- Куда вы, девушка? - спросил симпатичный мужчина.
  - Пустите! - крикнула Маша.
  - Туда нельзя!
  С ней были весьма обходительны. Это она наскакивала на симпатичных
парней, толкала, дергала их за одежды, кричала, молила: "Пустите!". И
вдруг узрела "солиста". Его отделяли от Маши спины парней, идущих
сомкнутым рядом. Ей показалось, что кроме "знака ответственности" имел он
еще одно украшение... на лице. Не знак, но что-то подобное знаку. Ей стало
жутко.
  - Убийца! - крикнула Маша, пытаясь прорваться.
  - Тише. Зачем же кричать? - шептали красавцы. Разве не видите, кто перед
вами?
  "Солист" в это время ей улыбался, кивал и светился отеческой милостью.
Она подумала вдруг: "Что со мной?! Я как-будто ослепла! Ведь это не люди
- только похожие на людей больные машины!"
Процессия уходила, а Маша повернула назад.
  - Боже мой! - стонала она. - Когда это кончится? Когда, наконец, автоматы
уже отболеют нашими хворями?
  Приблизившись к пальме, она обхватила ладонями ее теплый ствол и только
теперь, опустив глаза, увидела, что к ногам ее жмется дрожащий от
пережитого ужаса нежный комочек.


  2.

  Разговаривая с пилотом транспортника, только что доставившим Конина,
Строгов хмуро поглядывал на нового координатора. Когда Конин пробовал
вступить в разговор, начальник галактической станции отворачивался, и кожа
на его голом черепе багровела, так что скоро Иван догадался, что с ним
просто здесь не хотят разговаривать.
  Потом он плелся за Строговым пустынными коридорами, а рядом, будто на
цыпочках, кралось эхо шагов.
  - Вам сюда, - вяло пригласил Сергей Анатольевич толкнул дверь... и
удалился.
  - Будем устраиваться, - сказал себе Конин. Явно необжитая каюта, состояла
из двух отсеков - рабочего и жилого. Задача координатора - поиск точек
соприкосновения разных исследовательских направлений. Всю информацию он
получает в готовом виде через станционный коллектор, установленный прямо в
его кабинете.
  Конин разглядывал мебель, касался ладонью зеркальной поверхности
информатора, чувствуя, что с каждой минутой труднее становится ждать.
Чтобы успокоиться он приблизился к иллюминатору, заложил руки за спину и
попробовал представить себе эту станцию, похожую со стороны на сверкающую
елочную игрушку в безветренную ночь. Небо рассечено пополам. В одной
половине - звездная россыпь Галактики, в другой - черная бездна,
разбавленная еле заметными проблесками невероятно далеких туманностей.
  Неприязнь начальника станции нельзя было объяснить только тем, что Конин
назначен вместо исчезнувшего координатора. Но Ивана тревожило и волновало
другое. И чтобы как-нибудь успокоиться, он над собою посмеивался: "Ну что
ты трясешься? Погляди на себя. Ты так огромен, что даже руку тебе подают с
опаской, точно кладут под пресс. Ты кажешься людям здоровяком. Но это
обман. Ты болен настолько серьезно, что ни один эскулап тебе уже не
поможет!
  То, что в последнее время происходило с Иваном, действительно напоминало
недуг. После несчастного случая на магистрали, точнее с момента, когда он
вступил на путь возвращения к жизни, странная хворь все чаще напоминала
ему о себе. "Болезнь прикосновения", как он называл ее про себя, не
столько мучила, сколько пугала. Когда предстояло рукопожатие ему
становилось не по себе. Чужая ладонь обжигала на расстоянии. Он
напрягался, жмурился, предощущая боль. При первом, самом легком,
прикосновении Ивану казалось, что кровь закипает в сосудах, и он обретает
способность просачиваться внутрь партнера по рукопожатию. Прошитый мощным
зарядом, он судорожно сжимался и каменел. Это длилось мгновение... И вот
уже все позади: и боль, и ее ожидание. Приступ кончился. Ивану - уже
хорошо. И партнеру - хорошо вместе с ним. Он спокоен, хотя чувствует, что
подспудно еще продолжается скрытый процесс.
  Та давняя прогулка на шлюпке казалась невероятной, как сон. Он ведь и
плавать тогда не умел. Но сознание, что по вине его может кто-то
погибнуть, сделало чудо и спасло их обоих. Как страшно закончилась эта
прогулка! Он помнил, лица - сонмище одинаковых лиц. Помнил, как сердце
похолодело от жалости к куну... звенящее полотно магистрали... А дальше -
провал и туман забытья вперемежку с ураганами боли.
  О незнакомке, с которой так странно расстался, он вспомнил только полгода
спустя, когда память восстановилась. Он чувствовал, что до этого просто не
жил: та встреча ему предначертана. Это было еще одним чудом. Он стремился
скорее встать на ноги, чтобы начать ее поиски. Он не знал, как жить
дальше, если ее не найдет. По сути, надежда вернула Конина к жизни. Позже,
чтобы расстаться с надеждой, понадобилось все его мужество. За последние
триста лет человек стал как будто счастливее. После ретемперации
продолжительность жизни утроилась. Но это не избавляло от утрат и
разочарований.
  Выйдя из клиники, Конин не раз возвращался в город у моря. Бродил по
солнечной гальке на берегу, по старому центру, искал ее, хотя понимал, что
искать человека, не зная индекса, - просто безумие.

  Миновало три года.
  Пройдя, наконец, медкомиссии, придирчивые к человеку, которого, можно
сказать, соскребли с полотна магистрали, Иван получил назначение на
должность координатора галактической станции и был вызван на процедуру
заочного представления будущих коллег. Кроме Конина в темном зале был
инспектор по кадрам. Первым на экране появился начальник Галактической
станции Строгов - высокий, худой, совершенно лысый. Разговаривая, он
страдальчески морщился, как человек, убежденный, что все на свете идет не
так, как хотелось бы.
  "Сергей Анатольевич - филолог, - сообщил инспектор. - Работает над
проблемами взаимопонимания внутри разноязычного коллектива".
  На экране показалась очень полная женщина.
  - Нора Винерт, - инспектор только назвал ее имя. Этого было достаточно:
Конин не ожидал, что в такой глуши работает автор "Классической теории
ритмов". В последние годы шумную славу, особенно среди молодых фантазеров,
снискала лихая гипотеза Винерт о пресловутом "Вариаторе событий".
  Математик Леопольд Курумба и астрофизик Эдуард Жемайтис произвели на Ивана
приятное впечатление, хотя заочное знакомство могло дать лишь
приблизительное представление о человеке. Зато огромный детина,
появившийся на экране следом за ними, смутил и встревожил Конина. Было
похоже, что этого человека он много раз видел, но не мог вспомнить где.
Только голос парня был не знаком.
  - Его уже нет, - объяснил инспектор. - Вы назначены на его место.
  Конин хотел было что-то спросить, но, увидев еще одного сотрудника, забыл
обо всем. Перехватило дыхание.
  - Мария Николаевна Ветрова, - представил инспектор. - Врач-реаниматор,
биолог. Работает по программе Винерт.
  Конин стонал, узнавая чудесные руки, покрытые сетью мельчайших прожилок,
мытые, тертые до молодой кожицы, казалось, они умирали от вечной
усталости. Какое-то напряжение не давало покоя этим рукам, сжимало их в
кулачки, изматывало, требуя вечной готовности к действию.
  - Вам плохо? - почувствовав что-то, спросил инспектор, включая свет.
  - Вы представить себе не можете, - отозвался Иван, - как мне хорошо!
  - Почему же теперь, - спрашивал себя Конин, стоя у иллюминатора, - когда
Маша так близко, мне - действительно плохо? Разумеется и меня тут заочно
представили... Она не могла не узнать. Почему же не встретила? А почему
должна была встретить? Кто ты такой для нее? Вы были знакомы не более
часа. С тех пор пролетело три года. Пожалуйста, можешь связаться по
внутренней связи, спросить, как живется, напомнить ей о себе. Чего же ты
трусишь? Неизвестность пугает? Но в ней ведь - и утешение и надежда...
  Иван нажал клавишу. Подумал: "она уже слышит мой вызов, подходит..." Кровь
застучала в висках. Раздался щелчок.
  - Пожалуйста, слушаю вас, - произнес мужской голос.
  - Здравствуйте. Я ваш новый координатор. Хотелось связаться с Ветровой,
да, видно, ошибся.
  - Вы, не ошиблись, - ответил голос. - Разве вам не сказали, Мария сейчас
в лазарете? Она нездорова.
  - Что с ней?
  - Я же сказал вам: "Она нездорова!" - в голосе слышалось раздражение. - Я
не врач. Обращайтесь к фрау Винерт!
  Связь прервали. Конин уже догадался, с кем он сейчас говорил.

  В день отлета на астровокзале к нему подошел незнакомец.
  - Простите, я краем уха услышал, к-куда вы держите путь. Далече же вас
з-забросили! - человек говорил очень быстро, чуть-чуть заикаясь, словно
избавлялся от боли. - Я эту станцию з-знаю. У меня там п-приятель - Эдик
Жемайтис. Ну, не то что б п-приятель... Вместе кончали. Эдик немножечко не
от мира сего. Вечно грыз ногти. Помешан на астрофизике. З-звездное облако
- не ч-человек. Год назад угодил в катастрофу - ч-чудом был оживлен... И
новое ч-чудо: Эдик влюбился! В к-кого бы вы думали? В с-собственного
реаниматора! П-представляете, вбил себе в голову, что выжил только
благодаря ей. Называет ее: "М-моя спасительница". А она смеется: "Т-ты
думаешь, я вытащила тебя с того света за ушки?" К-кстати, ушки у него в
самом деле п-приличные. М-Мария Николаевна - вы ее скоро увидите -
очаровательная женщина. Она старше его и, мне к-кажется, только жалеет
Эдика. П-по-матерински.
  - Зачем вы все это рассказываете? - спросил Конин.
  - Вам разве не интересно?
  Конин так посмотрел, что незнакомец, выкатив очи, быстренько ретировался,
заметив: "Еще одним н-ненормальным будет т-там больше".

  Лазарет начинался с просторного холла для посетителей. Тут стояла кушетка
с облегающей спинкой. Компанию ей составляли несколько кресел и столиков.
На кушетке Конин увидел фигуру донкихотовской худобы и длины. Не успел
разглядеть сидевшего, как дверь, вудущая в лазарет, отворилась и в холл
вошла женщина, похожая на черное облако, заряженное молниями. Нора Винерт
стояла, уперев руки в боки, так ей, видимо, легче было поддерживать торс,
и хмуро разглядывала нежданного гостя. Конин почти физически ощущал ее
неприязнь.
  - Простите. Я ваш новый координатор, - сказал Иван и... пожалел о
сказанном.
  - Вы слышали? Этот человек заранее просит прощения! - женщина обращалась к
тому, кто сидел на кушетке. Ее низкий голос заполнил пространство холла. -
Непостижимо! Кому на Земле могло прийти в голову подослать к нам этого
соглядатая?! - она говорила по-немецки и Конин не мог представить себе
Винерт, говорящей на ином языке.
  - Нора, ты снова преувеличиваешь, - подал голос сидевший.
  - Нисколько! Ты посмотри на него, Леопольд! С ума сойти! О чем они на
Земле думают?
  - Вам нездоровится? - теперь она обращалась к Ивану. Он отрицательно
покачал головой.
  - Тогда здесь вам нечего делать!
  - Извините. Я бы хотел увидеться с Ветровой.
  - Только этого нам не хватало!
  - Мы были когда-то знакомы... - попробовал он объяснить, но услышал:
"Выкиньте это из головы!"
  - В чем дело? Что происходит?
  - Я вижу, вам страшно! - невысокая плотная, Винерт стояла к нему в
пол-оборота. Лицо казалось надменным. - Разве вас не тревожит судьба
человека, на место которого вы сюда прибыли? О, вы бы многое дали, чтобы
узнать, как все было!
  - Действительно - согласился Иван, - здесь много неясного, и я как-нибудь
этим займусь.
  - Ну, вот что - она посмотрела ему в глаза, - хватит поясничать! Вы
успокоитесь, если признаюсь, что это я заманила координатора в блок
расщепления? Все! И больше у вас не должно быть вопросов! Что вы стоите?
Идите и сообщайте, куда считаете нужным! Только оставьте нас тут в покое!
- Винерт стояла величественная, уничтожающе грозная. - Мой вам совет
Возвращайтесь на Землю! Чем скорее, тем лучше.
  Иван отступил: нельзя идти напролом, тем более, если не видишь - куда.
Спустя три минуты, услышав сзади шаги, оглянулся: его догонял Леопольд
Курумба - высокий темнокожий старик, которого он только что видел в холле.
Лицо освещали добрые глаза. Толстые губы-подушечки улыбались.
  - Постойте. Куда вы несетесь? - задыхаясь, причитал он. - Что за бес в вас
сидит? Откуда вы взялись?
  Конин остановился.
  - Не обижайтесь на Нору. Она хотя и ворчунья, но, человек справедливый.
Господи, я ни разу не видал ее в таком гневе. Чем вы ее достали?
  - А разве вас я еще не "достал"?
  - Меня нет.
  - Значит вы исключение.
  - Нет, в самом деле, вы не должны обижаться! - энергично жестикулируя,
говорил математик. Торчавшие из белого свитера подвижные руки, напоминали
известный шедевр: "Уголь на снегу". Речь его то сотрясала воздух
напряженными звуками, то переходила в шелестящее бормотание. В коридоре
галактической станции звучала поэзия заклинаний. Иван узнал суахили -
древний язык "черного континента".
  - Вы не должны обижаться, - настаивал математик. - Они все еще в шоке
после исчезновения координатора. Я могу их понять, хотя видел этого
человека всего только раз, да и то мельком, за день до того, как это
случилось.
  - А все-таки, что же случилось?
  - Спросите что-нибудь легче, - Курумба развел руками. - Человека хватились
после того, как он не ответил на вызов. Стали искать. Прибывшие на станцию
эксперты нашли следы его рук на люке, ведущем в камеру расщепителя. Но
после люка в приемном бункере никаких следов не было, и нет никаких
доказательств, что координатор покинул станцию. Экспертам пришлось
ограничиться заключением, что никто из сотрудников к исчезновению
координатора не причастен.
  Конин не останавливал математика, хотя результаты обследования знал еще на
Земле. Он не рассчитывал узнать что-то новое, а ждал терпеливо, когда
уместно будет спросить о том, что сейчас его больше всего волновало.
  - Пожалуй, я сам здесь случайно, - объяснялся Курумба. - По недомыслию
взвалил на себя непосильную ношу. Знаете, есть такие проблемы, за которые
сразу не знаешь как взяться - мечешься, ищешь спокойного места, где бы
бедному теоретику всласть поработать. С Норой мы знакомы давно. Это она
меня убедила, что лучшей "пещеры", чем эта станция не найти. Но
рассчитывая обрести здесь благословенную тишь, я оказался в водовороте
скандала... Не успели нас оставить в покое визитеры и эксперты - заболела
Мария Николаевна...
  - Что с ней? - невольно вырвалось у Ивана.
  Но Курумба вдруг замолчал. Конин услышал шорох и оглянулся. Опустив руки
по швам за спиной стоял начальник галактической станции.
  - Прекратите ваши допросы! - сквозь зубы сказал Строгов. -Возвращайтесь в
каюту! Немедленно!

  Когда уже по дороге к себе, Конин услышал музыку, он вспомнил о
музыкальном салоне и прошел в неприкрытую дверь, за которой, по его
мнению, кто-то не очень удачно импровизировал. В зале стоял полумрак.
Видны были только кресла импровизации, обращенные спинками к выходу. Иван
постоял, дав привыкнуть глазам. Над спинкой дальнего кресла шевельнулся
протуберанец русых волос.
  - Это Жемайтис - самый близкий ей человек, - догадался Конин, сел в
ближайшее кресло и, не включая свой пульт, прислушался.
  Обрывки мелодий пролетали, как птицы в тумане. Большая часть их была Ивану
знакома. Время от времени музыка удаляясь, стихала, а вблизи раздавались
какие-то скрипы и шорохи. Словно кто-то притопывал на морозе и хрустел,
разминаясь, суставами. Затем стайки мелодий опять воспаряла над
горизонтом. Казалось, импровизатор не имеет понятия о гармонии. Все шло в
унисон. Дилетант за пультом импровизации сразу себя выдает. Но здесь было
полное пренебрежение к звуку - жалкая какафония с накатами и откатами,
неожиданными взрывами, паузами и просто скольжение по изогнутой плоскости,
как в сновидении. Реальностью было лишь трепетание хохолка и ушей над
спинкою кресла. Решив для себя, что это - не музыка, Иван перестал ее
слушать, но не слышать совсем - не мог. В импровизациях главное было
начать. Каждый звук имеет родство с предыдущим, развивая или отрицая его.
  Музыкальная канитель опять отодвинулась. А вблизи что-то хрустнуло,
простучало, осыпалось. Вдруг... появились следы птичьих лап. Воздух в
холодном просторе трещал от вороньих споров. Клубился морозный пар. На
ветру тихо свистнула липа. Осыпался розовый иней. В полнеба горела заря.
Облака дремали еще среди звезд. А со стороны, откуда шел день, нарастала
захватывающая музыкальная тема. На бледное небо, выплыл малиновый краешек
солнца... И тут поток звуков сорвался в нечто невыразимое словом. Конин
подался вперед: то был ее голос, ее манера смеяться, дышать и смотреть -
вернее и с большей любовью не передашь. Маша была перед ним, как живая. И
он догадался: все, что звучало до этого было лишь страусиное прятанье
головы под крыло... Но притворство отброшено, - все перекрыл, нарастая,
истошный ошеломляющий вопль.
  Координатор включил свой встроенный в подлокотник музыкальный пульт.
  - Остановись! - зарокотал под потолком басовый аккорд. Конин не ожидал,
что может создать столько шума. - Возьми себя в руки! - взревело органное
многоголосье. И сразу же стало легче дышать.
  - Вот чего не хватало, - подумал Иван. - Воздуха.
  После приводящей в чувство фуги, в такт с ударами сердца застучала
токатта. Она была, как "искусственное дыхание для души". От напряжения
стало жарко. Русая шапка волос над спинкою кресла исчезла, и музыка
оборвалась.
  - Хватит! - раздался крик, как будто настроившийся перекричать только что
отгремевшие звуки.
  Конин поднялся. Возле центрального пульта, нажимая клавиши выключения,
стоял взлохмаченный человек и стонал: "Довольно! Прошу вас. Не могу больше
слушать!" Узнав Ивана, он выпрямился и тряхнул головой, точно желая
стряхнуть наваждение. На лице его отразился ужас.
  - Что с Машей? - вскричал Иван. Он не мог ни о чем больше думать.
  Жемайтис опустил голову. Он издал стон, означавший: "Ей очень плохо...".
Иван с трудом понимал его речь.
  - Умоляю! Что у нее?
  - Не могу объяснить. Ей кажется... Это ужасно! Винерт боится, что не
выдержит сердце.
  Язык Жемайтиса отличался обилием санскритских фонем. Такой островок -
заповедник праязыка сохранился на юге Прибалтики. На нем говорили высокие
и спокойные люди. С Эдуардом все было наоборот: небольшого росточка,
подвижный, он принадлежал к исключениям, которые призваны только
подтверждать правила.
  - Я хочу ее видеть! - сказал Конин.
  - Это может ее убить!
  - Неужели я такой страшный?!
  - Простите, я не берусь объяснять.
  - Но кто же возмется?
  Щелкнул динамик внутренней связи.
  - Эдуард, если вы еще в музыкальном салоне - это был голос Винерт, -
скорее идите сюда!
  - Иду! - крикнул Жемайтис, срываясь с места. Конин посторонился.
  - Что получается? - спрашивал он себя. - В человеке открылось изысканное
музыкальное чувство, чтобы, не нарушая аромата слова, он без перевода мог
понимать незнакомую речь. Общение превратилось в праздник... Почему же на
станции оно доставляет одни неприятности?


  3.

  Вернувшись в каюту, Конин взглянул в зеркало.
  -Такой же смешной, как всегда... Почему они здесь от меня шарахаются? - он
прикрыл глаза и опустился в кресло, вспомнив, как однажды уже не сумел
понять человека, а после не мог себе это простить.
  Перед выпуском из академии, в день, когда стало известно распределение, он
сидел в нелюдном кафе, предаваясь мечтам. Назначение было желанным, но,
Иван всякий раз мучительно расставался со всем, к чему привыкал.
  Обед подошел к концу, но вставать не хотелось.
  На душе было чуточку грустно.
  - Каждый стремится к счастью, - рассуждал он, - а по дороге мы то впадаем
в восторг, то в уныние. Эти качели изматывают, заставляя думать, что
человек сам не знает, чего добивается.
  Кто-то спросил: "Тут свободно?" Ваня кивнул, и напротив, сел, пригнув
голову, молодой человек с большим лбом, не глядя, нажал кнопку выбора блюд
и заговорил: "Назначение получили? Счастливчик! Завидую! Мне еще ждать
целый год. Ничего, догоню!" - он говорил это громко резко, выкатив очи. На
щеке багровела приметная бородавка.
  - Не догоните, - покачал головою Конин, подстраиваясь под "шутника". Тот
подался вперед через стол и глядел исподлобья.
  - Могу я узнать, у вас лично какая программа?
  - Что вам ответить? Приеду на место, осмотрюсь, разберусь в обстано