу и как можно быстрее! Не
упустить ни одной возможности, ни одной детали - все удержать в себе! То,
что сейчас происходило с Эрзей, он никогда не смог бы передать
словами. В нем, погибая, трепетала Галактика, и последние удары живых
сердец страшной болью отзывались в его сердце. Лишь это ощущение боли
говорило о том, что сам он еще жив...

  Эрзя открыл глаза.
  Сквозь гул в ушах слышно было чье-то дыхание. Пахло лекарствами. Больной
взглянул прямо перед собой.
  - Он жив! Жив! - услышал Эрзя голос Джоя. - Смотрите, доктор, он открыл
глаза!
  - Только тише. Пожалуйста, тише, - сказал врач. - Дайте ему прийти в
себя.
  Больной увидел перед собой взволнованное лицо астронома. - Эрзя,
зто я, Джой! Вы слышите меня? Случилось невероятное: приборы
зарегистрировали взрыв энтропии в самой энтропогенной среде - "слой
Керзона", быстро теряя плотность, нейтрализуется. Мы спасены!
  "Ну и слава богу, - подумал Эрзя. - Только зачем так кричать? Теперь я,
кажется, знаю, что происходит. Не ощущение неизбежной реальности, но сама
реальность входит в меня раньше своего срока, и тогда обрываются связи,
нарушается последовательность событий, неизбежное становится невозможным.
Кто я и что я могу?
  Человек знает много способов изменять и творить реальность, я такой же,
как все. Просто природа подарила мне еще один способ".
  - Эрзя, - произнес Джой над самым его ухом, - теперь я могу сообщить, кто
вы! Не удивляйтесь, вы и есть тот самый...
  - Постойте, - тихо сказал больной, - прошу вас лишь об одном... Никогда не
называйте меня Исключительным... Мое имя вам известно!




В. Морочко.


                                   НА ГРАНИ



  Заяц выскочил на поляну, огляделся и тут же, прижав уши, шмыгнул в кусты.
По кронам скользнула тень. Затрещали ветки. Бросились врассыпную
кузнечики. Заяц остановился, задрал ногу и долго чесал за ухом.
  Раздался звон. Из огромной, спустившейся с неба "шишки", как семечко,
выскользнул человек. Он был в блестящих шортах, в легкой голубой
безрукавке, в сандалиях. Сильное загорелое тело венчала крупная голова. А
взгляд у него был светлый и добрый, он словно говорил: "По натуре я
мальчик спокойный. И все же не прочь пошалить".
  "Под ногами мох, - думал гость. - Значит рядом где-то болото: кочки,
трясина и, разумеется, комары". Он присел на бурую кучу и в оба глаза
разглядывал лес, а лес разглядывал его тысячами своих глаз.
  На поляне, в стороне от других, росла большая сосна. Ее толстый, в два
обхвата, ствол легонько поскрипывал. Шум кроны едва достигал подножия: она
плескалась высоко на пронизанных солнцем ветрах. Сосна источала сладкий
аромат. Она никому не мешала и никого не боялась. Ее мощные корни держали
поляну, точно крепкое рукопожатие земли и неба. Мудрым своим величием
дерево-патриарх осеняло ликующий день. . . и не ведало, что он может быть
последним.
  Рядом стремглав пролетела ворона. Усевшись на сук, она прокричала: "Ура!"
- и сбила на человека шишку. Он встал, обнаружил вдруг, что под ним
муравейник и, стряхивая с себя представителей смелого воинства,
рассмеялся. Было щекотно. Царь природы отвык от таких фамильярностей.
Заяц, окончив чесаться, на всякий случай дал тягу.
  Юноша спустился к воде. Над деревьями, рядом с самой высокой и древней
сосной вздымалась колонна его одноместного гравилета. Основание колонны
покоилось на невидимой с реки поляне. Гостю жутковато было при мысли, что
на этой, оставшейся в стороне от космических трасс, заповедной планете, он
единственный человек. Он узнал запах липы. Ее аромат проходили в начальной
школе. Запах напоминал детство. Разумеется, нежиться на тонком песочке
корабельного аэрария было куда приятнее и гигиеничнее. По крайней мере там
не впивались, как здесь, в его голые ноги надоедливые маленькие
кровопийцы. Шорохи леса, плеск воды, запахи смолы и липы - все можно
воссоздать внутри гравилета в еще более чистой, сгущенной форме. Это давно
уже вошло в обиход, а впечатления от естественного, натурального порой
вызывали разочарование.
  У человека был отпуск. Он залетел сюда по дороге домой, просто так. Ему
было некуда торопиться и хотелось увидеть, как далеко ушли люди от своей
колыбели.
  Подул ветерок. Было приятно, почти как в аэрарии корабля. Но гость
насторожился. Ему вдруг почудилось, что надвигается неведомая опасность.
Он ощутил это каким-то еще не совсем атрофировавшимся первобытным
чувством. Кусты зашумели, будто огромный слон пробирался сквозь чащу.
Потом все затихло. Человек усмехнулся и прилег у воды на песок. Он
понимал, что знания его пока что сугубо теоретические. Однако понятие
"слон" (юноша только раз в жизни видел это животное на гастролирующей
зоовыставке) имело особый смысл. Оно было связано с необычной профессией
человека.
  С незапамятных времен люди жаждали получить в услужение "золотую рыбку". И
наступило время, когда на роль рыбки стали прочить не найденную еще
возможность искривлять пространство, чтобы перемещать предметы на
расстоянии. Фантасты уцепились за слово "телекинез" и мусолили его, как
хотели. В лабораториях не жалели энергии в надежде поколебать хотя бы
"кирпичик" пространства. Шло время, и перед исследователями уже
вырисовывались очертания "разбитого корыта", когда появилась гипотеза о
"слоне". Элементарную область пространства сравнивали с могучим животным,
которого не мог испугать самый грозный зверь, но появление крохотной мышки
повергало в панический ужас. Приверженцы "слоновой" гипотезы говорили:
"Никакими сверхмощными энергоударами пространства не пошатнуть - ищите
"мышь"!" Легко сказать "ищите". Никто не знал, где и что надо искать. И
ничего бы так и не нашли, если бы не удивительный случай с немолодым уже
преподавателем математической школы Иваном Лазаревичем Денисовым. Он
отличался устойчивой неприязнью к компьютерам всех систем и в самых
сложных расчетах предпочитал обходиться без записей и электроники. На
досуге этот чудак любил погулять на природе, упражняя свой мозг решением
вариантов задачи по кривизне пространства. Однажды, как обычно, занятый
мысленными выкладками, математик прогуливался в оранжерее. Неожиданно ему
пришло в голову в качестве начала координат для расчетов взять самого
себя. Он продолжал вычисления, но, когда наступило время возвращаться
домой, обнаружил, что каким-то непостижимым образом сумел заблудиться в
единственной прямой, как стрела, аллее. Он знал тут каждое дерево, каждый
куст и, не видя никаких изменений, все шел и шел, а аллея все не
кончалась.
  "Что происходит?! - недоумевал математик. - Возможно, мне только кажется,
что я быстро иду, а в действительности ползу, как улитка!"
Наваждение длилось недолго. Сразу и незаметно все встало на место, и
учитель быстро добрался до дома. Успокоившись и убедившись, что совершенно
здоров, он повторил прогулку: дошел до конца аллеи и вернулся обратно.
  "Не спал же я на ходу! - рассуждал Денисов. - Аллея может стать
бесконечной только в том случае, если область пространства, которой она
принадлежит, свернуть кольцом".
  И тогда учитель предположил, что случившееся каким-то неведомым образом
связано с его математическими упражнениями. Он повторил все выкладки,
стараясь сохранить последовательность. Но на сей раз Денисов уловил
момент, когда аллея замкнулась и обрела бесконечность.
  Позже, в результате широкомасштабных исследований, удалось выяснить, что
виною всему - чувствительность элементов пространства к сериям слабых
токов, возникающих в коре головного мозга в момент, когда зарождается
мысленный математический образ-модель конкретного пространственного
"слона". Под действием токов-"мышек" пространство меняло свою кривизну, а
спустя пять-десять минут его геометрия восстанавливалась без участия
человека. Явление, названное математической манипуляцией (сокращенно -
матепуляция), имело столько же общего с фантастическим "телекинезом",
сколько громоздкие и капризные в эксплуатации гравилеты - с изумительной
по совершенству ступою Бабы-Яги. Матепуляция требовала выдающихся
математических способностей, однако и ей суждено было стать со временем
рядовой операцией.
  Юный гость этой древней планеты только что окончил многолетний курс
Академии и с дипломом астронавта-матепулятора летел домой в отпуск, после
которого его ожидала интереснейшая работа. Он и сам толком не ведал, зачем
оказался здесь. Хотелось, конечно, увидеть возобновленную природу, которую
давно уже не трогали, позволив жить по ее собственным законам, но,
возможно, втайне он мечтал о том, как большой разъяренный зверь выскочит
на него из чащи, а он, не суетясь и без страха, заставит чудовище щелкнуть
зубами в воздухе и пустит гулять в складках пространства. Юноша еще не
подозревал, что мысль посетить заповедный мир положила начало стечению
роковых обстоятельств, могущих привести к ужасной развязке, и сейчас,
подперев подбородок, подставив жаркому солнцу спину, думал о том, что
старую планету уже ничем не расшевелить: здесь все живет своей жизнью,
будто нет и не было никогда человека. Эти размышления были прерваны
грозным жужжанием. Матепулятор замахал над головой руками. Жест мало
напоминал дружеское приветствие, и оскорбленные пчелы ринулись в атаку.
Первый укус пришелся в плечо, второй - в ногу, третий - прямо в лоб.
Дальше он не считал, а кубарем скатился вниз. Через несколько секунд
матепулятор был уже в воде и, поднимая фонтаны брызг, уходил в глубину. Он
проплыл под водой ровно столько, насколько хватило дыхания, а вынырнув, со
страхом глянул на небо. Разъяренный рой уносило ветром за речку.