ся, прижимая к груди
потерявшего голову Леопольда.
  Наконец, поводок был подобран. Высокая дама в норковой шубе, сдерживая
злую собаку, точно вторила ей.
  - Безобразие! - шумела она. - А еще в очках! Постыдился бы! С кошкой
ходить - все равно что лягушку выгуливать!
  Возвратившись на воротник, Леопольд долго не мог успокоиться,
вымяукивая свое возмущение.
  После этого случая у него испортился сон. За ночь котенок по
несколько раз просыпался и, выгнув спину, шипел. А чтобы уснуть,
поплотней прижимался к хозяевам. В душу малышке запало предчувствие.
Если раньше на улице, речи хозяина принимались им за "мурлыкание", то
теперь он подозревал, что хозяин сам жутко трусит и "мурлычет", чтобы
только подбодрить себя. Во время прогулок им не раз попадались бездомные
кошки, перебегавшие людям дорогу и с воплями прыскавшие во все стороны из
контейнеров с мусором. Было время, когда котенок завидовал
романтической жизни этого племени. Но после встречи с "вислоухим
бандитом", он понял, что жизнь бездомных бродяг - непрерывное повторение
таких встреч. Леопольд стал бояться снов, куда теперь частенько
наведывалась зубастая пасть, алчущая впиться в живое, с хрустом
перемалывать косточки, разрывая волокна и вызывая у жертвы такую
безумную боль, что только при мысли о ней, кровавая пелена застилала
глаза, и малыш, просыпаясь, с криком метался по дому, забираясь все выше и
где-нибудь под потолком, на шкафу, садился обдумывать: как дальше жить.


  7.
  - Ты не болен? - спросила хозяйка хозяина.
  - А что такое?
  - Соседка интересовалась: "Что с вашим мужем? Идет по улице с кошкой,
а сам про себя - "Бу-бу-бу, бу-бу-бу... - не случилось ли, не дай бог, с
ним чего?"
- Понимаешь... кошки - это особая цивилизация... Вроде инопланетян. И
они любят общаться
  - Сам ты инопланетянин! Пожалуйста, не позорь меня перед соседями.
  Она помнила, что в молодости Игорь Борисович трогательно поджимал
губы, видимо, полагая, что они выдают "мягкотелость". Он был тогда
одержим "гармонической личностью" и этим отличался от всех. Несмотря
на поджатые губы, вместе с обычным мужским эгоизмом, она разглядела
в нем редкое свойство... - "порядочность". Он был, как любил говарить,
"чернорабочим преподавательского цеха" - без званий, блеска и
перспектив. Единственным талантом его была доброта, а главной чертой -
отвращение к суете, которое многими воспринималось как лень. Подвизался
он в захудалом вузе на кафедре социально-экономического цикла. Предметы
на кафедре мало имели общего с настоящей наукой, но, как
"основополагающие", значили даже больше, чем - специальные.
  Ирина была настоящим чертенком: могла подойти и "влепить" поцелуй,
неожиданно шлепнуть, наговорить кучу нежностей и обнять с такой
страстью, что глаза вылезали на лоб. Но малыш понимал: она в доме -
самая слабая и нуждается в его дружбе. Если девочка долго засиживалась
за учебниками, он забирался на стол, тыкался носиком девочке в щеку,
укладывался под настольною лампою на тетради и книги, дескать, теперь
моя очередь тут заниматься, и затягивал свой "Псалом Мира".
  Малыш чувствовал, Ольга Сергеевна с радостью встречала Кошко после
работы. И он отвечал ей тем же... Но затем власть над людьми забирала
"враждебная сила", делая их глухими и нетерпимыми. У малыша было сильно
развито чувство опасности: люди чересчур мало спали, и от этого в
каждом из них поселялись "собаки усталости", которые только и ждали
удобного случая всех растерзать.
  Когда Леопольду однажды достался кусочек мышонка, он понял, что это -
безумно вкусно, несравнимо вкуснее того, что бросали от мясорубки. Он
долго облизывался, мечтая о новом кусочке. Однако с тех пор, как в его
мозгу поселилась "свирепая пасть", котенок стал сам представлять себя
этим кусочком. То было настоящим безумием.
  По-своему он уважал человечество, но не мог отрешиться от
опасений. Давно, еще будучи просто младенцем, он думал, что люди ему
только снятся. Теперь с каждым днем росло убеждение, что в жизни
своей он еще не встречал совершенно проснувшегося существа...
  То были не очень серьезные мысли. Но думать так все-таки было
спокойней, чем помнить только о страшном.
  Больше других он боялся за Ольгу Сергеевну. Временами на нее находило
такое "спокойствие", что всем становилось понятно: сейчас будет взрыв. В
этих случаях чаще всего доставалось Ирине. Взрослые дети меньше
нуждаются в ласке, и нерастраченная материнская нежность, как несдоенное
молочко, портит характер. Девочка отвечала на крики родительницы визгом
"человеческого котенка" и за это малыш прощал ее страстные выходки и
жалел, когда она плакала от боли в висках. Было что-то общее в нежности,
с которой взрослые относились к обоим "детенышам".
  - И дома, и в школе, и на работе, все учат! - возмущалась Ирина. - Для
чего у нас эти собрания? Чтобы воспитывать? Да?
  - Чтобы воздействовать на нарушителей и поощрять добросовестных.
объясняла Ольга Сергеевна.
  - Только при бестолковых условиях возникает желание врать, воровать и
трудиться спустя рукава!
  - Ты тут ошибаешься, - включался Кошко. - Человек жив не хлебом единым,
а собрания так же как митинги суть ритуалы, касающиеся чести, престижа и
уважения человека... Иное дело, что некоторые ритуалы столь закоснели,
что оказывают обратное действие, умножая сонмища циников и пошляков.
  - Умница, папочка! - не то в шутку не то серьезно хвалила Ирина.


  8.
  В первой комнате, кроме большого окна во двор, было еще одно -
небольшое, "выходившее в стену". Чаще всего за ним была ночь. Но время от
времени там что-то щелкало, начинало тихонько жужжать. Появлялись
размытые тени и звуки, и люди садились послушать и посмотреть этот
"сон" за неровным стеклом. Хозяйка, сложив на коленях руки,
присаживалась на тахте. Она уставала, но боялась расслабиться. Муж
садился, откинувшись в кресле: он мог позволить себе свободную позу.
Если Ирина располагала временем, то устраивалась на подушках тахты и
лежала почти неподвижно, изредка моргая глазами. В часы, когда
собирались все обитатели дома, малыш сначала любил полежать на коленях
хозяйки, затем шел к хозяину, который не отвечал на его поцелуи, но и не
мял в сумасшедших объятиях, а гладил как раз те местечки, которыми
Леопольд сам хотел потереться о руку. В эти минуты Кошко, испытывал
странное чувство, как будто он сам был котенком... у себя на коленях: они
не "менялись ролями" - они обращались в одно, и Игорь Борисович не
понимал, что творится. Знания, в переводе Учителей и Титанов,
"спущенные" для просвещения масс, тут увы не годились. Все было как с
изучением языков, которое по мудрому замыслу у нормальных людей не должно
оставлять никаких следов кроме, разве что, отвращения.
  Воздав каждому по справедливости и разлегшись на груди у Ирины, малыш
засыпал. Если кто-нибудь в эти мгновения ласково трогал его, - он вяло
брыкался, точно сгонял надоевшую муху. Это был не обыденный сон...,
но сон-крест, который он нес за людей, поверивших в заблуждение, что их
жизнь и есть явь.


  9.
  Возвращения Ольги Сергеевны после работы Леопольд дожидался на
подоконнике. Если хозяйка задерживалась, - нервничал, выгибал спину,
потягивался, зевал, а потом тихо плакал от неуверенности в завтрашнем дне.
Завидев хозяйку в окне, - поднимался на задние лапки, передними бил по
стеклу, привлекая внимание. Когда она только входила в подъезд, он уже
переминался в прихожей. Встречая, - терся о ноги или пытался с галошницы
прыгнуть на грудь.
  - Соскучился? - спрашивала она, раздеваясь. Стоило ей на минутку
присесть, он запрыгивал на колени, упирался передними лапками в
кофточку и начинал "целовать", тыкаясь носиком в губы, щеки, нос,
подбородок.
  - Ой, Лепушка, - растроганно причитала Ольга Сергеевна, - что же ты со
мной делаешь! - Потом не выдерживала, брала его на руки и так целовала,
так сжимала в объятиях, что котенок только попискивал.
  К ночи, перед тем, как тушили свет, малыш любил полежать у каждого на
груди и каждому потыкаться в щеку. Делал он это без приглашения. Длился
придуманный им самим ритуал ровно столько, сколько требовалось, чтобы
прогнать от людей "страшных духов усталости". Уже в темноте находил он
местечко для сна: под боком или в ногах у хозяев. А если было прохладно,
то забирался и под одеяло.
  Порой ему доставалось от спящих; то прижмут, то заденут ногой. Тогда
он садился с обиженной миной, и на фоне окна, освещенного с улицы,
можно было видеть его "смаргивающие" время от времени ушки. Иногда,
рассердившись, он шарил лапкой в постели, легонько царапая.
  - Лепушка! - умолял провинившийся. - Ну прости... Дай поспать: мы же спим
втрое меньше тебя!
  - Спи, пожалуйста, кто тебе не дает... - "говорили" из темноты
изумрудные черточки его глаз. - Только потише брыкайся!
  Присутствие малыша стесняло людей даже на царской "корове": не
знаешь заранее, где он пристроится. Но какая же роскошь была засыпать в
"живом поле" этого чуда!


  10.
  И сейчас еще, глядя на мужа, Ольга Сергеевна находила, что он
интереснее большинства мужиков, мельтешащих перед ней на работе. Но
часто, возвращаясь домой, она плакала: "Мамочка, больше так не могу"!
От усталости и перемены погоды ныло сердце. Хотелось оставить
домашнюю каторгу, мужа и дочь, уйти куда-нибудь, только чтобы забыть
обо всем.
  В выходные, справляя дела по хозяйству, Ольга Сергеевна морщила лоб и
вздыхала. Чувствуя, как сгущаются тучи, Кошко всякий жест ее принимал,
за упрек. Командуя мужем во время уборки, гоняя его по делам, она,
чуть не плача, вслух поражалась: "Но главное, что меня бесит - так это
насилие с твоей стороны"! Что она имела в виду, он не знал... Но не
спорил, полагая, что "Ольге виднее".
  Котенок уже через месяц все понимает без слов. Человек всю жизнь свою
учиться складно "травить"... ничегошеньки не понимая. В кошачьих
инстинктах - мудрость веков. Почему наша мудрость не передается с
инстинктами? Не потому ли, что она - суемудрие.
  Когда спящую кошку называют по имени, она прядет ушками. Сон - отрыжка
какого-то бодрствования. Чем больше спящие учатся, тем сильнее желание
поучать: во сне ведь не учат, а поучают, то есть делают так, чтобы
поучаемый "зарубил" себе на носу, что он просто ничтожество, по сравнению
с тем, кто его поучает.


  11.
  В прошлое лето они пережили Иринин провал. Девочка поступала в
полиграфический, на факультет художественного оформления. Мечтала стать
графиком. Работала над рисунком как одержимая. Учителя в один голос
признавали талант. В школе занималась отлично. Но на экзаменах в
институт, получила за сочинение тройку, нужного балла набрать не
смогла, и пришлось идти на вечерний. Игорь Борисович приехал на
"апелляционный разбор". Ему показали ее работу, Грамматика была
безупречной. "Не достаточно полно раскрыта тема", - значилось в приговоре.
Он попробовал не согласиться. Молодой русовед - член комиссии - глядя
поверх очков, решил подсластить пилюлю: "Положа руку на сердце, мне
сочинение вашей девочки нравится: юмор, крепкая аргументация,
известная лихость в слоге..., но что поделаешь... "Тема
раскрыта не полно" - это общее мнение. Мы, полиграфы, делаем книги.
Здесь более строгие требования. Да вы за нее не волнуйтесь. Девочка
сильная - не пропадет. Подготовится - через годик поступит на очный." К
этому времени Игорь Борисович дочитал сочинение.
  - Извините, мне кажется, тема раскрыта достаточно полно... даже, может
быть, слишком...
  - Вот, вот! Вы и сами заметили...
  - Что заметил?
  - Как бы это сказать... У вас умная девочка...
  - Так в чем же беда?
  - Вы не поняли?!
  Игорь Борисович отрицательно покачал головой.
  - А если подумать! - советовал преподаватель. - Ну? Ну? - глаза его за
тонкой оправой излучали доброжелательность, а жидкие брови лезли на
потный лоб. - Ну? Ну же! - понукал он. - Не понимаете?! Тогда нам не о чем
разговаривать!
  - Вы же сами сказали про строгие требования...
  - Сказал. Что - из этого?
  - Разве умные вам не нужны!?
  - Не цепляйтесь к словам!
  Когда Ирина вернулась из института, мать старалась ее успокоить, а дочь
твердила одно: "Мама, миленькая, я успокоюсь... Только вы покажите
мне правду... хоть в щелочку!" Игорь Борисович даже не знал, что сказать,
он подумал, если развитие мира, и в самом деле, "идет по спирали", то
сам он, должно быть, где-то ошибся витком.
  Леопольду не мешали спать даже крики, пока в них не слышалось
завывание "псов усталости". Чаще всего это было в субботу, когда
сказывались все случившиеся за неделю напасти. Чуя неладное, еще не
проснувшись, малыш начинал действовать. Cначала, привлекая внимание, он
грациозно потягивался, а если "собаки" не замолкали, уморительно
свешивал лапы с тахты: картинкой просто нельзя было не залюбоваться. Но
если не помогало и это, котенок вставал и, щурясь на свет, начинал
восхождение: с подушки тахты - на полку серванта, оттуда - на спинку тахты
и дальше - на крышку серванта. Изящный и ловкий, он проходил сквозь
шпалеры флаконов и вазочек, не задев ничего, и там, наверху,
расправлял белоснежный свой воротник. Чуть склонив на бок голову с
изображением буквы "М" выше глаз, подоткнув себя пышным хвостом, он
устраивался Верховным Арбитром, вопрошая беззвучно: "Ну что, мои милые,
не накричались еще?" И, "поджимая хвосты", "злые псы" отступали. Ольга
Сергеевна брала Леопольда на руки и причитала целуя : "Лепушка, ты у
нас самый умный, самый красивый' Ты один меня понимаешь!" -
сердиться она уже не могла, и лица домашних светлели. В растроганных
объятиях хозяйки было не слишком уютно, но он говорил себе: "Ладно,
потерпим... Только бы наша взяла."


  12.
  Как-то вечером, когда старшие вернулись с работы, в дверь позвонили. На
пороге стояла высокая женщина в норковой шубке, - ликом яркая, голосом
зычная. Осведомилась: "Здесь проживает Ирина Кошко"?
  - Здесь... Но она еще в институте... - ответила Ольга Сергеевна, не
отрывая взгляда от норки.
  - Тем лучше, - сказала гостья втискиваясь в щель прихожей и, обводя
взглядом видимые оттуда пределы квартиры. - А вы, как я понимаю,
Кошко-родители! - произнесла она слитно, как, например, произносят
"листопрокатный" - А мы вот - Ничипуренки!
  - В школе у Иры была подружка - Ничипуренко, - вслух вспомнила Ольга
Сергеевна.
  - То моя дочка, - ответила гостья, - но дело - не в ней. Недоумение
этих Кошко, видимо, доставляло ей удовольствие: они еще не
догадывались, какое счастье им подвалило. Прямо в мокрых унтайках шляясь
по комнатам, она признавалась: "Мне у вас нравится... Чисто. Мебель,
правда, убогонькая, но с этим Платон Петрович что-нибудь придумает".
  - Извините, Платон Петрович... он кто? - робко поинтересовалась
хозяйка.
  - Мой муж, а стало быть - папа Володи.
  - Так... а Володя, выходит, - сынок? - догадалась Кошко.
  - А меня называйте "Прасковья Филипповна", - разрешила "норка". Игорь
Борисович, ошибочно истолковавший интерес, с каким гостья
заглядывала в совмещенный санузел, кладовку и спаленку, невпопад
сказал: "Прасковья Филипповна, извините, вы, верно, к нам по обмену?
Так мы не меняемся".
  - Фу ты. Господи! - возмутилась Ничипуренко, в свою очередь ошибочно
увязав чужие слова с тем, что держала в уме. - Уж больно вы скорые! Дайте
срок - будет им и обмен!
  - Простите, кому это им? - не понял Кошко.
  - Вашей доченьке с нашим Володенькой! А кому же еще!? - подивилась
его недогадливостью Прасковья Филипповна.
  - Батюшки! Так вы к нам - вроде как свататься! -всплеснула руками Ольга
Сергеевна.
  - Сразу - и "свататься"! Какие, ей богу, нетерпеливые!? В этом деле нельзя
торопиться... Я и подумала, раз Ирина Володеньке нравится, - схожу-ка,
взгляну на родителей: что за народ и что там у них за квартирка... На
личико ваша девочка вроде бы миленькая, а вот телесами не вышла:
росточком мала и уж больно худая.
  - Мы тоже не великаны, - развел руками хозяин.
  - Не слепая - заметила, - подтвердила Ничипуренко. - Мне сказали, днем
Ирина работает, вечером учится в вузе...
  - Девочка так устает! Так устает! - пожаловалась Ольга Сергеевна.
  - Положитесь, милочка на меня! Уж мы перетащим ее на дневной факультет.
  - Это как "перетащите"?! - удивился хозяин.
  - Что "как"?
  - Как это можно устроить?
  - Шутить изволим? - не поверила гостья.
  - Помилуйте, я не шучу!
  - Ну знаете... Вам действительно невдомек, почему ваша
дочка-отличница не прошла на дневной факультет?
  - Невдомек.
  - Ну а если подумать? Ну? Ну! - понукала она точно так же, как тот
потливый словесник из приемной комиссии... - Ладно, позже поймете,
товарищ Кошко, - успокоила Ничипуренко и подмигнула Ольге Сергеевне, в
которой сразу же углядела "главу".
  И тут его осенило: он должен был сообразить, что девочка не получила
нужного бала потому, что имела папашей кретина, забывшего за философскими
мудростями, что родители как-то сменили фамилию "Кац" на "Кошко". Смысл
вроде бы не поменялся... А человек "на минутку" запамятовал о лице, на
котором написано, что он - все еще Кац... как и дочь.
  - А отчего бы Володе к нам не зайти? - осмелела хозяйка. - Нам тоже
хотелось бы на него посмотреть.
  - Резонно. Он обязательно вам понравится.
  - Главное - чтобы Ирине понравился, - вставил слово Кошко.
  - Правильно рассуждаете, - поощрила Ничипуренко. - Володенька уже
несколько раз встречал у сестры вашу дочку... И как только мальчик
признался, что хочет с ней познакомиться, я тут же к вам и примчалась:
нельзя же позволить ребенку встречаться с кем приведется.
  - Это как же!? Выходит они не знакомы! - поразился хозяин. - Он что у вас
еще школьник?
  - Бог с вами! - всплеснула руками "норка". - Володя уже - аспирант!
  Должно быть, она не могла взять в толк, чем приворожила к себе ее
мальчика "эта пигалица - Кошко".
  Ольга Сергеевна наклонила голову и стиснула зубы: ее душил смех. Она не
хотела обидеть Ничипуренко и, отвернувшись, сказала: "Конечно, кому же,
как не родителям, думать о детях".
  - Вот и я то же самое говорю! - с удовольствием подхватила гостья и, в
знак особого расположения, дала понять, что у нее пересохло в горле, и
хозяевам - в самый раз предложить ей хлеб-соль. Но для Ольги Сергеевны это
было бы слишком, и, боясь, что не сдержится, она солгала: "Извините,
Прасковья Филипповна, мы торопимся в гости". Ее уши и щеки стали
пунцовыми.
  - В таком случае не буду задерживать, - гостья уже направилась к выходу,
когда на глаза ей попался выглянувший из-за шторы малыш.
  - Господи! - воскликнула женщина. - Вы держите Кошку?
  - Котяшку, - уточнил хозяин.
  - Выкиньте эту пакость! - потребовала "норка" - В доме от них одна
грязь! Купите щеночка: собака существо одухотворенное, не то, что это
бесовское племя! Мы, например, держим песика. Небольшой такой, очень
серьезный - вылитый Платон Петрович. Попадись ему кошка - не успеет
мяукнуть - задушит! Не переносит усатых! Щенком я его называла "Птичкой".
Муж зовет теперь: "Птус-негодник", а мы с Володею - "Птусиком".
Прелесть что за создание: морда длинная, черная и сам из себя - тоже
черный, лохматый и уши - почти до земли. Да вы, наверняка, его видели: мы
тут рядом живем!
  Изобразив "одногорбого верблюда", Леопольд зашипел, уставившись на
Прасковью Филипповну. Игорь Борисович, наконец, узнал эту женщину,
сообразив, что котенок учуял насквозь пропитавший ее запах бешеной
твари, однажды обрызгавшей их обоих слюной.
  - Действительно, мы как-то видели "Птичку". - признался хозяин. - Имели,
так сказать, удовольствие...
  - Правда, он милый?
  - На редкость... - Игорь Борисович подмигнул Леопольду. Ольга Сергеевна
тоже поддакивала и кивала Прасковье Филипповне в знак согласия:
лишь бы та поскорее выговорилась. Уже стоя в дверях, Ничипуренко
предупредила: "Так значит Володя позвонит Ирине. А вы, милочка,
по-матерински втолкуйте, как крупно ей подвезло: очень многие домогаются
нашей дружбы"!


  13.
  Когда поздно вечером, возвратившись из института, Ирина услышала о визите
Парасковьи Филипповны, она так смеялась, так давилась от смех