вке,
буду работать - вот вся программа.
  - Я не о том! - "шутник" откинулся в кресле, закинув ножку на ножку. -
Невероятно! Люди не понимают элементарных вещей! - бородавка поблекла, а
физиономия выражала вселенскую скорбь.
  - Действительно, не понимаю, - признался Конин. - О чем вы толкуете?
  - Что ж, я могу разжевать. Начнем хотя бы с того, что вы не годитесь для
нашего дела. Из вас не получится координатора! - бородавка вопросительно
замигала. Камешек брошен - парень ждал не простого ответа, а взрыва.
  - Возможно вы и правы, - зевнул Конин. - Пока еще рано судить.
  "Шутник" навалился на стол.
  - Вам подобных я называю сонными мухами. Вы из тех, которых следует
тормошить, чтобы не спали!
  - Это имеет значение?
  - Он еще спрашивает! Кто тормошит, тот - лидер!
  - Как вы сказали?!
  - Лидер! Есть такое словечко. Теперь оно не в ходу. Но в чем, как не в
лидерстве - предназначение координатора? Он - в курсе всех дел, хотя и не
занят добыванием сведений. Знания узкого специалиста ему ни к чему. Менее
обремененному интеллектом легче стать вожаком. Если там, куда вас
назначили, уже есть по штату начальник, - ему не до лидерства. Это занятый
по горло завхоз. А люди не терпят отсутствия лидера. В любом месте должен
быть главный. И вот тут без программы не обойтись, потому что надо быть
дьявольски ловким, чтобы предвидеть ходы и парировать козни!
  Ивана больше всего восхищала серьезность "артиста", изображавшего
невероятного типа.
  - Я так не умею, - позавидовал он и, стараясь не улыбаться, спросил: -
Какие же преимущества лидер имеет сегодня?
  - Власть! Как во все времена!
  Спустился "Рог изобилия" (робот-бармен) и бросил перед "артистом" кассету
заказанной снеди.
  - А мне - откровенно признался Конин, - власть представляется невероятной
обузой.
  - Обузой может быть только ответственность... Власть - никогда! -
вскричал "вождь", открывая кассету. В голосе его слышалось превосходство.
-Эти вещи не следует путать! Власть означает свободу... от любого
контроля! Впрочем, вам не понять.
  Запахло пирожками с капустой. В прозрачной кассете они выглядели
соблазнительно, и Конин подумал, что даже сейчас, отобедав, не отказался
бы от одного пирожка. Бородавка на щеке "вожака" во всю семафорила.
  - Я тебя раскусил! - "шутник" перешел на ты, соскользнул с кресла и,
приблизившись, тронул Ванино ухо - Какая прелесть! Ну что, бегемотик, ты
слышишь меня своими свиными ушами?
  Иван не знал, как себя вести, когда "артисты" начинают терять чувство меры.
  - Оставьте ухо в покое, - попросил он, чувствуя, как напрягаются мышцы и
темнеет в глазах.
  - Ну ты, круглый добряк! Каша рассыпчатая! Ты еще будешь указывать?! -
"шутник" растопырил пальцы и полез пятерней в лицо. Конин отпрянул. -
Боишься? - спросил "вожачок". - А ну, идиот, поднимайся! Кому говорят! -
"артист" размахнулся и сильно ударил сзади по шее. Конин только отбросил
руку непроизвольным движением... Получив удар в челюсть "шутник" закатился
под стол. Ваня нагнулся взглянуть, что он делает: споро перебирая
конечностями, "лидер" удалялся, петляя между столами на четвереньках.
  Конин ушел к себе, бросился на кровать и долго лежал, уставившись в
потолок.
  - Нет - думал он с грустью, - из меня в самом деле не выйдет координатора.
Я человека ударил. В самом деле, я - "бегемот и каша рассыпчатая!" - с
этими горьким мыслями он и заснул. Потом еще несколько раз Конин видел
этого парня издалека - в кафе, в актовом зале, на состязаниях. Если
"шутник" ловил на себе его взгляд, то обязательно изображал панический
ужас и, пригнувшись, пускался в бега. Эта встреча оставила горький осадок
на сердце Ивана.

  Стон, разбудивший Конина, выхвативший его из каюты, превратился в долгий
тоскливый вопль. Ваня бежал, но ему казалось, он топчется на одном месте.
Это было похоже на мучительный сон и длилось целую вечность, пока,
наконец, он не уперся в дверь, за которой происходило что-то ужасное.
Вопли стали отчаяннее. Створка была заперта изнутри. Кто-то бился о нее с
другой стороны.
  - Откройте! - закричал Конин. - Ради бога, откройте! Господи, что
происходит?
  - А вы как будто не знаете? - Иван узнал голос Строгова и обернулся:
филолог, не спеша приближался к двери. В руке у него позвякивал крышкой
блестящий цилиндр.
  - Неужели этот кошмар имеет будничное объяснение?! - подумал Ваня.
  - В самом деле не знаете? - переспросил Сергей Анатольевич.
  - Не могу же я видеть сквозь дверь!
  - Тогда не ломайте ее! Вообще, вам тут нечего делать. Ступайте в каюту!
  - Нет! Не уйду, пока не узнаю, что происходит!
  - Это может для вас плохо кончиться.
  - А для вас? Извините, вы очевидно, забыли, я - координатор! И от меня не
может быть тайн!
  - Хорошо, оставайтесь. Только не говорите потом, что не было сказано.
  - Обещаю.
  Строгов приблизился к двери.
  - Все-таки отойдите подальше. И не дергайтесь! - быстрым движением он
повернул в замке ключ и нажал на ручку... Дверь распахнулась. И в ту же
секунду какое-то длинное тело, вырвавшись из каюты, сверкая очами,
бросилось прямо к Ивану. Координатор успел прикрыть голову и отвернуться.
Что-то ударило в спину, сбило с ног, придавило к полу. Сверкнули клыки.
Конин чувствовал кожей чье-то дыхание. Стоило отнять руку, он ощутил на
лице горячую ткань, подобную губке.
  - Зевс, назад! - крикнул Строгов. Иван вскочил на ноги - только теперь он
увидел громадного куна. Дома их называют еще львособаками. Ростом с
теленка, взрослый кун обладает силою льва. Он бесстрашен. А чувства свои
выражает по человеческий. Больше животное не нападало, а всхлипывало,
прижавшись к ногам Ивана,.
  - Значит тебя зовут Зевс? Как странно...
  - Что тут странного? - проворчал Сергей Анатольевич.
  - Почему не Юпитер, - Конин провел рукой по спине львособаки. - Что с
тобой, Зевс? На тебе - только кожа, да кости!
  - Он не ест с того дня, как исчез наш координатор.
  - Кун его?
  - Они были друзьями, хотя пес и прилетел с Ветровой, - на этот раз филолог
расщедрился на слова. - Мы запираем его, чтобы не пускать в лазарет.
  - Чья каюта?.
  - Того, кто исчез.
  - Значит можно со мной разговаривать по-человечески - подумал Иван,
склоняясь к Зевсу.
  - Бедный, мой Громовержец, я тебя так понимаю... Но жить как-то надо.
  Кун задрал голову и лизнул человека в лицо. Координатор обнял его обвисшую
гриву.
  - Постарайся быть умницей. Я помогу.
  Голова Строгова покрылась испариной. В волнении, доставая платок, он едва
удержал цилиндр. Соскользнувшая крышка покатилась кругами, оглашая палубу
кваканьем. Из раскрытой посудины шел аппетитный запах.
  - Там у вас что-нибудь вкусненькое? - поинтересовался Иван. Строгов кочнул
головой.
  - Какой раз приношу! Все равно есть не будет.
  - Дайте мне, - Иван опустился на пол, расположил судок меж колен, обхватив
тощую гриву, притянул Зевса к себе и, ткнув мордой в еду, сказал: - Ешь,
маленький. Я тебя очень прошу.
  Кун фыркнул, замотал головой, облизнул губы и нос, а потом забрался в
кастрюлю и не расстался с ней, пока не очистил до блеска.
  - Молодчина! - похвалил Конин. - А теперь пойдем. Здесь тебе нечего
делать. Да и мне одному не сладко.

  * * *
 
Только они появились в каюте, раздался голос в динамике: "Вы теперь
отвечаете за животное, - предупреждал Строгов. - Не смейте пускать его в
лазарет!" Конин отметил: "Опять это голос с другой стороны баррикады.
Спросил: Надеюсь, на меня ваш запрет не распространяется?"
  - И вам там нечего делать! Не вздумайте еще что-то выкинуть!
  - Я уже что-нибудь выкинул?
  - Не задавайте лишних вопросов! Сейчас не до вас!
  - Ей очень плохо? - ухватился за слово Иван.
  - Да, очень плохо. Сидите в каюте. Так будет лучше для всех.
  Конин не стал уточнять, почему "будет лучше", зная, что объяснений
наверняка не дождется. Кун лежал на ковре, не отрывая очей от динамика,
будто прислушиваясь к чему-то доступному только его утонченному слуху.
Ваня сел за рабочий пульт, протянул руки к клавишам. Долгие месяцы в
клинике он мечтал, как усядется в кресло, погружаясь в поток информации,
самых новых идей, сообщений, гипотез. Они обрушатся на него, готовые
оглушить, довести до безумия, опустошить, убедить в бессилии выплыть,
выкарабкаться из неудержимой лавины. Сведения потекут с окружающих
станций, от координаторов всех существующих зон. Информация такой мощности
может разрушить неподготовленный мозг, в считанные секунды заполнить и
сжечь клетки памяти. Только мозг координатора - мозг охотник, мозг
следопыт - еще может выдержать натиск. Он выискивает параллельные,
встречные, противоречивые мысли и результаты, мысли-оборотни,
результаты-фантомы. Но координатор - не просто диспетчер. Координатор -
творец. Он ищет лишь там, где находит скрытые связи с другими потоками,
чтобы использовать эти трофеи в виде формул, предупреждений, докладов,
направляющих остальные исследования.
  Иван оторвался от пульта: Кун ходил по каюте, раскачивал головой, издавая
звуки, от которых хотелось плакать - львособака по своему причитала.
Человек наклонился к зверю, хотел успокоить, сказать что-то ласковое, но
слова застревали в горле.
  - А кто успокоит меня? - думал Конин. - Я не могу больше ждать! Ни минуты!
Сил моих нет! Все! Пора!

  * * *

  Чтобы избежать лишних встреч, он решил идти в через аптеку, минуя холл. В
помещении, где одну стену занимал робот-фармацефт, а другая - заставлена
была контейнерами с медикаментами, он отыскал глазами белую дверь, в
палату. Подождав, пока стихнет сердцебиение, Конин снял висевший у двери
халат, набросил себе на плечи, оттягивая время долго поправлял, ища
застежку, и, наконец, тяжело вздохнув, тронулся с места, похожий на сонную
бабочку, волокущую по земле мятые крылья. Ивану казалось, что движется он
осторожно, но в углу, где высились горки пробирок, запели разноголосые
колокольчики.
  В палате горел ночник. Пока привыкали глаза, Конин стоял у двери. Ему
показалось сначала, что в комнате никого нет. Он даже вздохнул с
облегчением... и вдруг увидел Ее... Она лежала на реанимационном ложе,
закрытая простынею до подбородка. Светлая, коротко стриженная головка ее
была повернута на бок. Лицо обострилось. Веки - опущены. На бледных чуть
приоткрытых губах - удивление.
  Конин двигался, точно плыл, оглушенный гулом в висках, затем опустился на
край ее ложа, протянул огромную руку к полу сжатому кулачку, голубевшему
на простыне... и содрогнулся от прикосновения, как от удара током. Словно
какая-то дверца внутри его застонала, вибрируя, и захлопнулась на защелку.
Он чувствовал, что срывается в пропасть. Тело быстро деревенело. В горле
беззвучным криком заклокотал ужас падения. От кошмара освобождаются резким
движением. Но это - во сне. Конин не сознавал, что творится. Он съежился,
сблизил сразу отяжелевшие плечи и, неожиданно распрямив их сильным рывком,
сделал отчаянный вздох, от которого ухнуло что-то в груди. И падение
прекратилось. Но все еще трудно было дышать. Маша застонала и повернула
головку. Конин открыл глаза. Он снова мог видеть и слышать Кто-то со
стороны холла трогал ручку двери.
  Он осторожно убрал ладонь, поднялся и направился к выходу, но перед дверью
в аптеку замешкался, оглянулся... и рассмеялся тихонько, приметив на
столике под ночником пузатенького болванчика из обожженной глины. "Да это
же вылитый я!" В ту же секунду со стороны холла вошла фрау Винерт. При
виде Конина, от неожиданности, она припала к стене. Улыбаясь чему-то, он
вышел в аптеку, а Маша вдруг повернула головку и застонала. Винерт
прикусила губу, чтобы не вскрикнуть, замерла, прислушиваясь к дыханию
Ветровой, к шорохам, доносившимся из аптеки, где Иван возился с халатом,
вздыхал и шаркал подошвами.

  * * *

  Курумба полулежал на кушетке, вытянув длинные ноги. Эдуард, сидя рядом,
глядел в одну точку. Строгов, молча, мерил шагами холл.
  Дверь в палату медленно отворилась. Вошла фрау Винерт с окаменевшим лицом,
сделав шаг, пошатнулась, привалилась к стене. Обходя ноги Курумбы, Сергей
Анатольевич поспешил к ней на помощь.
  - Вам плохо?
  - Тише, Сережа, - ответила шепотом Винерт. - Со мной все в порядке... Дай
только перевести дух!
  - Что случилось?!
  - Не надо шуметь. Зайдем-ка в палату.
  - Не могу уже больше! - сказал Жемайтис, когда они вышли. На него было
страшно смотреть. - Леопольд, я все время слышу ее голосок... Она кого-то
зовет!
  Математик вцепился Эдуарду в плечо. бородка Курумбы вдруг затряслась. На
черной щеке блеснула жемчужина.
  Дверь отворилась. Филолог вошел, растирая виски. Жемайтис не повернул
головы: этот шепот, эти хождения туда и обратно казались бессмысленной
суетой. +
- Они тоже измучены, - думал Жемайтис. - Но для чего теперь продолжать
хлопотать? Бортовой реаниматор зафиксировал смерть! Все - конец!
  - Эдуард, возьми себя в руки! - приказал начальник.
  - Не надо шуметь, Сергей Анатольевич. Я ведь все понимаю, - мужественно
отозвался Жемайтис.
  - Ничего ты не понимаешь!
  - Эдик прав, - лицо Норы Винерт как-то странно светилось. - Не надо
шуметь: мы ведь можем ее разбудить! Дело в том, что реаниматор ошибся!
Девочка просто заснула. Как хорошо она спит! - фрау Винерт вдруг замолчала
и посмотрела на дверь в коридор. Все глядели в сторону входа, где в
полумраке будто вздохнула стена... со смешным рыжим чубчиком.


  4.

  Услышав в динамике мелодичный звон, кун взглянул на Ивана. Вызывал
Жемайтис: "Простите, я вас разбудил?"
  - Что теперь сделаешь? - успокоил Иван.
  - Маша зовет вас.
  - Вы не ошиблись?
  - Твердит ваше имя!
  - Прежнего координатора звали, как и меня.
  - Но вчера вы к ней заходили!
  - Заходил. Но она спала.
  - Спала?
  - Что вас удивляет?
  - Послушайте! - рассердился Жемайтис, Она вас действительно ждет!
  - Хорошо. Сейчас буду.
  В холле Конин остановился перевести дух. В груди словно кто-то трогал
соломинкой обнаженное сердце. Звон стекла, доносившийся из лазарета,
свидетельствовал, что "хозяйка" не настроена церемониться. Послышался
разговор.
  - Я рад, что Маша опять улыбается, - сказал математик. - Время надежный
целитель!
  - Леопольд, ради бога, не трогай Время! - ворчала Нора. - Ты ничего в нем
не смыслишь!
  - Извини, я забыл: у тебя особые отношения с вечностью...
  - Моя вечность, закончилась где-то годам к десяти. Разве в детстве тебе
самому не казалось, что ты жил всегда?
  - Это так, - согласился Курумба, - но потом мои годы сжимались и
становились короче по мере того, как мелела река впечатлений. Я всегда
говорил, что за тридцать лет можно столько всякого пережить, испытать и
познать, что другому на десять жизней хватило бы. А можно проспать триста
лет и, проснувшись, себя ощущать сосунком.
  - Ты прав, Леопольд. Только Время здесь не при чем: и старение звезд, и
кольца на срезах деревьев, и морщины на лицах - это все не от Времени... а
от перипетий, через которые проходит объект, чем плотнее поток событий,
тем больше так называемых временных изменений.
  - Боже мой, Нора! - рассмеялся Курумба. - Я чуть не забыл, что беседую с
автором "Вариатора событий" - некоего гепотического инструмента, который с
ног на голову ставит все, что касается Времени! Какой был шум! Репортеры
просто сходили с ума. Я помню заголовки статей: "Время и Миф!", "Прощай
Время!", "Последние деньки Хроноса!".
  - Тебе нравится вспоминать, как выставляли меня на посмешище?
  - Это неправда! Ты достаточно сделала для науки, чтобы не бояться
насмешек. "Вариатор событий" - просто шутка корифея.
  - А если я не шутила?
  - Что ж, я бы не удивился, узнав, что ты всерьез занялась своим
"Вариатором".
  - Ну до этого еще не дошло.
  - И слава Богу!
  - Пока не дошло, - уточнила она. - "Вариатор" - из тех задачек, к которым
не знаешь, с какой стороны подступиться.

  Маша уже ощутила присутствие Конина и потянулась к нему, приподнявшись на
ложе. Глаза ее говорили: "Входи же, входи! А то старички разболтались - их
не остановишь!". Толкая перед собою столик, Винерт "уплывала" в аптеку.
Леопольд передал Ивану халат и, ослепив улыбкой, махнул от порога рукой.
Жемайтис сутулился в кресле, уставившись в точку.
  Маша сказала: "Ну сядь, сядь сюда и дай руку, - Конин сел на край ложа у
изголовья. Она приняла его руку. Его вновь обожгло. Уже не так сильно, но
явственно. Щеки ее розовели. Голос окреп: - Мне морочили голову, будто ты
не нашелся... - он промолчал. - Я сама виновата. - продолжала она. -
Бывает один человек притаится в другом... А вырвать одного из другого - то
же, что жало у пчелки... Пчела - это я. Пожужжу, покричу, забьюсь в
пыльный угол... и нет меня больше. Забудет ветер, как я играла, буравила и
щекотала его... А останется только боль, причиненная жалом... Я тебя
понимаю: Как жить, если каждый твой шаг - это гибель какой-нибудь
пчелки... Похоже на бред? Я боюсь, что тебе со мной скучно. Боюсь, ты
уйдешь... В эту руку готова вцепиться зубами. Пожалуйста, не оставляй
меня, Ваня! - Она повернулась к Жемайтису: - Что же я с тобой делаю,
Эдик!? Но разве я виновата, что счастлива? Ты же видишь, какая рука у
него! Я свернусь в ней калачиком! Мальчик мой, не хотела тебе делать
больно. Но он всегда был со мной... А ты прилетел и прижался пушистым
зверьком. И пока мы с тобой были вместе, ты сам стал немного похож на
него... Но мысли о нем, одна только мысль, все меняет: он - чудо!
Возможно, излишне сентиментальное чудо... Иначе, как же ему пришло в
голову снова оставить меня? Эдик, прости: без него мне не жить. Вот такая
беда... А теперь хочу спать... Боже, как же я с вами устала" - Маша
прикрыла глаза.
  Время от времени Эдуард вскидывал голову, точно желая что-то сказать, но
только глотал слюну. А Конин со стороны представлял себя толстым божком,
торчащим над простынями. Шрам за ухом наливался кровью: рядом молча
страдал человек, по его, Ивана, вине. Он вдруг ощутил дрожь. Холод
спускался по руке вниз к Машиной ладони. Он попробовал высвободиться. Но
она сжала пальцы... и заплакала. Конин так стиснул челюсти, что на нижней
губе показалась кровь. Халат скользнул с плеч, как будто опали крылья.
Обожженный чужою болью, он брел, куда вели ноги, и тихо стонал. А за
кристаллами иллюминаторов стояла звездная "пыль", и, чтобы отделить
взглядом звезду от звезды, надо было очень сосредоточиться.
  Коридор кончился. Иван стоял, прижимаясь лбом к прозрачной поверхности.
Небо казалось бесцветной стеной.
  - Серость - подумал Конин, - хуже чем мрак. В черной бездне - что-то есть
впечатляющее. А серое марево - освобождение от ориентиров, смысла и цели
то есть - полный распад.
  Иван, почувствовал за спиной холодок, точно сзади находилась пропасть, и
понял, что его вновь "прибило" к люку от расщепителя. Все, что попадало
внутрь, становилось основой для синтеза необходимых для станции
материалов. Пройдя через люк, можно стать чем угодно: водой для питья,
кристаллом для украшений, не доступным простому глазу волоском для
тончайших приборов - иными словами чем-то полезным для жизни. Иван
притронулся к дверной ручке. Чтобы войти, нужно было нажать контрольную
кнопку и повернуть. Вдавливая белый кружок, он не испытывал ни страха, ни
сожаления... Оставалась лишь боль, ужиться с которой было немыслимо. Он
услышал протяжное завывание - так в трубе воет ветер. Палуба слегка
задрожала. Конин повернул до отказа ручку, потянул на себя... Но люк
открыть не успел. Яростный вой оглушил его. Что-то ударило в спину, сбило
с ног, навалилось и опалило жаром. Первое, что увидел Иван, опомнившись,
был длинный, развернутый, подобно штандарту, язык львособаки. Зевс с
укоризной глядел на него.
  - Нашел время шутить! - упрекнул куна Иван и неожиданно вспомнил: следы
пропавшего координатора были найдены именно здесь, на ручке от люка
расщепителя. Но внутрь человек не проник и в приемнике следов не оставил.
Конин поднялся, запустил руку в серебристую гриву друга.
  - Дурашка, если б знал, как ты сейчас не кстати! - он гладил пса по спине,
а боль нарастала. Конин рванулся к люку, но львособ